Книга: Слишком много щупалец
Назад: Глава 9 Ау, полковник Фоссет!
Дальше: Глава 11 На зависть Аттиле

Глава 10
Храм престарелых

Чем дальше в лес, тем толще партизаны.
Огр-людоед
Пастаса неспешно несла нашу лодку меж заросших берегов, больше похожих на два ряда деревьев. Сулема и Лопес подрабатывали веслами, Бартоломью не уставал щелкать «лейкой», а я изображал из себя военизированную охрану, поскольку держал в лапках винчестер и был готов пустить его в ход.
Стрелять, правда, было не в кого, в прибрежных зарослях шепеляво трещали гаррапатеро – птицы, которых в этих местах называют «косинеро», то есть «повар», а наверху, в кронах, пронзительно вопили макаки. Анаконды, пираньи, крокодилы, ягуары и прочие смертоносные обитатели сельвы то ли бродили в других местах, то ли просто не собирались связываться с нашей компанией.
Или храп Лопеса заставил в испуге разбежаться всех хищных тварей.
Через час пути мы обнаружили признаки того, что на Пастасе бывают люди.
– Старая лодка, – сказал Сулема. – Вон там, у правого берега… Прямо под бромелией!
Красное пятно цветка ярко выделялось на фоне зелени, а под ним виднелись полусгнившие останки пироги. Ясно было, что «на приколе» она стоит много лет и ей пользовался если не полковник Фоссет, то кто-то из его эпигонов.
– Вижу, – подтвердил я. – Интересно, а как те типы, что здесь живут, до цивилизации добираются?
Проводник хмыкнул:
– Сделать пирогу нетрудно, а спрятать в зарослях рядом с мостом куда легче, чем машину. Ну, а от переправы до Макаса или Пуйо на самом деле не так далеко, особенно по дороге. Да и водитель лесовоза всегда подвезет пешехода, ведь грех бросить человека в сельве без помощи.
– Так то человека, – проворчал Лопес, второй день удивительно молчаливый, – а не гада лесного.
А еще через полчаса мы увидели на левом берегу нечто вроде пристани: два столба уходят в воду, на них опирается помост, к краю которого прибиты толстые короткие шесты.
– Вот и приплыли, – сказал я, поудобнее перехватывая винчестер и шаря взглядом по сторонам. – Где хозяева с хлебом-солью? Или хотя бы со злобными воплями и жертвенными ножами?
– Я никого не слышу, – сообщил насторожившийся Сулема. – Давай причалим и осмотримся.
Мы подплыли ближе, и стало ясно, что от пристани в заросли уходит довольно широкая тропа. Наша лодка ткнулась носом о край помоста. Первым на него выскочил сжимавший оружие Лопес. Точно заправский спецназовец, он шлепнулся на пузо и выставил ствол в сторону чащи.
– Браво, майор! – похвалил я коллегу.
Мы быстренько привязали лодку и выбрались на берег.
– Я – впереди, – сказал проводник и, вскинув антикварное ружьище, двинулся по тропе.
Мы успели пройти по ней с пяток метров, когда сверху зашуршало, и на нас ринулись мохнатые верещащие твари. Меня укусили за ухо, хлестнувший по лицу хвост едва не выбил глаз. Негодующе завопил Бартоломью, Лопес помянул кровь Христову, а ружье Сулемы выстрелило с диким грохотом.
Не знаю, что это были за обезьяны: макаки, «монос пайасос» – «паяцы», отожравшиеся игрунки, гамадрилы или эмигрировавшие из Африки павианы с бабуинами, – но их явно только сегодня выпустили из сумасшедшего дома. Выстрел не напугал их, так что пришлось пару раз пальнуть на поражение, чтобы крикливая и агрессивная свора обратилась в бегство.
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – сказал я. – Антон, ты жив?
– Да-а, – отозвался наш худред так уныло, словно пребывал в реанимации.
– И я жив, и все живы, – я посмотрел на потную физиономию Лопеса, на его выпученные глаза. – Что, дружище, им не понравилась твоя последняя статья на экологическую тему?
Коллега заухмылялся, выплюнул сигарету, потрогал себя за оцарапанную щеку и полез за аптечкой.
Обезьяний набег принес больше испуга, чем реального вреда. Укусы и царапины мы обработали, а более серьезных повреждений не обнаружилось. Восстановив стройность рядов, наш маленький отряд двинулся дальше.
Тропка закончилась через полсотни метров, выведя на поляну, в центре которой стоял храм.
Выглядел он невообразимо древним, будто его возвели еще в те времена, когда в этих местах не имелось никаких джунглей, а они наросли вокруг позже. Строение казалось приземистым, создавалось впечатление, что большая часть его прячется под землей. И еще оно почему-то смотрелось чужеродно, словно не человеческие руки вытесывали барельефы на глыбах серого и глянцевито-розового камня.
И в конечном итоге это сооружение было просто жутким.
– Специалисты по древним культурам есть? – первым нашел голос Лопес. – Кто это строил?
– Не русские – точно говорю, – отмазал я родной народ. – Инки? Или кто-то до них?
Коллега покачал головой:
– Я не раз ездил в Перу, лазил по инкским постройкам. Бывал в Мексике и Гватемале, там много чего осталось от ацтеков и майя. Но нигде не встречал подобного. Не сомневайтесь.
Мы и не сомневались.
Храм представлял собой пирамиду из трех ступеней, каждая высотой метра два. Боковые стенки были покрыты барельефами, изображавшими людей, зверей и чудовищ. Темнели беспорядочно разбросанные глубокие ниши. Кое-где виднелись трещины, а на горизонтальных поверхностях росла трава и даже кусты, но разрушаться святилище явно не собиралось.
Не имелось никакой лестницы, чтобы подняться на вершину, зато из земли у подножия выступали каменные круги, похожие на жернова, исчерканные канавками и царапинами.
– Это место… – голос у Сулемы дрожал. – Тут и вправду могли поклоняться дьяволам… Вы видите? Эти камни… Это жертвенники… На них наверняка убивали людей… Надо уходить!
– Так вот, сразу, даже не выпив по стопке текилы с теми, кто поддерживает все это в порядке? – возразил я. – Нет, ребята, так не пойдет. Надо подождать хозяев и побеседовать с ними.
Имелись признаки того, что недавно храм и «жернова» у его подножия сидели в земле гораздо глубже, что их выкапывали и очищали от почвы, а заросли на поляне вырубали. А еще на всех до единого жертвенниках были заметны многочисленные бурые пятна, очень сильно напоминавшие засохшую кровь, и такие же пятна украшали некоторые барельефы.
– Место дурное и вправду, – проворчал Лопес. – Но осмотреться стоит. Что, мы зря сюда тащились?
– Ух ты! – Бартоломью вскинул фотоаппарат. – Я же говорил, что мы обязательно что-нибудь найдем! Наши имена войдут в список людей, сделавших важные археологические открытия!
Не слушая его болтовни, я пошел к храму.
Серые и розовые блоки чередовались, и если первые напоминали участки больной шелушащейся кожи, то вторые походили на куски бесстыдно обнаженной, источающей слизь плоти. Барельефы не повторялись, на каждом блоке был свой, особенный рисунок – либо множество маленьких фигурок, образующих некую сцену, либо одна в рост повыше человеческого.
И вот среди этих больших фигур я увидел знакомую – сидящего на корточках крылатого монстра с длинными когтями на лапах и бахромой щупалец на подбородке. Сомнений в том, кому именно посвящен непонятно когда возведенный в джунглях храм, не осталось.
Древнейшим, что были, есть и будут, даже когда сгинет человеческая раса…
– Вот и встретились, рожа, – сказал я Кхтул-лу. – Тут ты не один, а с корешками, и все как на подбор.
Сородичи Пожирателя Душ обладали такой внешностью, что в фильме ужасов их могли снимать без грима. Один напоминал облако с выросшими из брюха многочисленными ножищами и пастью на боку, второй – уродливую жабу с рогами в самых неожиданных местах, третий – козла-мутанта, чья матушка согрешила с дикобразом, четвертый – двухголовую птицу с разрезанным чревом и змеями вместо лап. К тому, что заменяло ей перья, и что именно торчало из клюва, приглядываться не хотелось.
И чем дольше я на это смотрел, тем сильнее становилось убеждение, что эту мерзость надо разрушить. Во что бы то ни стало разбить барельефы, расколошматить блоки, взорвать все к чертовой бабушке.
– Дурное место, – повторил Лопес и щелкнул зажигалкой.
Звуки человеческого голоса заставили меня вздрогнуть.
– Мы должны уничтожить это, – сказал я, поднял винчестер и выстрелил.
Попал, куда целил – прямо в котелок Кхтул-лу, пуля вжикнула, улетела в сторону, и кусок барельефа упал наземь.
– Эй, ты чего? – возмутился Бартоломью. – Я еще не успел его сфотографировать!
– Если кто-то в окрестностях не знал о нашем появлении, то теперь знает, – философски заключил коллега. – Ты, дружище, слегка сошел с ума. Зачем палить в камни? Они…
Он осекся на полуслове, когда пирамида дернулась, точно живое существо. Дрожь прокатилась по земле, колыхнулись деревья у краев поляны. Раздался зловещий скрип, за который семейство Адамсов заложило бы фамильные гробы, и нижний ярус храма рассекла вертикальная трещина.
Да, такого эффекта я никак не ожидал – один выстрел, и она сама разваливается…
Трещина расширилась настолько, что в нее вполне мог протиснуться человек, и все затихло.
– Это что? – спросил Антон.
– Насколько я понимаю, проход, – сказал я и перешел на испанский. – А ты, дружище Лопес, не переживай. Те, кто приносит тут жертвы, давно знают о непрошеных гостях. С того момента, как на нас напали те безумные мартышки, а может, даже и раньше.
Вспомнилось сотканное из тумана лицо над водой, залитые чернотой глаза.
– Тогда тем более надо убираться! – горячо воскликнул Сулима. – Господи Иисусе, помоги нам! Пресвятая Дева Мария, защити нас! Это же настоящий вход в ад! Оттуда могут вылезти демоны!
– Это вряд ли, – я поглядел вверх, туда, где болталось жаркое эквадорское солнце. – Насколько я помню привычки чертей, они любят темноту, сейчас для них светловато. А вот я к ним в гости не против заглянуть – уж больно интересно знать, что там…
И я ткнул ружьем в сторону черной пасти прохода.
У проводника мое предложение вызвало настоящий шок, он забормотал нечто невразумительное и вытаращился на меня, как инквизитор на еретика. Лопес многозначительно хмыкнул, поглядел на меня недоверчиво, а затем покрутил пальцем у виска.
Все ясно – эти двое внутрь не пойдут.
– Что, Антон? – осведомился я. – Выступишь в роли моего верного Санчо Пансы?
– Да! – откликнулся наш худред. – А где великаны? Или ветряные мельницы? Или Дульсинея?
– Вон там.
Бартоломью предложение залезть в недра древнего храма не испугало, а воодушевило. Мы сходили к лодке, отыскали в поклаже пару фонариков, прихватили мачете и моток веревки.
– Если не вернемся, считайте нас коммунистами! – проникновенно сообщил я Лопесу, когда мы вновь оказались у храма. – Передавайте наш пламенный революционный привет Фиделю Кастро, а мы уж, так и быть, кинем весточку Че Геваре и дедушке Ленину.
– А если вернетесь? – спросил коллега.
– Тогда привет не передавайте. А вообще – поглядывайте тут по сторонам, а то мало ли что…
И мы храбро двинулись внутрь святилища, впереди я, с фонариком в одной руке и с винчестером в другой, а за мной Антон – без оружия, но зато с фотоаппаратом. Против всяких мистических монстров «лейка» – первое дело. Могучее заклинание «смайл, плиз!» обездвижит любое чудовище, а вспышка на какое-то время ослепит самые злобные буркала.
Коридор шел прямо с небольшим уклоном, стены его были гладкими, а пол – ровным.
– Скучно тут как-то, – сказал Бартоломью, когда мы выбрались в совершенно пустую, лишенную даже пыли комнатку с куполообразным потолком и двумя проемами в стенах.
– Тихо ты. Накаркаешь еще, – буркнул я.
Оба проема вели на одинаковые, уползающие вниз по спирали лестницы.
Мы для начала решили обследовать правую. Одолели с полсотни ступеней, спуск закончился, и мы очутились в просторном зале. Лучи фонарей заметались туда-сюда, пытаясь нащупать хоть что-то в бархатной тьме.
– Настоящая пещера, – прошептал Антон, и мне показалось, что при звуке его голоса во мраке что-то шелохнулось.
– Идем вдоль стены, чтобы не потеряться, – сказал я, и мы двинулись налево.
Через десяток шагов мы уперлись в угол, так что пришлось повернуть направо. Еще через десяток в свете фонаря на полу мелькнуло нечто белесое, продолговатое. Приглядевшись, я понял, что это берцовая кость человека или человекообразной обезьяны.
Следом за первой костью попалась вторая, потом сразу два набора ребер в компании черепа и отдельно лежащие кости таза. А затем тьма впереди расцвела множеством тусклых бликов, и мы уперлись в настоящую стену, сложенную из десятков или скорее сотен скелетов.
Некоторые были человеческими, другие принадлежали непонятно кому, со штучками, каких в организме живого существа вроде бы и быть не должно.
– Ай-яй-яй… – дрожащим голосом пролепетал Бартоломью. – Это что такое?
– Останки жертв. Их тут приносили долго, многие годы, а может быть, и века.
– Но это… надо же в милицию? В полицию?
– Зачем? Всех этих… – я замялся, – …существ убили очень давно, костяки старые, чистые.
– А, ну да, ну да… – Антон поднял «лейку», но тут же опустил ее.
Нет, фотографировать тут было сродни кощунству – огромная масса останков давила, производила жуткое, мрачное впечатление даже на мою толстошкурую натуру, испорченную врожденным цинизмом, который только усилился за годы журналистской работы.
Мы прошли вдоль завала из костей до противоположной стены и поняли, что прохода тут нет. Осознав сей факт, я почувствовал облегчение – оставлять за спиной груду скелетов не хотелось.
Пришлось возвращаться.
Левая лестница привела нас в точно такой же просторный зал.
– Неужели и тут кости? – спросил Бартоломью.
– Вполне возможно, – ответил я, и мы использовали опробованную методику – двинулись вдоль стены.
Никаких черепушек и ребер в этот раз нам не встретилось, зато мы наткнулись на статую – закутанное в темный балахон с капюшоном существо сидело на корточках, и из-под одежды торчали только руки, изящные, с длинными острыми когтями, да еще и трехпалые.
– Экий красавец, – сказал я. – Интересно, долго он тут медитирует?
Возникло желание дотронуться до изваяния, до его маслянисто-зеленоватой поверхности, и я не удержался. Поднял руку, огладил край балахона и с удивлением ощутил, что тот теплый. Накатившая из темноты волна ударила меня, подняла, завертела и понесла…
Я видел тот же храм, но не таким, как он выглядел сейчас, а таким, каким он был в седой древности: те же три яруса, но каждый уставлен статуями, жертвенники окружают святилище двумя рядами, и широкие, прорубленные в чаще дороги подходят к нему с четырех сторон. Лес напоминал сельву, но все же смотрелся иначе, он казался суше, реже, росли в нем огромные деревья, похожие на секвойи, и порхали меж ветвей непонятные существа вроде ярко окрашенных летучих мышей.
А еще тут были люди – приземистые, с выпирающими надбровными дугами и длинными руками. Они напоминали обезьян, но носили набедренные повязки, а в руках сжимали копья с каменными наконечниками.
Людьми командовали другие существа – в длинных, до земли, балахонах с капюшонами. Голоса их звучали глухо и неприятно, а торчавшие из широких рукавов кисти имели всего по три пальца.
Именно одного из них изображала статуя в подземелье.
Трехпалые приказывали, а люди исполняли – тащили к жертвенникам собственных сородичей, связанных, дрожащих, с выпученными от страха глазами, и резали их на части. Крики истязаемых неслись в джунгли, кровь текла на землю потоками, и с запада смотрели на это непотребство пики Анд.
Жертвы умирали, а трехпалые собирались на вершине пирамиды и творили сложный обряд: плескали водой из золотых чаш, возжигали огни, рисовали некие символы. Недра рокотали зло и тревожно, словно там ревел связанный зверь, храм содрогался, и вершину его окутывал темный дым, принимавший очертания уродливой головы с тремя глазами…
Взгляд ее обратился на меня, в грудь шандарахнуло, и я вылетел из видения, точно пробка из бутылки шампанского.
– …мер? – ударил по ушам голос Бартоломью.
– А? – произнес я, тупо моргая.
– Ты чего замер? – переспросил Антон.
– Да так, задумался, – выдавил я. Моему спутнику незачем знать, что у меня снова начались видения. – Замечтался о родине, где самые красивые девки и самая теплая водка… Ну что, идем?
Следующая статуя попалась нам метров через двадцать – такая же, как и первая, разве что чуток побольше. Вновь накатило желание дотронуться до ее бока, но в этот раз я удержался.
Помогло это примерно так же, как парашютисту – лыжи.
Невидимый смерч из тьмы засосал меня, немного пожевал и выплюнул. Я очутился на берегу неширокой реки, под сенью высоченных сосен, через кроны которых пробивались солнечные лучи.
Места казались знакомыми – так выглядят верховья Керженца или Ветлуги, рек севера Нижегородской области: мягкая излучина, кувшинки в заводи, песчаный пляжик, не хватает разве что парочки байдарок или палатки, забитой веселыми и слегка пьяными туристами.
Зато тут имелся храм.
Такой же, как на берегу Пастасы, только возведенный не из камня, а из дерева: три яруса, изваяния всяких уродов, вместо барельефов – вырезанные на досках изображения, каменные жернова сменились исполинскими пнями, с неимоверным трудом выкорчеванными где-то в чаще.
Здесь тоже приносили жертвы, и алый сок жизни капал наземь, собирался ручейками. Только тут не было видно трехпалых в капюшонах, люди преспокойно обходились без них.
Эти гомо сапиенсы напоминали современных, разве что были небриты, да и одевались совершенно иначе. Украшенная бусинами одежда из шкур выглядела удивительно добротной, а ножи из кости, с помощью которых творили мучения, могли служить образцами изящества.
Мужики помоложе, расположившиеся у подножия пирамиды, работали, точно мясники, равнодушно и деловито расчленяя женщин и детей. Несколько старцев, забравшихся на вершину храма, размахивали резными деревянными посохами и что-то бурчали.
Я увидел лицо одного из них, и дыханье у меня сперло не только в зобу, но и в заднице – этот кровожадный дедуган напоминал меня так, словно мы были родными братьями.
Я заморгал… и вновь обнаружил себя в подземелье.
– Со мной все в порядке, – на всякий случай сказал я.
– Не может быть! – Бартоломью нервно хихикнул. – А я-то думал, что ты уже свихнулся.
«Свихнешься тут, – мрачно подумал я. – Что это такое я видел? Выходит, что Древним когда-то поклонялись не только во всяких заброшенных углах вроде Эквадора или Готланда, а еще и на Руси, которая, как известно всякому патриоту, еще во времена фараонов являлась центром мировой цивилизации? Храмы Йог-Согота и прочих стояли на Волге и Оке?»
А мой предок был в одном из них жрецом и, радостно распевая священные гимны, резал людей.
– Пойдем-ка отсюда, – сказал я.
Прогулок по мрачным подземельям мне на сегодня хватит. Надо слегка проветрить мозги, все еще разок хорошо обдумать.
– Да? – Антон, похоже, был откровенно разочарован, что на нас никто не напал, что мы не нашли сокровищ, кувшина с джинном или хотя бы пыльных свитков с древними тайнами.
– Да, – твердо сказал я.
Мы развернулись и направились обратно.
Никто не преградил нам путь на лестнице, никакие призраки не вылезли из стен в зальчике с куполообразным потолком. Мы вступили в идущий к выходу коридор, впереди забрезжил свет, и я погасил фонарик.
– Интересно, у Лопеса выпить есть? – спросил я. – А то что-то сильно хочется…
– Сейчас узнаем, – отозвался Бартоломью, и мы вышли на солнечный свет.
На поляне перед храмом оказалось пусто – никаких следов коллеги и проводника-индейца. Не успел я прокомментировать этот факт, как на спину мне свалилось нечто тяжелое. Меня швырнуло вперед, я едва успел выставить руки, боль пронзила запястья.
Я вывернулся из-под упавшего на меня сверху тела, увидел черное лицо, вытаращенные глаза. Ударил прикладом винчестера, чернокожего отшвырнуло в сторону, но на его месте объявилось сразу двое.
Один смуглолицый и носатый, и второй, больше похожий на рыбу, чем на человека.
Я успел ощутить дикий смрад, услышал сердитый крик Антона, а затем меня очень сильно ударили в висок. Башка затрещала, как осиное гнездо, перед глазами потемнело, и еще кто-то сказал «ой».
Наверное, это был мой отключившийся мозг.
Из темноты я выплывал медленно, рывками, точно двигающаяся к поверхности пруда лягушка.
Сначала появилось ощущение собственного тела – избитого, связанного и лежащего. Затем волной накатили звуки – голоса, шорохи, вечная какофония джунглей. Последним включилось зрение, и набор разноцветных пятен перед глазами превратился в картинку.
Темнокожий старикан в лохмотьях был тут, и со шляпы его все так же свисали змеиные шкурки. Компанию престарелому герпетологу составляли громадный негр, совершенно лысый, очень древний чувак, выглядевший как Дон Кихот, который потерял где-то шлем, а также несколько индейцев разной степени дряхлости.
И еще тут находился тип, принятый мной за рыбу.
Нет, ноги и руки у него имелись, но двигался он, нелепо переваливаясь, как пьяный пингвин. Тело его формой напоминало грушу, а голова была узкой, и на ней сидели большие немигающие глаза. Плоский нос едва выделялся на лице, а кожа выглядела серой, как каменные блоки из стен храма.
При первом же взгляде на это существо я испытал сильнейший прилив нерационального, неконтролируемого отвращения. Вспомнился запах, который я ощутил перед тем, как лишился сознания – дикая вонь селедочных кишок, перемешанная с душком сероводорода.
Понятно теперь, от кого исходило этакое амбре.
Спутники мои находились тут же, лежали рядом, связанные по рукам и ногам: Лопес, без привычной сигареты в углу рта выглядевший голым, дрожавший Сулема и наивно моргавший Бартоломью. Все мы покоились на травке неподалеку от входа в святилище, а престарелые уроды толклись на полянке, размахивая нашими ружьями и что-то горячо обсуждая.
Я только успел оглядеться, как на меня обратили внимание.
– Он очнулся, – сказал негр по-испански хриплым голосом.
– Да? – Старик в шляпе обернулся, я увидел морщинистое лицо и сверкающие злобные глаза. – Самое время поговорить…
Так этот червивый гриб балакает на языке Сервантеса? А в Кито валял хуаньку, разыгрывая из себя невежественного индейца? Или не разыгрывал, а занимался чем-то еще?
Вся эта древняя шатия-братия направилась ко мне, и я очутился в перекрестье многих взглядов.
– Привет, – сказал я. – Выпить не найдется?
Наглость не способна превратить поражение в победу, но порой с ее помощью можно отравить триумф победителю.
– Трепещи перед мощью владык, святилище коих ты потревожил! – рявкнул негр.
– Трепещу со страшной силой, – согласился я. – Но чтобы трепетать дальше, мне нужен стакан водки, свободные руки и пистолет.
Лопес и Сулема глядели на меня со страхом и жалостью, как на сумасшедшего, затеявшего игру в «классики» посреди автобана, зато Антон – с гордостью. Готов поклясться, наш худред верил, что я сейчас проверну трюк в стиле Индианы Джонса, сброшу путы и выручу всех из беды.
Старик в шляпе не обратил на мой выпад внимания.
– Мы служим, – сказал он, упершись в меня свирепым взглядом. – И служба наша длится века. Мы храним, оберегаем то, что пришло к первым людям от тех, кто населял мир до них. Мы подчиняемся и подчиняем, чтобы обрести мощь и знания, мы работаем, не покладая рук.
– Это жертвенным ножом, что ли? – спросил я, улыбаясь очень-очень невинно.
– Подобные же вам существа, – старик вскинул руку, и я обнаружил, что в ней зажат кругляш, найденный Бартоломью на берегу Клязьминского водохранилища, – являются паразитами! Мелкими блохами на теле Земли, пожирающими чужое, скачущими везде и всюду!
Скажу честно, дедушка выглядел грозно – змеиные шкурки трясутся, глаза горят, лицо искажено. Свита подыгрывала, как могла: хмурила брови, у кого они были, скалила редкие зубы и мрачно сопела.
По всей видимости, я должен был устрашиться и обмочиться прямо на месте.
– Вы достойны наказания! – сделал вывод старый гриб. – Но не простого, а особенного! Мы источим ваши мозги ужасом, у которого нет имени! Прожжем ваши глаза знанием, что невыносимо для смертных! Превратим ваши сердца в содрогающиеся ошметки слизи!
Я зевнул.
Старик поперхнулся от ярости, стоявший за его плечом «Дон Кихот» поднял винтовку.
– Нет, не так, – обладатель щегольской шляпы поднял руку. – Они должны увидеть!
– Кончай ломать трагедию, дедушка, – сказал я. – Мы и так уже навидались достаточно. Давай так – вы нас развязываете, и ты даешь мне интервью про Пабло Эмилио Диаса. Я плачу тебе две штуки американских баксов и после этого забываю о твоем существовании.
Деньги порой действуют даже на самых непрошибаемых сектантов.
Но сейчас оказался не тот случай.
– Не притворяйся дураком, русский, – сказал старик. – Наслаждайся жизнью, пока можешь.
И команда религиозных пенсионеров принялась за дело. Нас усадили по обеим сторонам от входа в храм, прислонив спиной к барельефам – меня с Антоном справа, Сулему и Лопеса слева. «Дон Кихот» и негритос разожгли костер, а дряхлые индейцы отправились в джунгли.
– А что мы будем делать? – шепотом спросил Бартоломью, с надеждой глядя на меня.
– Честно говоря, не знаю, – ответил я. – Подозреваю, что эти чуваки свихнулись еще в детстве, а затем благополучно ускользнули от латиноамериканских эскулапов. Теперь они спокойно и деловито порежут нас на кусочки, чтобы принести в жертву древним богам.
– А я думал, у тебя есть план… – в этой фразе было столько разочарования, что его хватило бы на сотню дошколят, обнаруживших, что Дед Мороз – это пьяный сосед в тулупе и бороде.
– Плана нет, так что курнуть не выйдет.
Шутка моя не удалась, Антон вздохнул и отвернулся.
«Эх, неудача, – подумал я, глядя на размахивавшего блекло-желтой бляхой дедушку. – Без этой штуковины я вряд ли смогу противостоять их колдовству. А уж воткнутому под ребра ножу вообще трудно что-либо противопоставить. Так что остается…»
Честно говоря, оставалось только умирать – мрачно и уныло или скалясь смерти в харю. Второй вариант нравился мне куда больше, но боевого духу, откровенно говоря, не хватало.
Как-то он поистрепался за последние дни.
Костер тем временем разгорелся, в него накидали каких-то трав, отчего повалил серо-желтый дым с резким химозным запахом. Из внутренностей пирамиды древние безумцы натащили кучу всякого хлама – медные ножи, жезлы из кости, серебряные чаши, потемневшие от времени. Напоследок выволокли даже несколько деревянных статуй, что изображали чудищ с женской грудью.
– Настоящий передвижной этнографический музей, посвященный культурам древности, – заметил я, разглядывая все это барахло. – Или скорее бескультурью древности.
Дым расползся в стороны, затянул небо, да и повис себе, отчего поляна погрузилась в сумрак. А вокруг костра, пламя которого приобрело мертвенно-белый цвет, запрыгали раздевшиеся догола стариканы. Каждый из них вооружился либо чашей, либо жезлом, либо ножом; с пустыми руками остался лишь наш знакомец по Кито.
И еще он почему-то так и не снял шляпу.
Лысины стесняется, что ли?
Сектантские пенсионеры дружно забормотали и, приплясывая, двинулись вокруг костра. Узри это зрелище негры из племени хаба-хаба, они бы прослезились и признали старичков за своих.
Продолжалось это безобразие довольно долго, сколько точно, не знаю, но не один час. Гнусавые песнопения сменялись народными танцами вприсядку, пелена дыма продолжала висеть, и мерзкий запах щекотал ноздри.
Я уже начал скучать, когда обладатель щегольской шляпы издал пронзительный вопль и вскинул руки. То же самое сделали остальные, и вокруг костра образовался круг из застывших силуэтов.
А затем я увидел и услышал.
То, что надвигалось на нас сверху, не имело облика… точнее, оно не могло удержаться в одном обличье более секунды, и все эти обличья были чудовищными; к земле тянулись десятки жадных хоботов, превращавшихся в хвосты или пальцы, мелькали лица, искаженные, нечеловеческие, перетекали в слюнявые хари, свисало нечто похожее одновременно на уды и на щупальца; рев, хохот и стоны обрушивались на землю, заставляя ее содрогаться от ужаса; волнами накатывали запахи – разрытая могила, розовый куст, поле пшеницы, лужа дымящейся крови…
При попытке описать все это, осознать, ухватить разум начинал корчиться от бессилия. На уши давило, глаза слезились, и очень хотелось закрыть их или отвести в сторону.
Антон испуганно пискнул, оттуда, где находились Лопес и Сулема, раздался сдвоенный вопль.
«Хрен вам, – подумал я, не отводя взгляда. – Помимо всякого чародейства есть еще сила воли! Есть смелость и любознательность, шустрые мозги и прочая человеческая придурь, что порой крепче стали и полезнее пистолета! Хотите, чтобы я тут обосрался от страха и превратился в студень? Нет уж!»
Сверху на меня пялился скорее всего один из Древних, или его призрак, или его отражение, уж не знаю. Таращился свирепо, и взгляд этот должен был повергать ниц, внушать страх и прочую муру. Но в этот момент кровь моя кипела упрямством, и поэтому я и не подумал пугаться.
Сдохну? Все мы умрем.
Меня зарежут, как овцу, на жертвенном камне? Ну, хоть не скончаюсь в скучной больнице, десять лет пролежав парализованным и глядя, как подо мной меняют утки и вытирают мне слюни.
Ну и чем ты можешь напугать меня, харя?
Спутникам моим приходилось куда хуже – Бартоломью трясся, его зубы клацали, точно кастаньеты, Сулема молился, выкрикивая слова в полный голос, Лопес время от времени постанывал.
Громадное лицо, состоявшее из тысяч других, заколебалось, распалось на ошметки. К земле с визгливым криком устремились крылатые тощие силуэты. Закружились вокруг нас, замахали хвостами. Тонкие пальцы пощекотали мне подбородок, сверкнули злобой белые глаза.
Я плюнул в один из них, и демонская тварь с обиженным визгом отпрянула.
Метнулась туда, где на траве рядком лежали деревянные статуи, и втянулась в одну из них. Мертвая деревяшка заиграла бликами, налилась глянцем, даже вроде бы зашевелилась.
Громадный негр опустил руки, вышел из круга и лег животом на изваяние.
О боги, а я-то думал, что все знаю о сексе и его разновидностях…
Нет, сам я сторонник традиционного разврата – одна женщина, один мужчина, одна кровать плюс возможно некоторое количество всяких забавных штучек. Но я делал материал о зоофилах, регулярно сталкиваюсь с «пидарасами», слышал о некрофилах и прочих откровенных придурках.
Но как назвать того, кто трахается с деревянной статуей?
Фетишист? Скульптурофил?
Это должно было выглядеть смешным и глупым – голый старикан, обнимающийся с изваянием, но это смотрелось отвратительно и жутко. Деревяшка отвечала на его ласки, она колыхалась и шевелилась, ее уродливая башка открывала рот и высовывала язык, похожий на змеиный хвост.
Мама, роди меня обратно!
Тем временем оживали и другие скульптуры, и прочие пенсионеры присоединялись к забавам на лужке, достойным разве что обдолбанных хиппи из канувших в Лету семидесятых.
Вот задергал тощей задницей «Дон Кихот», вот двое индейцев взяли в оборот жуткую паукообразную тетку с отвисшим брюхом, а вот дед в шляпе принялся наяривать вовсе уж непотребную тварь. Мне сильно захотелось блевануть, и я едва сдержал рвотный позыв.
– Вот пакость, – сплюнув, сказал я погромче, чтобы услышал Бартоломью. – Антон, хорош дрожать, тебе не двенадцать лет, и ты не «Возвращение живых трупов» в темном видеосалоне смотришь!
– А? Что? – худред посмотрел на меня, и я понял, что соратник по журналу «Вспыш. Ка» не совсем в себе: зрачки его были расширены, в глазах клубился туман дикого ужаса.
Да, на него вся эта хрень подействовала так, как желали ее инициаторы.
А на меня нет? Почему?
Хотелось бы верить, что исключительно благодаря моей стойкости, доблести и силе воли. Но я вспоминал второе видение, обрушившееся на меня в подземелье, и понимал, что мои личные качества тут ни при чем.
Скорее всего дело в той крови, что течет в моих жилах.
Сектантские старики оказались на диво резвы, а деревянные монстры – страстны, так что бесплатная порнуха продолжилась до заката. Солнце зашло, на поляне сгустился мрак, рассеиваемый лишь светом костра, и только в этот момент непотребное действо подошло к концу.
Серые крылатые силуэты метнулись в вышину, а деды начали подниматься с земли.
– Стражи довольны, – прошепелявил «Дон Кихот». – Напоим их свежей кровью?
И он метнул злобный взгляд в нашу сторону.
– Нет, не сейчас. Завтра, – остановил его обладатель шляпы, и мне захотелось сказать ему «спасибо». – Сначала ее отведает тот, кто придет из воды, затем мы, и напоследок – Стражи.
Все ясно, ночь у нас есть, и ее надо использовать для того, чтобы сбежать.
Пенсионеры оделись, и громадный негритос отправился в нашу сторону. Я решил, что незачем выдавать собственную стойкость, прикрыл глаза и принялся мелко дрожать всем телом. Чернокожий походил вокруг нас, втягивая воздух широкими ноздрями, и вернулся к своим.
– Порядок, – доложил он. – Там просто воняет страхом. Они полубезумны от ужаса.
Тем лучше – пусть рехнувшиеся скульптурофилы так и думают.
Дым рассеялся, большой костер погас, вместо него разожгли малый, на самом краю поляны, около тропы, ведущей к берегу. Когда оттуда потянуло запахами жратвы, у меня потекли слюнки.
Еще бы, целый день не ел! Да и не пил тоже, так что глотка слегка пересохла.
А эти паразиты лопают так, что за ушами трещит, словно и не дедушки, а юноши бледные со взорами горящими. Хотя весь день, стоит признать, они на износ работали на черномагическом и извратно-сексуальном фронтах.
Пользуясь тем, что безумные стариканы заняты, я решил оглядеться и оценить обстановку. До леса – десять метров, вполне можно без особого шума доползти даже со связанными руками и ногами.
Ну а дальше что? Ждать, пока не придет «добрый» ягуар и не поужинает мной?
Нет, надо сначала развязаться или еще как-то избавиться от веревок, хотя накручены они плотно, да и вроде крепкие. Такие сами не развалятся и от рывка не лопнут. Хотя должны лопнуть, если потереть их обо что-нибудь острое и твердое, вроде каменной кромки.
Прямо позади меня на стене храма располагался барельеф – двухголовая птица со змеями вместо лап и дырой в брюхе, и выпирала она из поверхности как раз достаточно, чтобы кромки имелись.
Я сел поудобнее, нащупал одну из змей-лап и принялся тереть об нее сковывавшую запястья веревку. Будет забавно освободиться из плена у поклонников Древних с помощью изображения кого-то из Древних.
Через какое-то время дружеский пенсионерский ужин закончился, и один из индейцев отправился проверить пленников. Пришлось мне прерваться и изобразить дикий ужас – перекосить рожу, выпучить глаза и пустить слюни.
Спутникам моим прикидываться не надо было – они пребывали в бредовом, шоковом состоянии. Бартоломью продолжал трястись, хотя никто его более не пугал, Сулема бормотал религиозную галиматью, мешая испанский язык с родным, Лопес время от времени повизгивал, точно поросенок.
Индеец, вполне удовлетворенный осмотром, ушел, и деды принялись устраиваться на ночлег. Появились циновки из травы, драные одеяла, и вскоре бодрствовать остались только двое – «Дон Кихот» и вонючка с выпученными глазами. Ну, а я продолжил свое дело.
Я тер и тер, веревка понемногу поддавалась, но страдала и кожа, а позже и мясцо.
Я разодрал обе руки до крови, и пришлось сделать небольшую паузу, чтобы боль немного утихла. Когда я вернулся к работе, каменная змея-лапа под моими руками дернулась. Спиной я ощутил, как зашевелилось каменное тело, услышал, как сердито щелкнул клюв.
В какой другой ситуации я подумал бы, что схожу с ума – барельеф оживает от попавшей на него крови? Но всякие чудеса забодали меня настолько, что я отреагировал почти на автомате. Чуть сместился и локтем изо всей силы ударил туда, где находилась грудь двухголовой пташки. Там хрустнуло, прозвучал недовольный клекот.
Я ударил еще, целясь чуточку ниже, потом другим локтем.
Что, какая-то тварь, пусть даже каменная, древняя и вся из себя магическая, будет стоять между мной и свободой? Пусть лучше берет свои лапы в крылья и удирает подальше!
– Тихо ты! – прошептал я свирепо, надеясь, что интонацию это чудище поймет.
Барельеф дрогнул, волна теплого смрадного воздуха ударила мне в затылок, и все затихло. Ага, подействовало – язык силы одинаково доступен всем, и Древним, и Новым, и Разновсяким.
Я передохнул и вновь принялся тереть, не обращая внимания на боль и текущую кровь. И вскоре мои усилия оказались вознаграждены – веревка свалилась с запястий, и кровь прилила к освобожденным рукам. Мне захотелось заорать – не столько от радости, сколько от немилосердного колотья в кистях.
За этими переживаниями я едва не проворонил, что пучеглазый собрался проверить пленников. Заметил его в последний момент и принялся поспешно дрожать в такт с Антоном.
Переваливающийся урод приблизился, остановился в трех шагах, и вновь на меня накатило отвращение. Захотелось вскочить на ноги и треснуть кулаком по плосконосой физиономии.
А ее обладатель, похоже, что-то заподозрил.
Он стоял, пуча свои гляделки, словно украденные у глубоководной рыбы, и подозрительно переводил взгляд с меня на Бартоломью. Пыхтел негромко и вонял при этом – точно склад, забитый камбаловыми потрохами. Эх, нет на него оравы голодных уличных кошаков!
– Хр-р-р-хр-р-хр-р… – сказал урод, и я не сразу понял, что он смеется.
Сдержаться стоило немалых сил, но я сумел. А он развернулся и ушел туда, где сидел около костра «Дон Кихот».
«Посмотрим еще, кто будет хихикать последним», – подумал я.
Руки мои вскоре обрели подвижность, и я занялся веревками на ногах. Распутал их не быстро, но когда справился, ощутил себя на седьмом небе от счастья – свобода Анджеле Дэвис, ура! Но радость померкла, едва я вспомнил о спутниках – не оставлю же я их в лапах злобных пенсионеров?
Для начала стоило заняться Антоном.
Я пару раз хлопнул его по щекам, и в глазах Бартоломью возникло более-менее осмысленное выражение.
– Пат? Ты… – начал он, но я прикрыл худреду рот ладонью, да еще и показал кулак.
– Тихо, – прошипел я, изображая змею-полководца. – Ты обосрался или еще нет?
Антон подумал пару мгновений, а потом замотал головой.
– Вот и отлично, – я убрал руку. – Тогда можно бежать. А то если бы ты был с обгаженными штанами, нас бы мигом нашли по запаху. Давай, повернись на бок, приятель…
Чтобы освободить Бартоломью, мне пришлось попотеть – связали его крепко, а кроме ногтей, иного инструмента у меня не было. Когда наш худред негромко застонал и принялся растирать затекшие руки, я откинулся на спину и перевел дух.
Следующий шаг – незаметно добраться до Лопеса, а это метра три…
– Что дальше? – прошептал Антон, самостоятельно распутавший ноги.
– Мы должны… – Я осекся, поскольку от костра поднялся «Дон Кихот» и затопал в нашу сторону: настало время очередной проверки. – Застынь, а потом делай то, что я скажу.
Темно, так что он может и не заметить, что веревок на ногах у нас больше нет.
Обладатель бородки клинышком и аристократически изможденного лица подошел вплотную. Поднял руку, чтобы огладить подбородок, и принялся осматривать нас одного за другим.
Сначала проводника, затем коллегу, следом меня…
Я увидел, как глаза «Дон Кихота» удивленно расширились, а рот начал приоткрываться, и решил, что соблюдать неподвижность смысла больше нет, а хранить тишину – тем более.
– Вставай! – рявкнул я, сам вскочил на ноги и врезал бородатому по физиономии.
Хук получился на славу, «Дон Кихот» покатился по траве. Оставшийся у костра пучеглазый поднялся, в руке его оказался винчестер, зашевелились сразу несколько спавших. Я схватил едва поднявшегося Бартоломью за руку и потащил за собой.
Рывок, и мы с треском и топотом вломились в заросли.
Назад: Глава 9 Ау, полковник Фоссет!
Дальше: Глава 11 На зависть Аттиле