Глава девятая

Опричная дружина подошла к Туле. Оставалось всего каких-то десять верст, до захода солнца ратники должны были успеть войти в крепость. Несмотря на поход по территории Центральной Руси, порядок выдерживали боевой. Впереди головной дозор из ратников Фомы Рубача, во главе с опричником Иваном Пестовым, следом отряд Луки Огнева, за ним десяток Рубача, уменьшенный на дозорных, после обоз из четырех повозок и в замыкании отряд Якова Грудина. Бордак и Парфенов ехали сразу за головным дозором. Снег сошел недавно, и дорога была тяжелой, приходилось местами уходить на траву прошлогоднюю, там коням идти легче.

– Солнечно нынче, Михайло, тепло, хорошо, – взглянув на небо, заметил Парфенов.

– Да, таких дней десяток бы, и высохла бы грязь, а то замучила, ей-богу.

– Не-е, Михайло, теперь до мая, и то, коли дожди не вдарят, тогда тракты легкими станут. Но ничего, ходили и когда хуже было.

– Слушай, Василь, – улыбнулся Бордак, – а чего ты про дочь князя Бургова Анфису ничего не говоришь? Зимой, на Рождество, вроде как твой отец встречался с Бурговым, а к чему дело идет, молчишь. Али расстроилось все?

– Ничего не разладилось, не расстроилось, – ответил княжич. – Просто родители решили по обычаям и традициям дело делать. А ты ведаешь, как это. Анфиса – моя невеста, а видеть не могу.

– Хочешь сказать, ты, Василь, не видишься с Анфисой? По мне, так никакой запрет не помешал бы.

– Нет, ну тайно, конечно, видимся. В прошлом месяце конфуз вышел, еле позора избежал.

– И что было?

– А надо ли молвить, Михайло? Что прошлое поминать?

– Расскажи, дорога быстрей пойдет.

– Ладно, слушай. На торговых рядах, где, будто случайно, мы с Анфисой встретились, я шепнул ей, что, как стемнеет, приду в сад их подворья…

– Анфиса одна была, что ли? – прервал Парфенова Михайло.

– Нет, с отцом, потому и шепнул.

– Уразумел. Чего дале было?

– Анфиса кивнула еле заметно. Князь ее в сторону, и мне говорит: «Ты, мол, Василий Игнатич, до поры до времени избегал бы встреч с невестой. У меня в семье-то строго, и люди про то ведают. Не давай повода для слухов». Я ему в ответ: «Да чего ты такое молвишь, князь? Какой повод? Мне теперь что, и на ряды выходить, прознав, что тебя с Анфисой там не будет?» Он хитро на меня глядит, молвит: «И все одно оберегайся». В общем, разошлись, он в колымагу свою дочь повел, я на коне на свое подворье. Сижу дома и думаю, как лучше в сад пробраться, ведь у Бургова известная охрана, бывшие холопы, как на подбор – бугаи. Нет, для меня, конечно, то не преграда, но шума не избежать, коли схлестнусь с ними. Думал, думал и надумал, как отвлечь охрану князя. У меня ключник Андрей Серьга – умный мужик, а Борька-служка, тот вообще шельма, среди отроков на улице – первый забияка. Малый хороший, но непоседа, словно шило у него в известном месте. Зову их, разъясняю, что к чему. Кивают, поняли. А замыслил я, чтобы ключник и Борька шумный спор у ворот подворья князя устроили, дабы охрана вся туда подошла. То же всегда интересно, коли шум великий. Ну, решил и решил, подумал проехать в опричный двор, туда ногаи коней добрых завезли, поглядеть, прикупить. Надумал – поехал. А во дворе у табуна Малюта Скуратов. Ты ж его хорошо знаешь, увидел, разулыбался, и ко мне. И те же вопросы, что и ты, начал задавать про отношения с Анфисой. Ну я ему и выложил свою задумку. Ведь не хотел молвить, а молвил, взгляд у него такой, что притягивает и раскрывает душу, что ли? Он выслушал меня, рассмеялся. Весело ему было. И молвит: «Нет, княжич, то не пройдет, и охрана с постов не уйдет, так что глядеть на ругань холопов только те, что у ворот стоят, и будут, и князь выйдет поглядеть, что за шум. А он хорошо ведает твоих холопов и сразу поймет, что неладное происходит. Догадается об истинных твоих целях, а может, и не догадается, да и как догадаться, но насторожится и запрет Анфису в доме, от греха подальше. В общем, рухнет в момент весь твой план». – «Что же делать, Григорий Лукьянович?» – спрашиваю я. «Не боись, помогу. Вечером ступай к саду в одежде простолюдина, перелазь через городьбу, охраны там не будет». – «Точно?» Он посмотрел на меня, мол, пошто глупость спрашиваешь, сказал, значит, будет так. «Ладно», – молвлю, взял коня и до дому. Сказал своим, что ничего не будет, пусть дома сидят. Вечером оделся как простолюдин и пехом к подворью князя Бургова. Встал у городьбы, тихо все. Потом слышу, ходит кто-то по саду. Через щель меж кольев поглядел, сторож, да с дубиной. Такой вдарит, в момент хребет переломит. Стою, жду, слушаю. Со стороны улицы послышался топот коней. И крик мужской: «А ну, охрана, отворяй ворота, Григорий Лукьянович прибыл». Слышу скрежет створок ворот, голоса князя, мужика какого-то. В общем, подробности долго рассказывать, а кратко – то явился отряд малый опричников во главе с Малютой Скуратовым. Извинился тот перед князем и молвил, мол, дошла до него весть, что известный мещерский разбойник и вор Лука Подгорин ушел из-под Рязани, да на Москву приехал. И пристроился с поддельной вольной грамотой в услужение к вельможе столичному. Будто прознали люди Малюты, что кровопийца этот может быть на подворье у Бургова. Князь в ответ – нет такого. Малюта помощнику своему Пестрому Ивану наказывает осмотреть все подворье, а Бургова просит собрать холопов и работников во дворе. Ну, Владимиру Юрьевичу делать нечего, сполняет наказ. А покуда сбор чинился, Анфиса и вышла в сад. Я через городьбу к ней. А тут откуда-то пес сторожевой вылетел. Анфиса хотела остановить его, да куда там, тот на меня несется. Я, понятно дело, в обрат, на городьбу запрыгнул, он достал до ноги. Добре, что не укусил, а тока штанину порвал. Залаял. То услышали. Анфиса стоит, растерявшись, я ей из-за городьбы уже говорю, кричи, мол, что чужой. Она закричала. Опричники с охраной в сад, а я по задам, считай, без портков идти не мог, ну, и нырнул в реку. Вода ледяная, но чего уж там. Поплыл по течению. Чую, немеют руки-ноги, вылез на берег и в кусты, оттуда, прячась, подался к себе на подворье. Кое-как добрался. А там уже Скуратов ждет. Увидел меня, засмеялся: «Ну как, княжич, вода в реке?» – «Добре, боярин». – «Повидался с невестой?» – «Только что и повидался, пес помешал». – «Да-а-а, о собаках мы не подумали. Зато получилось так, что не напрасно я к князю наведался. Был все ж таки чужак на подворье».

Уехал Малюта, я велел Борьке быстро баню топить. Попарился после купания в воде ледяной, благо, хворь не сразила. Но каково, Михайло, без портков было княжичу по Москве пробираться?

– Да, представляю я тебя, Василь, в том виде, – засмеялся Бордак. – Ничего не скажешь, видок у тебя был еще тот.

– И не говори! А главное, чего добился? Ничего. Лучше уж со своими пошел бы. А теперь Бургов на запоре Анфису держит, да охрану усилил. – Парфенов вздохнул: – Придется до осени терпеть. У нас на сентябрь свадьба назначена. А как терпеть, коли видеть девицу дюже хочется?

– Потерпи. Тем боле не в праздности сидеть, а воевать с татарами крымскими вскоре придется.

– Это так! Девлет-Гирей все не угомонится. Надобно бы ему морду набить, дабы надолго забыл дорогу к нам.

– Поглядим, может, и набьем.

Головной дозор подал сигнал – видим людей.

Бордак передал сигнал дружине, и она, находившаяся в то время на лесной дороге, свернула в кусты. Сам же Михайло и Парфенов прошли к головному дозору, возглавляемому ратником из отряда Фомы Рубача Иваном Пестовым.

– Что у тебя, Иван? – подъехав, спросил Бордак.

– Гляди правее, боярин, – ответил опричник.

Михайло повернулся и увидел конный разъезд в семь всадников. Это был русский разъезд. Всадники шли с востока на запад по краю оврага.

– Тульский сторожевой разъезд, – сказал княжич, тако же видевший всадников.

– Да, – согласился Бордак, – похоже, что тульский. Ныне воеводам крепостей строго наказано кроме станиц и сторожей посылать на объезд земель разъезды.

– Только маловат он что-то, – проговорил Пестов.

– Да тут менее десяти верст до крепости, пошто большой нужен? Поболе отряды далее ходят.

– Тогда можем выходить? – спросил старший дозора.

– Нам встреча с ними не нужна, коли заметили бы они нас, другое дело, а коли нет, то пусть едут дальше.

– Значит, пропускаем?

– Да.

Разъезд прошел до конца оврага и скрылся из виду, спустившись в низину.

– Подождем немного и пойдем, – сказал Бордак.

И тут сзади раздался шорох.

Ратники обернулись – никто не должен был выходить к дозору без наказа воеводы. Подъехал ратник, вид у него был возбужденный. Парфенов узнал его, воин отряда Луки Огнева, Данила Кузьмин.

– В чем дело, Данила, тебе неведомо, что до сигнала на месте оставаться треба? – строго проговорил Михайло.

– Ведомо, боярин, но тут такое дело, меня десятник Огнев к тебе послал.

– Пошто?

– Никита Терин, ратник отряда, вроде как схрон нашел.

– Схрон? Здесь?

– Да, боярин. Но странный какой-то, размеров малых, длиной всего в сажень и в полсажени шириной.

– Как могила.

– Но тока без холма и креста, и в лесу.

– Дозору стоять, смотреть, слушать, до команды с места не уходить, – наказал Михайло Пестову и взглянул на Кузьмина: – Едем, покажешь, где схрон.

– Так рядом с дорогой.

– Едем!

Вернулись к дружине. Зашли немного глубже в лес, саженей на десять. Возле снятого дерна – ратники отряда Огнева. Пешие, поводья в руках, говорят меж собой.

– А коли то клад?

– Не-е, так клады не хоронят.

– А чего? Кто тут найдет?

– Никита-то нашел.

Замолчали, завидев воеводу и помощника.

Бордак и Парфенов соскочили с коней, передав поводья ближним ратникам, и подошли к опричникам.

– Кто Терин? – спросил Михайло.

– Я – Никита Терин, воевода, – вышел вперед опричник.

– Чего нашел?

– А кто знает? Вот! – указал он на участок свежей земли.

– Как нашел?

– Так по нужде отошел, у куста хотел встать, а тут нога и провалилась по ступню. Удивился, с чего? Кругом трава прошлогодняя, молодая тока появляется. Пригляделся, а трава-то кусками уложена. Справил нужду, поддел саблей кусок, дерн и отвалился, за ним второй кусок, третий, вот и появилось не пойми что. Под дерном земля, но не утрамбованная, рыхлая. В других местах рядом такой нет. Сам раскапывать не стал, сообщил десятнику. Лука подошел, поглядел, велел Даниле до тебя идти.

– Так и было, воевода, – кивнул стоявший рядом Огнев. – Надо бы раскопать да поглядеть, чего тут.

– Отправь пару ратников к обозу, пусть лопаты возьмут да полог и сюда, – велел Бордак.

– Ага, слушаюсь, – кивнул Огнев и тут же отправил ратников. Те вскоре вернулись с инструментом, и Михайло сказал им:

– Копайте!

Ратники приступили к работе. Сняли грунта нет ничего, около локтя (примерно сорок пять сантиметров), уткнулись во что-то, и один из копателей проговорил:

– Тут чего-то захоронено.

– Доставайте!

Через некоторое время опричники вытащили из земли нечто продолговатое, завернутое в холст и перевязанное веревками.

– Никак тело чье-то? – воскликнул Парфенов.

– Разворачивайте! – наказал Бордак.

Ратники срезали веревки, развернули холст и отошли.

Пред всеми предстал начинающий гнить труп бабы. От нее шел приторно-сладкий запах. Одета в сарафан, волосы длинные, окровавленная, большие ногти на пальцах.

– Чего это? – проговорил один из копателей.

– Не видишь, мертвая баба. И удавлена бечевой, гляди, рубец на шее виден, – сказал Огнев.

– Да она еще и брюхата.

– Какая тварь прибила бабу на сносях и за что? – покачал головой княжич.

– То мы вряд ли узнаем, – ответил Бордак. – Хотя кто знает… Повезем в Тулу. Бабу по лицу еще можно узнать, прибили ее не позже осени.

– Да, дела! – протянул Огнев и взглянул на Терина: – И дернул тебя черт сюда справлять нужду идти!

– Да я разве ведал, что тут такое?

– Заворачивайте, обвязывайте и в телегу, там, где сено, – велел Бордак.

Кривясь и морщась от запаха, ратники сполнили наказ воеводы.

Михайло выехал на дорогу, где его видел дозорный Сашко Сизов, махнул рукой вперед, что означало, коли все спокойно, дозору идти дальше. За головным дозором пошла и дружина.

В крепость вошли через ворота Никитской башни, когда солнце встало над горизонтом. Ратники помолились на ближайшую церковь, проехали через посад или острог к каменному Кремлю, где находился дом воеводы.

Князь Иван Юрьевич Голицын, воевода Тулы, сам решил встретить опричную дружину. Ведал о ней, получив известие из опричного двора заранее.

Бордак подал сигнал остановиться. Он и Парфенов соскочили с коней, подошли к воеводе.

– Приветствую, Иван Юрьевич, – проговорил Михайло.

– И я приветствую тебя, князь! – вторил ему Парфенов.

– Вам тако же долгих лет! Как прошли путь от Москвы?

– Без происшествий, если не считать одну находку, что сделали в десяти верстах от крепости, в лесу.

– Что за находка? – спросил тульский воевода.

– Да вон, в одной из телег обоза лежит. Треба тебе взглянуть на нее.

– Идем, посмотрим, заинтересовали вы меня.

– Поначалу, может, дашь команду разместить дружину на отдых? Треба коней в конюшню поставить, обтереть, напоить, накормить. Баньку для ратников истопить, трапезу приготовить. Рано утром после молитвы и трапезы двинемся далее на Мценск.

– Да, конечно, обождите.

Воевода окликнул слугу:

– Тихон! Подь!

– Тут я, князь!

– Я наказывал приготовить все для постоя дружины, исполнено?

– Знамо, исполнено, князь!

– Тогда займись обустройством ратников и коней. Организуй баню, передай в поварню, дабы сготовили кушанья.

– Слушаюсь, Иван Юрьевич!

После команды прислуге воевода с Бордаком и Парфеновым прошли к телеге.

– Что это? – спросил воевода, завидев свернутый холст.

– Погодь, князь, сейчас увидишь.

Бордак велел возчику развернуть холст.

Ратник, исполнявший обязанности возницы, закрыл тряпицей нос и полез в телегу.

Вскоре труп бабы увидел и воевода тульский. Он подошел вплотную, взглянул в лик убитой и проговорил:

– Вот оно, значит, как, нашлась. – И крикнул за спину: – Приставов ко мне, и губного старосту предупредить, чтобы шел сюда!

Появились приставы. Те же ратники, но состоящие на иной службе, нежели воины городской рати.

– Звал, Иван Юрьевич? – поклонился князю старший из них.

– Звал. Глянь в телегу.

Старший пристав взглянул, вскрикнул:

– Ух ты, твою же ногу об городьбу! Так это же Клавка Корчага, пропавшая осенью!

– Что делать, ведаешь?

– Само собой!

– Давай ко мне Демида с его девой Лидкой. И быстро!

– Слушаюсь!

– Кто эта Клавдия? – спросил у Голицына Михайло.

– Жена одного ремесленника, что проживает в остроге. Осенью ремесленник Корчага заявил, что жена его сбежала с торговцем из Калуги. Она была на сносях, и Корчага сильно убивался от ее поступка, просил возвернуть. Но то и моя обязанность, послал человека в Калугу. Там Клавдии не оказалось. Как и торговца, что назвал Корчага. Тот вообще неизвестен в городе. А разве подобное может быть? Это холопов всех не знать могут, а не торговых людей. Поручили заняться сим делом старосте губному. Усилили поиски, без толку. А она, оказывается, с осени в лесу мертвая. Но ничего, скоро узнаем правду.

– Узнаем ли? Коли кто видел бы, как уезжала баба, – выказал сомнение Парфенов.

– Тогда нечто другое один из ратников городской стражи видел, кое-что подозрительное есть. Осенью Клавдия пропала, а до того Корчага привел на подворье молодую девку, Лидку. Ей восемнадцать годов, сирота, была в услужении московского боярина, который потом, дав вольную, выгнал ее, застав с молодым холопом в амбаре. Она и явилась сюда. Всю историю рассказывать смысла нет, скажу, что по городу пошел слух, будто она девка гулящая, сама же дюже хороша собой. Вот Корчага и прибрал ее. Потом уже другие слухи поползли, вроде как ремесленник спит с нею. Жене-то под тридцать лет было. Долго родить не могла, а тут понесла. И вдруг молодая девка объявилась. Сказывали, скандалы в семье начались. А потом Клавдия исчезла. Вот, – он кивнул на телегу, – нашлась, удавленная и тайно захороненная.

– И что? – спросил Бордак. – Улик против ремесленника, как понимаю, нет?

– Покуда нет. Поглядим, как поведет себя Корчага, а потом строго возьмемся за девку его. Той молчать выгоды нет. Все поведает, коли поймет, что за убийство плаха ей с пытками грозит.

– Пошто не чинил такое следствие ранее?

– Повода не было. Ведь Корчагу жена могла и обмануть, и он мог не знать, что мужик, с кем она бежала, торговец с Калуги, а не с другого города. В общем, была баба и пропала, чего терзать Корчагу? А сейчас – другое дело.

– А что ты молвил о ратнике городской стражи?

– Есть такой, что видел, как осенью, где-то в сентябре, рано поутру ремесленник на повозке из города выезжал. И направился как бы в сторону Москвы. Следствие этому значения не придало, мало ли куда ремесленник поехал? Товар свой сбывать, он обувку разную шил…

Речь князя прервали приставы, что доставили в повозке ремесленника.

Тот вылез, бледный, нервный, заметно было, что не по себе мужику. Его подвели к вельможам. Он тут же поклонился и, сорвав с головы шапку, завопил:

– За что меня приставы схватили, князь?

– Сам не догадываешься?

– Да откель? Живу тихо-мирно, никого не трогаю, делом занимаюсь, в казну налог плачу справно…

– Подойди, глянь! – кивнул на телегу Голицын.

Корчага подошел, взглянул и тут же отшатнулся:

– Господи, помилуй, это же моя Клавка! Что же за душегуб удавил ее? И где нашли?

– Не много ли вопросов, Демид? Тебе не спрашивать треба, а ответствовать.

– За что, князь?

– За то, что жену свою на сносях убил да спрятал в лесу.

Ремесленник попятился, его окружили приставы:

– Да что ты такое молвишь, князь? Да разве я стал бы трогать бабу свою? Даже коли и поймал бы с тем торговцем – бить бы не стал, потому как в утробе дитя. Потом наказал бы строго. Но чтобы убивать?

– А люди молвят, бил ты жену.

– Так баба же своя. Кто не делает того? Баб крепко держать надо.

– Чего ж не удержал?

– Сильно, видать, полюбился ей торговец, – вздохнул Корчага.

– Слушай меня, Демид, – подошел к нему князь, – не хочешь на дыбу, говори тут и сейчас, как убил жену и за что. Не скажешь сейчас, пойдешь к пыточных дел мастерам. А следствие тем временем возьмется за молодую девку, которая проживает с тобой. Мыслю, если ты пытки выдержишь и не признаешься, то ей это ни к чему. Все поведает.

Корчага опустил голову и вдруг, ударив ближнего пристава, вырвался на волю, ринулся от Кремля. Далеко сбежать не смог, да и куда бежать? Стража все одно поймает. Но поймала не стража. Возчик дружины, оказавшийся по пути, одним ударом сбил ремесленника на землю, оседлал, связал бечевой. Тот забился, завыл, как волк:

– У, собаки, будьте вы прокляты все!

– В темницу его! – повелел князь и подозвал к себе губного старосту: – Владимир Сергеевич, выбей из него показания и передай суду. Казнить прилюдно будем. Но ты ведаешь, что в таких случаях делать.

– Ведаю, князь, теперь, когда вина ремесленника налицо, мы из него всю подноготную дела того разбойного вытащим. Что делать с телом Клавки-то? Положить покуда в погреб холодный али захоронить?

– Как разберетесь с Корчагой и девкой, захороните на кладбище, как положено, до того пусть в подвале будет. Ей все равно. Душа и так уже измаялась неприкаянная.

– Это так! – кивнул староста и отдал команду приставам: – В темницу ремесленника и на дыбу! Пусть в избе пыточной признания получат. За девкой послали?

– Послали. Ее куда?

– Ко мне! А тело в погреб пыточной избы.

Голицын отвел Бордака и Парфенова в сторону:

– Благодарствую, что помогли правду о пропаже бабы узнать.

– То случайно вышло, – пожал плечами Михайло.

– Как бы ни вышло, но правду теперь ведаем.

– Это так!

– Надеюсь, голод у вас не пропал?

– Э-э, Иван Юрьевич, – усмехнулся Парфенов, – мы и не такое видели, да и сами бивали ворога. Если бы по каждому делу желание трапезничать пропадало, то давно в могиле были бы.

– Ну, тогда наперво в баньку?

– Да, попариться треба.

– Добре, вас отведут. Пока будете париться, в горнице стол накроют. Винца хлебного выпьем за встречу?

– Отчего нет? – улыбнулся Бордак. – С усталости можно и выпить.

Князь позвал слугу, что возвернулся, выполнив прежний наказ князя:

– Тихон!

– Тут я, князь!

– Гостей наших дорогих в мою баню, и проверь в поварне, дабы трапезу приготовили. Подать кушанья и вино в горницу моего дома.

– Слушаюсь! – ответил Тихон и поклонился Бордаку и Парфенову: – Прошу идти за мной, воеводы!

После бани, где попарились на славу, Бордак с Парфеновым прошли в большую горницу дома тульского воеводы. На столах уже стояли разные кушанья, баранина отварная, жареная, уха тройная, рыба копченая, пироги с множеством начинок, соленья, посреди – кубок, чаши.

На правах хозяина тульский воевода разлил водку, поднялся:

– За государя нашего, Ивана Васильевича!

Выпили, принялись за закуску.

– За хозяина дома сего, князя Голицына Ивана Юрьевича! – произнес второй тост Бордак.

Потом пили за гостей, за здоровье.

Наконец захмелели, насытились.

Князь тульский повелел убрать все со стола. Появились бабы, быстро сполнили наказ, протерли стол, накрыв свежей белой скатертью.

– А Корчага до пыток сознался в убийстве, – заговорил Голицын. – Девка, что привезли, все видела, она и выдала любовника своего. Ну, тому ничего не оставалось, как признать вину и поведать, как и пошто он пошел на смертоубийство.

– И пошто? – спросил Парфенов.

– Да Лидка во всем виновата. Вскружила голову ремесленнику, а тот с нею миловаться при живой жене не мог, как ни хотелось. Супружница же, покойница Клавдия, прознала про чувства мужа и девки и затребовала гнать ее со двора, потому как негоже это, да и понесла она, скоро ребенку родиться. И тогда Корчага решился на грех смертный. Ночью удавил жену, замотал в холст, обвязал, на телеге под изделиями своими вывез в лес, где и закопал. А вернувшись, заявил, будто Клавдия сбежала с калужским торговцем. Теперь суд чинить будем.

– За смертоубийство расплата одна – смерть, – вздохнул Михайло.

– Так и будет, – кивнул князь. – А вот что суд по девке решит, не ведаю. Корчага заявил, что Лидка помогала ему, за вечерней трапезой подала квас, в который подлила отвару сонного, дабы любовник удавил спокойно. А потом и заворачивать, и выносить тоже помогала. Девка, понятно, все отрицает.

– Следствие разберется. Ты нам, Иван Юрьевич, поведай лучше, спокойно ли на дорогах земель южных?

– Да вроде до Орла спокойно. Сторожи, что охраняют засеки, татар замечали, было дело, но числом малым, до десятка. Таковыми они почитай всегда по землям нашим шарились. Где отгоняли, а где крымчаки сами уходили. Но нападений на деревни и села с прошлой осени не было.

– А что было прошлой осенью? – спросил Парфенов.

– Это у Мценска, на деревню в октябре месяце налетела сотня татар. Окружила, зажженными стрелами подожгла дома. Мужики на татар, да те сильнее. В общем, побили мужиков немногих, остальных вместе с бабами, девицами, отроками, детьми в полон погнали. Стариков немощных, младенцев, по обычаю своему варварскому, забили. Но до Перекопа крымчаки не дошли. Налетели на сторожей из Рыльска, те подняли станицу, да в истоках Оки и порубали татар. С той поры ничего подобного не было.

– Постоялые дворы не позакрывались?

– Нет. Стоят.

– Нам до Мценска около ста тридцати верст пути – это два дневных перехода. Где посоветуешь встать на постой? Дальше-то мы дорогу ведаем, как и дворы, были в Чугуеве.

Князь, подумав, ответил:

– В семидесяти, может, чуть менее, может, чуть более верстах по дороге будет село Куватово, вотчина князя московского. Там два постоялых двора, до села один и после. Первый малый, там твоим десяткам и без других постояльцев не разместиться, а вот за селом двор большой. Но можно часть ратников и по хатам поселить на ночь. За алтын любая семья в землянки уйдет, оставив хату ратникам.

– Значится, село Куватово?

– Да.

Бордак достал карту, развернул, сделал отметку на ней, спросил у Голицына:

– Как насчет людей лихих? Балуют?

– Тут поутихли, молвят, шайки, что были, подались на юга.

– Понятно. Ну что ж, пора и на отдых?

– Я, Михайло, пойду, погляжу, как наши воины на осадных дворах устроились, и приду, – поднявшись, произнес Парфенов.

– Ступай, Василь!

Помощник воеводы ушел, а Бордака Голицын провел в его опочивальню.

– Вот твоя постель, боярин, устраивает?

– Да уж велика слишком. А где намерен княжича положить?

– Тут рядом, по соседству.

– То не треба, пусть в этой комнате поставят вторую большую лавку.

– Так чего тесниться, места-то хватает!

– Вдвоем, князь, веселее.

– Чего веселее? Спать? – рассмеялся Голицын.

– И спать тако же, – серьезно ответил Бордак и рассмеялся вслед за князем.

Просьбу Михайло сполнили, в опочивальне прислуга поставила еще лавку, накрыла матрасом широким, периной, застелила простыни, положила подушки, поверх легкие одеяла.

Пришел Парфенов, доложился:

– Все в порядке, Михайло, наши в большинстве уже спят, помылись, помолились, поели и на боковую. Удобно устроились.

– Ну и добре! Пойдем в нашу опочивальню.

Попрощавшись с Голицыным до утра, воеводы прошли в опочивальню.

Поговорили малость о разном. Разделись, легли.

Хмель и усталость сделали свое дело, вельможи уснули быстро и спали крепко, без сновидений.

Встали, как только забрезжила утренняя заря.

Приведя себя в порядок, Бордак отправил Парфенова будить ратников. То не пришлось делать, хорошо отдохнувшие опричники уже были не только на ногах, но и вывели из конюшни коней, возчики занимались повозками. После утренней молитвы и трапезы, приготовленной стряпухами ране обычного, сразу же после восхода солнца дружина выстроилась в походный порядок на дворе дома воеводы. Проводить дружину вышел князь Голицын.

– Ну что ж, Михайло Алексеевич и Василий Игнатьевич, – после взаимных приветствий обратился тульский воевода к Бордаку и Парфенову, – как говорится, доброй дороги! Коли есть надобность, дам проводника.

– Не надо, Иван Юрьевич, – отказался Бордак, – по карте доберемся до села Куватово, дале в Мценск.

– Я наказал передать станичным головам, что на юг пойдет московская дружина, так что заметите отряды – не волнуйтесь, это наши.

– Где наши, там могут оказаться и недруги, – проговорил Парфенов.

– Нет, – покачал головой Голицын, – в наших землях, даже если и есть малые отряды татар, то их десятники не решатся напасть на вашу дружину. Для них это смерть.

– Это так. Ну, всего доброго, князь!

Бордак подал команду, и помощник Голицына повел головной дозор, а за ним и всю дружину к шестигранной Крапивенской башне, через ворота которой лежала дорога на юг. Сопроводил ее до ворот башни и отстал. Дальше пошли одни.

Бордак перед выходом выступил перед войском и наказал в первый день перехода до Мценска пройти семьдесят верст. То было вполне возможно отдохнувшей дружине.

Переход прошел благополучно, и к вечерней заре они подъехали к большому постоялому двору за селом Куватово.

Завидев три десятка ратников с обозом, хозяин двора Агафон Чернов засуетился. Наказал работнику Дмитрию раскрыть ворота, сыну Василию и служке Сашку быть на подхвате, жену Марию с Глафирой, стряпухой из села, отправил в поварню разводить быстро огонь в печах, сам встал посреди двора.

Головной дозор остался у ворот, а во двор первыми въехали Бордак и Парфенов.

– Приветствую вас, славные ратники, решили встать на постой? – поклонился в пояс хозяин.

– А разместимся все? – вопросительно посмотрел на него княжич.

– Конечно, для вас отдельную комнату приготовим, ратникам сена положим, полог, подушки, все сделаем, милости просим!

– Сколь за постой хочешь? – спросил Бордак.

– Так это, коли рубль дашь, доволен вельми буду.

– А не жирно?

– В самый раз, почитай, сколько тока одной провизии уйдет на кормежку целого войска. Коли каждому по курице, то уже три гривны – тридцать копеек, лепешки, а хлеб ныне в цене хорошей, рыба, пироги, да сено коням, охрана.

– Охраны не треба, сами поставим пост.

– И все одно рубль и получается.

Бордак приготовил полтинник, но, видя умоляющий взор хозяина двора, который в день зарабатывал не боле десяти копеек, а то и алтын, согласился:

– Ладно, будет тебе рубль.

– Вот это добре, вот за это спасибочки! Да вы заводите рать свою, на дворе поместятся. У меня конюшня большая, для телег место у сарая, баня имеется, по очереди помыться можно, отхожее место у городьбы за домом.

Бордак кивнул Парфенову, тот Пестову, и старший дозора передал команду заезжать.

Дружина, передав коней сыну хозяина, работнику и служке, зашла в дом. Большая зала, с местом хозяина, рядом вход в поварню, справа коридорчик в гостевые комнаты знатных проезжих. Посреди залы длинный стол с лавками, на окнах занавеси, подсвечники со свечами, лавка в углу у входной двери с бадьей колодезной воды для умывания, полотенца на крючке. Две семьи, что находились в доме, уже потрапезничав, сидели напротив на скамье, в каждой по мужику, бабе, отроку и младенцу, как на подбор. Мужики с опаской глядели на ратников.

– Отдыхайте, не беспокойтесь, не обидим, – поймав их взгляды, сказал Парфенов.

Опричники умылись, расселись по лавкам. В ближнем к стойке месте – Бордак и Парфенов.

К ним подошел хозяин, спросил, чего подать на трапезу.

Заказали куриц, пирогов, ухи, квасу. От медовухи и водки отказались.

Пришлось ждать, покуда бабы все приготовят. Но спешить некуда.

Бордак подозвал десятника Грудина:

– Яков, обеспокойся охраной, выставь двух человек во дворе так, чтобы и за домом с конюшней глядеть, и за селом, и за другими подъездами ко двору.

– Слушаюсь, воевода, выставлю!

– Меняй их по своему усмотрению, но чтобы отдохнул весь десяток, коли надо, у Луки Огнева возьми людей. Ему передай, это мой наказ.

– Не треба, боярин, сами управимся.

– Ну и ладно.

Бабы подали кушанья. Пред трапезой ратники помолились на иконы в красном углу, принялись за еду.

После сдвинули столы, лавки, работник настелил сена, поверх постелил полога, принес подушки, одеяла. Разместились. Бордак с Парфеновым устроились в гостевых комнатах. Хотели опять вместе, но комнаты были крохотными, не позволяли это. Через малое время все спали, кроме двух сторожей, что находились во дворе.

Проснулись вновь, как только забрезжил свет. И вскоре Бордак, расплатившись с хозяином двора, повел дружину к Мценску, далее к Орлу. Этот переход занял менее дня, потому как пройти следовало всего сорок пять верст.

Самым длинным оказался переход от Курска до Чугуева. И его прошли без происшествий. Видели вдали вооруженных людей, но числом малым, спешившим бежать от дружины, а тако же разъезды татар. Те то же бежали, дабы избежать встречи с опричниками. Более ничего и никого в лесах не находили, и слава богу. В Орле и Курске хорошо отдохнули, к середине апреля, ближе к полудню, зашли в земли Чугуева. Здесь было все знакомо. Парфенов предложил ехать через село Марево.

– Желаешь вспомнить, как громил тут татар десятника мурзы Икрама, Карбулата? – улыбнулся Бордак.

– И то тоже, а вообще, поглядеть, что сейчас сталось с селом.

– Ну что ж, едем через Марево, только уговор, долгую остановку там не делаем.

– Добре!

Парфенов передал наказ головному дозору следовать к Чугуеву через Марево.

Для того предстояло проехать лесом. И как только вышли из него, увидели десяток всадников.

Старший дозора доложился Бордаку, что дорогу перекрыл разъезд русский из десяти всадников.

– И что это за отчаянные воины, что желают сшибки с опричной дружиной? А ну, Василь, поедем, глянем, – проговорил Михайло.

Воевода и помощник подъехали к дозору.

– Ох ты! – воскликнул Парфенов. – Да старшой этого разъезда известный мне малый. Вместе с крымчаками бились.

– Ну, езжай, встречайся со знакомцем, – кивнул Бордак.

Парфенов проехал вперед. От разъезда тоже отделился всадник. То был конник сельского ополчения Микола Челец. Он узнал княжича и пошел навстречу.

– Ну, приветствую тебя, Микола!

– И тебе долгих лет, княжич, али уже князь?

– Покуда нет, и, дай бог отцу здоровья, я никуда не тороплюсь, а ему пожить бы поболе. Ты от села разъезд возглавляешь?

– Ныне мы объединены с дружиной Чугуева.

– Правильно сделано. Крымчаки не беспокоят?

– Не-е, после того как мы у села надавали по мордам полусотне Карбулата, не показываются. Хотя, извиняй, княжич, помнится, главную роль в той победе сыграла твоя дружина.

– Вместе дрались, и победа общая.

– А ты пошто опять в наши края? Или след ждать чего худого от крымчаков?

– От них всегда след ожидать худого, но ныне дружина не останется в Чугуеве, проездом мы.

– И далече, коли не тайна, направляетесь?

– Далече, Микола.

– Ну и ладно. На село заедете? Там вас народ с радостью встретит. Да и время молитвы с трапезой. У нас на селе и накормят, и напоят.

– Да я бы с радостью, но треба в Чугуев, как там воевода, князь Верейский, поживает?

– Начальствует, здоров, тебе к нему?

– Да, надо встретиться с Петром Петровичем. В Чугуеве и заночуем, так что выпадет свободное время, приезжай, посидим, погутарим, вспомним прошлое.

– Не получится, княжич, мне до утра службу нести, – вздохнул Челец.

– Ну добре, что хоть тут повстречались. Рад тебя видеть!

– И я рад! А давай-ка проведу дружину до крепости. То не нарушение устава. В пути и погутарим.

– Давай!

Парфенов подал сигнал Бордаку, тот отдал приказ идти дальше.

Дружина и разъезд пошли вместе.

Воевода и старший разъезда вместе с дозором. Село объехали, потому как Челец предупредил, народ просто так и быстро не отпустит своих спасителей, а оставаться на селе было не можно.

В Чугуев вошли скоро. Подошли к дому воеводы.

Улыбающийся князь Верейский вышел встречать ратников:

– Михайло Алексеевич, Василь Игнатьевич, приветствую, дюже рад видеть вас!

– Приветствуем тебя, Петр Петрович, мы тоже вельми рады видеть тебя. Встретили разъезд, службу, глядим, наладил справно.

– Так иначе нельзя, из Москвы пришла весть, что на следующий месяц собака Девлет-Гирей собирается на Русь напасть.

– Да, – вздохнул Бордак, – но ты и дале будешь держать нас во дворе?

– Ох, извиняйте, други, сейчас!

Верейский отдал все нужные распоряжения, и дружину разместили там, где размещалась ранее. Воевод же князь провел в свой дом.

В горнице помолились на иконы красного угла, сели на лавки.

– Мы ныне ненадолго к тебе, переночуем и пойдем дале.

– А дале-то куда? К Перекопу? То не можно.

– Вот у тебя и хотели спросить, куда нам податься, чтобы видеть, что творится у Крыма.

– Так, значится, действительно Девлет собирается на Москву?

– По данным, что получены из Бахчисарая, крымский хан не решился покуда идти на Москву, желает дойти до Козельска и опустошить земли южные, – проговорил Бордак.

– Вот как? Ну, пусть приходит. Встретим по достоинству.

– Так ты на мой вопрос не ответил, Петр Петрович.

– Карта у тебя должна быть с собой, боярин.

– С собой и есть.

– Разверни!

Михайло развернул, все склонились над ней, и Верейский пальцем указал на отметку крепости:

– Это Чугуев. Отсюда след идти по правому берегу Северского Донца, чуть дальше впадения в Донец реки Оскол. Пройдя далее, слева через реку увидите казацкую станицу Каменка. Мыслю, казачьи разъезды завидят вас и поднимут тревогу, а значит, пошлют на вас сотню. Встретитесь, разберетесь, атаман там вельми опытный вояка, Егор Иванович Басов. Добрый воин, но и любитель хлебного вина. Да там все до гулянок охочи, но коли треба, рать собирают сильную и с дисциплиной крепкой.

Бордак отметил на карте станицу Каменку и сказал:

– Так они, значит, на левом берегу, а мы пойдем по правому. Как к нам сотня казацкая выйдет?

– А у Каменки перелаз через Северской Донец. Казаки покажут. И атаман поведает, что и как у них в округе. Он в том месяце заезжал в крепость. Пили вино, гутарили, молвил Егор, что стали отряды из ногайской орды малой переходить Дон и собираться у Перекопа. Покуда три десятка прошло, но за месяц многое могло измениться.

– Понятно, – кивнул Михайло. – Все разузнаем. Ну, спасибо тебе, князь!

– Теперь не грех и выпить, и закусить.

– Поначалу в церковь сходим?

– А что идти, она в доме. И ты прав, поначалу след помолиться, попросить у Господа милости да помощи в деле святом защиты земель русских. А покуда молиться будем, стряпухи и трапезу справят. Чего пожелаете, вельможи?

– Ты хозяин в доме, ты и решай, – улыбнулся Парфенов.

– Ладно!

Они прошли в домовую церковь, помолились. Оттуда зашли в столовую, где был накрыт стол. На столе кушанья разные, мало отличающиеся от того, коими угощали в Туле и других городах.

Выпили за здравие государя, за встречу, за хозяина, за гостей, за победу оружия русского, сытно закусили.

Пока трапезничали, стемнело.

Бордак с Парфеновым проведали ратников, пошли по двору.

К ним присоединился воевода.

– Слушай, Петр Петрович, а о предателе боярине Молчанове есть слухи? – спросил Михайло.

– Кто-то говорил, подался он к татарам, но то слухи.

– Ладно.

Прошли в опочивальни, там уснули.

Рано поутру дружина вышла из Чугуева, прошла мимо знакомых мест, Белой Балки, Радного, через Песчаную, которую не стали восстанавливать после разорения ордой мурзы Икрама. Народ переселился в другие поселения.

Войску Бордака и Парфенова предстояло пройти около ста верст до земель казацких. Их разделили на два дневных перехода. И эти переходы прошли благополучно.

Дружина продвигалась по правому берегу Северского Донца, перейдя Изюмский шлях, который был необычно пуст.

Показалась слева река Оскол, что впадала в Донец, и вот здесь дружину ждал сюрприз. Сразу за местом слияния старший головного дозора, Иван Пестов, остановил всех, сообщив, что впереди несколько разъездов неизвестной принадлежности, количеством в три десятка. Таким же, что и московская дружина. Постояв, Бордак решил продолжить движение. Когда прошли версту, из оврага, прикрытого лесополосой, вышла полусотня воинов, тут же объявились и разъезды – три спереди, два сзади. Бордак посмотрел на Парфенова:

– Смотри, Василь, как грамотно нас загнали, с юга – полусотня, с востока – три сотни, с запада – две, с севера – река.

– Это казаки. Вопрос, станут ли они разбираться, кто мы, или сначала атакуют.

– Да, не хотелось бы сшибки.

Но казаки, выйдя в поле, также встали, от полусотни отделился всадник, подъехал к дружине, остановился в саженях в двадцати и крикнул:

– Эй, кто воевода дружины? Подъехай, погутарим, если не желаешь, чтобы ударили по вам!

Бордак выехал к казаку. Сблизился, спросил:

– Ты никак один из сотников атамана Егора Басова?

– Откель про атамана знаешь? – вельми удивился казак.

– От воеводы Чугуева, князя Верейского Петра Петровича.

– Сам кто будешь?

– Воевода московской опричной дружины, боярин Бордак Михайло Алексеевич.

– Грамоту покажь!

– Я-то покажу, а как ты докажешь, что представляешь атамана Басова?

– А мне то не треба. Это тебе надо.

– Ладно, кроме казаков тут ныне никого быть не должно, бери читай! – протянул Михайло свиток.

Казак развернул грамоту, прочитал, сдвинул шапку, почесал затылок:

– Хм, вроде настоящая. Извиняй, боярин, сполнял наказ Егора Ивановича.

– Разумею, служба.

– Да, служба. Я – сотник Петро Ганик, будем знакомы, боярин. Ты погодь, я команду своим дам, чтобы случайной сшибки не произошло.

– Давай!

Сотник отъехал, то же сделал и Бордак.

Вернувшись в дружину, он собрал десятников, объяснил, что их окружили казаки, к которым и лежал их путь.

Казаки, убрав оружие, подъехали, к разъездам ушла часть, и те двинулись на запад.

Убрали сабли и опричники. Казаки дивились на новое войско, созданное царем Всея Руси, опричники держали себя спокойно, достойно.

Подъехав, сотник Ганик спросил у Бордака, указав на Парфенова:

– А это что за чин будет?

– В грамоте прописано. Этой мой помощник, княжич Парфенов Василий Игнатьевич.

– Ты гляди, воевода дружины – боярин, помощник – княжич, значит, дело у дружины особое.

– Да и дружина сама особая, лично Ивану Васильевичу подчинена.

– Ладно, поехали до перелазу, тут недалече.

– Веди! Вода-то холодная?

– Для коня пустяки, а ноги ратники замочат, то ничто, в станице отогреются. У нас есть, чем греть, – усмехнулся сотник.

– Ну, это понятно, о вольности казаков слава далеко известна.

– А мы иначе не можем жить. Но к делу, значится, так, за островом песчаную косу видишь?

– Не слепой.

– Вот к ней и идем. Поначалу через реку пройдут два моих десятка, потом твоя дружина, затем оставшиеся три десятка.

– Добре!

Переправились спокойно. Хоть и было место широко, и течение сильно, но река мелка, от силы глубиной с локоть. Выехали на берег, прошли кусты и увидели перед собой огороженную довольно крепкой городьбой с валом и малым рвом станицу, дворов пятьсот, не менее, с церковью на холме, рядом с большим домом, и двумя сторожевыми башнями на ближних к полю углах. Ворота городьбы были открыты, видно, из первых перебравшихся десятков послали гонца в станицу. Мосток переброшен через ров.

Сотник наказал своим казакам смотреть за рекой, сам пошел с головным дозором, воеводой дружины и его помощником в станицу. От ворот тянулась прямая улица до церкви, все проулки шли от городьбы к храму.

Тут же появилась ребятня, галдящая, замызганная, побежала рядом.

Бордак с Парфеновым, да и остальные опричники с интересом осматривали станицу. Судя по добротным хатам, ухоженным улицам и проулкам, дворам, садам, казаки жили не бедно, и дисциплина тут поддерживалась крепко. Хоть и были у самой городьбы и землянки, но тако же большие, с бревенчатыми накатами.

Подъехали к церкви. Перекрестились.

– Ты здесь своих опричников оставь, к атаману втроем поедем, – сказал Бордаку Ганик.

– Как скажешь, тут вы хозяева.

Михайло отдал приказ опричникам, они встали в круг, продолжая с интересом рассматривать селение казаков.

Ганик, Бордак и Парфенов проехали к дому атамана.

Тот стоял посреди двора, чуть сзади еще двое казаков, явно не рядовых.

Сотник доложился атаману и отошел за его спину.

– Приветствую вас, боярин и княжич, – подошел к воеводам Басов. – Дозвольте взглянуть на грамоту царскую.

Пришлось Бордаку вновь доставать документ.

Басов прочитал, вернул грамоту, кашлянул в кулак:

– Рад видеть вас в нашей станице.

– Что-то, атаман, не заметно особой радости, – усмехнулся Парфенов.

– Молод ты еще, княжич, хоть и носишь титул высокий, дабы разуметь, что у человека на душе, – тут же парировал Басов.

– Я молод, ты прав, но поверь, повидал на этом свете не менее твоего и с ворогами государства дрался тако же не менее, если не более.

Бордак ожидал, что атаман разозлится, но тот неожиданно улыбнулся:

– Знаешь себе цену, Василь Игнатьевич.

– Каждый должен знать себе цену, пусть и малую.

– Ну ладно, воеводы, прошу в дом. О появлении дружины меня оповестили заранее, так что жена успела приготовить трапезу.

– Поначалу, Егор Иванович, треба разместить дружину.

– То сделают и без нас. Степан! – окликнул он одного из стоящих позади казаков.

– Слухаю, Егор Иванович, – подошел казак.

– Займись, Степа, дружиной. Ратников в общий гостевой дом, там три десятка поместятся, коней в конюшню, напоить, накормить всех, погляди, что там с баней, должна уже растопиться. Пусть ратники парятся по очереди, в общем, ты ныне занимаешься ратью. Чтобы все были довольны. Бабы должны сготовить трапезу, то тако же проверь. Священник на месте? Ратники молиться со всеми будут, так? – повернулся атаман к Бордаку.

– Так, атаман.

– Ну и добре! Все?

– Да вроде все.

– Ну, тогда прошу за мной.

В доме атаман представил свою жену Арину и сына Дмитрия лет шестнадцати.

– Вот мое семейство. Была еще дочь, да померла во младенчестве.

– Соболезнуем.

– То давно было, но благодарю, – кивнул Басов и взглянул на жену: – Арина, в горнице все готово?

– Да, Егор, кроме вина. Того не выставляла.

– Пусть сын принесет водки.

– Добре.

Хозяин и гости поднялись в верхнюю светлую комнату, отчего она и называлась горницей и светлицей.

Обстановка комнаты скромная, ничего лишнего, только богатый на иконы иконостас, зажженная лампада. У оконца, завешенного занавесью, стол с лавками по обе стороны, на столе подскатерть, скатерть, на ней в чашах, казанах разные кушанья. Больше всего рыбы разной, да то и понятно, станица у реки, но были и пироги с бараниной, с зайчатиной, с яйцами.

Дмитрий, сын атамана, принес объемный кубок, чаши для питья. Поставил на середину.

– Ступай к себе или помогай матери, коли нужда есть, – повелел ему атаман.

– Да, батя.

Сын ушел, Басов разлил по чашам хлебного вина, что готовил сам по своему рецепту, и проговорил:

– Предлагаю, гости дорогие, выпить за государя нашего, царя Всея Руси и земель иных Ивана Васильевича Грозного.

Выпили.

Вино оказалось таким крепким, что и у Бордака, и у Парфенова выступили на глазах слезы.

Атаман усмехнулся, пододвинув им ендову с квасом, малосольные огурцы и грибы.

– Добрая у тебя водка, атаман! – воскликнул Михайло.

– Сам делаю. Такой, как у меня, в другом месте не найдешь, потому как лично выгонял. И заправил до того закваску травами, которые только мне известны, да орехами.

– Твоя водка, атаман, и без всего была бы хороша. А забирает как! Так мы и не погутарим ныне, – жуя огурец, заметил княжич.

– А треба ныне-то? Завтра день будет. Утром холодного рассолу выпьете, похмелье в момент пройдет. А теперь за вас, гости дорогие!

Выпили и вконец захмелели.

– Как там дружина? – заплетающимся языком спросил Бордак.

– В порядке твоя дружина, – ответил атаман.

– Взглянуть бы надо.

– Твое право, помощник отведет в гостевой дом.

– Ратникам тоже вина дали?

– Немного.

– Не надо бы.

– А как же законы гостеприимства? Без того не можно.

– Ладно, пойдем посмотрим.

Бордак с Парфеновым и помощником атамана Степаном Воронком прошли в гостевой дом.

Там вовсю шла гульба, казаки принесли водки и закуски, приготовленной бабами.

– Это что значит, Лука? – подозвал к себе десятника Огнева Михайло.

– Это? – Десятник, тоже вельми захмелевший, обернулся назад. – Так это гулянка, боярин. Честное слово, отказывались, как могли, да и не можно нам, опричникам, особо в походе, но разве от казаков отвертишься? Стали обидные слова молвить, мол, слабы мы, тока и можем, что баб на Москве щупать, ну, и татар бить, а водки испить слабо, потому как и от медовухи валит. Пришлось доказывать, что и мы не хуже их.

– Доказали?

– Да, теперь казаки хвалят нас. Да я, гляжу, боярин, ты и сам под хмельком?

– Не тебе на то указывать.

– Извиняй, само вырвалось.

– Да ладно, Михайло, пусть, ничего же не изменишь, – толкнул Бордака Парфенов.

– Ладно на сегодня, – посмотрел тот на Осипа. – Но гляди, чтобы завтра и в дальнейшие дни дружина трезвой была.

– Не сомневайся, боярин, будет трезвой.

Бордак с Парфеновым ушли. Спать их уложили в отдельные комнаты.

Наутро у обоих раскалывались головы, мучила жажда. Пришел атаман с рассолом. Испили, полегчало малость.

– Внизу у входа в сени кадка с водой, умывайтесь. Потом поднимайтесь в горницу, – сказал атаман.

– Поначалу глянем на ратников.

– Ваше право.

Бордак с Парфеновым объявили сбор дружине, испив до того немало чашей рассола огуречного.

Опричники выглядели немного помятыми, но в целом готовые к бою.

Воевода довел до них строгий наказ, боле не пить без дозволения и находиться в станице, по-пустому не шляясь. После чего боярин и княжич прошли к атаману.

Егор Иванович сидел в горнице, в рубахе нараспашку.

Михайло и Парфенов сели напротив.

– Вчерась погуляли славно, атаман, ныне треба дела делать.

– Это разве погуляли? – усмехнулся Басов. – Гулять так неделю, две, да с игрищами, и так, чтобы казаки по дороге домой засыпали. А вчерась ерунда, размялись немного.

– Попрошу более не смущать моих ратников.

– Насилу мил не будешь, воевода, мы в рот никому не льем.

– И предлагать не след.

– Того запретить не могу. Казаки вольны делать то, что не запрещено уставом общины. Гостеприимство запретить не можно, но просьбу твою передам по станице. Давай о деле. Что надумали?

Бордак развернул карту:

– Отсюда мы ничего не прознаем, треба разместить людей ближе к дороге у Азова и к Перекопу. Подумай, возможно ли то?

– Разве есть что-то невозможное для нас, боярин, в наших-то землях? – взглянул на него атаман.

– Твои земли Северским Донцем ограничены.

– Это на Москве и в Крыму так считают, мы считаем по-другому. Все южные земли до Перекопа наши, но об этом ладно. Значится, хочешь выслать разведку, дабы смотреть за дорогой между Доном и Перекопом?

– Да.

– То возможно. За Донцом, между Муравским шляхом и Кальмиусской сакмой в десяти верстах от станицы строго на юг есть урочище Васильки на возвышенности. Давно брошенное селение. На моей памяти там уже не было людей. В урочище в основном землянки, те сохранились и по сей день, рядом исток реки Кальмиус. Если туда посадить дозор, человек шесть с харчем, воды хватит, то с возвышенности будет видна дорога, что используют ногаи, идя к Перекопу. А западнее имеется урочище Айкул, у него холмы, с коих за самой крепостью крымчаков смотреть можно.

– А ну отметь на карте, где эти урочища? – попросил Бордак.

Атаман поглядел на карту, ткнул пальцем:

– Тута.

Парфенов сделал отметку, но Басов заметил:

– Да то не треба, отметки всякие делать, тут треба местность знать. По карте не то что в урочища, и к шляхам не выйдешь или выйдешь, поплутав по степи, что грозит неминуемой сшибкой с крымчаками.

– И что предлагаешь?

– Я дам вам казака, он приведет и к Василькам, и к Айкулу.

– Вот за это тебе спасибо!

– Да за что, одно дело у нас, не давать крымчакам города, села да деревни русские разорять.

– Ну, с нашими силами того не добиться, а вот прознать, когда, куда и как двинется орда Девлет-Гирея, вполне можно, дабы предупредить царя и перекрыть те дороги.

– Когда думаешь людей к Василькам и Айкулу посылать? – спросил атаман.

– Да ныне и выслал бы вечером, дабы к утру завтрашнего дня уже смотрели бы за дорогой и крепостью.

– Добре! – кивнул Басов и позвал: – Степан!

Тут же появился помощник, по виду которого можно было определить, что он с утра приложился не к одной чарке.

– Ты пьяный, что ли?

– Да ты что, Егор Иванович, али пьяным меня никогда не видел?

– Ну да, перепив, ты буйный. Драться лезешь.

– Есть такое дело. Но пьяного казнить не можно, так как не разумеет он, что творит.

– Казнить не можно, а вот кнута дать треба. Но ладно. Позови-ка ко мне Фадея Хохла, он-то хоть трезвый?

– Трезвый, с утра с бабой своей ругается, она же у него бойкая, за словом в карман не полезет.

– Наказывать за то треба. Зови Хохла!

– Слушаюсь.

Вскоре помощник атамана привел казака.

– Что ж ты, Фадей, с бабой своей управиться не можешь? – спросил Басов.

– Да разве это баба, Егор Иванович? Это басурман какой-то, даже хуже. Не дает проходу казаку. Злоба ее взяла, что вчерась други домой принесли, и начала с утра скандалить. Чего молвила, того и не передашь другим.

– Пошто дал слабину ей? Жена должна во всем слухать своего мужа.

– Да она слухает, когда я трезвый, но казаку не можно всегда быть трезвым.

– Ты не позорься, Фадей, а то казаки засмеют.

– Прибью эту стерву! Вот попадет под горячую руку, и прибью! Али выгоню, пущай к своим батюшке и матушке на деревню едет. Детей нам Бог не дал, имею право.

– То, конечно, твое дело, однако гляди, без смертоубийства, а то сам под топор пойдешь.

– Это за кого? За бабу?!

– Жизнь человеческая перед Богом равна и мужика, и бабы, но о твоих делах погутарим позже. Ныне есть задание тебе, вельми важное.

– Задание, молвишь? – приободрился казак. – То добре, то я завсегда готов сполнить.

– Ты же у нас ходил в урочища Васильки и Айкул.

– И не тока туда, но и по всему, почитай, берегу морскому от Азова до Перекопу. Был и на Дону, помнишь…

– Все я помню, – прервал его атаман. – Но о деле. Вот боярин московский, воевода дружины царской, порешил дозоры в урочищах названных выставить, дабы смотреть, что будут татары делать.

– Угу, уразумел, и чего?

– Надо проводить до урочища ертаулы малые дружины.

– А?! Так это хоть щас!

– Но гляди, татары тоже разъезды высылают, а вскоре и в поход к Козельску пойдут, значится, разъездов будет боле, как и продвижение ногаев да и черкесов, посему провести ертаулы треба скрытно, затемно. За ночь успеешь?

Казак прикинул, морща лоб и теребя усы:

– Так, до Васильков дойдем спокойно, тут десять верст, а вот до Айкула от Васильков поболе тридцати верст выйдет. Но с отрядом малым до утренней зари управимся, даже если придется ждать у Муравского шляха. В обрат днем двинусь, а может, атаман, мне при ертауле в Айкуле остаться, мало ли, вдруг потребуется гонца в Васильки или сюда послать?

– Что на то скажешь, воевода? – повернулся к Бордаку Басов.

– Да можно и оставить.

– Ну и добре! Останешься в Айкуле, – кивнул он помощнику.

– Благодарю, воевода, благодарю, атаман! – заулыбался тот.

– А чего обрадовался? Доволен, что от Аксиньи своей уедешь?

– Доволен. Пусть одна будет с хозяйством, да переживает за мужа. Как скажу, что ухожу в поход опасный, сразу переменится и сама чарку поднесет.

– А вот насчет вина, Фадей, ни-ни! – строго проговорил Михайло.

– Ладно. Не буду.

Однако по его хитрому лику было видно, что запрет этот он исполнять не намерен. Да и кто вечером заметит, пил он днем или нет. Проспится.

– К заходу солнца быть здесь, у дома атамана, – наказал Бордак. – С собой иметь коня, оружие, провизию в сумах не менее чем на неделю. Уразумел?

– Уразумел, воевода.

– Ступай, Фадей, да не опоздай, – отпустил казака атаман.

– Не-е, все будет добре, – широко улыбнулся Хохол и ушел.

Поднялись и Бордак с Парфеновым:

– Пойдем назначать и готовить ертаулы.

– Бог в помощь! Коли что потребуется, я тут, дома, ныне никуда не пойду.

– Лады!

Воеводы московской дружины прошли к ратникам в гостевой дом. Вновь объявили сбор, но уже на заднем дворе.

Когда ратники встали в круг, Бордак обратился к опричникам:

– Други, дабы выполнить задание государя, нам треба установить наблюдение за дорогой, по которой к Крыму может пройти ногайская орда и черкесы, а тако же за Перекопом. Места для наблюдения есть, это урочища, одно в десяти верстах отсюда, другое в сорока, откуда видна крепость татарская. К ним есть проводник из казаков. Я решил направить к урочищу Васильки, что в десяти верстах от станицы, отряд десятника Фомы Рубача из ратников Пестова Ивана – Сизова Сашко, Куницу Алексея, Вергу Федора и Ступу Егора. Из этого урочища с возвышенности будет видна дорога от Дона до Перекопа, вернее, часть дороги. К урочищу Айкул отправить отряд под началом Лопырева Игната и ратников Топаря Семена, Кулю Богдана, Визина Петра и Гринько Степана. Проводник из казаков, Фадей Хохол, проведя ертаулы, останется гонцом в отряде Лопырева. Если кто из названных ратников не может нести службу, отойти в сторону.

Никто не отошел.

– Тогда названным выйти вперед, остальным быть в распоряжении десятников.

Воины ертаулов вышли вперед, остальных Лука Огнев увел за дом.

– Выход назначен на вечер, – обратился к разведчикам Михайло. – После молитвы и трапезы, как стемнеет, тронетесь. Что иметь с собой, ведаете, провизии взять с собой на неделю. Степь уже покрылась травой, кормежка коням будет, как и вода из множества ручьев, рек, родников. Коли придется задержаться, то за дополнительной провизией выслать казака Хохла с одним ратником из каждого ертаула. Завтра с рассвета вы должны уже смотреть за дорогой и Перекопом. У кого есть вопросы ко мне?

Вопросов также не было.

– Тогда, воины, сбор здесь же после молитвы и трапезы в полной готовности. Ступайте отдыхать, готовиться. По необходимости обращаться к княжичу Парфенову.

– Да, подходите, коли что сделать надо будет, сделаем, – кивнул Василий. – Я озабочусь и провизией. Ее заберете у меня перед вечерним сбором, так что имейте с собой сумы.

Назначенный ертаул ушел за дом, а Бордак задумчиво взглянул на Парфенова:

– Хватит ли того, что задумали?

– Ты о наблюдении?

– Да.

– На первых порах хватит. Нам, главное, что увидеть – пойдут ли и в каком количестве на поддержку Девлет-Гирея ногаи и черкесы, а тако же сам выход орды из Перекопа. Дале отзовем ертаулы и будем сопровождать крымчаков. Глядишь, и «языка» их в полон возьмем, или еще чего, что треба передать на Москву.

– Уже о выходе и численности общей орды Девлета надо будет отправлять гонца на Москву, – сказал Бордак.

– Отправим, людей хватает.

– Тревожно как-то на душе, Василь, а у тебя?

– У меня обычно. Первое, что ли, нашествие татар на Русь?

– Реформу пограничной службы провести до конца не успели, много мест, пригодных для обхода наших ратей, осталось на засечных линиях.

– А ранее еще хуже было. Да и крымчаки тактику никогда не меняют. Как и путь, по которому вторгаются в земли наши. Если пойдут не только по Муравскому, а и по Изюмскому шляхам, да обходной Кальмиусской сакме, то увидим и определимся, как сопровождать орду. А тревога? Помолись, и пройдет.

– И все одно тревога не отпускает, но ты прав, пойду, помолюсь.

– А может, тревога из-за того, что вчера немного перебрали?

– Может, и так.

После вечерней молитвы, трапезы и сбора ертаулы пока единым отрядом вышли из станицы Каменки. Бордак и Парфенов проводили ратников к низине. Переправились по перелазу и пошли по степи. Стемнело, но небо было чистое, звездное, на местности все видно. Прошли десять верст, вошли в урочище Васильки. Оно представляло собой сплошные развалины, среди которых чернели ямы землянок. Кое-где сохранилась городьба, все вокруг заросло бурьяном, стояли старые, одичавшие яблони, груши. Урочище находилось на небольшой возвышенности, там и встал отряд Ивана Пестова. Старший малого ертаула спросил у казака:

– Далече тут до дороги?

– Не-е, с версту, коли кто пойдет, то увидите.

– Добре!

Фадей Хохол помог Пестову определиться с местом, откуда удобнее было вести наблюдение, и показал на землянки:

– Объявятся татарские разъезды, прячьтесь в них. Туда они не сунутся.

Отдохнув в Васильках, Хохол повел ертаул Игната Лопырева на запад. Подошли к Муравскому шляху, спустились в балку, там спешились, осмотрелись. Дорога была пуста. Перешли широкую полосу, избитую конями и людьми, и двинулись к истоку реки Конской. До второго урочища Айкул добрались задолго до рассвета. Это бывшее поселение также было почти полностью разрушено, лишь кое-где остовы саманных домов. Те же землянки, бурьян, куски городьбы, деревья, рядом холмы. Прошли к ним, у подножия встали.

– С этих холмов будет Перекоп виден, – заговорил Хохол. – До него версты полторы, но выход из крепости орды не заметить не можно, к тому же тут, рядом с крепостью, если придут, встанут лагерем ногаи и черкесы. Начало похода не пропустите. Да чего это я, мне же с вами быть. Значит, не пропустим.

– А где обустроимся? – спросил Лопырев.

– Давай поначалу посмотрим холмы, потом пройдем по урочищу. И определимся со всем, – ответил Хохол.

Старший второго малого ертаула наказал ратникам отдыхать, не расседлывая коней. Сам же вместе с казаком поднялся на ближний холм. Впереди степь, сбоку степь, сзади степь.

– Ничего не видно, – проговорил опричник.

– Да, факелы на стенах должны гореть, может, их что заслоняет?

Поднялись на вторую, самую высокую вершину и увидели очертания крепости, факелы, а тако же костры недалеко от стен.

– Уже кто-то лагерем встал, – проговорил Хохол.

– Пошто с первого холма не видна крепость?

– Приглядись, рощицу видишь? Тут их немного, и жидкие они, но вид закрывают, особливо в темноту.

Вершина холма представляла собой небольшую площадку, заросшую можжевельником.

– Придется рубить кусты, дабы место расчистить, и рубить ныне ночью, – сказал Лопырев.

– Да, ночью сподручнее, – согласился казак. – Если не топором, а саблей, как косой, вырубленный можжевельник выбрасывать не след, он долго после сруба держится зеленым, месяцами, добрая маскировка.

– Так и делаем. Но поглядим и третий холм.

– А он тебе пошто? – спросил Хохол.

– Посмотрим, может, оттуда вид лучше.

– Не-е, третий холм ниже этого, но коли скажешь…

– Идем!

Прошли на третий холм. Оттуда крепость была видна, но только наполовину. Решили выставить дозор на среднем холме.

До рассвета наблюдатели были на месте, как в Васильках, так и в Айкуле. И уже с утра в ближнем от станицы урочище ратники увидели войско, двигающееся со стороны Дона.

Стоявший, вернее лежавший на посту Сизов подал сигнал в стан, что был устроен посреди урочища. К наблюдателю вышел Пестов:

– Чего, Сашко?

– Глянь на тракт.

– О, рать идет! Это ногаи, а может, черкесы, хотя нам-то один черт, прости меня Господи!

– И сколько же их?

– Точно не посчитать. Если навскидку, считая, что в отрядах, что идут колонной, где-то человек по сорок. А отрядов пять, получаем две сотни.

– Это первая колонна?

– Да. Видать, ногаи стояли где-то лагерем, с утра двинулись к Перекопу.

– Глядим дальше.

Движение ордынцев продолжалось до полудня. Затем наступил перерыв. Пыль снесло в сторону моря, дорога опустела, дабы вновь заполниться отрядами после того, как светило начало ход к западу. И так до захода солнца. В общем, ратники насчитали примерно три тысячи воинов, каждый из которых имел при себе одного, а то и два коня, обозы, от трех до десяти арб, с мулами и тягловыми лошадьми.

Отвалившись от кустов, Пестов проговорил:

– Немалое войско, это, видать, рать одного ногайского улуса, а у ногаев их много.

– Орда же вроде как рассыпалась, – зашептал наблюдатель Федор Верга, заступивший на пост до ночи.

– Ногаи разделились давно, на большую, малую еще какую-то, не помню, орды, но и до сих пор каждая из них может выставить по два-три десятка тысяч воинов.

– Интересно, сколь же их будет?

– Столько, сколько крымский хан привлек на свою сторону биев, предводителей ногаев.

– И на что ему ногаи, коли собирается идти до Козельска, опустошать южные земли?

– Это, Федя, ты у Девлет-Гирея сам спросишь, когда поймаем его.

– Ага, его поймаешь, – усмехнулся опричник. – С ним тысячи нукеров.

– Ты считал?

– А чего ему, долго собрать большую охрану? Возьмет сколько нужно басурман, да и есть у него своя охранная рать.

– Ладно, нечего языком трепать, смотри за дорогой!

– А я чего делаю, тока мыслю, по темноте ногаи не пойдут, им то не треба.

– Скорей всего, но надзор нужен.

– Никто и не спорит. Интересно, чего сейчас наши, оставшиеся в станице мужики, делают?

– Водку жрут с казаками.

– Э-э, нет! Щас то не можно, щас в Каменке за тем боярин и княжич с десятниками крепко смотрят.

– А чего спрашиваешь?

– Да просто.

– Ты лучше просто обязанности свои сполняй, а чего наши делают на станице, Сашко Сизов поведает, как вернется.

– Решил отправить его на доклад?

– Ну, нужно же воеводам нашим ведать, чего тут творится? Да и наказ такой был.

– Слушай, Иван, а пошто боярин и княжич не в опричнине, как мы?

– А я знаю?

– И к царю оба близки, и опричные десятки водят. А сами в земщине. Чудно!

– Значит, так государю треба. Ты ел?

– Да, пузо набил, до смены хватит, воду взял.

– В полночь тебя Ступа меняет?

– Он. Коли не проспит.

– А проспит, с поста ни ногой, тока по нужде, и то недалече, да туда, откуда сакму видать.

– Ты бы предупредил его!

– Неси службу, Федя. Сменят вовремя, не беспокойся.

Иван Пестов ушел, и вскоре к станице пошел одинокий всадник. Гонец Сашко Сизов.

Через два дня прибыл гонец из Айкула. Фадей Хохол сообщил воеводам о становеще больших лагерей у Перекопа и заходе ратников с Крыма в саму крепость. По пути в станицу Хохол был у Пестова. Тот просил передать Бордаку, что ногаев вперемежку с черкесами, коих можно было отличить по одеже, прошло мимо урочища числом около двадцати тысяч всадников, с запасными конями, обозами. Покуда продвижение прекратилось. Не успел казак вернуться с доклада, пришлось вновь гнать коня, сначала в Каменку, затем в станицу. Там он остановился у дома атамана. То заметили, позвали Басова, атаман кликнул Бордака и Парфенова, спросив у Хохла:

– Ты чего вернулся, Фадей?

– Новости важные, атаман.

Подошли московские воеводы.

– Что случилось, Фадей? – встревоженно поинтересовался Михайло.

– Тока прибыл в Айкул, а тут доклад с холма, повалила орда из Крыма через Перекоп, – выдохнул Хохол. – Сам вместе с твоим старшим ертаула поднялся на вершину, глянул в сторону крепости, а там орды этой несть числа. И посчитать не можно. Ногаи покуда отдельно. В крепости суета, видно, хана встречали. В общем, вышла орда из Крыма, с неделю постоит, организуется и двинется, как обычно, по Муравскому шляху в земли наши.

– Значит, молвишь, Фадей, просчитать басурман нет возможности?

– Ну, навскидку, тысяч семьдесят, не менее, это с ногаями, о тех следил старший ертаула в Васильках. По их счету, ногаев и черкасов, хотя чего их делить, одна нечисть, прошло около двадцати тысяч.

– Девлет-Гирей наказывал мурзам своим собрать войско тысяч в сорок. Мог ли он собрать больше? Опустошив города и селения, мог, но тогда оставил бы мало ратников для защиты самого Крыма.

– А его-то от кого защищать? – воскликнул Хохол. – Ливонцы с поляками не пойдут, да и на месте они, слава богу, не двинулись на Русь с крымчаками. А боле и некому.

– Там, в Крыму, Фадей, в каждом городе, в каждом селении много невольников, сотни тысяч, чей труд задарма используют басурмане. И среди них есть воины. Поднимут бунт, и что тогда? Хан с мурзами и войском в дикой степи, а Крым в руках русских? Нет, Девлет оставит столько людей, сколько требуется, чтобы подавить любой мятеж внутри Крыма и защитить границы со стороны морей Азовского и Черного. В свое время воевода Адашев славно погулял в Крыму вместе с запорожцами. Теперь хан ученый. Ты вот что скажи, не видал ли ертаул в Айкуле турецких янычар?

– О том старшой не говорил.

– А там, на дальнем урочище, встать вся дружина сможет?

Подумав, Хохол ответил:

– Встать-то сможет, есть где укрыться, тока не разумею, на что тебе это надо? Ты уж извиняй меня, но коли смотреть за крымчаками, то на ходу по Муравскому шляху. Там, глядишь, и отобьется отряд какой с мурзой или баем-десятником, взять «языка» можно. А толку выходить к Айкулу? Дабы потом за обозом крымским тащиться? Так то не треба, об обозе можно и без разведки почти все прознать, пропустив его мимо поста. Да и что нужно царю? Разве то, какой обоз у Девлет-Гирея?

– Казак прав, идти рядом с ордой не можно, – кивнул Парфенов. – Да и не удастся все время оставаться невидимыми для татар. А засекут, либо отгонят далеко, либо окружат и побьют силой большою. Посему предлагаю отойти к Чугуеву, не заходя в крепость, уйти дале на север и встать… – Он показал на карту: – Вот деревня Рубиха на левом берегу Северского Донца, что в ста пятидесяти верстах от Чугуева. Понятное дело, люди бросят ее под угрозой крымчаков, пожгут избы, разорят дворы и уйдут либо к Курску, либо к Калуге, а может, к Рыльску и Путивлю, а может, и к Туле и далее к Москве. Но останутся подвалы, погреба, возможно, клети, да и на пожарище можно укрыться, тем более на карте там указаны леса.

– В чем выгода того места? – спросил Бордак.

– Недалече от деревни сходятся Муравский и Изюмский шляхи, мы увидим, по какому пойдет Девлет-Гирей, – объяснил княжич.

– По обоим, так удобнее.

– И то увидим. Еще выгода в том, что тако же недалеко от деревни от Муравского шляха отходят два других, Пахнутцев шлях на Орел, и Бакаев шлях на Путивль, недалеко от Рыльска. Коли Девлет-Гирей действительно решил разорять только земли на границе Козельска, то он пустит свои орды по всем шляхам. Тем самым ослабит общую рать. Для нашествия на земли Путивля, Рыльска, Курска, Орла, а тако же сел и деревень в округе ему от основной орды треба отделить войско не менее тридцати тысяч басурман, то есть половину. Со второй половиной он может разорять земли у Болхова, Мценска, Данкова. Коли мы увидим, как расходится орда по разным шляхам и в каком количестве, то сообщим на Москву о происходящем. Тогда наши воеводы успеют вывести полки на засечную линию по Оке и встретить достойно ворога, если он сунется к Туле, а тако же смогут нанести удар по разделенным татарам, которые осадят города, либо будут разбойничать на землях. В любом случае, что бы ни замыслил Девлет-Гирей, мимо той деревни он не пройдет, ну если только небольшая орда по Кальмиусской сакме, что увидят казаки. – Василь взглянул на атамана: – И наш доблестный Егор Иванович пошлет в Тулу гонцов предупредить воеводу крепости. А тот перешлет сообщение на Москву. Ведь сделаешь, атаман?

– Мог и не спрашивать, конечно, сделаю, если сами не станем на пути орды и не примем последний бой. Но даже и тогда хоть одного человека к Туле вышлю.

– Ты позаботься о семьях, атаман.

– Думай, как свое задание сполнять, а уж я тут разберусь.

– Ну и добре! Ты, Хохол, вельми устал?

– Да надо бы отдохнуть хотя бы до вечера.

– Отдыхай, а потом на урочище, с наказом старшим ертаулов возвращаться в станицу. И чтобы к утру были тут.

– Ранее будем, я имею в виду твоих людей в Айкуле, из Васильков подойдут в полночь.

– Ну и договорились.

– А сейчас, воеводы, – поднялся атаман, – молитва и трапеза.

Вечером Хохол ушел, ближе к полуночи подошел отряд Пестова.

Опричников встретил не спавший Бордак:

– Приветствую, Иван!

– И тебя приветствую, пошто не спится?

– Тебя ждал.

– А чего ждать было? У меня нового ничего нет. Было бы, с Хохлом, когда тот шел из Васильков, передал.

– Пуста дорога?

– Обычная, торговцы ездят, всадники одиночные, пешие есть. Но войска боле не видели.

– Да и так прошло около двадцати тысяч. Да еще у Девлет-Гирея где-то сорок. Считай, получается орда в шестьдесят тысяч ратников. А на Москве, хорошо, если с десяток тысяч осталось. Основная-то рать на западе.

– И пошто Иван Васильевич не отозвал хоть бы треть ее на помощь Москве?

– На Москве рассчитывают, что дале Козельска, по крайней мере в этом году, крымчаки не пойдут. Крепости Козельск, Орел, Курск, Рыльск, Путивль, другие смогут выдержать длительную осаду. Да и у царя наверняка есть скрытые резервы, о которых никому знать не след. В общем, поглядим, что из этого крымского похода выйдет. А теперь отдыхать. Хохол с Лопыревым придут утром, отдохнут, и в полдень пойдем отсюда.

– Далече?

– Всему свое время, Иван, – улыбнулся Бордак. – Спать!

– Да, боярин!

На рассвете пришел отряд Лопырева вместе с проводником, казаком Хохлом.

Бордака разбудили, он вышел во двор, где его уже ждал Лопырев, отправив ратников на отдых.

– Приветствую, Игнат!

– И тебя тако же, боярин!

– Ну, что у Перекопа?

– Орда собралась большая, тысяч шестьдесят-восемьдесят в ней есть, не менее, там и ногайцы, и черкесы. Сам хан в крепости, мурзы его делят ратников на тысячи, сотни. Эх, хлебнем горя с этим Девлет-Гиреем!

– Не впервой. Как мыслишь, сколько времени потребуется крымчакам, чтобы организоваться?

– Дней пять, не менее, хотя, может, и меньше, ведь у каждого отряда уже есть свой мурза, треба тока решить, объединять их или где-то пускать в раздельности. Разъезды выходили на Муравский шлях.

– А на Кальмиусскую сакму?

– То из Айкула не видно, но вроде восточнее они не уходили.

– Так, давай трапезничай, и спать. В полдень тронемся.

– Пойдем к шляху?

– Я скажу, куда пойдем.

После обеденной молитвы и трапезы, попрощавшись с казаками, которые готовили станицу к обороне, Бордак и Парфенов, выслав вперед головной дозор, повели опричную дружину на север. До деревни Рубихи следовало пройти где-то двести тридцать верст, для конного отряда с малым обозом четыре дня пути.

Так и вышло, в начале мая дружина дошла до деревни. По пути Парфенов с десятниками постоянно высылал на шлях дозорных. Те докладывали, что дорога пока пуста. Обошли Чугуев по левому берегу Северского Донца. Увидели, что и крепость так же готовится встретить незваных гостей, пошли по Изюмскому шляху, иногда уходя в рощи, леса, балки, если на дороге показывались всадники или повозки. Ночевали там же, к вечеру четвертого дня зашли в Рубиху. Вернее, в то, что от нее оставили местные жители, а именно – пожарище. Но покидали деревню, видать, второпях, посему остались кое-где остовы домов, землянки, клети, часть городьбы и, что странно, ворота. Огонь их не затронул, и сейчас они стояли памятником бывшему селению. Возможно, когда-то здесь возродится жизнь, но для этого надо побить крымчаков. Удастся ли то, знал один Господь. Разместились по землянкам, коней отвели в низину у деревни, там стреножили и оставили под надзором возчиков обоза. Бордак наказал на всех сторонах выставить дозоры. Парфенов с десятниками определился, кому где стоять. Помолились, потрапезничали и завалились спать.

Прошел день, на Муравском шляхе никого, на Изюмском, к которому был выслан десяток Грудина, тако же. И вообще, кругом весна, молодая зелень, солнце, тепло. Если бы не орда Девлет-Гирея…

На второй день ближе к полудню Бордак обходил стан. Завидел с востока трех всадников, один из которых вез перед собой какой-то продолговатый предмет, переброшенный через коня. И только когда всадники подъехали, воевода понял, что это люди Грудина. Он узнал в старшем Степана Гринько и спросил:

– Кого привезли, воины?

– Да вот одного пса, который в свите другого вместе с охраной шел по Изюмскому шляху.

– Вот как? И кто такой этот пес?

– Он сам тебе ответит. Это что ж делается-то, Михайло Алексеевич, за деньгу родину продать готовы!

– А ну, давай ко мне своего полонянина.

Гринько дал команду, и Богдан Куля сбросил человека на землю. Поднял, развязал ноги, подвел к воеводе:

– Вот он, боярин.

– Кто такой? – взглянул в глаза пленнику Михайло.

– Дворянин из Углича, Ефим Торопко.

– С кем ехал?

– С угличским сыном боярским, Бушуем Сумароковым, двумя московскими вельможами, да мрачным мужиком, которого Сумароков звал Кудияром.

– Это уж не тем Кудияром, что разбойник?

– Не ведаю.

Бордак повернулся к Луке:

– А где остальные? Сумароков со товарищами?

– Те прошли, боярин, в свите было два десятка охраны. Мы атаковали их, но, покуда бились с охраной, свита ушла по Изюмскому шляху, тока вот этого, – Лука кивнул на Торопко, – сумели взять.

– В десятке нашем потери есть?

– Нет. Да и из охранников положили тока троих, остальные отбились и разлетелись по степи.

– Ладно. Добре, что дворянина этого взяли.

– Да какой он дворянин? – воскликнул Лука. – Продажный пес, как и остальные его дружки.

– Жить хочешь? – спросил изменника Бордак.

Торопко поднял глаза на воеводу:

– Конечно, хочу, кто ж не хочет?

– Выкладывай, куда ехали?

– К Девлет-Гирею.

– Во как? К самому хану?

– Да, то решил Сумароков. Дюже он пострадал от царя.

– Молви еще, невинно.

– О том не мне судить.

– С чем ехали?

– Развяжи руки, затекли, – вздохнув, попросил Торопко.

– Ничего, потерпишь, отвечай на вопросы!

– Я-то попал в компанию случайно, каюсь, по пьянке княжеского холопа прибил из-за девки, а за то казнь полагается. Думал сам на Литву податься, а тут Сумароков…

– С чем ехали?

– Поведать хану, что русских сил на Москве нет ничего, тысяч восемь-десять, так же на засеках, от засухи и прошлых годов много народу померло, а основные силы царя в Ливонии. И коли пойти не привычным Муравским шляхом, а уйти по Бакаеву на Свиной, то можно зайти русским дружинам за спину и выйти к Москве.

– Ах вы, псы шелудивые, чего задумали!

– Это Сумароков и Кудияр.

– А ты ни при чем?

– Чего я, мне хоть на Литву, хоть в Крым, подале от гнева Ивана Грозного.

– Значит, желаете, чтобы Девлет на Москву пошел?

– Да не, боярин, это Сумароков с Кудияром.

– И кто вы после этого?

– Ты обещал жизнь сохранить, коли выложу все, – напомнил пленник. – Я и выложил, как на духу. Отпусти.

– Куда пойдешь-то?

– Знамо, не в обрат.

– Далече ли уйдешь?

– Как Бог даст.

– Не смей трогать Господа, ты продал его, ты не православный, а неизвестно кто. Даже псом назвать не можно, животине обидно станет. Псы в отличие от таких, как ты, своих хозяев не предают, а защищают до последнего. Ну, да что с тобой гутарить. Я обещал тебе жизнь, посему не трону, а вот как ратники? За них поручиться не могу и не желаю. Богдан, – кивнул Михайло опричнику, – решите меж собой, чего с ним делать, а я отпускаю, развяжи!

Торопко взвыл, он-то ведал, какой приговор вынесут опричники.

Ратники отвели его в лес, где и зарубили. Вернувшись, подошли к воеводе:

– Чего десятнику передать?

– Продолжать смотреть за дорогой. Объявятся еще изменники, рубить нещадно.

– Уразумели.

– Езжайте!

Отправив разведчиков, Бордак вызвал десятника Фому Рубача, подошел и Парфенов, разбуженный шумом на улице.

– Что случилось, воевода?

Михайло объяснил.

– И когда же переведем всю нечисть на Руси? – сплюнул на землю княжич.

– До того, боюсь, не доживем, а тебе, Фома, – Бордак повернулся к десятнику, – след немедля отрядить двух человек на Москву и предупредить царя о надвигающейся угрозе. В Кремле того не ждут.

– Пойдут Сашко Сизов и Лешка Куница, – решил Рубач.

– Добре. Поднимай их, собирай и отправляй, чтобы быстро ушли, и на весь путь им до Москвы десять дней.

– Уразумел.

Вскоре два ратника пошли по шляху в сторону Тулы.

Но не удалось предупредить царя.

Опричники отъехали всего с десяток верст, как из балок по обеим сторонам шляха выскочили татары. Было их два десятка. Они быстро окружили ратников. Стояли в круге, надсмехались.

– Худо, Леша, наказ важный не сполним, – взглянул на Куницу Сизов.

– Кто-нибудь другой предупредит, а нам, Сашко… бой последний принимать.

– Это так, прощай, Лешка!

– Прощай, Сашко!

С этими словами опричники кинулись на крымчаков.

Недолго длился тот бой. Пораженные копьями, изрубленные саблями, совсем скоро тела русских ратников лежали рядом друг с другом. Десятник крымчаков распорядился:

– Отрубить им головы, с собой возьмем, мурзе в подарок. Насадит их на шесты возле шатра своего, и нам за это награда будет.

Крымчаки отрубили головы опричникам, бросили в сумы и двумя отрядами пошли на Изюмский шлях, с него на Муравский, по которому уже шел ертаул крымской орды. Ни на Москве, ни в глухой сожженной деревушке Рубиха так и не узнали, что царь не получил известие об изменившихся планах Девлет-Гирея. Над Москвой нависла смертельная угроза.