Глава третья

В понедельник Бордак почувствовал себя вполне здоровым. Снял повязки, выбросил травы, допил отвар, который наказывал пить местный лекарь. Вышел во двор, умылся, облился холодной водой из кадки, крякнул от удовольствия, надел штаны и свежую рубаху. Потрогал щетину, вздохнул – опять брить придется. И длинные волосы надоели. Чуждо все это человеку русскому. Но должен выдавать себя за литвина в проклятой Кафе. Он не услышал, как к городьбе подъехал всадник. Татарин, сидевший в седле, постучал плетью по сапогу:

– Ассалам алейкум, Михайло!

Бордак обернулся. На коне сидел помощник Азата Курбан, улыбаясь во весь свой рот.

– Салам! Чего так рано? Случилось что? И пошто за городьбой? Погоди, ворота открою, во двор въедешь.

– Нет, Михайло, – отказался татарин, – времени у меня мало. Заскочил сказать, в полдень мурза Азат едет в Бахчисарай, на большой диван.

– Этого следовало ждать. Диван же в четверг?

– Да. Теперь по мурзе Басыру. Камиль передал, что мурза будет в своем доме в среду, к полуденному намазу, и он поговорит с ним насчет невольников. О том, что решит мурза, сообщит его человек. Приедет сюда. Ну а мы вернемся не ранее следующего понедельника.

– Я понял тебя, Курбан.

– Вижу, поправил здоровье?

– Слава богу, с помощью вашего лекаря.

– Ну, и яхши. А где Ризван?

– В доме не видел, в саду, наверное, вместе с Ирадой и Хусамом.

– Передай, что приезжал, здравия доброго желал.

– Обязательно.

– Ну все, Михайло, поехал к Азату.

– Скажи, Курбан, у тебя в Бахчисарае свобода передвижения будет? – спросил вдруг Бордак.

– Я же не раб и не невольник. Чего-то надо?

– Надо. Но дело такое, не простое.

– Ты говори, а я уж решу, простое или нет.

– Надо в Сююр-Таш неприметного человечка по приезде послать.

– Зачем?

– До русского посольства. Чтобы передал, пусть посол, Афанасий Нагой, пришлет сюда, в Кафу, кого-нибудь. А то согласится мурза Басыр продать невольников, а я такой суммы и в жизни не видел. Тогда же все делать быстро надо будет. Да и вы новости привезете. Не мотаться же мне из Кафы в Сююр-Таш и обратно по каждому случаю?

Татарин задумался. Затем проговорил:

– Человечка-то найти нетрудно, только станут ли с ним говорить на посольском подворье?

– Скажет от Мацека, станут. Но твой человек должен быть очень осторожным. Наверняка за нашим подворьем смотрят недруги.

– То понятно. Хоп, Михайло, сделаю, что ты просишь.

– Сделай, и я хорошо заплачу тебе.

– О том мог и не говорить. Все?

– Все!

– Поехал. – Курбан повернул коня и повел его рысью по улице.

Из сада во двор вышли Ризван и Хусам. Они несли корзину спелых, крупных яблок.

– О, Михайло, – воскликнул хозяин подворья, – встал уже? Как чувствуешь себя?

– Салам, Ризван, салам, Хусам! А насчет здоровья, то здоров.

– Курбан, что ли, приезжал?

– Видели?

– Пыль на улице от коня. И от наших ворот.

– Да, Курбан. Велел передать приветствие и пожелания здоровья.

– Благодарю. Но еще Курбан наверняка передал и новости?

– Передал и новости, но тебя они не касаются, друг.

– Ну и ладно. Ирада от соседки придет, чал – верблюжье молоко – принесет, трапезничать будем.

– Хорошо, – кивнул Михайло и прошел в свою комнату.

Встал на колени перед образами, помолился. Он просил Бога о том, чтобы помог освободить невольников, а боле о том, чтобы Алена с Петрушей благополучно доехали до Москвы.

Помолившись и закрыв занавеской образа, присел на скамью. Подумал, где сейчас может находиться отряд Тугая. По расчетам выходило, что за Перекоп уже вышли. Дале Муравский шлях. До конца по нему поведет Осип или свернет на Изюмский, дабы сократить путь? Но все одно отряду предстояло идти по степи, дорогой, которую и дорогой назвать нельзя, шлях был вытоптан на сотни сажень в ширину, и только далее высокая трава. Селений по пути мало, но они есть, как и небольшие рощи. Ближе к истоку реки Оскол пойдут редкие леса. Севернее они будут все чаще и больше. Там уже и поселений более, и постоялые дворы. Но до них недели две продвижения под палящим солнцем. Это все пусть, и жара, и солнцепек, лишь бы лихие люди не налетели ордой большой. Ратники у Тугая добрые, стойкие, да немного их…

Размышления Бордака прервал Хусам. Он пришел сказать, что завтрак готов.

Трапезничать Михайло ушел в сад. Ему томиться еще на подворье Ризвана до среды, если не более, и это вынужденное безделье с думами об Алене измотает хлеще любого похода.

Но время не остановить. Медленно, иногда невыносимо медленно, но прошел понедельник, за ним вторник, наступила среда. Бордак с утра устроился на топчане внутреннего двора, откуда были видны ворота. Он ждал. Сегодня может появиться гонец помощника мурзы Басыра. Курбан в свите Азата, наверное, уже в Бахчисарае, послал ли он человека в Сююр-Таш? Коли обещал, пошлет. На Курбана можно положиться.

На улице раздался топот копыт, и он весь напрягся.

– Салам! – крикнул подъехавший всадник.

– Салам! – ответил Бордак.

– Кто тут литвин?

– Я.

– Не похож что-то, боле на русского.

– Русские бороду носят.

– Ее можно и сбрить, и отрастить.

– Ты так и будешь пустое говорить или к делу перейдешь? Ведь не случайно заехал.

– Не случайно, – кивнул татарин и потребовал: – Назовись… литвин.

– Наперво ты ответствуй, кто такой.

– Я гонец Камиль-аги, знаешь такого? – развернув коня, ответил татарин.

– Знаю. Я – Бордак Михайло.

– Говорю же, русский, да ладно. Камиль-ага передал, что мурза Басыр готов тебя принять после вечернего намаза.

– Хорошо. Где мурза готов принять меня?

– Ты будь тут, я подъеду, провожу.

– Хоп, договорились.

Всадник крикнул, сжал коленями бока молодого скакуна и галопом пошел по улице.

– Кто это был? – вышел из дома Ризван.

– Гонец помощника Басыра-мурзы.

– К тебе?

– Если бы к тебе, я позвал бы.

– Это так. Я поеду на рынок, не напрягайся, не на «площадь слез», на обычный рынок, продуктов куплю.

– Ты волен делать что угодно.

– Если что потребуется, обращайся к Хусаму.

– Добро.

– Чувствуешь-то себя хорошо?

– Хорошо.

– Ну и ладно.

День пролетел быстро. Как солнце склонилось к закату, с минаретов начали кричать муэдзины, созывая правоверных на молитву.

Еще через некоторое время, когда сумерки окутали город, появился гонец Камиля. Бордак был готов к приему. Чистая одежда под литвина, рядом конь, за поясом сабля, в ножнах сабля, под рубахой объемная мошна.

– Готов, Бордак? – спросил татарин.

– Готов.

– Выезжай.

– Ты себя-то назови, а то и не ведаю, как назвать.

– Зови Амином, хотя чего тебе ко мне обращаться? Провожу, и расстанемся.

– Кто знает, может, еще увидимся.

Бордак выехал. Хусам закрыл ворота. Вернувшийся еще до асра – предвечернего намаза – Ризван проводил взглядом московского посланника от дверей дома.

– Далече ехать, Амин? – спросил Бордак.

– Тебе какая разница? – вопросом на вопрос ответил гонец.

– Дабы дорогу назад запомнить, а то у вас в Кафе по темну стало небезопасно ездить.

– Слышал, что тебя разбойники ограбить хотели. И покалечили. Такое в последнее время нередко стало. Посему Мабрук-бей распорядился усилить охрану города. Много лихих людей взяли в первый же день, всем головы отрубили. Сейчас тише стало.

– Поглядим, как тише.

Они проскакали через центр города и свернули в проулок, который представлял собой каменный мешок. По бокам глухие стены высокого забора, в торце ворота, украшенные цветами. За ними недалеко виднелись башенки дома-дворца.

– Там, – указал жестом гонец, – усадьба мурзы. Запомнил дорогу?

– Запомнил.

– Если надо, скажи, провожу обратно.

– Обойдусь.

– Ну, смотри.

При подъезде ворота открылись. Всадник въехал в мощеный двор и направился к парадному входу. Там его уже ждал улыбающийся Камиль.

– Салам, Михайло!

– Салам, Камиль! Купил коня?

– О! Доброго коня купил. Доплатить пришлось.

– Много?

– Двести акче.

– Коли разговор с мурзой пройдет хорошо, дам тебе еще триста.

– Яхши!

Бордак спрыгнул с коня, огляделся, кругом зелень и роскошь, гонец исчез. Подбежал татарчонок, взял под уздцы коня.

Бордак взглянул на Камиля, и тот кивнул:

– Отдай, он напоит коня.

Они прошли через череду комнат в богато обставленную залу, где на топчане возлежал солидного вида мужчина в шелковом халате, пил чай. Рядом была расстелена скатерть, на ней чайник и пиалы, ваза со сладостями.

– Михайло Бордак, о котором тебе, господин, ведомо, – представил прибывшего Камиль.

Мурза махнул рукой, и он, кланяясь, вышел.

– Приветствую тебя, Басыр-мурза! – произнес Михайло, слегка склонив голову.

– И тебе долгих лет, рус. Ты проходи, устраивайся рядом, чаю выпей.

– Извини, мурза, не привык я к вашим лежакам и сидеть, скрестив ноги, не привык, так что без обиды, но присяду на край. А от чая не откажусь. У вас отменный чай.

– Хорошо. Делай, как удобно.

Бордак присел на край топчана, укрытого дорогим персидским ковром.

Мурза налил в пустую пиалу чаю, протянул Бордаку. Дождавшись, как гость допьет чай и поставит чашку на ковер, сказал:

– Я готов тебя выслушать, Михайло.

– Тебе же все известно.

– То со стороны, а я хочу от тебя. Говори.

Пришлось московскому посланнику повторить то, что говорил Камилю.

Мурза выслушал, поправил подушку, оперся на нее локтями и кивнул головой:

– Значит, царь Иван хочет выкупить у меня невольников. Это достойный поступок для правителя Руси. Тем он немалую приязнь народа получит.

– Государь Всея Руси не о приятности печется, о людях своих, – заметил Бордак.

– Ну да, конечно. Хоп, если твой царь готов заплатить за невольников установленную цену, то я продам их. Для того и держал, и кормил. Цены ты должен знать, коли занимаешься этим делом.

– Ведаю. Но мы в Крыму, на Востоке, а здесь без торга ничего не делается.

– Из торговых, что ли? – спросил мурза, поглаживая бороду.

– Из служивых.

– И грамота есть?

– Конечно, от самого государя.

– Имеешь доступ к нему?

– Имею.

Мурза с нескрываемым уважением посмотрел на Бордака:

– То хорошо. Но… я торговаться не намерен.

– Знаешь, мурза, результат наших переговоров может быть один: либо мы договоримся, либо – нет. Если договоримся, ты получишь большую прибыль, если нет, то не получишь ничего.

– Но и ты не получишь ничего.

– Я на те деньги, что есть, выкуплю сотни рабов на невольничьем рынке. Просто куплю.

– И кто тебе даст сделать это?

– Хан. Крымский хан Девлет-Гирей или кто-то в Кафе пойдет против него?

– Ты подготовился к встрече, московит.

– Конечно.

– Твоя цена?

– Десять рублей за крестьян и тридцать за дворян и стрельцов. У тебя десять крестьян с женами, остальные дворяне, стрельцы и их жены. А значит… – Бордак задумался, как бы подсчитывая, хотя давно все просчитал… – значит, за невольников ты получишь пятьсот пятьдесят рублей, огромное состояние, если учитывать, что корова и рабочая лошадь на Руси стоят один рубль, а отварная курица – одну копейку. Но… ты можешь получить и больше, если обеспечишь проход выкупленным невольникам за Перекоп, к месту, которое будет указано позже, где их встретят наши ратники.

– Сколько в этом случае?

– Шестьсот рублей.

– Шестьсот пятьдесят рублей за все, и это последнее мое слово.

Бордак поморщился, хотя внутри ликовал, по установленной цене русские должны были бы заплатить только за невольников девятьсот пятьдесят рублей, а с охраной перехода – тысячу. Но постарался изобразить досаду:

– Из-за пятидесяти рублей будем спорить?

– Я и так сбросил много. И еще мне отряд готовить, обоз. Шестьсот пятьдесят рублей платы – и невольники двинутся за Перекоп.

– Эх, восток, восток, а говорят, торг тут везде, – вздохнул Михайло. – Он есть, только смысл торговаться, если получишь скидку самую малую, а то и вовсе ничего. Но… вынужден согласиться. Давай составлять договор.

– Договор?

– Конечно. Только при его наличии Москва выделит из казны такие деньги.

– Я не знаю, как его делать.

– Я ведаю, мурза. Зови помощника с письменными принадлежностями и бумагой.

– Ты решил, что можешь мне указывать?

– Нет, извини, но тогда свою часть договора придется писать тебе.

– Шайтан бы побрал все эти бумаги, – скривился мурза и крикнул в сторону дверей: – Камиль?!

Тут же появился помощник. Мурза распорядился, и Камиль, принеся все требуемое, присел за столик.

– Диктуй, – кивнул Бордаку Басыр, – но учти, я прочту все от начала до конца.

– Как тебе угодно, мурза.

Через непродолжительное время договор был составлен, Камиль переписал его вторым документом и дал ознакомиться с ним мурзе.

Тот несколько минут читал, затем кивнул:

– Яхши!

– Подписываем?

– Да.

Мурза и посланник подписали договора, Басыр еще и печать поставил, один свиток забрал Бордак, другой – Камиль.

– Когда ждать деньги? – спросил мурза.

– А сколько времени тебе треба, чтобы подготовить невольников и выставить с обозом для проезда по Крыму?

– Неделю, не более.

– Ну, тогда через неделю будут и деньги.

– У тебя все?

– Нет. Мне поручено вручить тебе подарок. Но, зная, что ты любишь породистых коней, хорошее оружие, а я в этом не знаток, то прими вот это. – И Михайло передал мурзе мошну.

– Сколько? – спросил тот.

– Двадцать тысяч акче.

– Яхши, благодарю. Передай русскому царю подарок и от меня.

Басыр вновь позвал помощника, и Камиль вошел в залу с бархатным продолговатым коробом. Мурза протянул его Бордаку со словами:

– Вручишь царю русскому из рук в руки.

– Могу знать, что в коробе?

– Все одно посмотришь же!

– Нет, коли запретишь.

– Странные вы, русские. Ладно, там ожерелье из драгоценных камней, иноземного мастера работа.

– Но пошто царю ожерелье?

– У него умерла жена в прошлом году, Мария Темрюковна. Не будет же царь жить один, обязательно женится. Вот и будет подарок его новой супруге.

– Ну, если так, благодарю, не сомневайся, передам.

– А я и не сомневаюсь.

– Тогда до встречи, мурза? Хотя, возможно, она пройдет без меня.

– Будем надеяться, что увидимся. А нет, удачи тебе во всем.

Камиль проводил Бордака во двор, где получил обещанные триста акче, от сопровождения московский посланник, как и ранее, отказался и уехал.

В подворье его ждала вся семья дружественного татарина.

– Ну, наконец-то, – облегченно проговорил Ризван, пропуская Михайло во двор, – я уж волноваться начал. Хоть и стали стражники больше смотреть за порядком в городе, но все улочки они закрыть не могут. Сделал дело?

Бордак соскочил с коня, передал поводья Хусаму и ответил:

– Да. Теперь дело за боярином Нагим.

– Удалось сбить цену?

– Как ни странно, да, и очень прилично. Даже не ожидал.

– Если считаешь, что мурза уступил тебе из-за твоих способностей торговаться, то ошибаешься. Просто русские невольники стали уже ему в тягость. Держать далее – боле тратиться, а так он избавился от них. Убедился, что царь Иван слово держит, теперь соберет большой отряд, отправит на Русь за новыми рабами и будет ждать, пока их снова выкупят.

– Если его поганым людишкам руки и ноги на Руси не поотрывают.

– До этого не особо отрывали.

– Времена, Ризван, меняются.

– Трапезничать будешь?

– Поначалу помоюсь.

– Яхши, я буду в летней кухне.

Бордак пошел к себе. Теперь многое зависело от того, сделает ли дело Курбан в Бахчисарае и когда прибудет человек боярина Нагого.

И с этим все сложилось удачно.

Уже на следующий день во время полуденного намаза к подворью Ризвана подъехал всадник и встал напротив ворот.

Хусам, возившийся с седлом, спросил незнакомца:

– Чего тебе, человек?

– Бордак тут обитает?

– А ты кто такой, чтобы я отвечал тебе?

– Гонец русского посольства. Так тут или нет?

– Погоди.

Хусам двинулся было к дому, но Михайло, увидев всадника из окна, сам вышел во двор:

– Салам, гонец! Говоришь, из русского посольства?

– Да.

– Кто и зачем тебя послал?

– А ты кто?

– Я тот самый Бордак, о котором ты спрашивал.

– Угу! Ну, тогда сообщаю тебе, что дьяк Петр Петрович Агапов в Кафе. Недавно приехал и желает с тобой говорить.

– Где?

– Он ждет тебя на посольском подворье.

– Хоп. Передай, сейчас же соберусь и буду.

– Яхши!

Что-то сказав сыну Ризвана, татарин-гонец рассмеялся и ускакал галопом.

Бордак же быстро собрался, вывел коня из конюшни.

– Тебя не проводить, Михайло? – подходя к нему, спросил Ризван.

– Пошто так говоришь, я что, беззащитный отрок? – удивился Бордак.

– Да так предложил.

– Где подворье, я ведаю, доеду.

– Вернешься ли?

– Даже если и придется сразу ехать на Москву, что вряд ли, то все одно заеду, поблагодарить и проститься.

Через полчаса московский посланник въехал на небольшой двор, что находился во владении московских послов.

Дьяк Агапов встречал у дома.

– Приветствую тебя, Петр Петрович, – соскочив с коня, проговорил Михайло.

– И тебе долгих лет. Вот Афанасий Федорович послал к тебе.

– Где говорить будем?

– Дома жарко, давай в саду.

– Давай в саду.

Там тоже стоял топчан, дьяк и посланник сели на край.

– Какие новости, Михайло? – спросил Агапов.

– Хорошие новости. По делу наших невольников.

– Слушаю тебя.

Бордак поведал о встрече с мурзой Басыром, о достигнутых договоренностях, закрепленных договором.

– Да, новости хорошие, – воскликнул дьяк. – Значит, мурза готов отправить обоз к Перекопу сразу после получения денег?

– Так. Но перед тем надо еще разговаривать с ним, узнать о готовности. И уже не мне. Я свое дело сделал, у меня теперь забота – мурза Азат. Кстати, Петро, Курбан чисто сработал?

– О, помощник мурзы Азата – находчивый человек. Прознал, что за посольством смотрят иноземцы, сам приехал.

– Сам? О том договора не было.

– А он без договора. Приехал с нукерами и устроил скандал у посольского подворья. Покуда разбирались да успокаивали нукеров, он все, что надо, и передал. Хитрый лис, твой Курбан.

– Это он может. Но ладно, то хорошо. Слежки за вами не было?

– Нет. Проверяли. Да по просьбе Афанасия Федоровича нас поодаль сопровождал отряд татарского вельможи, с которым у посла приятельские отношения. Не мы, они бы заметили.

– Добре. Об отряде Тугая ничего не слышно?

– Ушли за Перекоп на Муравский шлях, проводник вернулся, сказал, Крым прошли благополучно.

– Рад.

– То и понятно, о женщине своей думаешь?

– Думаю.

– Им уже недолго по степи идти, далее наши заставы начнутся, легче будет. Должны пройти. Проводник рассказывал, сейчас по шляху много торговых обозов ходит, лихих людей не замечено, татары не балуются.

– Затихли перед тем, как начать свое черное дело.

– Может, и так. О том тебе узнавать у Азата. Как мне выйти на мурзу Басыра?

– Я доведу до его поместья. Меня знают, тебя примут. Но мурза спросит о деньгах.

– Они со мной.

– Ты вез такую сумму через степь?

– Не впервой, Михайло.

– Когда намерен говорить с Басыром?

– Сегодня отдохнем, можно уже завтра.

– Хорошо, тогда завтра и поедем.

– А может, ты сегодня заглянешь туда, в поместье? А то мы приедем, а мурзы нет.

– Хорошо, прямо сейчас и съезжу. Вернусь, сообщу о результатах поездки.

– Давай, Михайло, я подожду.

Бордак проехал до «каменного мешка». Его увидел сторож с башни у ворот. Охранник был груб, не разглядел приехавшего гостя, а может, и не видел его ранее.

– Кто такой? Что надо?

– Кликни Камиля, помощника мурзы Басыра.

– Ты Камиля знаешь? – удивился тот.

– Пошевелись, дабы не заполучить неприятностей!

Стражник вызвал помощника мурзы.

– Михайло? – удивленно проговорил Камиль, выходя за ворота.

– Что, сильно изменился за день?

– Просто не ожидал.

– Мурза на месте?

– Сейчас нет, к родственнику в ближнее селение поехал, вернется вечером.

– Хоп! Передай ему, что человек от русского царя с деньгами здесь, в Кафе. Завтра желает встречи.

– Быстро.

– А чего тянуть?

– Передам. Тебе сообщат, примет ли завтра Басыр этого человека.

– Хорошо.

– Важный вельможа?

– Помощник посла московского.

– Важный, ведаю, – покачал головой Камиль. – Ожидай гонца.

– Того, кто был? Амин?

– Да.

– Передай еще, что помощник посла пожелает смотреть невольников и говорить с ними.

– Сколь угодно. Их действительно содержат не как рабов.

– Хоп! Жду!

Бордак отвернул коня и вернулся в посольское подворье, где сообщил о разговоре с помощником мурзы, добавив:

– Я ему еще сказал, что ты смотреть невольников будешь и говорить с ними.

– Правильно. Я то и хотел сделать.

– Ну, тогда, Петро, ожидай, подъеду, скажу, когда мурза соизволит принять тебя. Думаю, тянуть не будет, слишком жаден до денег.

– Кто из них не жаден, Михайло?

– Твоя правда, дьяк. Я на подворье Ризвана.

Бордак уехал. Ризван лишних вопросов задавать не стал. Вернулся живой и невредимый, то и добре. Или яхши, как говорят татары.

Гонец из людей мурзы Басыра приехал вечером после молитвы. Амин уже дружелюбно улыбался «литвину»:

– Скажи своим, мурза примет завтра посольского московского дьяка после полуденной молитвы. Пусть приезжает и привезет то, что намерен отдать взамен товара.

– Люди не товар, Амин.

– Это для кого как.

– А если всю твою семью уведут в полон? Скажем, в Речь Посполитую, Великое княжество Литовское или в королевство Польское, да там продадут по одному тем же генуэзцам или османам, ты так же будешь считать, что они товар?

– Я резать буду тех, кто продал. Найду и вырежу весь род.

– А чем же наши люди хуже ваших? Ведь среди нас живет много татар. Возьми касимовских, казанских, астраханских. У Ивана Васильевича много татар в войске, они готовы воевать за Москву. И они нам как братья, как свои.

Гонец смутился. Он просто не знал, что ответить на слова Бордака. Посему проговорил:

– Завтра после полуденной молитвы. Посольский может смотреть невольников, говорить с ними, мурза Басыр милостив, разрешил, – и повел коня по улице.

Неделя ушла на окончательное оформление купчих, подготовку бывших невольников. С мурзой Басыром постоянно работал помощник русского посла.

Бордак же теперь ждал возвращения Азата из Бахчисарая.

Курбан объявился в понедельник после полуденной молитвы. Подъехал к подворью Ризвана, Хусам пропустил помощника мурзы во внутренний двор.

Бордак, улыбаясь, протянул обе руки татарину:

– Ну, здравствуй, Курбан!

– Салам, Михайло! Ваш посольский приехал?

– А что ты там в Сююр-Таше за игрища устроил?

– Может, для начала хозяин подворья предложит гостю присесть, напоит чаем?

– Да, конечно, Курбан-ага, – засуетился Ризван.

После чаепития, сидя в тени дерева, Курбан поведал о приключениях в Бахчисарае и Сююр-Таше.

– Я надеялся на одного человека, занимающегося торговлей. Он частенько бывал в Сююр-Таше, там у него много родственников, да надежды не оправдались, захворал мой купец, хворь огненная его в постель уложила. Уезжал когда, проведывал, все еще плох был. А обещание выполнить надо. Думал, думал и решил сам ехать с нукерами. Мурза Азат был во дворце хана, я и поехал. А как подобраться к русскому посольству, когда за ним столько глаз? Напрямую нельзя. Пришлось поиграть. Подъехали, стали оскорблять стражу русскую. Те, надо отдать должное, поначалу внимания не обращали, терпели, терпели, а потом отвечать начали. Я нукеров вплотную к воротам подвел, кричу – подожгу городьбу, неверные псы, ты уж извиняй, Михайло. Факел, заранее подготовленный, поднял и вплотную к воротам. Тут уж из подворья выскочило с десяток стрельцов, пищали на бердыши, и целиться. Я проскочил к старшему, говорю, игрища то. Он не понял. Ну, я ему быстро передал твои слова и наутек. За мной нукеры. Хорошо, стрельцы не пальнули, а то остались бы в Сююр-Таше, но пронесло. По отходящим, видно, они приказа стрелять не имели. А догонять нас в посольстве и некому. Вот так я сполнил обещание.

– Но ты же рисковал вельми, Курбан! – воскликнул Михайло.

– Э-э, впервой, что ли? – протянул татарин.

– Ну, спасибо, молодец. Погоди тут, я щас. – Бордак прошел к себе, вернулся с мошной:

– Держи, Курбан, пятьсот акче, заслужил.

– Благодарствую! – Мошна мгновенно исчезла под одеждой предприимчивого татарина. – Ну а теперь, Михайло, главное. Ныне, как обычно уже стало, после вечернего намаза подъезжай к старому месту. Я встречу, провожу до Азата. Мурзе есть что сказать тебе. Про подарок ему не забудь.

– Любят ваши мурзы подарки.

– А кто их, Михайло, не любит? Я с удовольствием беру. А ты – нет?

– Да мне особо никто ничего и не дарит.

– Э-э, для тебя лучший подарок – Алена.

– Какой же это подарок, коли выкупать пришлось?

– Все одно. На ее месте могла быть другая, к которой у тебя, кроме жалости, иных чувств не возникло бы. Все одно купил бы, но чтобы отправить на Русь, а не к себе на подворье с намерением создать семью.

– И все ты, Курбан, ведаешь!

– Не все, Михайло, но многое!

– Хоп! Договорились!

– Тогда поехал я, мне еще кое-куда по велению мурзы Азата заехать надо, вечером жду.

– Да, Курбан. И еще раз спасибо.

– Ты почаще подарки делай, – рассмеялся татарин.

– Разберемся.

Проводив взглядом помощника мурзы Азата, Бордак направился на посольское подворье.

– Что-то случилось, Михайло? – увидев его, спросил дьяк Агапов.

– Как у тебя дела, дьяк?

– На неделе отправим обоз. Думаю, послезавтра.

– Это значит в среду?

– Да.

– Я, возможно, уже сегодня узнаю о том, что было на большом диване в Бахчисарае, и тогда поеду на Москву с обозом. Если, конечно, Афанасий Федорович не задержит.

– Не задержит. Он так и сказал, решится вопрос с невольниками, Бордаку Михайло след за ними отправиться на Москву. При условии, если он узнает то, что должен узнать от мурзы Азата. Не узнает – останется и продолжит работать с мурзой.

– Мне деньги на подарок Азату нужны, – сказал Бордак.

– Много?

– Двадцать тысяч акче.

– Ох, – вздохнул Агапов, – деньги, деньги, деньги, кругом одни деньги. Быстрее бы на Москву вернуться, у нас не так, как здесь.

– В торговых рядах точно так же, только торг не шумный и не пустой.

– Погоди тут, – сказал дьяк и пошел за мошной. Быстро вернулся и протянул ее Бордаку: – Здесь ровно двадцать тысяч акче.

– Ну, тогда поехал я, сегодня уже заезжать не буду, о разговоре с мурзой Азатом сообщу завтра.

– Дай бог получить нужные сведения.

– Ну, что-нибудь интересное Азат поведает, иначе не получит денег.

– Добро, Михайло, будь осторожен. Наша миссия подходит к концу, не хотелось бы, чтобы что-то произошло неприятное.

– Знать бы еще, как обоз Тугая?!

– Молись, Михайло, и Господь услышит тебя.

– Так и молюсь, денно и нощно.

Вечером, когда сумерки накрыли Кафу, Бордак подъехал к знакомым воротам.

Стража пропустила его. Во дворе встретил Курбан, провел в главную комнату мурзы. Тот сидел на своем топчане и по обыкновению пил чай. Оставалось лишь удивляться, сколько на самом деле татары могут его выпить.

– Салам, мурза!

– Салам, Михайло! Деньги привез?

– А есть за что?

– Есть.

– Деньги со мной.

– Присаживайся, коль не привык лежать на топчане. Не понимаю, это ведь так удобно.

– Для тебя и твоих соплеменников. – Бордак присел на край топчана, пододвинувшись к мурзе. – Говори, вельможа, я слушаю.

– Обо всем, что обсуждалось на большом диване, говорить смысла нет. Важно то, что он утвердил план похода на Русь весной следующего года. По этой осени решение таково. В Дикое поле выйдет войско Галибея. Это пять сотен воинов. Во главе их назначены мурзы Вахид и Динар из Бахчисарая, приближенные хана, Икрам и Мансур из Кезлева, у них отряды, имеющие опыт подобных набегов, ну, и отряд твоего покорного слуги.

– Как? Ты назначен командовать одной из сотен? – воскликнул Бордак.

– Тебя это удивляет?

– Признаться, да.

– Девлет-Гирей лично просил меня собрать отряд и вывести его в поле.

– Когда, как и где будет промышлять войско Галибея? Единой ордой или отдельными частями?

– Сотнями. Стан Галибея определен в Перекопе. Вахид-мурза поведет отряд к Новгород-Северскому, Динар – к Рыльску. Мне поручено провести отряд вдоль реки Оскол, на реке Северский Донец будет действовать Икрам-мурза, к Дону пойдет Мансур. Поход назначен на середину октября. Цель тебе известна, разведка, ну, и разорение небольших городов, сел, деревень, дабы привести в Крым как можно больше невольников. На поход время до начала ноября. Тогда войско Галибея должно вернуться в Крым, пригнав невольников в Кафу и Кезлев, где самые крупные невольничьи рынки. Спрос на «живой» товар есть. Больше всего им интересуется султан Селим II.

– Да-да, – проговорил Бордак, – обширную территорию хотите разорить, хотя непонятно одно, если у Новгород-Северского и Рыльска вам будет чем поживиться, то вдоль рек только мелкие деревни, да и те в большинстве брошенные. Кого ты, Азат-мурза, будешь брать в невольники?

– Э-э, Михайло, то не твоя забота.

– Хоп, не моя. Какие-либо изменения в планах Девлет-Гирея по осени еще возможны?

– Все возможно, что дозволит Всевышний, но я не помню случая, когда менялись планы, утвержденные большим диваном.

– А на весну разряд делался?

– На весну все вельможи получили приказ собирать войско. Послам хана поручено вести переговоры с ногайцами, кипчаками, черемисами, другими племенами, дабы пополнить рать. Сейчас сказать, сколь Девлет-Гирею удастся собрать войска, не можно, то станет известно весной. Планируется от сорока до восьмидесяти тысяч воинов. Но, скорей всего, не боле шестидесяти тысяч сумеет собрать хан. Селим II помнит о том, как Девлет-Гирей сберег своих людей и погубил турок у Астрахани, посему от него поддержки не будет. Если только наемники, но тех немного обычно бывает. Османам проще нанять и использовать наемников.

– Значит, Девлет-Гирей пойдет весной без янычар?

– Я же сказал, если они и будут, то только по найму. И немного. Султан выделять войско не желает.

– Но очень желает похода на Русь.

– Не только желает, настаивает на нем, – усмехнулся мурза. – Да так, что Девлет-Гирей, не желая нашествия, если представить это, отказаться не может.

– Ясно. Нужны будут данные по войску весной.

– Тогда и поговорим об этом. До весны еще дожить надо, кто знает, сколько Всевышний отвел нам жизни на этой грешной земле. Давай деньги.

Бордак достал мошну, передал мурзе. Тот вызвал Курбана, отправил считать монеты, а Михайло вернулся на подворье Ризвана.

В среду, попрощавшись с гостеприимными татарами, в том числе и с Курбаном, Бордак с бывшими невольниками в обозе с охраной в три десятка нукеров Басыр-мурзы покинул проклятую Кафу.

В тот же день обоз Осипа Тугая выехал с Данилова двора, что стоял в небольшой русской деревеньке на берегу Северского Донца, и продолжил путь по шляху. Поход не задался с самого начала, то отлетело колесо у телеги, где отдыхали ратники и находилась Алена с ребенком, и пришлось менять его, то подул сильный ветер, поднявший пыль с дороги. Ближе к обеду разыгралась гроза, и только часам к трем все вроде бы успокоилось. Тугай намечал остановку на Ивановом дворе у деревни Колечня, до которой было сорок с небольшим верст, но до обеда прошли менее половины, и он приказал увеличить темп. Все пошло хорошо, но, видать, для русских ратников выдался «черный» день. Проехав через сухой овраг – буерак, вышли к лесополосе. Она тянулась с юга на север и выглядела угрожающе. Стена деревьев с кустами, через которые ничего не было видно.

К посольскому гонцу и старшему отряда Тугаю подъехал его первый помощник, сотник Иван Березняк, хотя отряд насчитывал полтора десятка ратников:

– Что-то мне не нравится эта лесополоса, – указал он плетью на стену деревьев и кустов.

– Чего заметил? – спросил Тугай.

– Птиц нет, то и заметил. А должны быть, далее, севернее, есть, тута же нет.

– Мыслишь, спугнул кто-то?

– Один человек не спугнет столько птиц. Подымет, но не спугнет, чтобы разлетелись. И гляди далее, шлях, обходя балку, подходит саженей на тридцать к лесу.

– Засада?

– Может быть, Осип.

– Были бы ордынцы, то ранее дали бы о себе знать.

– А если не татары, а свои лихие люди?

– Откуда? До людного селения верст шестьдесят.

– А что им, разбойникам, селение? Для них лес – селение.

– Но не такой, как эта полоса. В лесополосе и лагеря не поставить.

– Большой лес восточнее, там может быть стан разбойников, а тут подходящее место для разбоя.

Тугай сдвинул на затылок шапку, погладил бороду:

– Место, конечно, для засады подходящее, тока разбой учинять на шляхе несподручно. По нему отряды купцов с редкой охраной не ходят, а крупные имеют ратников до сотни, тоже не возьмешь.

– А ты вспомни, что крымский хан на малом совете говорил? Татары намереваются по осени устроить погромы на землях наших. И эти осенние отряды должны выйти не за добычей, им главное, беспокоить русские заставы.

– То помню, Иван, но коли в лесополосе разведка татар, она не должна открывать себя.

– То так, коли главарь банды с головой, – кивнул Березняк. – А коли обычный сотник, что не дурак поживиться по возможности?

– Ну, не знаю, Иван. Сам-то что предлагаешь?

– Дабы избежать окружения, растянуть отряд. Вперед пустить пяток ратников с десятником Миколой Быстрым, при обозе оставить также пяток воинов во главе с опытным Власом Строгиным, а сзади держать остальных, под командой Сеньки Малого.

Подумав, Тугай отдал команду на остановку.

Отряд встал в ста саженях от опасного места.

– Покуда я скажу Власу и Сеньке, чего делать, ты возьми Мирона Капорина, пусть он, не отходя далече от обоза, поглядит внимательно лес, – наказал Березняку Осип. – Мирон – знатный следопыт и охотник, он определит, есть кто в лесополосе или нет.

– Ладно!

Отъехав к телегам, Иван подозвал к себе Мирона, Тугай подозвал Быстрого и Малого. Говорил недолго, объяснял, что, почему и как след делать, покуда обоз не пройдет мимо лесополосы. Ратники удивлялись, но слушали молча. Они были опытными воинами, привыкшими к дисциплине. Коли старшой приказывает, то треба не задавать вопросов, а сполнять его команду. В окончании разговора с ратниками Тугай спросил:

– Все поняли, други?

– Да, Осип, – ответил десятник, – тока треба шлемы заранее надеть, да сабли и топорки достать. Коли ворог али разбойники узрят, что не купеческая охрана идет мимо, а служивые ратники, еще подумают, нападать аль нет.

– Приготовьтесь. Ну, а коли нападут, отбиваемся.

Сенька Малой, добродушный молодой мужик, улыбнулся:

– Ну, не сдаемся же.

Головы малых групп отъехали, а к Тугаю подошли Березняк и Капорин.

– Что молвишь, Мирон? – взглянул он на следопыта.

– Есть в лесополосе и люди, и кони, немного, но больше десятка. Узрел троих, те, видать, в дозоре. Кони за ними, далее за полосой еще люди.

– И как узрел-то, Мирон? – удивился Тугай.

– Ветер стих? Стих, ветви деревьев висят спокойно, так? Так. А напротив была шевелящая. Присмотрелся – дозорных головы из кустов торчат. Прячутся, нас видят. Отъехал на холмик, глянул поверх кустов. Лесополоса хоть и густая, но больше сосен, у них ствол открытый до кроны, через стволы узрел коней, на мордах мешки.

– А как понял, что недруга в полосе немного?

– Так опять же по ветвям. На десять саженей вдоль шевеление, до того и после – тихо. Но, может быть, и дальше вороги, потому как главные силы обычно ставят за полосой, внутри тока дозор и ближний отряд мелкий.

– Значит, все-таки засада?

– Да. И ворог нас видит. Разумеет, что не купеческий обоз, ратники в кольчугах, да с оружием, конные. Нападут аль нет, сказать трудно.

– Давайте, други, в середину обоза к телегам, бабу предупредите, чтобы зарылась в вещи и из телеги не высовывалась, да ребятенка под собой держала.

– Испугается, – покачал головой Мирон.

– А ты успокой! Молви, ничего страшного, отобьемся. Да, еще хотел спросить. Что это за ворог? Татары али кто другой?

– Не могу сказать, покуда не увижу, как пойдут в атаку.

– Ну, тогда и я пойму, что за банда. Приготовились?

Тугай посмотрел вперед, назад, на основную группу, в которой находился сам с Березняком, поднял руку и махнул вперед. Отряд, разделившись, пошел к опасному месту. Алена закопалась в вещах, накрыв собой сына, который уже научен не плакать, когда то могло выдать его с матерью.

Залихвастый свист разнесся по округе, и тут же из лесополосы выскочило с десяток конных разбойников. Они были в татарской боевой одежде, но в отличие от ордынцев вооружены копьями да кольями. Уже по тому, что отряд не обстреляли стрелами из засады – прием, почти всегда применяемый татарами, – Тугаю стало понятно, что это не ордынцы.

– К бою, ратники, ату их! – крикнул он.

Десяток нападавших встретило семь ратников во главе с самим Тугаем. Будучи на конях, они, с одной стороны, имели преимущество, с другой же – были больше уязвимы для копей и кольев. Первый выпад разбойников, нацеленный на то, чтобы выбить из седел ратников, бывалые люди Тугая отбили саблями, разбив древка копьев и колья. Тут же Осип приказал спешиться. Государевы ратники соскочили с коней, закрыв собой обоз, и вступили в сабельный бой с ворогом. Быстрый и Малой двинули было свои группы к месту сечи, но Тугай остановил криком:

– Стоять, где есть, закрыть стороны!

Ратники остановились. И вовремя. С юга и севера показались еще два отряда, но уже мелких, по пять-шесть разбойников. Главарь банды рассчитывал, что главной ударной силе – срединному отряду с конями – удастся выбить из охраны по меньшей мере половину ратников, а весь отряд, сопровождавший обоз, встанет одним целым на оборону, и тогда фланговые удары сыграют свою роль. Вместо этого он получил три короткие по численности схватки и в центре, и на сторонах.

Нападавшие бились отчаянно, но первые же протягивающие удары сабель ратников обозначали отсутствие у большинства лат и даже крепких кольчуг. Оттого разбойники понесли потери. Люди Тугая изрубили троих, да двое уползли ранеными в лес.

На сторонах шел равный бой. Но опять-таки отсутствие защиты у напавших позволило воинам группы Миколы Быстрого и Семена Малого выбить по одному разбойнику. Перевес начал создаваться и у обоза.

Тугай, отбивая удары неизвестных, выглядывал в их толпе главаря и, наконец, увидел его. Это был здоровый, молодой еще малый. Он не дрался, стоял за березой, росшей отдельно перед полосой кустарника, и только кричал, отдавая команды.

Нанеся разрубающий удар ближайшему ворогу, Тугай проскочил к главарю.

Тот, заметив это, выхватил саблю и пошел на Тугая. Главарь все же оказался не робкого десятка, к тому же в отличие от своей банды он имел и шлем с бармицей, и кольчугу.

Они сошлись в схватке. И тот, и другой превосходно владели саблей, знали приемы сабельного боя, оттого он и затянулся. Удары Тугая отбивал главарь, удары главаря отбивал Осип.

За это короткое время, заполучив преимущество, ратники смели фланги, допустив отход только трех разбойников, прорвавшихся через лесополосу к табуну. Можно догнать, но не стали преследовать. Пошли на помощь основной группе, которой командовал Иван Березняк. Там разбойников осталось пятеро. Видя, что обозные берут верх, они развернулись и стали отходить к лесополосе, двое из них прямо туда, где у березы Тугай вел бой с главарем.

Для Осипа сложилась опасная ситуация. Захваченный боем, он не видел подходящих со спины разбойников. Но их увидел главарь и крикнул:

– Резвый, Таюк! Бей моего! – и сам усилил натиск.

Лежать бы Тугаю у этой самой березы изрубленным, если бы не товарищи. На помощь к своему воеводе бросились Влас Строгин и Мирон Капорин. Они догнали разбойников, спешивших на помощь главарю, и изрубили их, ударив с тыла.

Теперь в отчаянном положении оказался главарь. Он на мгновение растерялся. До спасения был шаг, и вдруг все изменилось.

Тугай воспользовался этой замешкой и нанес ему протягивающий удар, от плеча по телу, разрубая кольчугу и разрезая плоть.

Главарь вскрикнул. Тугай нанес удар по шлему, смяв его, но не разбив. Однако этот удар был такой силы, что главарь, качнувшись, рухнул на колени перед Тугаем. Воевода нагнулся к нему, перевернул. Из разрубленной кольчуги на землю стекала кровь, но он дышал.

– Как, Осип? – подскочил Строгин.

– Добре получил, собака!

– А мы двоих, что к тебе сзади подходили, порубили.

– Спасибо!

Подошел и Березняк:

– Все, Осип, разбили отряд разбойников, пятеро ушли. Остальные готовы, сам проверял.

– У нас что? – спросил Тугай.

– Двоих подранили, но не сильно, им помогают.

– И то добре.

– А главарь-то, чую, живой!

– Живучий, пес!

– Привести в чувство? Али срубить ему башку поганую?

– Погодь, погутарить след, надо узнать, откуда эта шайка, и есть ли еще лихие люди по пути до постоялого двора.

– Тогда попробую привести в чувство.

– Поначалу разденьте его, да кровь остановите. Подорожника кругом много, на перевязь рубахи пустите тех, порубленных вами.

– Понятно, сполняю.

Тугай отошел от главаря, протер саблю.

И вдруг с северной стороны раздался крик:

– Ребята, еще отряд!

– Бросили главаря, оборону по кругу, – приказал Тугай. – Ко мне Влас со своими, Березняк, закрой тыл, Быстрый, Малой – подходы от лесополосы и балки.

Но обороняться не пришлось.

Вышедший из-за поворота за балкой отряд в десяток воинов встал, не разворачиваясь в боевой порядок. От него отделился старший в кольчуге и шлеме, сабля в ножнах. Подъехал ближе, остановил коня:

– Эй! Мы стража из Колечни. Вы кто?

– Государевы посольские люди, – ответил Тугай, – я – воевода.

– Схлестнулись с бандой Акима Шестова?

– А кто же его ведает, с кем схлестнулись.

– Это Аким. Он тут стал безобразничать. У него схрон в дальнем большом лесу. Сюда за наживой выходит. Доходился, собака!

– Тебя-то как звать, десятник? – спросил Тугай.

– Иван Канюта, а тебя, воевода?

– Осип Тугай. Грамота от воеводы ближней крепости есть?

– Само собой, а у тебя?

– И у меня есть.

– Надо бы посмотреть!

– Подъезжай ближе, коли не боишься.

– Чего мне бояться, не раз бой против татар вел.

– Но мы ж не татары и не разбойники.

– Ну, тогда чего же бояться, коли свои?

Канюта подъехал, показал свою грамоту, Тугай – свою.

– Да-да, – проговорил Канюта, – и чего обычно осторожный Аким полез на вас? Обоза большого нет.

– Видать, решил, что охрана малая, а в телегах найдет что-нибудь.

– Вот и нашел.

– Он, кстати, живой. Вернее, был, покуда ты не подошел.

– Да? Поглядеть дашь?

– Не тока поглядеть, забирай его, мне эта тварь не нужна. Да, пятеро ушли, среди них есть раненые. На конях ушли, основной табун за лесополосой.

– Добре.

Канюта тоже принимал решения быстро, обернулся, приказал:

– Кирьян!

– Да?! – раздался в ответ громогласный голос.

– Пятеро в большой лес подались. Догнать их. Не догонишь, выходи на схрон по следам и руби эту сволочь. А еще погляди, что у них в закромах.

– Уразумел, Иван. Возвращаться сюда али на деревню?

– На деревню. Мы туда вместе с государевым посольским отрядом пойдем.

– Эка, на кого нарвался Аким. За то и поплатился.

Кирьян взял с собой пятерых, и они ушли в лесополосу.

Туда же сторожевой голова отправил остальных за табуном, а сам с Тугаем прошел до главаря, пришедшего в себя и смотрящего на всех злобным взглядом, сквозь который пробивались боль и отчаяние. Милости от власти местной, да и от народа простого ему ждать не приходилось. Слишком лютовал, когда грабил и обозы, и деревни.

Ворогов себе нажил – не счесть. К ним и попал по своей ошибке. Посчитал, засиделась банда, надо размяться, а тут обоз с малой охраной, да с двумя телегами. Товара ценного вряд ли взять, хотя кто знает, чего в телегах, а вот оружие и защита лишними не стали бы. Потому и дал команду брать обоз. И просчитался.

– Что, Аким, промахнулся? – склонился над ним Канюта.

Главарь отвернулся.

Голова сторожевой сапогом повернул его голову лицом к себе:

– Ответствуй, когда с тобой гутарят!

– Шел бы ты, сторож!

– Я пойду. И ты со мной. Я тебя к воеводе доставлю. В крепости с тобой тоже погутарят, а потом на плаху. И казнят прилюдно, и башку отрубленную твою на кол посадят да выставят у ворот, чтобы другим неповадно было. Тут от татар проклятых сберегаешь людей наших, а ты грабишь народ.

– Чего тянуть, сторож? Прибей здесь.

– Э-э, нет, легкой смерти не получишь. Не заслужил ты легкой смерти, собака. Поначалу помучаешься, да позору поимеешь, и тока потом палач тебя в ад отправит.

– А довезешь его? – спросил Тугай.

– Довезу, коли телегу дашь, а то на коне, боюсь, сдохнет в пути.

– Мне без телег не можно.

– Да это только до Иванова двора, что у Колечни, там я свою телегу возьму.

– До постоялого двора вместе пойдем?

– А ты против?

– Нет, коли у тебя других дел нет. Не пойму одно, как ты со своими молодцами тут оказался?

– Да есть у меня в отряде ратник Андрюшка, у него бабка в деревне поблизости помирает, родственники сообщили. Надо бы проститься, да одного отпускать не можно, решил всем отрядом поехать. Заодно поглядеть, что у Муравского шляха творится. А тут сеча. Лихо вы разбили разбойников.

– Ладноть. Клади главаря в телегу.

– Так у меня людей не осталось. Коли если тока как табун пригонят? До того отдохнете?

– Не-е, сторож, и так время потеряли.

Тугай обернулся и повелел Березняку:

– Дай людей уложить главаря во вторую телегу.

– Угу, Осип, сделаю.

Главаря уложили, и Канюта отъехал встречать людей своих с табуном.

Из-под вещей высунулась Алена, охнула и опять залегла в тряпье и мешки с провизией.

– Алена, ты чего? – позвал ее Тугай. – Вылазь, все обошлось.

Испуганная женщина вновь выглянула, из-под ее юбки показался лик мальчика.

– Ой, а крови-то сколько! Кто же это, Осип, напал на нас? Татары проклятые?

– Если бы. Свои, русские, хотя надо еще посмотреть трупы.

– Господи, ну нигде покоя нет!

– Не долго тебе беспокоиться, Алена, доедем до Москвы, доставлю тебя с ребенком на Варварку, на подворье Михайло Бордака, в делах и заботах по хозяйству и успокоишься. Там забижать тебя некому будет.

– Доехать бы еще до Москвы, Осип, – вздохнула женщина.

– Доедем, Алена. Произошедшее – случайность. И, как видишь, мои ратники могут защитить тебя.

– Это так, воины сильные. Таких бы поболе, да в села, не видать бы татарам невольников.

– Ну, на селах и деревнях у нас и мужиков простых с оружием не хватит. Благо еще города прикрыты, да и то не все так, как хотелось бы. Ведаешь же, что главная рать на Западе?

– Слышала. Мы в таких делах не разбираемся.

– Устраивайтесь удобнее, отъедем, посмотри сына.

– За то не печалься, Осип. Спасибо тебе. Жива буду, поведаю Михайло, как ты дрался за меня. Лишь бы он сам возвернулся, а то ведь до сих пор в Крыму.

– Может, уже выехал. Но Михайло вернется, Алена, в том даже не сомневайся.

– Да, Осип.

Сторожа пригнали табун – двадцать два коня. Добычей их голова вельми доволен был. Табун – ценность большая для деревни. Сторожа пошли вперед, и обоз тронулся следом.

На Иванов двор, что стоял в сотнях саженей от Колечни, заехали затемно, обрадовав хозяина. Еще бы, такой навар!

Алену с сыном разместили после молитвы и трапезы в отдельной комнате, ратники завалились на пол, подстелив занесенного в залу свежего сена. Тугай приказал выставить сменный дозор.

Появились звезды. Еще один богатый на события день прожили. Ратники уснули. Алена же долго молилась в комнате, благодарила Господа за спасение и просила Создателя сохранить жизнь Бордаку. Потом и она легла на лавку, где под одеялом посапывал ее Петруша.

Еще неделя ушла на проезд до Тулы. До крепости добрались без происшествий, там встали на трехдневный постой, пополнили запасы. Тугай встретился с наместником и воеводой. До Москвы оставалось около ста восьмидесяти верст. Но это уже безопасный путь. Его прошли за четыре дня. На пятый въехали в Москву. Был понедельник, недавно прошел дождь, оттого и свежо. Все радовались, что закончен переход. Алена же беспокоилась.

– Странная ты, Алена, тебе бы радоваться, а ты боишься, – заметив это, улыбнулся Тугай.

– Как не бояться, Осип, такой большой город, столько людей. Кругом церкви, соборы, дома большие, лавки, торговые ряды.

– Это же Москва, столица государства Русского.

– А скажи, Осип, царь Иван Васильевич где обитает?

– Знамо где, Алена, в Кремле или на дворе опричном, хотя часто выезжает в Александровскую слободу.

– Там, в Кремле, наверное, такие хоромы!

– Царские, Алена, что же ты хочешь?

– И Михайло мог видеть царя?

– Не только мог, он его видел. Это же Иван Васильевич отправил его в Крым. Вот такой у тебя жених, Алена.

– Ну, скажешь тоже, Осип, невеста, – зарделась она. – Может, как вернется Михайло, так и погонит из дома.

– Ты в своем уме, женщина? Не смей подобного о Бордаке молвить!

– Прости, Осип, это все из-за боязни. А далече отсель Варварка, где подворье Михайло?

– Рядом с Кремлем и Москва-рекой, совсем недалече по сравнению с тем, что пришлось пройти.

– Это так. А ты бывал на его подворье?

– Все, Алена! – Тугай вскочил на коня. – Отстань, сама увидишь.

Остановив обоз у своего подворья, распустив ратников по домам, Тугай повел телегу по Варварке. Алена с интересом смотрела на Кремль, на все окружавшее и только охала. Улица шла по части холма Москва-реки. На Руси того времени, и в городах больших, и деревнях малых, подворья ставились на возвышенностях. После зимы и снег с них быстрее сходил, и земля быстро просыхала, и разлив не доставал.

Возле одних ворот Тугай остановил лошадь и улыбнулся Алене:

– Вот это и есть подворье Михайло Бордака. Приехали.

Ворота, как и многие другие, были украшены образами в киотах, створки подперты изнутри, далее городьба, за ней виднелись молодые деревца и дом. Деревянный, небольшой, но аккуратный, за домом видна только крыша, также деревянная, покрытая сверху березовой корою.

Тугай толкнул створку ворот и крикнул и во двор:

– Герасим!

– Тута я, кого еще принесло?

– Не узнал?

– Осип Данилыч? Господи, откуда же?!

– Из Крыма, Герасим.

– Ух ты! Из самого Крыма?

– Ну да, и я не один.

– А кто ж с тобой?

– Твоя новая хозяйка.

У подошедшего к воротам мужика расширились глаза от удивления:

– Какая-такая хозяйка?

– Невеста Михайло.

– Да ты что?! А где сам Михайло Алексеич?

– Позже подъедет. Ты же ведаешь, что он тоже в Крыму?

– Не-е, откуда? Уезжал, молвил, по делам государевым, и месяца на два, а куда, про то ни слова.

– В Крыму он был. В Кафе. Слыхал о таком городе крымском?

– Это где невольников продают?

– Да.

– Слыхал, как не слыхать. Да где хозяйка-то?

– Отворяй ворота и встречай!

Работник Бордака бросился к воротам и широко распахнул их. На телеге спереди сидели Алена с Петрушей.

– Вот она, – указал на нее Тугай, – твоя хозяйка.

– Красавица, – проговорил работник и спохватился: – Доброго здравия, хозяйка!

Алена слезла с Петрушей с телеги и поклонилась:

– И тебе долгих лет, человек!

– Герасим я, работник Михайло Алесеича.

– А я – Алена.

– По отчеству как?

– Да не привыкла я по отчеству, Аленой называй. Да и не хозяйка я никакая, Михайло наказал ехать сюда. Вместе хозяйством заниматься будем.

– Ну уж нет, коли Михайло Алексеич наказывал называть хозяйкой, то так и след. А у тебя и сынок уже есть?

– Это мой Петруша. Михайло выкупил нас из татарского полона в Кафе.

– Вот оно что! Натерпелась, поди, у басурман, бедолага?

– Натерпелась, Герасим. Так, что всю жизнь не забыть.

– Ничего, Алена, забудется. Вернется Михайло Алексеич, начнете жить семьею, и забудется. Это хорошее помнится долго, плохое забывается быстро. Потому как не нужно оно человеку, плохое-то.

– Твоя правда, Герасим.

– Телегу и лошадь оставляю, пригодится в хозяйстве. А я к себе поехал. Жинка, поди, заждалась, – проговорил Тугай.

– А то! – воскликнул работник Бордака. – Иди, Осип Данилыч, и мы тут с хозяйкой займемся. Есть чем.

– Ну-ну. До свидания, Алена!

– До свидания, Осип! Век тебе благодарна буду, что увез из Крыма проклятого.

– Ты Михайло благодари, не он, так и вывозить бы некого было.

– Ему особое спасибо.

– Ладно, Алена, поехал я, а ты хозяйничай тут. Скоро и Михайло приедет. Счастья вам, вы оба заслужили его.

Тугай вскочил на коня и ушел дальше по Варварке.

Из поварни, или летней кухни, вышла добротная улыбающаяся женщина.

– Доброго здравия тебе, хозяюшка! Дай-ка я на тебя погляжу. Ничего не скажешь, красавица, повезло Михайлу Алексеичу.

– Тебе тако доброго здоровья. А кто ты? – теребя платок, спросила Алена.

– Ой, господи, не назвалась! Да я Марфа, жена Герасима. Мы тут вместе за хозяйством смотрим. Я уху сварила, курица на подходе, пироги еще со вчера остались с грибами, проголодались небось с сынишкой-то?

– Проголодались.

– Так идем к столу.

– Ты курицу свою доваривай, а я хозяюшке нашей дом да подворье покажу, – сказал Герасим.

Жена его ушла, а он повел Алену по дому. Это был небольшой, по меркам зажиточных людей, дом. Такое же и подворье с молодым садом, спускавшимся к реке.

Через отдельную от нижнего крыльца дверь перешли в подклеть – нижний этаж, тут были кладовки, мыльня, комната. После по ступеням поднялись на террасу верхнего этажа, оттуда в сени и далее в хозяйское жилье, горницу и две комнаты. На полах рогожи, столы, лавки. Окна украшали резные ставни, завешанные цветными занавесками. В красном углу – образа. Алена тут же помолилась.

– Тута опочивальня, широкие лавки, на них перины, простыни, подушки, одеяла. Можно и люльку подвесить, но сын твой уже большой для нее, – указал Герасим на одну из комнат.

– Он будет спать со мной, – ответила Алена.

– Это сейчас, а потом? Когда вернется Михайло Алексеич?

– Потом и решим.

– Добре. Тогда пойдем, потрапезничаете?

– Я бы помылась с дороги.

– Конечно, мыльню Марфа подготовит, воду нагреет.

– Мне еще одежу купить бы, а то кроме надетого и нет ничего.

– Ну, этого добра на торговых рядах и в лавках, что на Посаде, полным-полно. Все, что надо, купишь, коль деньга есть.

– Михайло дал.

– Тогда купишь. С Марфой пойдешь, она все покажет, расскажет. Значится, сначала помывка?

– Да.

– Добре.

Они спустились вниз.

Марфа быстро согрела воду, Алена помылась, помыла сына, и приступили к трапезе. После все легли спать.

Утром, как только встали и позавтракали, Марфа повела Алену на торговые ряды. У Алены глаза разбежались, на лотках, в лавках было ВСЕ. Но, будучи женщиной экономной, она выбрала не очень дорогие сарафаны, рубашки, лапти, волосник – особую шапочку, под которую замужние женщины заправляли волосы, в то время как молодухи плели косы и весьма гордились ими.

– Пошто, Алена, дешевое покупаешь? – удивилась выбору новой хозяйки Марфа.

– Не след, Марфа, сорить деньгами.

– А как выйдешь к Михайло, когда тот возвернется? В дешевом, тусклом сарафане?

– Об этом не подумала, – задумчиво покачала головой Алена.

– Надо думать. Мужчине приятно, когда его женщина краше других.

Марфа уговорила ее купить шелковую рубаху, отделанную жемчугом, калиги – полусапожки из кожи, пришедшие в Русь от воинов-римлян, бархатные башмаки на только входивших в моду каблуках, кокошник и украшения – ожерелье, серьги, перстень. К головному убору – колты (подвески), отделанные серебром. Купили и нижнее белье, и одежу для сына. Для того было проще. Чего ему надо? Лапти малые, штаны, да рубашонки. По совету Марфы Алена купила и душегреи. Жена Герасима уговорила приобрести шубу, зима не за горами, но тут Алена воспротивилась, и так много денег потратили.

С покупками вернулись домой. После вечерней молитвы потрапезничали. Герасим с женой ушли. Они жили недалече, а своя хата тоже требовала ухода. Алена обошла подворье. Из живности в загоне под навесом – свинья, рядом – сарай, кудахтали куры, гоготали гуси, крякали утки. Днем она живность не видела, так как ее отпускали на улицу, куры рылись в песке, свинья, вырыв пятаком приличную яму, валялась у забора, утки и гуси уходили к реке. В хлеву – мешки с зерном, в земляных погребах – соленое мясо, бочки с квашеной капустой, солеными огурцами, другая провизия. С таким запасом и голодный год не страшен.

Алена уложила Петрушу спать, а сама, еще раз пройдясь по дому, присела на скамью в горнице, вздохнула и заплакала. Чего бы ей плакать? Хорошо все, но слезы бывают не только от горя или боли, они появляются и от радости, счастья. Немного успокоившись, она проверила запоры на дверях, погасила свечи и легла на скамью, прижав к себе сопящего сына. И уснула крепким сном. Впервые после мытарства у татар, в дороге кошмарные сны ей не виделись. Напротив, светлые, цветные, покойные.

В среду, как и было оговорено, мурза Басыр, получив деньги, отдал приказ своему помощнику посадить в арбы бывших невольников и под охраной отряда в тридцать верных нукеров вывести обоз за Кафу. Туда подъехал и Бордак. Поприветствовал земляков, кивнул десятникам, которые надменно отвернулись.

Дьяк Петр Агапов, закончив бумажные дела, получив купчие с подписью и печатью татарского вельможи, приехал спустя час, и тогда же обоз начал движение по бескрайним степям Крыма. Расстояние в сто пятьдесят верст с гаком прошли за четыре дня. Движение сильно тормозил обоз из шести арб, в которых находились бывшие невольники.

В солнечный воскресный день вышли к Перекопу. И там дьяк Агапов сказал старшему из татар, Камилю, куда следует идти далее. Ушли правее. Через три версты подошли к большому лагерю, и там сразу была объявлена тревога. К обозу подъехал облаченный в доспехи с саблей воин и представился Камилю, в котором безошибочно определил старшего:

– Воевода, боярин Головняк Семен Иванович.

Представился и Камиль, после чего затребовал у воеводы царскую грамоту. Заполучив ее, прочитал и, возвращая, произнес:

– Приветствую тебя, боярин!

– И тебя, воин! Доставили наших людей?

Камиль обернулся, выкрикнул:

– Дьяк!

Но тот уже подъезжал. Он знал воеводу, посему улыбнулся, приветствуя его:

– Доброго здравия, Семен Иванович!

– Доброго, Петр Петрович. Все в порядке?

– Да. Принял невольников по списку, каждого осмотрел, все, слава богу, здоровы.

– Хорошо.

Камиль протянул воеводе бумагу:

– Поставь печать, боярин, что получил товар.

В глазах Головняка заиграли стальные нотки, и он сухо проговорил:

– Люди не товар, татарин. Запомни это на всю свою, надеюсь, недолгую жизнь.

– Как же так получается, боярин, то ты мне приветствием желаешь здоровья, то смерти близкой, – неожиданно рассмеялся Камиль. – А те, кого проводили, все же товар, вы же заплатили деньги. А деньги платят либо за дела, либо за товар.

Головняк вырвал у него из руки бумагу, где было написано, что русская сторона приняла в целости и сохранности невольников по списку. Поставил печать и бросил свиток обратно татарину. Тот ловко поймал его и вздохнул:

– Ну, вот и все, мы обеспечили безопасность ваших людей в Крыму, обеспечишь ли ты ее дальше, боярин? – Затем громко засмеялся и крикнул своим нукерам: – Уходим в Перекоп, братья!

Отряд нукеров быстро развернулся и, не отягощенный обозом, ушел на запад, подняв большое облако пыли.

Дождавшись, пока пыльное облако снесет в сторону поля, ратники окружили арбы с невольниками. Искали родственников, знакомцев, земляков.

Дьяк же с воеводой отъехали в сторону.

– Не малый отряд послали из Москвы, то добре, – заметил Агапов.

– Да, – кивнул Головняк, – десяток лучников, десяток стрельцов с запасом пороха и дроби, да двадцать всадников. Все воины бывалые, не раз дравшиеся с ворогом. Погонщики сменных коней, их немного – пятеро.

– Смотрю, у тебя и телег с десяток?

– Ну, не на мулах же в арбах везти людей. Мы не татары.

– А с теми чего делать думаешь?

– Да бросим их. Найдутся, кто подберет.

– О, это так, не успеем отъехать, как налетят татары стаей шакалов. Они падки до чужого добра.

– Трапезничать-то бывшие невольники, да и ты с посланником московским, Бордаком, будете?

– Нет, отъедем верст на двадцать, там и потрапезничаем.

– Михайло! – крикнул Головняк.

Бордак знал воеводу, но не так близко, как Агапов. Подъехав, он коротко кивнул головой:

– Приветствую!

– Доброго здоровьица! А ты чего в тени держишься, тебе место с нами.

– Вы разговаривали, не хотел мешать.

– А меж тем во многом благодаря тебе мы имеем сейчас тридцать выкупленных людей русских.

– В то, боярин, многие силы приложил в первую голову боярин Нагой.

– Ладно. Значит, начинаем путь? Первый участок в двадцать верст?

– Да, – ответил дьяк.

– Тогда пересаживай людей в телеги, я выстраиваю свое войско.

Действовали быстро, всем хотелось как можно скорее покинуть этот проклятый Крым.

Вскоре обоз пошел по тракту на север.

Впереди пять всадников, за ними лучники, две телеги со стрельцами, что имели на вооружении пищали и бердыши, там же, в телегах, запас пороха и дроби. Следом еще пять телег с бывшими невольниками, телеги для отдыха ратников, позади оставшиеся от десятка всадники.

Головняк, Агапов и Бордак держались середины, между стрельцами и бывшими невольниками, обоз растянулся на внушительное расстояние, рядом погонщики гнали табун в тридцать коней.

Бордак все время оборачивался. Заметив это, Головняк спросил:

– Ты чего, Михайло?

– Да как бы тот же Камиль не вдарил в тыл. Мурза Басыр жаден и, несмотря на то что получил большие деньги и подарки, вполне мог отдать приказ Камилю, передав невольников представителям Москвы, позже отбить их и снова взять в полон, но уже с ратниками твоего отряда.

– Ну, на это у Камиля сил не хватит.

– А татары в Перекопе? Там сотни три точно сидит. И каждый из них не прочь поживиться.

– Мыслишь, татары дойдут до такой подлости?

– Для них это не подлость, – вздохнул Михайло. – Дело сделали, охраняли на своей земле, вывели к месту передачи, передали. А дальше мы для них новая, желанная добыча. Посему след всего ожидать.

Воевода подозвал своего помощника Шургина:

– Борис, сними с телег пяток стрельцов, пусть пройдутся с оружием, вместе с группой конных прикрытия тыла. Да и столько же лучников отправь к ним.

Дисциплина в отряде была высокой, посему помощник не стал задавать вопросы, лишь кивнул:

– Сделаю! – И уточнил только: – Мне с отрядом прикрытия быть?

– Да, – немного подумав, ответил Головняк.

Помощник начал отдавать команды, которые тут же беспрекословно исполнялись.

В таком порядке прошли семь верст. Пешие воины заметно подустали. Преследования не было. Головняк наказал помощнику, стрельцам и лучникам вернуться в обоз.

Как ни велик был соблазн, мурза Басыр все же не решился на подлый поступок. Впереди поход на русские земли, тогда и возьмет в полон людей, сейчас же можно было навлечь на себя гнев хана. Поэтому Камиль увел отряд в Перекоп на отдых и оттуда повел его обратно в Кафу. Так что весь путь отряд Головняка прошел без приключений.

И в последний день сентября отряд вошел в Москву.

До Кремля Бордак шел вместе с обозом, который сопровождала толпа людей. Все радостно кричали. Кто-то давал бывшим полонянам калачи, кто-то яйца, какой-то купец расщедрился и выдал с десяток отварных кур.

На площади, попрощавшись с Головняком, Михайло подъехал к Агапову:

– Ты, Петр Петрович, предупреди в Кремле кого след, что здесь я, в городе.

– Добро, предупрежу, может, сам Иван Васильевич к людям выйдет. А нет, так ближним боярам передам. Ты к себе? – Дьяк улыбнулся и сам же ответил: – Ну, конечно же, там тебя ждет не дождется Алена. – Увидев, что Бордак потупился, он слегка хлопнул его по плечу: – Не смущайся, Михайло, и будь счастлив!

– Благодарствую, Петро. Ты вернешься в посольство?

– Кто знает? На то повеление будет.

– Ну, тогда удачи тебе.

– И тебе так же.

Бордак выехал на Варварку и, подъезжая к своему дому, чувствовал, как сильно бьется сердце. «С чего это вдруг? Почему так сердце бьется, почему лишился покоя, ведь не в бой же иду, а к себе домой?» – успокаивал он сам себя. Но волнение не проходило. Когда соскочил с коня и открыл створы ворот, от дома к нему бросилась Алена:

– Михайло! – Не добежала, остановилась, засмущалась. – Вернулся.

– Я же обещал.

– То добре.

– Поди ко мне, Алена.

Она покорно подошла, и Михайло крепко сжал ее в своих объятиях.

– Рада?

– Очень рада!

Он отпустил ее, и она, поправив платок, воскликнула:

– Ты же, наверное, проголодался, помыться хочешь?

– Не мешало бы.

– Я тогда на поварню и в мыльню.

– А что, Марфы с Герасимом нет?

– Как же, тут оба.

Появились Герасим с Марфой. Тако же радостные.

– Доброго здравья тебе, Михайло Алексеич! – поклонился Герасим.

– И лет долгих, в счастье и любви, – добавила Марфа.

– Вам того же, дорогие вы мои. Знали бы, как соскучился.

– Знамо дело. Не в слободу ездил, в Крым проклятый.

Герасим забрал коня. Марфа поспешила готовить еду, а Алена занялась мыльней.

Бордак помылся, помолился, потрапезничал.

Сели на крыльце погутарить, но разговору помешал подъехавший всадник.

– Михайло Бордак тут проживает? – спросил он через городьбу.

– Тут. Ты кто?

– Гонец царский.

– Вот как? Погодь, – встрепенулся Бордак и вышел на улицу: – Слушаю тебя.

– Государь повелел тебе ныне же, как стемнеет, быть у великокняжеского Дворца. Зайти по подземному переходу Тайницкой башни, от тебя недалеко. Стража предупреждена, проводят. Ждать государя со стороны башни у дворца.

– Понял. Но когда точно подойти, ведь темно и вечером, и ночью, и утром.

– После вечерни.

– Ясно. Буду!

– И не запаздывай, у царя окромя тебя дел немало.

– Откуда тебе-то знать?

– Оттуда, – бросил гонец, развернул коня и пошел к Кремлю.

– Что-то случилось, Михайло? – подошла к нему Алена.

– Ничего особенного. После вечерни я должен встретиться с царем.

– Ой, с самим Иваном Васильевичем? – ахнула она.

– Да.

– Так ты такой важный вельможа?

– Нет. Я не вельможа. Просто я на службе. А как вернусь, надеюсь, ты постелешь нам в одной опочивальне?

– До свадьбы-то не можно, Михайло, – зардевшись, прошептала Алена.

– Господь простит нас. Ибо любовь – это и есть жизнь.

– Думаешь?

– Уверен. Но если не желаешь…

– Я постелю нам одну постель, – кивнула она и обняла Бордака.

– Ну, и добре, красавица ты моя!

Они вернулись к дому. Светило солнце, день погожий, думы в радости. Что еще надо человеку?

Незаметно подкрался вечер.