Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
В постсоветский период значительно увеличилось количество статей, монографий, кандидатских и докторских диссертаций, посвященных различным вопросам жизни и деятельности эмигрантов «первой волны». Зримо расширился спектр исследуемых тем – изучаются стратегии адаптации их в незнакомых странах, сохранение и развитие культуры, воспитание и образование детей в непривычных условиях, участие в общественной деятельности и многое другое. Однако особое внимание по-прежнему обращается на политическую, а также военную (диверсионно-террористическую) активность различных эмигрантских групп, объединений и союзов. И это понятно. Ведь в подавляющем большинстве случаев эта активность была направлена на ослабление, подрыв и, в конечном итоге, свержение большевистской власти в Советской России-СССР. Результаты усилий эмигрантов в той или иной степени сказывались на внутренней и внешней политике нашей страны, на репрессивных действиях в отношении «бывших людей» и политических противников существовавшей тогда власти.
Задача не допустить осуществления разного рода планов эмигрантов по дестабилизации обстановки в нашей стране и ослаблению роли главенствующей, а затем и единственной партии – РКП(б) – ВКП(б), возлагалась на органы государственной безопасности. Основными подразделениями, реализовывавшими на практике эту задачу, являлись внешняя разведка и контрразведка ВЧК-ОГПУ. Именно поэтому изучение в неразрывной связи деятельности эмиграции и противодействия ей со стороны чекистов стало одной из основных линий исследований для целой группы историков. Обобщенно темы их работ можно обозначить следующим образом: «ВЧК-НКВД против…». Среди авторов подобного рода публикаций имеются не только те, кто ранее служил в органах безопасности, но и гражданские историки. Последних как раз становится больше. Некоторые из них довольно критически оценивают деятельность чекистов вообще, а в 1920-1930-е гг. особенно. Однако несмотря на данное обстоятельство ряд исследователей данной группы проделали свою работу достаточно добросовестно, внеся свой ощутимый вклад в изучение эмиграции, а в определенной степени также и органов ВЧК-НКВД. Это надо признать и соответствующим образом оценивать.
Может возникнуть вопрос: а откуда они черпали сведения для раскрытия самостоятельной темы или сюжета, связанного с оперативной деятельностью чекистских органов? Ответ, на мой взгляд, достаточно прост – к сожалению, не все операции чекистов прошли «без сучка и задоринки», без ошибок рядового и даже руководящего состава, без вмешательства высших партийных инстанций. Случались, к сожалению, и провалы разработок из-за предательства отдельных сотрудников ВЧК-ОГПУ, а также и их агентов, которые в меморандумах для спецслужб или в открытых публикациях описали дела, в которых участвовали. Поэтому в некоторых отечественных и зарубежных архивохранилищах отложились разного рода документы, составленные участниками происходивших событий, включая и представителей эмигрантских спецслужб. Ручаться за точность написанного ими, конечно же, не приходится, поскольку далеко не все авторы воспоминаний, записок, докладов, показаний следственным органам и т. п. были в достаточной степени осведомлены о тех или иных мероприятиях чекистов либо не смогли разгадать и верно интерпретировать действия советских разведки и контрразведки. Верификацию использованных исторических документов и конкретных фактов из них можно провести, лишь сличив их с архивными материалами органов безопасности. Однако это крайне затруднительно в силу известных причин. По запросам авторов часть материалов для проведения исследований все же предоставили в Центральном архиве ФСБ России и в территориальных управлениях службы. В частности, речь идет о процессуальных документах из уголовных дел на фигурантов тех или иных операций чекистов, арестованных после их завершения либо репрессированных в конце 1930-х гг.
Что касается историков из системы спецслужб, получивших доступ к закрытым еще фондам и работающих над исследованиями для внутренних нужд, то они не могут игнорировать уже введенные в научный оборот факты, пусть и не соглашаясь при этом с оценками и выводами своих коллег по историческому цеху, сделанными на основе доступных материалов.
Инициированные сотрудниками российской разведки и контрразведки публикации сборников документов по истории органов ВЧК-НКВД и о событиях, связанных с их деятельностью в иных сферах государственной и общественной жизни, дают хорошую базу для новых исследований, Опыт показывает, что такого рода публикации вполне востребованы в научном сообществе, а также отдельными публицистами, обращающимися к исторической проблематике. Практически ни одна работа о политической и военной активности эмиграции не обходится без ссылок на упомянутые документальные издания. И это не может не радовать, поскольку только опора на документы позволяет избежать бесплодных фантазий и домыслов, искажения исторических событий. К сожалению, еще встречаются авторы, не утруждающие себя не только работой в архивохранилищах, но даже игнорирующие подробное изучение написанного предшественниками. Одной из типичных линий, чуть ли не на уровне доктринальной установки, развиваемой в их работах, является отрицание связи эмигрантов с зарубежными спецслужбами. Как правило, эти авторы представляют указание на плотные контакты эмигрантских центров с разведками иностранных государств как заданное коммунистической пропагандой историческое мифотворчество. Поэтому, приступая к рассмотрению событий, связанных с созданием и деятельностью эмигрантской организации «Центр Действия» (ЦД) (в некоторых документах именуемого «Центром Действия демократии»), совершенно необходимо оценить уже имеющиеся публикации на сей счет.
Впервые о «Центре Действия» читатели узнали из центральных и украинских республиканских газет весной 1924 г., когда начался судебный процесс над участниками ячейки ЦД в Киеве. Интерес к заседаниям суда вызывался прежде всего тем, что среди подсудимых были известные в научных кругах профессора и преподаватели высших учебных заведений. Их лично знали многие горожане, пережившие бурные события периода революции и Гражданской войны на Украине. Редакторов и корреспондентов газет интересовала скорее не сама организация ЦД, а тот факт, что часть научной интеллигенции идеологически не приняла новую власть. Опираясь на политических противников большевиков за границей, она пыталась нанести ущерб в политической сфере существующему строю в угоду эмигрантам и иностранным правительствам. После окончания процесса и решений Всеукраинского ЦИК об изменении меры наказания осужденным в сторону смягчения об организации ЦД практически забыли.
Политический заказ на новое воспроизведение информации о деятельности «Киевского Центра Действия» (КЦД) появился в 1927 г., когда решался вопрос о дальнейшей судьбе нэпа в СССР. Разгром КЦД необходимо было представить как пример краха надежд «бывших людей» на идеологический нэп, которого власти не допустили бы никогда. Кроме того, в 1927 г. страна вступила в период так называемой «военной опасности». Разрыв дипломатических отношений с Англией, нападения на советские дипломатические и консульские учреждения в Китае, общее осложнение международной обстановки с неизбежностью вели к организации мероприятий, нацеленных на консолидацию общества и подавление любой антисоветской активности внутри страны. С точки зрения обработки общественного мнения требовалось напомнить гражданам о ранее пресеченных подрывных акциях иностранных разведок и зарубежных антисоветских центров, провести для этого ряд показательных процессов над шпионами и идеологическими диверсантами. Именно тогда юридическим издательством Народного комиссариата юстиции УССР в Харькове был выпущен без малого 1000-страничный фолиант со стенограммами судебного процесса по делу КЦД. Он издавался под редакцией старого большевика Николая Скрыпника. Предисловие написал тоже он, выступив в данном случае как нарком юстиции и Генеральный прокурор республики.
В третий раз вспомнили о «Центре Действия» уже в 1940 г., когда увидела свет одна из первых публицистических работ молодого писателя В. Минаева «Подрывная работа иностранных разведок в СССР». Ясно, что в то время без специального указания НКВД СССР подобная публикация не могла появиться и материалы для ее написания, несомненно, предоставили чекисты. Это был политический заказ власти – в условиях уже развязанной мировой войны требовалось постоянно повышать политическую бдительность населения нашей страны. Книга представляла собой некий обзор деятельности органов государственной безопасности по борьбе с разведками противников Советского Союза. Две страницы текста автор уделил описанию подрывной работы «Киевского Центра Действия» по заданиям эмигрантов и польской разведки.
Вновь информация о ЦД появилась спустя более чем 30 лет. Давид Голинков – юрист, в прошлом следователь по особо важным делам прокуратуры РСФСР и СССР, в 1971 г. издал документальную книгу «Крах вражеского подполья», в которой содержалась информация об упомянутой выше подпольной организации. Поскольку монография была выпущена «Политиздатом», то ее, вне всякого сомнения, считали отрецензированной не только в идеологических органах Коммунистической партии, но и в КГБ СССР. Это придавало интересующему нас историческому сюжету статус официальной версии описываемых событий.
В 1975 и 1985 гг. книга переиздавалась с дополнениями (теперь уже под названием «Крушение антисоветского подполья в СССР»), однако раздел, посвященный «Центру Действия», оставался в неизменном виде. К сожалению, как и в первом издании, автор не использовал содержательную часть опубликованных в 1927 г. протоколов допросов обвиняемых на судебном процессе КЦД, а взял лишь текст обвинительного заключения. Данное обстоятельство, на мой взгляд, не позволило ему более детально рассмотреть уголовное дело, выделив в нем роль польской разведки.
Все книги Д. Голинкова, собственно говоря, не были каким-либо исследовательским проектом, а писались скорее для пропагандистских целей, что подтверждается несколькими многотиражными переизданиями. А поскольку указанная цель являлась основной, то следовало лишь собрать под одной обложкой уже известные сведения о борьбе с контрреволюцией и шпионажем в СССР, придав их изложению научный вид, поместив ссылки на фонды Центрального Государственного архива Октябрьской революции (ныне ГАРФ), где хранятся материалы некоторых судебных процессов. Несмотря на это книга «Крушение антисоветского подполья в СССР» стала заметным явлением, и ссылки на нее появились во многих работах ученых в части, касающейся деятельности «Центра Действия».
На работу Д. Голинкова сослался и историк Ю. Мухачев, выпустивший в 1982 г. монографию «Идейно-политическое банкротство планов буржуазного реставраторства в СССР». Он также посчитал необходимым использовать стенограммы судебного процесса в Киеве в 1924 г. Однако Ю. Мухачев, как и его предшественник, взял лишь некоторые фрагменты обвинительного заключения, что предопределило отсутствие новых элементов в описании структуры организации, ее сотрудников и практических мероприятий «Центра Действия».
Д. Голинкова процитировал и историк Л.К. Шкаренков в своей монографии «Агония белой эмиграции». При этом он не ограничился только повторением, а впервые привел новую информацию из справки, составленной одним из организаторов ЦД. Ее он обнаружил в том же ГАРФ, где работал и Д. Голинков. По существовавшим в 1980-е гг. правилам, Л. Шкаренков употребил ничего не говорящее читателям указание на некую «коллекцию ЦГАОР СССР» вместо точной адресации читателей к изученному фонду. Естественно, это затрудняло работу последователям по верификации приведенных автором сведений и поиску новых данных. Однако «хитроумный» прием, примененный Л. Шкаренковым (а ранее и Ю. Мухачевым), – не прихоть историка, а обязательное требование для всех, кто в советское время допускался к материалам эмигрантских организаций.
После издания монографии Л. Шкаренкова о «Центре Действия» в исторической литературе практически не упоминалось. Лишь в биографиях некоторых деятелей эмиграции можно найти сведения об участии их в этой антибольшевистской организации.
Составители сборника документов «Борис Савинков на Лубянке» (среди которых был и я) поместили в нем несколько протоколов допросов подследственного, в которых следователями задавались вопросы о его причастности к работе ЦД. О связи Б. Савинкова с «Центром Действия» указано и в обвинительном заключении, также помещенном в сборнике. Мой коллега (один из составителей сборника) – тогда сотрудник Центрального архива ФСБ России В.Н. Сафонов – подготовил для читателей небольшой комментарий, разъясняющий, что из себя представлял ЦД. Он указал и на связь организации с польской разведкой, но не развил данную тему.
Не обошлись без упоминания об этой эмигрантской структуре и составители сборника документов и материалов «Тюремная одиссея Василия Шульгина», изданного в Москве в 2010 г. О том, какое отношение имел В. Шульгин к «Центру Действия», пойдет речь дальше, а здесь лишь отметим, что он лично был знаком с некоторыми его организаторами и сотрудниками.
К теме о ЦД в последние годы возвратился только автор монографии «Соблазн активизма» М. Соколов. Основным объектом его исследования являлись организация и деятельность республиканско-демократической эмиграции 1920-1930-х гг. и, в частности, Трудовой крестьянской партии, а также борьба с ней органов ОГПУ СССР. Однако автор не мог не указать (пусть и достаточно кратко, всего на полуторах страницах своей монографии) на самые ранние формы объединения этого крыла эмигрантских деятелей, к каковым, несомненно, относился и «Центр Действия». М. Соколов попытался представить объективистскую точку зрения на противосоветскую работу эмиграции, что, в частности, выразилось в упоминании о ее связи с польской разведкой. М. Соколов имел возможность осуществлять поиск в зарубежных архивах (США, Англии и Чехии), где отложилось значительное количество документов об организации и работе ЦД. Это прежде всего переписка членов парижской группы, таких как Н.В. Чайковский, Н.П. Вакар, Б.А. Евреинов и др. Работа в ГАРФ убедила меня в том, что М. Соколов вполне подробно ознакомился и с фондом «Центра Действия», сделал необходимые ему выписки и использовал их при подготовке текста своей монографии. Тщательность и масштабность поисков необходимой информации, умелый ее анализ и достаточно интересное изложение – отличительные черты этого историка. Вместе с тем нельзя не отметить, что автор буквально навязывает читателю свою мысль о некой «провокационности» агентурно-оперативных мероприятий органов государственной безопасности нашей страны. С этим соглашаться, конечно же, не следует, если иметь желание оставаться на твердой исторической почве, вне политической конъюнктуры. Смею утверждать, что ничего не получилось бы в изучаемый М. Соколовым период, а также не получится и ныне в деле выявления и минимизации внешних угроз государству без применения негласных методов работы его спецслужбами. Это объективно и применимо к любой стране мира, а не только к Советской России-СССР-Российской Федерации.
Продолжу обзор публикаций о «Центре Действия». О нем имеется информация в статье докторанта-соискателя Института российской истории РАН А. Кубасова, опубликованной в «Вестнике Северного (Арктического) федерального университета». Автор статьи сосредоточился на рассмотрении поисков новой тактики борьбы с большевиками главы ЦД Н.В. Чайковским и именно в связи с этим раскрывает некоторые аспекты деятельности самой организации, концентрируясь на северном отделении «Центра Действия» в Гельсингфорсе. А. Кубасов использовал некоторые ранее изданные исторические работы, а также материалы фонда ЦД в ГАРФ, что повышает ценность его статьи для других исследователей. Но связи ЦД с польской разведкой автор не раскрывает.
Довольно странно, на мой взгляд, что очень мало интересуются деятельностью ЦД историки на Украине, поскольку основное отделение его на советской территории находилось именно в Киеве, где и состоялся открытый судебный процесс. В архиве Службы безопасности Украины хранится многотомное уголовное дело, по которому проходили в качестве обвиняемых известные украинские ученые. Только этот факт привлек внимание историка-архивиста Л. Сухих. Она подготовила статью «Киевский областной Центр Действия и причастность к нему Н.П. Василенко и В.А. Романовского» и опубликовала ее в одном из украинских научных журналов. К сожалению, ничего нового по избранной мной теме в этой статье не содержится, поскольку она написана на уже известных и упомянутых мною выше материалах (стенограммах судебного процесса, книге Д. Голинкова и т. д.) без привлечения архивных документов СБУ. Связь КЦД с польской разведкой автора вообще не интересовала.
Так обстоит дело с изучением истории самого «Центра Действия». Что же касается подавления его активности в СССР в рамках чекистской операции «Синдикат-1», то об этом почти ничего не известно даже специалистам в области истории специальных служб. Все описания деятельности ВЧК-ОГПУ начинаются с разоблачения «заговора послов», «Народного союза защиты родины и свободы», «Национального центра» и «Тактического центра» в период Гражданской войны. За послевоенный период описаны лишь операции «Д-39», «Синдикат-2», «Трест» и «Синдикат-4». О разработке «С-1» в открытых изданиях вообще ничего нет. Как это ни странно, но некоторые сведения удалось найти в Интернете, где, к моему удивлению, выставлен учебник по истории органов госбезопасности, изданный Высшей школой КГБ СССР еще в 1977 г. В отличие от операции «Синдикат-2», в начальной своей фазе совпавшей по времени с «Синдикатом-1», о последней в тексте говорится всего лишь на двух страницах, да и то в самых общих чертах. Причем ссылок на материалы архива не дается, а имеется лишь указание на книгу И.А. Дорошенко и А.В. Прокопенко «Славные чекистские традиции», изданную в более ранние годы (видимо, в закрытом порядке) ВКШ КГБ СССР. Приходится лишь надеяться на добросовестность этих авторов, учитывая при этом, что И.А. Дорошенко преподавал историю органов государственной безопасности. Его лекции в свое время слушал и я, а посему могу засвидетельствовать высокий уровень знаний моего педагога.
Что же касается А.В. Прокопенко, то он многие годы (с 1960 по 1973) возглавлял учетно-архивный, а затем 10-й отдел КГБ СССР – подразделение, в которое входил и архив Комитета госбезопасности. Эти два офицера совместно с сотрудником Пресс-бюро КГБ при СМ СССР полковником И.В. Кононенко выполняли поручение Ю.В. Андропова по оказанию помощи известному писателю В. Ардаматскому в работе над романом «Возмездие». В этой книге рассказывается об операции «Синдикат-2», которая на начальном этапе некоторым образом переплеталась с разработкой «Синдикат-1». До перехода в Пресс-бюро И. Кононенко работал руководителем группы использования материалов в архиве КГБ СССР и по роду своей деятельности хорошо знал основные фонды. Поэтому не приходится удивляться тому, что писатель В. Ардаматский в своем романе дал несколько документально точных эпизодов из дела «С-1», хотя «Центр Действия» как таковой и не упоминался.
Поиски материалов, отражающих деятельность ЦД и операцию «Синдикат-1», пришлось продолжить в других архивах. Прежде всего в ГАРФ. Именно там сконцентрированы материалы бывшего Русского заграничного исторического архива. Эмигранты «первой волны» приложили немало усилий, чтобы собрать уникальные коллекции. Отдельный фонд образуют документы «Центра Действия». Согласно надписи на пакетах, в которых они находились, это секретная часть архива ЦД и вскрывать их дозволялось только по личному письменному разрешению трех человек: Н.В. Чайковского, И.П. Демидова и Н.П. Вакара, то есть создателей и основных руководителей этой организации. Судя по записям в листах ознакомления, начиная с 1977 г. с делами фонда работали не более 5–7 человек. Одним из первых (если не самым первым) был доцент (в то время) исторического факультета МГУ Ю.А. Щетинов. Он практически фронтально изучал материалы, делая при этом многочисленные выписки. Однако, к моему сожалению, ничего о создании и деятельности ЦД, скорее всего, он не написал, а вернее – не опубликовал. По крайней мере, его статей мне найти не удалось. Почти все дела просмотрел в 2006–2008 гг. и упомянутый мною ранее кандидат исторических наук М.В. Соколов, поэтому написанный им фрагмент, касающийся «Центра Действия», можно считать документально обоснованным.
Документы о связи ЦД с польской разведкой, что меня и интересовало прежде всего, сохранились в РГВА, где имеется фонд 2-го (разведывательного) отдела Генштаба Польши и его экспозитуры во Львове. В этом же фонде имеются списки польской агентуры. Среди перечисленных в списке лиц обнаружились и члены организации «Центр Действия», включая и киевское отделение.
В РГАСПИ, в фонде Ф.Э. Дзержинского, отложились материалы Иностранного и Контрразведывательного отделов ВЧК-ОГПУ, отражающие некоторые оперативные мероприятия органов государственной безопасности в первой половине 1920-х гг. Архивные уголовные дела на некоторых участников организации ЦД имеются в Центральном архиве ФСБ России. Многотомное уголовное дело на фигурантов «Киевского областного Центра Действия» хранится, как я уже упоминал, в Отраслевом Государственном архиве Службы безопасности Украины.
После такого краткого историографического обзора приступим к изложению и анализу вновь найденной информации. Для начала отмечу важный факт, а именно то, что как полную катастрофу оценивали эвакуацию из Крыма остатков армии генерала П.Н. Врангеля в ноябре 1920 г. политические деятели и военные из антибольшевистского лагеря. Отношения с союзниками становились все более и более прохладными, помощь с их стороны ослабевала изо дня в день. Однако многие из участников борьбы с установившимся в России режимом не считали свое дело окончательно проигранным. Сложившаяся обстановка указывала на необходимость лишь сменить тактику, отказавшись от привлечения интервенционистских сил и от возложения надежд на возрождение русской армии как орудия реванша на территории иностранных государств.
Одним из первых предложил изменить тактику опытный русский разведчик, известный военный деятель генерал-лейтенант Н.А. Монкевиц, который с середины 1918 г. находился в эмиграции в Париже. В следующем году его назначили представителем генерала А.И. Деникина во Франции. Он издал книгу о развале русской армии и, видимо, размышляя над ее текстом, пришел к выводу о бесперспективности вооруженной борьбы на белых фронтах, а также и иностранной интервенции. Среди материалов фонда «Центра Действия» в ГАРФ сохранилась записка генерала, датированная 16 ноября 1920 г. На пяти машинописных страницах Монкевиц изложил свои взгляды, отталкиваясь от факта крушения Крымского фронта. «Сложить оружие и отказаться от дальнейшей борьбы с большевиками, – писал генерал, – будет величайшим преступлением перед Родиной и многомиллионными жертвами большевистского режима. Борьба должна и будет продолжаться; и силы и средства для этой борьбы найдутся; необходимо лишь, в соответствии с создавшейся обстановкой, выяснить и определенно установить, в какой форме борьба должна продолжаться». Автор записки в своем анализе опирается на статистические данные о количестве погибших и раненых офицеров царской кадровой армии. А офицеры военного времени, по его мнению, являются менее доброкачественными и не способны взять на себя создание новой вооруженной силы для борьбы с большевиками. Нет в достаточном количестве ни материальных, ни финансовых средств, без которых никакой боеспособной армии создать невозможно.
Итогом проведенного анализа стало утверждение Монкевица о необходимости усиленно развивать борьбу в политической форме. Он утверждал следующее: «Политическая борьба была во все времена одним из самых действительных средств для ниспровержения существующей власти и всегда рано или поздно давала положительный результат. В применении к большевистскому режиму этот вид борьбы тем более должен обещать полный успех, что почва в России для этой борьбы является совершенно подготовленной, и необходимо лишь создать руководящий центр». Этот центр генерал рассматривал как готовый правительственный аппарат будущей России, а его исполнительный орган (в условиях эмиграции), по мысли генерала, должен незамедлительно приступить к пропагандистской и иной политической деятельности внутри Советской России. Как специалист в области разведки и контрразведки Монкевиц предлагал широко поставить сбор информации, включая и военную, организовать связь с подпольными антибольшевистскими организациями и готовить восстания. Одновременно, по его мнению, требовалось развернуть борьбу в культурной и экономической сферах. Первоначально генерал предлагал опираться на уже существовавший Национальный русский совет, который признает Франция. Среди членов Совета автор записки назвал и Н.В. Чайковского, которому, очевидно, и направил свой текст.
Еще в первой половине 1920 г. парижская группа кадетских лидеров во главе с П.Н. Милюковым начала поиск более гибких форм борьбы с большевиками, все более расходясь с теми, кто продолжал делать ставку на белогвардейских генералов. А в начале декабря этого же года Милюков заявил следующее: «На прошлое я смотрю как на ошибку, но, как и на опыт. Повторение и продолжение его невозможно. Цикл закончился сам по себе. Борьба с большевизмом отныне не укладывается в нашу прежнюю схему. Мы знаем, что старое не годится, но каково должно быть новое, мы не знаем. Здесь у нас пустое место».
Новую тактику борьбы искали и эмигранты из республиканско-демократического лагеря. Активные обсуждения далеко не всегда приводили к приемлемым для всех выводам. В рамках одной и той же политической группы порой высказывались противоположные мнения, звучали призывы к трудно совместимым практическим действиям. Случалось, однако, что люди разной партийной принадлежности приходили к схожим выводам и готовы были работать совместно не как представители своих политических структур, а на персональной основе. Именно на такой платформе возникла организация «Центр Действия». Об этом говорится в краткой записке – памятке о «Центре Действия», составленной еще в 1926 г. в Париже. Ее автор неизвестен, однако, по результатам анализа текста документа, можно с определенной долей уверенности говорить, что это был Николай Платонович Вакар – один из основных организаторов практической работы ЦД. «В результате обмена мнений, происходившего по этому вопросу (выработки новой тактики. – А.З.) еще с начала осени 1920 года между Н.В. Чайковским, И.П. Демидовым и Н.П. Вакаром, – указывал автор записки, – в ноябре было созвано на квартире Н.В. Чайковского частное совещание. Собрались: Н.П. Вакар, Н.К. Волков, И.П. Демидов, A. В. Карташев, Н.Н. Параделов, А.А. Титов и Н.В. Чайковский. На этом совещании было решено приступить к организации „Центра Действия“, и была заложена его первая основа».
Отцы-основатели решили не ставить свои политические группы в известность о достигнутых договоренностях. Новых членов предполагалось избирать только при единогласном голосовании и только исходя из личных качеств кандидатов, а не ввиду их принадлежности к какой-либо партии или объединению. Именно на такой основе до весны следующего года в состав ЦД вошли генерал Н.Н. Головин, известные в ту пору политики В.Ф. Зеелер, П.Ю. Зубов, М.А. Ландау-Алданов, Д.М. Одинец, А.Ф. Ступницкий и B.А. Харламов. Других фамилий в записке-памятке не приводится, а значит список этот исчерпывающий. Таким образом, среди членов ЦД оказались три беспартийных (на тот период), шесть конституционных демократов и пять народных социалистов. Как видим, ни монархистов каких-либо оттенков, ни эсеров, ни меньшевиков, а также и анархистов в составе ЦД не имелось. Это важно подчеркнуть, поскольку с крайними флангами эмиграции не предполагалось взаимодействовать при выработке программы и в любых видах практической деятельности как за границами России, так и внутри советской страны. Однако, как будет видно при рассмотрении основополагающих документов новой организации, мало что оригинального было придумано в проведении подрывной работы, направленной на свержение большевистского режима.
При обсуждении вопросов, стоявших на повестке дня, все члены ЦД целиком сходились друг с другом в одном – следует декларативно провозглашать полную независимость ЦД от иностранных разведок. При этом, будучи реальными политиками, они прекрасно понимали, что без связей со спецслужбами не обойтись. Прежде всего это касалось польской разведки. Во-первых, граница Польши с советскими республиками была наиболее протяженной, что позволяло организовать достаточное количество пунктов для переправы агентов ЦД и переброски антисоветской литературы. Во-вторых, сделать это без согласия польских властей и контроля с их стороны не представлялось возможным. В-третьих, было ясно, что за оказанные услуги поляки потребуют от ЦД делиться собранной в нашей стране информацией, а скорее всего и заставят целенаправленно собирать сведения по заданиям 2-го отдела своего Генштаба. Члены ЦД по умолчанию соглашались с такой перспективой, хотя в переписке между собой приходили к пониманию того, что постепенно скатываются к банальному шпионажу. Готовя в 1926 г. «Краткую записку-памятку о Центре Действия», ее составитель – Н.П. Вакар – подчеркивал «независимость» организации, рассчитывая, вероятно, на прочтение документа благодарными потомками. Поэтому он и пытался представить дело таким образом, что за все три года своей деятельности ЦД не был связан ни с одним иностранным правительством и в его кассу не поступало «ни одного гроша из какой-либо иностранной казны».
Не буду детально рассматривать процесс создания ЦД – ведь не сама эта структура является предметом моего исследования, а ее взаимодействие с польскими спецслужбами. Приведу лишь некоторые факты, изложенные в достаточно объемном (более 20 страниц) письме одного из руководителей ЦД в Париже своим коллегам в Константинополь. Письмо датировано 17 января (по новому стилю) 1921 г. Из текста усматривается, что предполагалось не плодить в условиях эмиграции новые правительственные аппараты для будущей России, а создать некий технический орган для поддержания связей на советской стороне, пропагандистской работы, организации восстаний и сбора необходимой разведывательной информации по всем областям действий новой власти. Данный аппарат должен был строиться при самом активном участии двух взаимосвязанных органов тайной борьбы с большевиками: 1) разведывательной части Генерального штаба Военного управления армии генерала Врангеля, работавшей под началом таких офицеров, как полковник Генштаба П.Г. Архангельский и полковник П.Т. Самохвалов (псевдоним «Око»); 2) конспиративной организации «Азбука», ранее руководившейся бывшим членом Государственной думы В.В. Шульгиным.
В конце лета 1920 г. из Крыма в Париж прибыл курьер полковника Архангельского капитан Б.А. Куцевалов, направлявшийся затем в Советскую Россию. Но ему было предложено задержаться в Праге и в перспективе возглавить отделение ЦД в Варшаве. Так и произошло. Начало польскому отделу ЦД положил именно Куцевалов. Он был офицером в армии генерала Деникина, а затем и в разведке Врангеля. В 1919 г, подпольно работал в Киеве и имел связь с разведывательной организацией «Азбука», где был известен под псевдонимом «Слово». В 1920 г. капитан перебрался в Чехословакию и из Праги установил контакт с находившимся в Париже бывшим членом «Азбуки», а в это время уже реальным организатором недавно созданной организации «Центр Действия» Н.П. Вакаром (псевдонимы в организациях «Азбука» и ЦД – «Зело» и «Зелинский»).
Чтобы адекватно оценить роль этой личности в плане рассматриваемой темы, стоит сказать о нем чуть подробнее, поскольку именно он был основным действующим лицом в ЦД и одним из объектов чекистской агентурной разработки «Синдикат-1». По некоторым данным, Николай Платонович Вакар, будучи еще достаточно молодым человеком, уже входил в состав ЦК кадетской партии и был близок к П.Н. Милюкову. С началом Первой мировой войны добровольно ушел на фронт, дослужился до звания поручика, за участие в боях был награжден несколькими орденами, в том числе двумя Георгиевскими крестами. В 1918 г. был в числе организаторов антибольшевистского подполья и деникинской разведки в Киеве. В конце следующего года вместе с бывшим членом Государственной думы И.П. Демидовым (членом «Азбуки») выехал в Польшу в качестве члена общественной делегации, но по поручению главнокомандующего Вооруженными силами юга России генерала А.И. Деникина. После завершения этой миссии эмигрировал во Францию и проживал в Париже, где возглавил всю техническую работу по созданию «Центра Действия».
Из сохранившейся в архиве переписки эмигрантов, имевших отношение к ЦД, видно, что Вакар предложил Куцевалову выехать в Польшу, создать там филиал ЦД и организовать связь с группой врангелевских разведчиков в Киеве. В условиях прекращения армией Врангеля боевых действий и эвакуации ее остатков в Турцию ЦД пытался замкнуть на себя хотя бы часть структур и кадров белогвардейской разведки для создания своих опорных пунктов на советской стороне. Поскольку Куцевалов хорошо знал по совместной подпольной работе начальника вышеупомянутой разведгруппы полковника В.П. Барцевича (псевдоним в «Азбуке» «Фита»), предполагалось предложить последнему возглавить представительство ЦД в Советской России и на Украине, наладить сбор необходимой информации.
Визу для Куцевалова выдало польское посольство в Праге после обращения туда некоторых эмигрантов, и он выехал в Варшаву в конце ноября 1920 г. Вне всякого сомнения, решить поставленные задачи «ответственный организатор» мог только лишь при наличии устойчивых связей с польской разведкой. В одном из его отчетов отмечено, что по прибытии в польскую столицу он через знакомых сумел выйти на некоторых офицеров Генерального штаба, а затем и на сотрудников разведывательного отдела. Одним из них был тогда еще капитан М. Таликовский. Он на протяжении всего времени существования Варшавского отделения ЦД контролировал его работу, обеспечивал необходимыми документами, давал разведывательные задания и получал собранные на советской стороне сведения.
Как «куратор» от польского Генштаба Таликовский поставил перед Куцеваловым одно не подлежавшее обсуждению условие – увязка работы ЦД с действовавшей в Польше организацией Б. Савинкова, которую также патронировала польская разведка. ЦД и не собирался действовать в тайне от главы Русского политического комитета. О прибытии Куцевалова Савинкова заранее известил «идейный вождь» и формальный руководитель ЦД Н.В. Чайковский. Но кто такой был для Савинкова Куцевалов и даже вскоре прибывший к последнему в помощь Н.П. Вакар? Пусть и опытные в конспиративной работе офицеры, но не имевшие никакого политического веса люди. Начались разногласия по ряду вопросов, и прежде всего относительно государственной независимости Украины. Это подтверждает сохранившаяся в архиве переписка. «Русский Политический Комитет (ныне Эвакуационный), – писал в феврале 1921 г. Савинков Вакару, – не может содействовать работе, в какой-либо мере нарушающей дружеские отношения между Р.Э.К. и Правительством Украинской Народной Республики. Кроме того, вся Ваша партизанская работа должна протекать под непосредственным контролем Р.Э.К. и его Информационного Бюро». В конце февраля Савинков однозначно заявил Вакару, что без права его брата Виктора, стоявшего во главе Информационного бюро, осуществлять фактический контроль над переправами агентов ЦД через границу и даже права увольнять сотрудников пунктов переправ никакая работа ЦД в Польше осуществляться не будет. С трудом, но компромисс был найден весной 1921 г. Член РПК Д.М. Одинец, которому присвоили псевдоним «Ять», стал формальным руководителем Варшавского отделения ЦД (ВОЦД). Несмотря на указания Савинкова, Одинец, к радости Вакара и Куцевалова, не проявлял должной энергии в деле контроля над ЦД. Уже осенью 1921 г. реально руководила деятельностью ВОЦД коллегия, сформированная из трех членов ЦД: Куцевалова (псевдоним «Слово»), Алексея Платоновича Вакара (псевдоним «Медик») и Бориса Алексеевича Евреинова (псевдоним «Гусар»).
О последнем придется упоминать еще не раз, поэтому приведу некоторые данные из его биографии. «Гусар» происходил из старинной дворянской семьи. Окончил историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета и затем поступил вольноопределяющимся в лейб-гвардии кирасирский полк и, став прапорщиком, прослужил там более двух лет. Разделяя политические воззрения кадетов, стал членом их партии. В период Временного правительства был его комиссаром в одном из уездов Курской губернии. С 1919 г. служил в Добровольческой армии в гусарском Черниговском полку. Участвовал в боях с частями Красной армии и в одном из них был тяжело ранен. С конца 1920 г. проживал в Польше и работал в различных эмигрантских учреждениях, при этом являлся агентом польской разведки. Нельзя исключать того, что летом 1921 г. именно по заданию 2-го отдела ПГШ во многом искусственный конфликт между членами коллегии ВОЦД был раздут Евреиновым для удаления с поста руководителя коллегии Куцевалова. Последний не шел на полный контакт с польскими разведчиками, в частности с начальником русского направления капитаном Таликовским. Один из ответственных сотрудников линии связи и руководитель переправочного пункта ЦД Д.К. Капоцинский (псевдоним в организации «Орленок») в письме к Вакару в Париж пусть и косвенно, но подтверждает мой вывод. Выдержка из письма, хранящегося в Бахметьевском архиве (США), приведена в монографии М. Соколова: «Мы все были против снабжения „друзей“ (так в переписке членов ЦД обозначались сотрудники польской разведки. – А.З.) информацией военного характера. Но Б.А. (Евреинов. – А.З.), через которого была установлена и поддерживалась связь со 2 отделом, всегда отвечал, что за дружбу приходится платить, хотя ему это и не очень приятно».
Капоцинский знал то, о чем писал. Ведь он сам был завербован польской разведкой и с 1921 г. значился в картотеке экспозитуры № 1 в Вильно как работающий в резидентуре «Вильк». Кстати говоря, в составе этой же резидентуры действовал и добровольно изъявивший желание помогать советской разведке поручик Н. Крошко. Еще в 1998 г., при подготовке к переизданию книги врангелевского разведчика В.Г. Орлова, я решил дать в приложении воспоминания Крошко, предоставленные мне Пресс-бюро Службы внешней разведки России. Так вот, в этих записках агента ВЧК-ОГПУ «А/3» (Крошко) есть следующий пассаж: «Через несколько дней я пришел в посольство… и снова был принят Кобецким (заместителем резидента ВЧК в Варшаве К.С. Баранским. – А.З.). На этой встрече присутствовал еще один товарищ (резидент М.А. Логановский. – А.З.). Мне предложили подробно написать о савинковской организации в Варшаве, о ее взаимоотношениях с французской миссией и 2-м отделом польского генштаба, об их агентурной сети в пограничной полосе, в районе Сарн, Ровно, о деятельности эсера Кароля Вензьягольского (правильно Вендзягольский. – А.З.)… то есть обо всем, что я тогда знал». А знал он и об этапном переправочном пункте ЦД в Ровно, где работал вместе с Капоцинским, но по линии савинковцев. Поэтому можно говорить о том, что Крошко был одним из источников информации ВЧК о существовании ЦД и забросках его агентов на советскую сторону.
Итак, к весне 1921 г. ЦД имел следующую структуру: Главный отдел (в Париже) – Варшавское отделение – этапный пункт в Ровно – переправочный пункт в приграничном Корце. Постепенно количество переправочных пунктов увеличивалось, когда на то соглашались Савинков и польская разведка. Теперь предстояло создавать отделения ЦД в Киеве, Москве и некоторых других городах советских республик.
Первым, кто проложил путь на Украину, был капитан Куцевалов. В знакомом ему городе, где проживали его сестры Зинаида и Леонида, Куцевалов освоился достаточно быстро. Он имел поддельные документы на фамилию «Мироненко», профессионально изготовленные польской разведкой, и надеялся, что будет реальная возможность действовать достаточно длительное время. Однако уже вскоре ему удалось выяснить, что подпольщики и сам Барцевич еще несколько месяцев назад были арестованы. Вот, что об этих событиях пишут украинские историки: «Филиал „Азбуки“, который возглавлял полковник Генштаба царской армии Барчевич (правильно Барцевич. – А.З.) (Сказков), был раскрыт чекистами в Киеве. При аресте белогвардейцев были выявлены их явки в Киеве, Харькове и других городах, установлены места переходов врангелевских связных через линию фронта, что позволило задержать и арестовать многих белогвардейских агентов». Дополню сказанное сведениями из отчета Куцевалова, «Дорогой „Зело“, – писал Куцевалов, – нас постигло новое несчастье. Волянский, капитан, Вы, наверное, знаете (он работал в Киеве в 1919 г, в „Руси“, „Азбуке“ и в 1920 г. в разведке Врангеля) предал всех. Списки „Нац. Объединения“, „Киевского центра Добр. Армии“, „Азбуки“ имеются в Че-Ка. Расстреляны: „Фита“, сестра „747“, дочь „Око“ и еще около 17 человек; „Верочка“ и „Бомба“ были арестованы, сидели в Че-Ка. „Бомба“ была приговорена к расстрелу, ее удалось выкупить, „Верочка“ была отпущена».
В создавшихся условиях Куцевалову ничего другого не оставалось, как создать новую подпольную ячейку, организовать обеспечение бесперебойной работы конспиративной квартиры, а также пункта для приема корреспонденции из-за границы и пересылки туда собранных сведений. Он завербовал своих сестер Зинаиду (псевдоним «Пианистка») и Леониду (псевдоним «Гимназистка»), восстановил связь с прапорщиком запаса инженерных войск, заведующим киевской нотариальной конторой А.П. Вельминым (псевдоним «Юрист») и предпринял попытки выйти на агента врангелевской разведки «747-го», проживавшего в Харькове. Всех их предполагалось использовать для формирования так называемой «линии связи ЦД», а следовательно, и выполнения заданий польской разведки.
Куцевалов доложил не только о произошедшем провале, но и об упадке сопротивленческих настроений в среде, которая должна была стать опорой будущей деятельности ЦД, – прежде всего технической и научной интеллигенции. Введение нэпа породило у многих ее представителей надежду на постепенное перерождение советской власти и, в конечном итоге, возобладание республиканско-демократических идей. В связи с этим Главный отдел в Париже принял решение готовить поездку на Украину и в Россию своего «исполнительного директора» – Вакара-«Зело». Однако последнему предстояло первоначально побывать в Варшаве, чтобы укрепить позиции местного отделения ЦД в глазах польских властей, а точнее – 2-го отдела ПГШ, решительно отделить деятельность ЦД от савинковской организации. Следовало решить и ряд внутренних проблем. Это касалось, в частности, улаживания конфликтной ситуации, в которой пребывали «Слово», «Гусар» и «Медик» из-за разногласий по поводу финансового обеспечения организации и невыплаты Куцевалову части причитавшихся денег за поездку на советскую сторону.
Проблемы с польской разведкой у Варшавского отделения ЦД возникли в октябре 1921 г. из-за врангелевского разведчика, а теперь основного агента ВОЦД в Киеве – капитана Генерального штаба Б.Ю. Павловского. Хотя он и был выходцем из семьи польских дворян, однако, как и большинство офицеров царской армии, воевал в рядах белых войск под лозунгом «За Единую и Неделимую Россию», не соглашался с провозглашением независимой Польши. Свою позицию он высказывал открыто в переписке с ВОЦД, не зная, что ее перлюстрируют польские спецслужбы. Мало того, он без санкции главного отдела и польской разведки начал готовить террористические акты против Г. Зиновьева и Ф. Дзержинского. Прибыв в октябре 1921 г. в Варшаву с отчетом о проделанной работе, Павловский был немедленно арестован и посажен в Цитадель – основную тюрьму для политических противников и шпионов. За освобождение столь ценного агента с польской политической полицией бился не только Евреинов («Гусар»), но и начальник русского направления 2-го отдела ПГШ капитан Таликовский. Решить вопрос удалось только через два месяца – в декабре. Едва ли Павловский изменил свои взгляды, но его возможности на советской стороне перевесили негативное к нему отношение.
Недостаточно лояльными к независимой Польше 2-й отдел ПГШ посчитал также Куцевалова и даже Вакара. Первый вынужден был уехать в Чехословакию, а второму в Париже не выдали польскую визу для проезда через ее территорию на Украину. Поэтому, используя возможности группы ЦД в Праге, Вакару изготовили поддельные документы на имя чешского инженера Николая Зелинского, и таким образом он смог приехать во Львов. Там его отследила экспозитура № 5 польской разведки, но не стала препятствовать подготовке к переходу границы, рассчитывая первой получить при возвращении Вакара важные разведданные. В ночь с 27 на 28 марта 1922 г. «Зелинский» пересек границу.
Прежде чем рассмотреть итоги поездки Вакара-«Зелинского» в Киев и Москву, приведу некоторые соображения относительно осведомленности советских органов госбезопасности о деятельности Главного отдела ЦД в Париже, отделений в Праге и Варшаве. Ранее я уже упоминал об агенте ИНО ГПУ «А/3» (Н. Крошко). Думается, что именно он дал первую информацию о существовании ЦД в Польше и переправах агентов через советско-польскую границу.
Затем соответствующее задание Особого отдела ГПУ, переданное через Иностранный отдел, получил выведенный во Францию еще в январе 1921 г. во главе разведгруппы нелегальный резидент «Зонт» – Н.Н. Алексеев. В его задачу входила организация проникновения в антисоветские эмигрантские центры. Практически все сотрудники резидентуры «Зонта» были участниками Гражданской войны на Украине. В то время они состояли в партии эсеров и знали многих нелегальных работников не только из своей партии, но и иных политических структур. А поскольку основные деятели ЦД тоже находились в Харькове и Киеве в 1917–1919 гг., то подход к ним удалось осуществить достаточно быстро. Как указано в «Очерках истории Российской внешней разведки», разведгруппа имела двух агентов из числа бывших офицеров: полковника Потоцкого и ротмистра Павлова. Они ранее работали у Савинкова и были известны ему лично. Указанные агенты обосновались в Праге и занялись изучением местных белогвардейцев.
Независимо от этих агентов в Париже работала оперативная группа под руководством самого Алексеева. В ее состав входил и брат жены «Зонта» – Вейцман (псевдоним «Дух»). Его родственники давно проживали во французской столице и обеспечили чекистскому агенту легализацию. Вскоре «Дух» сумел внедриться в окружение некоторых руководителей Главного отдела ЦД, и в Москву стала поступать важная для разработки «С-1» информация. Но больше всего пользы в изучении ЦД принес агент группы «Зонта» врач Леонид Зинченко (Гольденштам). Он временно осел во Львове, где им руководил заместитель Алексеева, в будущем известный чекист Иван Запорожец. Первоначально они разрабатывали петлюровскую организацию и особое внимание при этом уделяли ее связи с экспозитурой № 5 польской разведки. Осенью 1921 г. Запорожец выехал в Прагу и приступил к разработке наряду с другими эмигрантскими структурами некоего почтово-телеграфного агентства «Славбюро». Это был запасной аппарат ЦД, в котором постоянно работали два человека: В.И. Менцель (псевдоним «Ватек») и «Рцы», фамилию которого чекисты так и не смогли установить.
В документах ЦД имеется указание на то, что в Праге в это время также находился (до отъезда в Варшаву) и капитан Куцевалов. Вероятно, что в их окружение и внедрились агенты Запорожца. Кроме того, как я уже упомянул, инспектор-организатор ЦД Вакар в сентябре 1921 г. тоже приехал в Прагу. Он намеревался через Менцеля добыть чехословацкий паспорт, чтобы не привлекать лишнего внимания центрального аппарата польской разведки, находясь во Львове до отправки на советскую территорию.
Тут, надо сказать, нашей разведгруппе сильно повезло. Оказалось, что Запорожец был давно, со времени подпольной работы в Киеве, знаком с Вакаром и пользовался у последнего полным доверием. У меня нет информации, встречались ли они в Праге, но известно одно – кто такой чешский инженер Николай Зелинский в ГПУ узнали своевременно. Изучением деятельности ЦД в Польше и персонально Вакара-«Зелинского» по прибытии того во Львов занялся агент Зинченко. Он тоже добился успеха в порученном деле. По крайней мере, уже ранней весной 1922 г. в ИНО ГПУ от «Зонта» поступила затребованная информация. Она была достаточно полной и включала данные о связи ЦД с польской разведкой. Таким образом, можно говорить о том, что нелегальная резидентура «Зонта» успешно справилась с полученным от Особого отдела ГПУ заданием.
Важную информацию о начале работы ЦД на советской территории в начале апреля 1922 г. добыли и чекисты Украины. Теперь у ОО ГПУ не осталось сомнений в необходимости активно заняться разработкой «Центра Действия» и завязать с ним оперативную игру с выходом не только на эту эмигрантскую структуру, но и на польские спецслужбы. Так началась операция «Синдикат-1». В первый месяц ее вел Особый, а с 6 мая 1922 г. – выделенный из него Контрразведывательный отдел ГПУ, конкретно его 6-е отделение во главе с Сосновским.
Теперь возвратимся к поездке Вакара в Киев и Москву. Перескажу события, к ней относящиеся, основываясь на исторической справке о ЦД, составленной самим Вакаром в 1926 г. Временно обосновавшись во Львове по фальшивым документам на имя инженера Зелинского, он приглашал к себе членов коллегии Варшавского отдела, сам выезжал в польскую столицу для ознакомления с их работой и подготовки к переходу границы. Тогда еще возглавлявший коллегию капитан Куцевалов («Слово»), известный 2-му отделу ПГШ под именем полковника Словинского, доложил о состоянии «линии связи» и явок в Киеве. «Ввиду невозможности проникать в пограничную полосу без разрешения польских властей, – писал Вакар, – „Варшавское отделение Центра Действия“ с разрешения Парижа поставило в известность о своем существовании и о своей деятельности польские власти; польские власти согласились не чинить препятствий „Центру Действия“, но потребовали за это от „Центра Действия“ предоставления им информации всякого рода о Советской России. По указанию Парижского центра, Варшавскому отделению было разрешено давать полякам эти сведения…»Как бы оправдываясь, Вакар добавляет, что запрет был наложен лишь на передачу сведений военного характера, но в реальности это не соблюдалось. Если даже предположить, что Главный отдел ЦД состоял из одних наивных идеалистов и поэтому рассчитывал на строгое соблюдение своих предписаний, то польские разведчики добивались исполнения поставленных перед ними в Генеральном штабе задач, используя свою агентуру среди членов Варшавского отделения ЦД, сотрудников переправочных пунктов и курьеров. Напомню, что агентами польской разведки были председатель коллегии ВОЦД Евреинов и начальник этапного пункта в Ровно капитан Капоцинский (псевдоним «Орленок»). После освобождения из-под ареста согласился, пусть и под давлением офицеров 2-го отдела ПГШ, работать на поляков также и главный резидент в Киеве – Павловский. Ведь его престарелая мать, проживавшая в одиночестве в Варшаве практически в нищете, являлась фактически заложницей местной политической полиции и контрразведки.
В ночь с 27 на 28 марта 1922 г. Вакар нелегально перешел границу и через три дня уже был в столице Правобережной Украины. Киевский отдел ГПУ был своевременно уведомлен из Москвы о прибытии Вакара-«Зелинского» в город. Местным чекистам он был известен по периоду Гражданской войны как член подпольной организации «Азбука» и врангелевский разведчик. О Вакаре и его связях в городе дополнительные сведения еще в 1920 г. дал при допросах агент группы полковника Барцевича – поручик А. Волянский.
Материалы судебного процесса по делу «Киевского областного Центра Действия» (КОЦЦ) позволяют реконструировать действия местных чекистов на начальной стадии разработки. Примерно определив круг лиц, к которым мог обратиться Вакар, председатель Киевской губЧК Я. Лившиц и начальник секретно-оперативной части Ю. Перцов подвели к бывшему прапорщику, а в то время лектору Военно-педагогической школы, А. Яковлеву проверенного агента А. Москвича. Этому секретному сотруднику посвящен специальный информационный листок – двухстраничное приложение № 2 к заграничному эсеровскому журналу «Знамя борьбы» за апрель 1924 г. Из опубликованного текста, якобы написанного 12 марта 1924 г. в Киеве лицом, хорошо осведомленным в деле КОЦД, узнаем, что Александр Георгиевич Москвич окончил в Киеве юридический факультет университета, в годы революции и Гражданской войны работал в газете «Киевлянин», был близок к ее редактору В.В. Шульгину и состоял членом его подпольной разведывательной организации «Азбука». При деникинцах трудился в Осваге. После взятия власти в Киеве большевиками скрывался до прихода поляков. С позволения польских военных властей вновь сотрудничал в русских печатных изданиях. Арестован Киевской ЧК, был освобожден после дачи согласия на секретное сотрудничество. По рекомендации губЧК поступил на работу в «Сахаротрест», где благодаря своим способностям быстро продвинулся по службе.
Далее в журнальном приложении говорилось о том, как был раскрыт КОЦД. По данным автора (анализ некоторых архивных материалов позволяет сделать обоснованное предположение, что это был информатор ЦД и польской разведки А.П. Вельмин), в «Сахаротресте» под началом Москвича работал Алексей Яковлев, подозревавшийся чекистами в контрреволюционной деятельности. Кроме того, Яковлев представлял интерес еще и потому, что был соучеником Вакара по гимназии. И вот, когда Вакар прибыл в Киев, то одним из первых, с кем он вышел на контакт, был именно Яковлев. Последний о состоявшихся встречах подробно рассказывал агенту Киевского отдела ГПУ, в том числе и о создании Вакаром КОЦД – Яковлев проинформировал Москвича о скорой поездке Вакара в советскую столицу для организации Московского ЦД, о чем агент незамедлительно сообщил в губернский отдел ГПУ. Все материалы, добытые чекистами в Киеве, были срочно направлены в Контрразведывательный отдел ГПУ. С учетом уже имевшихся оперативных данных 6-е отделение выработало новые направления развития разработки «С-1».
Судя по упоминанию об этом оперативном деле в закрытом письме НКВД СССР от 11 августа 1937 г. (о подрывной работе польской разведки) в контексте попыток агентурного проникновения в иностранные спецслужбы, и прежде всего в разведку Польши, ясно, что по «С-1» такая работа планировалась. Надо полагать, что первый шаг в данном направлении был сделан в Москве. По крайней мере, один из авторов примечаний к документам сборника «Борис Савинков на Лубянке» – В. Сафонов (в период подготовки издания являвшийся сотрудником Центрального архива ФСБ России) – уверенно подтвердил мне отмеченный в тексте факт ареста организатора Киевского и Московского отделов ЦД Вакара во время его пребывания в нашей стране в 1922 г. Позднее Вакар отмечал в одном из документов, что находился в Москве шесть недель в апреле – мае 1922 г. А в этот период в столице и некоторых других городах проводились задержания многих лиц именно из той среды, в которой посланец ЦД подыскивал будущих членов своей организации. Речь идет о подготовке к высылке из страны большой группы «старой» интеллигенции (профессуры, писателей, экономистов, юристов, хозяйственных работников) в рамках акции, известной ныне историкам как «Философский пароход». Эту операцию проводило Особое бюро при Секретно-оперативном управлении ГПУ. Однако некоторых задержанных передавали в распоряжение другого подразделения – КРО ГПУ и конкретно – заместителя начальника 6-го отделения Н. Демиденко, который как раз и руководил разработкой дела «С-1». Так, из 14 человек, содержавшихся на август 1922 г. во внутренней тюрьме ГПУ, четверо были переданы вместе с делами в КРО. Фамилии Вакар среди арестованных я не нашел, однако он, скорее всего, содержался под определенным номером в целях сохранения в тайне самого факта ареста. Если прав В. Сафонов, написав об аресте Вакара, то рискну предположить, что на допросах арестованный давал ложные показания, не выдал реальных членов группы ЦД. Понимая это, чекисты сделали вид, что поверили ему и произвели ложную вербовку Вакара. Затем освободили из тюрьмы и позволили выехать в Польшу. Все это делалось в интересах развития разработки «С-1». Косвенным подтверждением этих действий чекистов служит тот факт, что после провала московской и киевской групп ЦД Вакар практически отошел от всякой конспиративной деятельности и до конца своей жизни не принимал участия в антисоветских акциях.
Тем временем в Москве события разворачивались следующим образом. К главе столичного отделения ЦД профессору Кооперативного института П. Исиченко путем умелых оперативных комбинаций подвели секретного уполномоченного КРО ГПУ И.К. Абаева (Абая), действовавшего под псевдонимом «Фейх». Он предстал перед Исиченко как якобы руководитель сплоченной антисоветской подпольной группы, члены которой были объединены либерально-демократическими идеями. Кстати говоря, роль главного идеолога этой группы исполнял брат Абаева – бывший офицер царской армии В.Г. Островский. Позднее, в рамках операции против Савинкова («С-2»), именно он, а не чекист А.П. Федоров (как утверждается практически во всех публикациях), будет выступать в оперативной игре в качестве главы близкой савинковцам по духу организации «Либеральные демократы» (ЛД).
В рамках разработки «С-1» вместе с Островским в легендированную группу ЛД входили еще несколько человек: бывший офицер царской армии, член подпольной эсеровской организации на Украине в период немецкой оккупации, а в годы Гражданской войны служивший в политорганах Красной армии Я.П. Гамза (Гамзагурдия) и использовавшийся «втемную» известный эсер С.Н. Патушинский, в 1918–1919 гг. возглавлявший военный отдел организации украинских социал-революционеров. На организационные и деловые качества этих людей профессор Исиченко положился полностью и не только фактически передал им контроль над своей группой «Центра Действия», но и связал их с аналогичной группой в Киеве. Таким образом, практически вся деятельность ЦД в Советской России и на Украине была поставлена под контроль чекистов. Исключение составляла только киевская «Линия связи» (а реально разведывательная структура), действовавшая в прямом контакте и по заданиям 2-го отдела польского Генерального штаба. О ее истинной роли члены ЦД в Москве и Киеве могли только догадываться. Контрразведчикам в Киеве 6-м отделением КРО ГПУ была поставлена важная задача: сосредоточить основное внимание на выявлении деятельности именно «Линии связи» и не допустить сбора ее сотрудниками для последующей передачи полякам секретных сведений по военной и политико-экономической проблематике.
Как выполнялась эта задача, видно из опубликованных материалов судебного процесса по делу «Киевского областного Центра Действия». Все члены КОЦД и «Линии связи» предстали перед специальной сессией Киевского губернского суда в конце марта 1924 г. На скамье подсудимых явно не хватало только одного человека, а именно главы «Линии связи», идейного борца с большевиками капитана Генерального штаба Павловского («Андрея Петровича Мухина»), неожиданно скончавшегося от сердечного приступа в декабре 1922 г. В ходе его разработки чекисты успели наладить дезинформирование польской разведки и ЦД в Париже. Выступавший свидетелем по делу агент 2-го отдела ПГШ М.А. Павлюк (псевдоним у поляков – «Онищенко») сообщил суду о том, что получал от Павловского целые пачки приказов и других документов из штаба Киевского военного округа и доставлял их на разведпост польской разведки в городе Ровно, а иногда и прямо в Варшаву. О том, что приносит в Польшу дезинформационные материалы, Павлюк не знал. Подставленные Павловскому агенты ГПУ из числа сотрудников штаба и управлений КВО четко выполняли задания чекистов и регулярно снабжали Павловского «важными» документами. Отсюда понятно, какого рода «секреты» уходили к противнику. Вполне естественно, что об этой стороне дела подсудимые, судьи и прокуроры осведомлены не были. Техническую сторону организации связи с Польшей Павлюк, надеясь смягчить свою учесть, осветил на суде достаточно полно. Он откровенничал и в отношении других членов КОЦД. Активное сотрудничество со следствием и полное раскаяние позволили суду не применять к нему высшую меру наказания. Но четырем обвиняемым избежать такого сурового приговора не удалось: Все осужденные подали ходатайства о помиловании, и Всеукраинский ЦИК удовлетворил их просьбы. Тем, кому вынесли расстрельные приговоры, заменили их на 10 лет трудовых лагерей, а остальным были значительно снижены сроки заключения. В середине июля 1923 г. в Москве арестовали и профессора Исиченко. Его судьба сложилась иначе – почти год он находился под следствием. Но в итоге Коллегия ОГПУ на своем судебном заседании 19 мая 1924 г. вынесла решение о его расстреле.
Что же случилось? Почему так мастерски начатая оперативная игра с «Центром Действия» и польской разведкой не завершилась успешной реализацией? Можно уверенно утверждать, что в этом была не вина советских контрразведчиков, а их беда. Украинскому партийному руководству потребовалось осуществить идейный удар по местной гуманитарной интеллигенции. Зная из докладов заместителя председателя ГПУ УССР В.А. Балицкого о наличии в производстве у чекистов ряда дел, включая и дело КОЦД, по которым проходили несколько десятков известных в Киеве профессоров и юристов, ЦК КПУ обратилось в Политбюро с просьбой разрешить выслать их в отдаленные районы Советской России. Что касается дела КОЦД, то первые лица ЦК КПУ настояли на организации открытого судебного процесса и получили поддержку. Ответственный за агентурную разработку «С-1» помощник начальника 6-го отделения КРО ОГПУ Демиденко направил довольно резкое письмо руководству органов госбезопасности, выразив в нем свое несогласие с партийным решением. Он отдавал себе отчет в том, что реализация дела на данной стадии неминуемо приведет к полной расшифровке оперативной игры и всей задействованной агентуры. Однако протест оперативника в расчет принят не был, и последовали аресты всех фигурантов дела и судебный процесс в Киеве. Профессор Исиченко, реально выполнявший роль организатора антисоветских групп ЦД в Москве и других городах России, а также и информатора эмигрантского центра в Париже, подлежал самому суровому наказанию. Кроме того, чекисты осознавали, что он понял настоящую роль всех членов группы «Фейха» и мог уведомить об этом иногородние подпольные ячейки и своих зарубежных руководителей. Все это предопределило решение Коллегии ОГПУ.
Подводя итог операции «С-1», можно говорить лишь о частичной реализации чекистских замыслов, в том числе и тех, которые касались перехвата устремлений польской разведки, проникновения в ее агентурный аппарат и проведения дезинформационных мероприятий. Однако многие идеи, положенные в основу агентурной разработки ЦД, нашли свое применение в других оперативных комбинациях. Прежде всего я отношу это к легендированию подпольной организации «Либеральные демократы» в рамках операции «Синдикат-2», о которой пойдет речь далее.
Войти с помощью соц. сетей: