Законы о защите всего живого

Через одиннадцать месяцев после убийства Хотта Масатоси, в июле 1685 года, вышел первый из серии «Указов о защите всего живого» (сёруй аварэми но рэй). Обращение к этой теме стало естественным развитием конфуцианских представлений Цунаёси о добродетельном и мудром правителе.

Меры по защите животных начались с малого: в первом указе говорилось о том, что во время выездов сёгуна за пределы замка собаки и кошки могли свободно гулять по тем улицам, где он проезжал. До этого хозяева домашних животных должны были в такие дни держать их взаперти. Через два месяца вышел следующий указ – о запрете сбруи, с помощью которой лошадям поджимали брюшные мышцы и приподнимали хвост. Это делалось для красоты и благообразия внешнего вида животных, но ограничивало движения и доставляло им боль. Запрет был разослан во все провинции с требованием ознакомить под роспись деревенских старост и старших в крестьянских пятидворках, а через них оповестить всё население, в том числе и безлошадных крестьян. В ноябре того же года было запрещено употреблять в пищу мясо, рыбу, креветки и даже моллюсков. Первыми на вегетарианскую диету перешли обитатели замка Эдо, а вскоре их примеру были вынуждены последовать и остальные горожане. Получив указ бакуфу, клан Сацума принял его к исполнению и переправил правителю островного государства Рюкю, девяносто лет назад признавшего себя вассалом Японии. Так о новшествах Цунаёси стало известно даже на удалённых от Японии островах.

Дальше всё шло по нарастающей. В следующих указах сёгун потребовал от населения заботиться о бездомных животных и подкармливать их, а также запретил доставлять им какие-либо неудобства. В 1686 году на этот счёт вышло четыре распоряжения, а в следующем – уже восемнадцать. Все они добавляли к предыдущим приказам какие-то новые детали. Правительственные указы на этот счёт издавались в течение следующих двадцати лет, их общее число достигло ста шестнадцати. Последний документ вышел 9 ноября 1708 года, за два месяца до смерти пятого сёгуна. Таким образом, эта идея не оставляла Цунаёси в течение двадцати трёх лет.

Пожалуй, больше всего хлопот и неприятностей указы доставили владельцам домашних животных. Их обязали регистрировать своих питомцев в местных органах власти с описанием внешнего вида, породы, цвета шерсти. Животные быстро плодились, и вместе с ними множились тревоги и хлопоты хозяев. Семьи начали тайком избавляться не только от щенков и котят, но и от взрослых особей. В феврале 1687 года вышел указ с требованием разыскивать пропавших животных до победного конца, не отлынивать и не подменять одних животных другими. В результате охранных мероприятий число бездомных собак резко возросло, в Эдо для них построили четыре приюта, самый крупный из которых – в районе Накано – мог вместить до ста тысяч животных. Его строительство обошлось в двести тысяч рё золотом, а на содержание уходило около ста тысяч рё в год. За работу приютов отвечали младшие адъютанты сёгуна, а деньги на их содержание собирались с горожан. Если в 1642 году в собачьих приютах содержалось около четырнадцати тысяч бездомных собак, то в 1695 году – уже восемьдесят две тысячи, а в 1709 году их число возросло до трёхсот тысяч (Токугава сёгункэ, 2009).

Цунаёси следил за реализацией своих идей и требовал от подчинённых дисциплины. Несколько высших чиновников, не проявивших служебного рвения в исполнении указов, были лишены права личной аудиенции. Под напором конфуцианской добродетели не устояла даже соколиная охота, любимое занятие Токугава Иэясу, вписавшего её отдельным пунктом в воинский устав, – она тоже была запрещена и оставалась вне закона следующие двадцать лет.

Маленькие люди и большие собаки

Указы о защите животных серьёзно осложнили жизнь современников Цунаёси, особенно в городе Эдо, и вызвали ответную реакцию. Выполнить все его распоряжения было невозможно; их нарушали, критиковали и высмеивали, а уличённых в этом горожан подвергали жестоким наказаниям. В сентябре 1693 года был арестован младший брат чиновника Городского магистрата по имени Тикуси Монъэмон за распространение листовки с критикой безумных указов Цунаёси. Через полгода злоумышленника провезли по городу и казнили; чтобы его найти, магистрату пришлось проделать огромную работу – с горожан было собрано и обработано триста пятьдесят три тысячи пятьсот восемьдесят восемь объяснительных записок.

Пятому сёгуну Токугава нельзя отказать в последовательности: в 1687 году он распространил заботу о сохранении жизни с животных на людей. До этого отцы семейств имели право отказаться от своих детей, лишить их наследства и изгнать из семьи. Призвав подданных к проявлению «добродетели сердца», Цунаёси отменил этот закон.

В 1694 году все изданные прежде указы были собраны воедино и ещё раз оглашены перед собравшейся в замке Эдо воинской элитой в качестве главного направления государственной политики. Однако в провинциях указы выполнялись не так рьяно, как в столице. Не разделявшие побуждений правителя даймё внешне подчинялись, но особого рвения в поиске и наказании нарушителей не проявляли.

О причинах появления указов историки спорят до сих пор. Считается, меры по защите животных были введены пятым сёгуном по совету его набожной матери, которой эту мысль внушил священник Рюко, молившийся о ниспослании правителю детей после смерти единственного сына. Священник объяснил матери Цунаёси, что поскольку он родился в год Собаки по восточному календарю, то должен сделать что-то особенное для этих животных, и тогда можно будет надеяться на благосклонность богов в деле появления наследника. Кроме того, милосердие правителя к беззащитным животным продемонстрирует подданным его конфуцианское великодушие и гуманность, укрепит авторитет среди подданных. Как уже говорилось, Цунаёси пришёл к власти не по линии прямого наследования, что давало повод для разного рода сомнений и пересудов. Предложенный священником мотив в принципе мог иметь место, хотя нельзя исключать и того, что мемуаристы добавили его позже, уже после смерти пятого сёгуна. Те, кто в эту версию не верит, резонно замечают, что если священник Рюко имел отношение к принятию столь важного решения, то в его дневниках и записях должно быть хоть какое-то упоминание об этом. Но его нет, и это оставляет место для сомнений.

В XVII веке в отношении японцев к собакам появился новый элемент – под влиянием информации из Китая их стали употреблять в пищу. О том, что все собаки делятся на охотничьих, сторожевых и дворовых, которых можно есть, японцы узнали из китайского трактата Хондзо комоку («Основы лекарствоведения»), изданного ещё при Токугава Иэясу в 1607 году. Употребление собачьего мяса в пищу вряд ли носило массовый характер – во всяком случае, ни одного запретительного указа на этот счёт не сохранилось. В Эдо собачьим промыслом занимались лишь кабукимоно и другие асоциальные элементы. Их усилиями число собак в городе резко сократилось, о чём в 1657 году писал Дайдодзи Юдзан. В судебных решениях того времени есть упоминания о том, что при четвёртом сёгуне Иэцуна за воровство и убийство домашних животных выносились приговоры с выплатой штрафа владельцам и высылкой виновных из города (Цукамото, 2013).

Рюко, духовный наставник матери Цунаёси

В хронике Готодайки («Записи о нашем времени») содержится упоминание об одном незначительном эпизоде, который в принципе мог стать поводом для первого распоряжения Цунаёси. Автор хроники сообщает, что в августе 1685 года, то есть через месяц после его первого указа, был осуждён управляющий храмовыми землями в районе Асакуса за то, что накануне выезда сёгуна к реке Сумида собрал всех местных собак и утопил. На допросе он объяснил, что сделал это из опасения, что собаки могут укусить кого-то из знатных гостей, и решил перестраховаться. Во время выездов сёгуна такие меры были вполне обычным делом, но на этот раз управляющего осудили за жестокое обращение с животными и доложили об этом Цунаёси. Если мать к тому времени уже рассказала сыну о совете священника, то этот случай вполне мог стать поводом к изданию второго, более серьёзного указа о запрете наносить какой-либо вред животным.

В целом правление пятого сёгуна Токугава в разные периоды японской истории оценивалось по-разному, но преимущественно в негативном ключе, и главное место в обвинениях занимают его законы о защите животных. В крайних оценках личности Цунаёси присутствуют такие слова, как «неадекватность», «паранойя», «психические отклонения». Их авторы говорят, что человек в здравом уме не может проявлять гуманность к животным и одновременно казнить людей за её отсутствие. Сторонники более мягких оценок возражают, что пятый сёгун заботился не только о животных, но и вообще обо всех слабых и беззащитных, в том числе и о людях. Он, дескать, хотел сделать общество добрее и гуманнее, но оно его не понимало, поэтому пришлось пойти на крайние меры. Они считают указы Цунаёси не более чем оторванной от реальности попыткой внедрить гуманные принципы в жизнь феодального общества типичными для того времени методами. Как любая несвоевременная попытка, она закончилась провалом и принесла много вреда. Современники пятого сёгуна хуже питались и чаще подвергались наказаниям: за годы действия указов тысячи человек были казнены и десятки тысяч брошены в тюрьмы. Некоторая польза от указов тоже была; в частности, уменьшилось число детей, изгоняемых отцами из семей, и несколько смягчилось отношение к старикам и другим, как сказали бы сегодня, незащищённым членам общества.

Указы о защите всего живого действовали двадцать четыре года, вплоть до смерти пятого сёгуна, и стали главным маркером его политики, однако он занимался и другими делами. В 1686 году по его инициативе была проведена регистрация всего имеющегося у крестьян огнестрельного оружия и введены правила его применения: 1) для охраны полей от диких животных; 2) на охоте в специально выделенных для этого угодьях (в тот момент она ещё не была запрещена; 3) для охраны общественного порядка в мятежных районах. Всё остальное оружие было приказано изъять. После этой кампании число ружей на руках у населения сократилось на сорок процентов, однако со временем процедура выдачи разрешений на владение оружием упростилась и стала чистой формальностью, так что ограничения фактически утратили свою силу.

Несмотря на увеличение отдачи от сельхозугодий, достигнутое в первые годы правления Цунаёси, в целом состояние казны при нём продолжало ухудшаться и к концу правления достигло критического уровня. Больше всего денег он тратил на строительство и ремонт храмов, среди которых первое место по расходам безоговорочно занял открытый в 1690 году огромный комплекс Конфуция в районе Юсима (Юсима сэйдо), предмет непреходящей гордости пятого сёгуна и его мамы. За двадцать девять лет правления Цунаёси в стране было построено сто шесть новых храмов – в среднем по одному храму каждые три месяца. Никаким повышением доходов такие расходы покрыть было невозможно. Например, бюджет вполне среднего по балансу 1694 года был сведён с девятипроцентным дефицитом в сто девять тысяч рё.

За состояние казны в правительстве отвечал начальник Административно-финансового магистрата (кандзё бугё) Огивара Сигэхидэ (1658–1713). Выходец из семьи хатамото и отличный для своего времени специалист, он начал работать в магистрате ещё при Иэцуна. В 1695 году Огивара начал полномасштабную финансовую реформу, в результате которой изменился номинал всех денежных единиц. Необходимость реформы диктовалась несколькими причинами. Во-первых, за сто лет мирной жизни товарно-денежный оборот возрос, а объём денежной массы остался прежним, и денег стало не хватать. Эта проблема наметилась ещё при третьем сёгуне Иэмицу, когда отдельные княжества начали с разрешения бакуфу печатать собственные бумажные банкноты (хансацу, букв. «княжеские купоны»). Они служили местным эквивалентом настоящих денег и имели хождение на ограниченной территории. В каждом конкретном случае правительство давало разрешение на их выпуск, но это разрешение действовало только до тех пор, пока тот или иной даймё оставался у власти на данной территории – в случае конфискации земель или перевода на другое место бумажные деньги сжигались.

Во-вторых, нарастающими темпами продолжала сокращаться добыча драгоценных металлов. Больше всего золота и серебра рудники давали в период с 1610 по 1640 год, затем добыча начала снижаться и к концу XVII века достигла абсолютного минимума. В-третьих, часть монет была вывезена за рубеж, а оставшиеся физически износились и требовали замены.

Денежная реформа Огивара Сигэхидэ заключалась в том, что старые монеты изымались из обращения и переплавлялись в новые, содержавшие меньше драгоценных металлов. В новых монетах содержание золота было уменьшено на тридцать два процента, а серебра – на двадцать процентов. Неравномерность снижения повлекла за собой изменение в соотношении денежных единиц. В 1700 году бакуфу впервые за девяносто лет повысило номинальную стоимость золотого рё с пятидесяти до шестидесяти серебряных моммэ. Однако разовой девальвацией серебряных монет процесс остановить не удалось, и в дальнейшем спрос на золотые рё постоянно превышал предложение. Переплавка монет проходила в несколько этапов и продолжалась с 1695 по 1703 год. По оценке одного из главных специалистов бакуфу того времени Араи Хакусэки (1657–1725), реформа увеличила объём денежной массы на пять миллионов рё и обогатила правительство, перераспределив большую часть средств в его пользу. Ну и, конечно, замена денег сопровождалась массовым мошенничеством и злоупотреблениями со стороны чиновников.

Благодаря реформе правительственную казну удалось заметно пополнить, но это благополучие оказалось временным и было «съедено» рядом крупных стихийных бедствий, обрушившихся на Эдо в конце XVII – начале XVIII века. Утром 6 сентября 1698 года в столице начался грандиозный пожар, ставший вторым по ущербу после 1657 года. Противопожарные службы ничего не могли поделать с огнём – город горел до ночи следующего дня и прекратился только благодаря проливному дождю. В огне погибли восемьдесят три усадьбы даймё, двести двадцать пять усадеб хатамото, двести тридцать два храма, четыреста восемьдесят восемь вспомогательных строений, принадлежавших храмам и службам наместников, и почти девятнадцать тысяч городских домов. На восстановление города потребовались огромные деньги.

Бюджет бакуфу и структура расходов при Цунаёси

Пять лет спустя, 23 ноября 1703 года, у восточного побережья острова Хонсю произошло Великое землетрясение годов Гэнроку (гэнроку дайдзисин), полностью разрушившее замок Эдо и большую часть города. По описаниям разрушений сейсмологи определили его силу – 8,2 балла по шкале Рихтера. Оно стало одним из трёх самых катастрофических бедствий эпохи Токугава: десять тысяч погибших, более двадцати тысяч разрушенных домов, тридцать семь тысяч оставшихся без крова горожан. Эпицентр землетрясения находился в районе южной оконечности полу острова Босо, отделяющего Токийский залив от Тихого океана (территория современной префектуры Тиба). После подземных толчков морское дно в этом месте поднялось на четыре метра и соединило остров Нодзима с полуостровом; сегодня это хорошо известный морякам мыс Нодзима. На восточное побережье Хонсю обрушилось цунами высотой до восьми метров, увеличив ущерб и число погибших.

Подземные толчки продолжались в Эдо ещё шесть месяцев, до 19 мая 1704 года. Для сёгуна было выстроено специальное убежище на территории замка; со временем такие убежища появились в его резиденциях в Киото и Камакура, а затем их начали строить для себя и удельные князья в провинциях.

Цунами

За одиннадцать месяцев до этого землетрясения, в декабре 1702 года, произошло редкое для мирного времени групповое нападение сорока семи самураев на усадьбу чиновника бакуфу Кира Ёсихиса (1641–1703). Это был акт мести за конфликт двухлетней давности, в ходе которого глава дома Ако по имени Асано Наганори (1667–1701) с оружием напал на Кира Ёсихиса и ранил его.

Кира Ёсихиса

О причинах этого конфликта и сегодня мало что известно. Асано служил в замке Эдо под началом Кира и отвечал за приём высокопоставленных посетителей. Четырнадцатого марта 1701 года в 11:40 он напал на своего начальника и нанёс ему два удара кинжалом. Судя по всему, нападение было спонтанным и совершено в состоянии аффекта. Согласно записи в дневнике сотрудника тайной службы Окадо Сигэтомо (Окадо хикки), единственном и не очень надёжном источнике, Асано в тот же день был допрошен и признался, что причиной нападения стала личная неприязнь. Покушение, приговор и его исполнение – всё произошло в течение одного дня. Сёгун Цунаёси приговорил Асано к самоубийству, и в шесть часов вечера всё было кончено.

Гибель главы дома Ако и конфискация имущества лишили его вассалов, места службы и средств к существованию. Младший брат Асано, его старейшины во главе с Оиси Кураносукэ (1659–1703) в течение года пытались добиться пересмотра решения о конфискации, но потерпели неудачу. Оставалось мстить. В декабре 1702 года они напали на городскую усадьбу Кира Ёсихиса и убили его, а заодно ещё семнадцать человек. Положив голову врага на могилу своего господина, они сдались властям и заявили, что исполнили свой долг и готовы понести наказание.

Вассалов дома Асано приговорили к самоубийству. Событие вызвало большой общественный резонанс, и когда через десять месяцев в Эдо произошло мощное землетрясение, город тотчас наполнился слухами, что несправедливый приговор непопулярного сёгуна разгневал богов и теперь удачи ни в чём не будет. Под влиянием всех этих событий правительство решило сменить календарь, и с марта следующего 1704 года в стране началась новая эпоха правления Хоэй (букв. «неизменные ценности»).

Впрочем, смена календаря не помогла: четвёртого октября 1707 года произошло ещё более разрушительное землетрясение силой 8,4 балла с мощным цунами. Подземная стихия унесла более двадцати тысяч жизней и разрушила шестьдесят тысяч городских домов, ещё двадцать тысяч строений смыло приливной волной. По числу жертв и разрушений это землетрясение стало самым тяжёлым за весь период Токугава. А через сорок девять дней после него началось извержение вулкана Фудзи, после которого полуразрушенный Эдо и его окрестности покрылись толстым слоем пепла. Продукты вулканического извержения ещё несколько дней висели в воздухе, вынуждая жителей города даже днём ходить по улицам с фонарями.

История с мстителями из дома Асано на этом не закончилась. В 1709 году к власти пришёл шестой сёгун Иэнобу и через год амнистировал репрессированную семью, вернув младшему брату казнённого Наганори звание хатамото и десятую часть прежнего дохода (пятьсот коку риса). В том же году в театре Кабуки были поставлены первые пьесы о сорока семи самураях, отомстивших за смерть своего господина. Впоследствии появилось множество текстовых и сценических версий этого события, прославлявших их преданность и мужество. Благодаря художественному отображению эта история сегодня широко известна даже за пределами Японии, но мало кто может вспомнить имя сёгуна, при котором она произошла.

Одновременно со смертью сорока семи самураев в Эдо завершилась многолетняя эпопея придворного возвышения любимой матушки Цунаёси. Зная о глубокой привязанности сёгуна к матери, его личный адъютант и фаворит Янагисава Ёсиясу (1658–1714) несколько раз обращался к императору с просьбами о повышении её придворного ранга, подкрепляя свои ходатайства солидными денежными подношениями. В феврале 1702 года семидесятипятилетняя мать пятого сёгуна, дочь городского торговца овощами, получила неполный первый ранг и стала самой титулованной за весь период Токугава женщиной из простого сословия.

Хлопоты любимца Цунаёси о его матушке не остались незамеченными. Собственно говоря, он и до этого пользовался безраздельным доверием пятого сёгуна и фактически руководил правительством от его имени, поэтому последние двадцать лет правления Цунаёси часто называют эпохой Янагисава. Ёсиясу с юных лет служил у Цунаёси рядовым порученцем в его городской усадьбе и в 1580 году вместе с ним переехал в замок Эдо, а ещё через восемь лет стал самым влиятельным фаворитом сёгуна, хотя занимал скромный пост вакадосиёри. Цунаёси в знак особого расположения позволил Янагисава взять фамилию Мацудайра и имя Ёсиясу, в котором первый иероглиф указывал на особые отношения с правителем. Эти отношения имели солидное материальное подкрепление: к 1705 году доход любимца Цунаёси достиг беспрецедентного для чиновника уровня в двести двадцать тысяч коку риса, что сделало его богаче абсолютного большинства удельных князей. Однако политический вес и влияние Янагисава обеспечивались даже не деньгами, а близостью к сёгуну и полученным от него правом доклада правителю обо всём, что происходит в замке и за его пределами. Став глазами и ушами хозяина замка, Янагисава обеспечил себе исключительное положение в системе власти. Расположение Цунаёси он завоевал в первый же год его правления, при разборе дела Мацудайра Мицунага. Заняв место предыдущего любимца Хотта Масатоси, он постепенно взял под контроль работу правительства, и вскоре в городскую усадьбу Янагисава зачастили малые и крупные даймё с подношениями и просьбами лично доложить об их просьбах сёгуну. А когда сановник задерживался в замке допоздна, самые предупредительные просители начали присылать ему роскошные ужины со своей кухни. Вскоре из желающих угостить чиновника выстроилась целая очередь, и в замке Янагисава стали не без ехидства называть «малым сёгуном по части ужинов», но его авторитету в глазах просителей это никак не повредило. При жизни Цунаёси всё было хорошо, но сразу после его смерти Янагисава вместе с другими фаворитами был изгнан из замка.

Последние десять лет правления пятого сёгуна стали самым тяжёлым и застойным периодом за всё время его нахождения у власти. К тому времени он полностью отошёл от дел и жил личной жизнью, встречался только с теми, кто был ему приятен, и больше ничего не хотел знать. Рассмотрение дел и принятие решений по линии бакуфу шло исключительно через Янагисава. В результате денежной реформы в обращении появилось много монет низкого качества, причём не только золотых и серебряных, но даже медных, чего раньше не бывало. Снижение качества денег отрицательно сказалось на развитии торговли. Цены на товары продолжали расти, чиновники в центре и на местах радели исключительно о собственном благе, торговцы и ростовщики оборачивали финансовые проблемы себе на пользу, а общее недовольство нарастало. Отлаженный за десятилетия репрессивный аппарат исправно отправлял людей в тюрьмы, где для нарушителей бесконечных запретов уже не хватало мест. Общее неблагополучие усугубилось стихийными бедствиями первого десятилетия XVIII века. Для ликвидации последствий извержения вулкана Фудзи правительство ввело всеобщий дополнительный налог – по два золотых рё с каждой тысячи коку риса. Однако из собранных со всей страны четырёхсот девяноста тысяч рё на заявленные цели было потрачено лишь шестьдесят тысяч, судьба остальных денег неизвестна (Бито, 1975). По мнению современников, их поделили между собой чиновники Финансового магистрата, его представители на местах и их партнёры, бравшиеся за очистку сельхозугодий от вулканической грязи и пепла.

Янагисава Ёсиясу

В 1708 году реформаторы ввели в оборот новую денежную единицу самого высокого номинала (дайсэн). Однако выплавляли её не из золота, а из меди. Несоответствие номинальной и фактической стоимости монеты с самого начала парализовало её хождение и лишь усугубило и без того тяжёлую ситуацию с платежами. В том же году вышел ещё один крайне непопулярный указ Цунаёси – о расширении замка Эдо в северном направлении за счёт городской территории. Жителей попавших под снос кварталов насильственно переселили в район Иида, что усугубило мрачные настроения в городе.

Подносы и посуда из коллекции Янагисава Ёсиясу

В последние годы жизни пятый сёгун резко ограничил круг своего общения и перечень занятий. Он вообще отличался постоянством представлений и привязанностью к одним и тем же людям, идеям, увлечениям. Пожалуй, больше всего на свете он любил выступать с лекциями по конфуцианству. Он регулярно делал это не только в замке Эдо, но и во время частых выездов в гости. В «Дневниках преподобного Рюко» говорится о том, что уже в ранге сёгуна Цунаёси прочёл более двухсот таких лекций (Рюко содзё никки) – в среднем по семь выступлений в год.

Не менее сильно он любил театр Но. Эту любовь ему привил отец ещё в детстве. В отличие от старшего брата Иэцуна, Цунаёси полностью перенял активный стиль своего отца и уже в юности начал во Второй усадьбе замка театральные сессии, длившиеся по несколько дней. Так же как отец, он больше любил любительские представления, в которых сам активно участвовал. При пятом сёгуне в штате бакуфу числилось как никогда много штатных правительственных актёров, получавших жалованье, – двадцать шесть человек. Тем, кто ему особенно нравился, он присваивал воинский статус, а нелюбимых актёров быстро изгонял. Цунаёси не только смотрел представления, но и сам активно в них участвовал, выходя на сцену не реже одного-двух раз в месяц. Первый такой выход в ранге сёгуна он совершил через шесть месяцев после вступления в должность, в феврале 1681 года, и, конечно же, посвятил его любимой матушке. Согласно семейной хронике, в 1692–1693 годах он надевал артистический наряд и выходил на сцену более сорока раз. От ближайшего окружения он тоже требовал активного участия. Сначала только от личных адъютантов, а затем и от удельных князей. Самые активные и продвинутые начали открывать в своих провинциях школы театрального мастерства и устраивать регулярные представления.

Если вспомнить, что в первом пункте кодекса Букэ сёхатто Токугава Иэясу требовал от воинского сословия активно овладевать гражданскими науками и искусствами, то про пятого сёгуна можно сказать, что он перевыполнил завет отца-основателя, хотя и с перекосом: интересовался исключительно конфуцианским учением и гражданскими искусствами, не проявляя никакого интереса к традиционным увлечениям воинского сословия – оружию, охоте и чайной церемонии. В этом смысле Цунаёси можно назвать «самым гражданским» среди первых пяти сёгунов Токугава. Нарисованные им гравюры благополучно сохранились до нашего времени.

Как все его предшественники, пятый сёгун совершал паломничества к могилам своих предков – изредка в Никко, где покоился прах Иэясу, но гораздо чаще в столичный храм Канъэй, к усыпальницам деда, отца и брата. Ещё один семейный храм Токугава располагался на территории замка Эдо; в нём поминальные службы проводились чаще всего.

Охотничий сокол (картина кисти Цунаёси)

По числу выездов в гости Цунаёси несколько уступал своему отцу Иэмицу, но превосходил всех остальных предшественников. Согласно хронике, за двадцать девять лет правления он делал это сто сорок шесть раз, в среднем по пять раз в год. Выезды сёгуна из замка (онари) всегда очень торжественно обставлялись и подробно описывались биографами, благодаря чему эта сторона его жизни довольно хорошо известна. Сёгун выезжал только туда, где его могли принять в отдельной усадьбе, в которой кроме него никто не мог останавливаться. Такая роскошь была доступна очень немногим, поэтому и перечень адресов, куда выезжал правитель, был очень ограничен. Чаще всего Цунаёси гостил у своих приближённых Янагисава Ёсиясу, Макино Нарисада, Мацудайра Тэрусада и родного дяди Хондзё Мунэсукэ. На их долю приходилось восемь из каждых десяти выездов сёгуна. Комфортнее всего он чувствовал себя в домах Янагисава (пятьдесят восемь визитов) и Макино (двадцать девять).

Выезд сёгуна

Из семейной хроники Токугава мы можем узнать, как прошёл, например, стандартный визит пятого сёгуна в городскую усадьбу Янагисава Ёсиясу 29 марта 1691 года.

Цунаёси с небольшой свитой прибыл около девяти часов утра. Хозяин встретил его у парадных ворот и проводил в Главный зал (готэн), где для гостя было приготовлено место в центре на возвышении. Встреча началась с того, что сёгуну преподнесли символическое угощение.

Те, кто бывал в японских ресторанах, знают, что и сегодня перед выполнением заказа официант часто приносит посетителю какую-нибудь оригинальную, характерную для этого заведения закуску в миниатюрной фарфоровой чашечке. Гость её не заказывает, но её стоимость автоматически включается в счёт. На современном языке эта закуска называется отоси (сокращение от отоси кудасай, «проходите, пожалуйста») и считается своего рода предварительной платой за последующее обслуживание. Такая плата существует не только в ресторанах, но и в других областях японского сервиса. Например, при съёме жилья с постояльца вплоть до недавнего времени дополнительно взималась «благодарственная плата» (рэйкин). Всё это отголоски традиции, сложившейся в эпоху Токугава.

Пока сёгун угощался символической закуской, хозяин усадьбы принял во Втором зале (нинома) подарки, которые от имени главного гостя преподнёс один из сопровождавших его советников. Затем он вернулся в Главный зал и поблагодарил правителя за оказанную честь. В это время члены семьи хозяина в Третьем зале (саннома) вручали подарки сопровождающим сёгуна (обычно это было оружие известных мастеров, китайский шёлк, чайный антиквариат).

Покончив с угощением, сёгун перешёл из Главного зала в Северную палату, где сначала побеседовал с членами семьи хозяина, а затем предложил им послушать свою лекцию. Все с радостью согласились. Слушателей набралось человек пятнадцать-двадцать, включая свиту Цунаёси. После лекции в Западной палате состоялось сценическое действо в жанре театра Но с сёгуном в главной роли; после него перешли к трапезе. Цунаёси был вегетарианцем, поэтому ему поднесли три бульона на основе мисо и одиннадцать овощных блюд. Пока он ел, свита вручила ответные подарки членам семьи Янагисава. Трапеза закончилась чаепитием, во время которого сёгун в знак особого расположения собственноручно передал чашку с зелёным чаем хозяину усадьбы. На этом визит завершился (Фукаи, 2012).

Пятый сёгун Токугава известен сильной эмоциональной привязанностью к матери, которая сопровождала его всю жизнь. Даже во взрослом возрасте он нуждался в её поддержке и единственный из всех пятнадцати сёгунов сам ухаживал за матерью, когда она болела, что совершенно не вписывалось в тогдашние представления. Именно поэтому мать Цунаёси стала самой титулованной женщиной из простого сословия, обойдя кормилицу третьего сёгуна Касуга но цубонэ.

Цунаёси вступил в брак в семнадцатилетнем возрасте, ещё не будучи преемником своего брата. Его женой стала тринадцатилетняя дочь придворного аристократа Такацукаса Нобуко (1651–1709). Детей у них не было, но одна из двух наложниц родила ему дочь и сына. Дети умерли раньше отца, поэтому к моменту смены поколений передавать власть было некому.

Кэйсёин, мать Цунаёси

В отличие от старшего брата, Цунаёси имел крепкое здоровье и редко болел. Однако в декабре 1708 года в Эдо пришла эпидемия кори, во время которой пятый сёгун заразился и умер. За неделю до новогодних праздников в замке состоялось очередное театральное представление, в котором шестидесятидвухлетний Цунаёси, как обычно, принимал самое активное участие. На следующий день, 26 декабря, он почувствовал недомогание, на которое его лекарь поначалу не обратил внимания и ограничился стандартным иглоукалыванием и прижиганиями. Улучшения не наступило, и новогоднюю аудиенцию вместо Цунаёси было поручено провести его племяннику Иэнобу. Через два дня болезнь проявилась типичными симптомами кори. Главный эдосский священник Рюко начал ежедневно молиться о выздоровлении правителя, и через неделю он почувствовал себя лучше, стал с аппетитом есть. Обитатели замка приободрились, все заговорили о скором выздоровлении, но 10 января неожиданно наступило ухудшение, и в тот же день пятый сёгун скончался. Его похоронили в столичном храме Канъэй рядом с отцом и братом.

На могилах сёгунов было принято устанавливать надгробные камни, высота которых соответствовала их росту, поэтому всех умерших аккуратно измеряли. Надгробный камень Цунаёси содержит в себе загадку, над которой историки до сих пор ломают голову, – его высота всего 124 см. Обычай допускал небольшое расхождение между ростом умершего и высотой камня, но не более пяти сантиметров. Даже с этим допущением невозможно представить, что взрослый человек мог быть ростом с десятилетнего ребёнка. Родители Цунаёси имели вполне обычный для того времени рост: у отца – 157 см, мать – на десять сантиметров ниже. Если бы пятый сёгун действительно выделялся столь малым ростом, об этом должны были сохраниться хоть какие-то упоминания. Но их нет. Изображения Цунаёси на гравюрах также не дают оснований предполагать какие-то отклонения.

Иногда высказываются предположения, что любовь пятого сёгуна к публичным выступлениям могла быть проявлением комплекса неполноценности из-за маленького роста или низкого происхождения матери, но подтверждений этому нет, поэтому версия остаётся чисто гипотетической. Ещё предполагают, что высоту надгробного камня могли специально занизить из-за прижизненной непопулярности Цунаёси, однако столь явное оскорбление памяти только что умершего сёгуна при попустительстве его приближённых тоже кажется маловероятным.

В XX веке было произведено перезахоронение останков нескольких сёгунов и получены точные данные об их росте, но Цунаёси в их число не попал, поэтому на сегодняшний день вопрос по-прежнему остаётся открытым.