Голод годов Канъэй

Вторая половина 1630-х годов оказалась для острова Кюсю чрезвычайно неблагополучным периодом; социальные потрясения и природные бедствия следовали одно за другим. Через шесть месяцев после подавления Симабарского восстания, в сентябре 1638 года, остров охватила эпидемия чумы домашнего скота. До конца года погибли более тридцати тысяч животных, что нанесло тяжёлый удар по сельскому хозяйству. В последующие два года эпидемия распространилась на соседний остров Хонсю и в два раза сократила поголовье скота в его западных провинциях. Цена обычного быка превысила стоимость боевой лошади; деревенские старожилы не помнили такого ни по собственному опыту, ни по рассказам дедов. Нехватка тягловой силы и главного источника органического удобрения сократила урожаи, на западе страны начался голод.

В дополнение к этим несчастьям в июне 1640 года произошло мощнейшее извержение вулкана Комагатакэ на юго-западе Хоккайдо. Объём выброшенных в атмосферу грунта, камней и пепла составил 2,9 кубического километра. Гигантский выброс накрыл огромный регион на северо-востоке Хонсю. До извержения вулкан возвышался на тысячу семьсот метров над уровнем моря и имел такую же красивую, геометрически правильную форму, как воспетая в стихах Фудзияма. После взрыва верхушка купола высотой около шестисот метров превратилась в пыль и развеялась по ветру, от горы осталось лишь неровно зазубренное основание высотой чуть более километра. Извержение 1640 года, самое мощное в тысячелетней истории вулкана, резко изменило климат в регионе – в следующем году его охватила аномальная засуха, а вслед за ней прошли проливные холодные дожди, вызвавшие наводнения и смывшие остатки урожая. Представление о ситуации в регионе дают сравнительные цифры поставок риса в казну из среднего по размерам княжества Ямагата на северо-востоке Хонсю (современная префектура Ямагата).

Таблица

Источник: Сомада Ёсио. Нихон кинсэй но рэкиси. Сёгун кэнрёку но какурицу = Японская история в новое время. Становление власти сёгунов. Ёсикава кобункан, 2012, с. 179.

Массовый падёж скота на западе страны и погодные катаклизмы на востоке привели к катастрофе, известной как «великий голод годов Канъэй» (канъэй дайкикин). Его пик пришёлся на зиму 1642 года и весну 1643 года. Массовое бегство крестьян, продажа людей в рабство, трупоедство, каннибализм и тысячи умерших от голода, которых некому хоронить, можно было видеть повсюду.

Сёгун и правительство делали то немногое, что могли. В апреле 1642 года Иэмицу отменил воинскую службу для сорока пяти удельных князей, разрешив им вернуться домой для принятия мер по борьбе с голодом. В мае того же года имевшим земельные наделы хатамото было приказано взять под личный контроль посевные работы и обеспечить сбор урожая.

Голод

С 1641 года для крестьян был введён режим жесточайшей экономии с запретом есть рис. Землевладельцам запретили выращивать табак, некоторые другие виды культур и продавать земельные угодья (табата эйтай байбай кинсирэй). Никогда прежде центральное правительство не вмешивалось в повседневную жизнь крестьян и не указывало им, что и как делать на полях, но голод годов Канъэй изменил ситуацию.

Через восемь лет новая политика нашла своё выражение во всеобъемлющем указе бакуфу из тридцати двух статей (кэйан фурэгаки), который регламентировал все аспекты крестьянского бытия. В нём было учтено всё: работа деревенских старост и поддержание общественного порядка, единообразие жизни и распорядка дня, поставки риса и отхожий промысел, моральные ценности и смысл жизни для всего сословия. Крестьяне не должны были стремиться к богатству или даже к зажиточности, все силы отдавать труду на полях и исправному ведению домашнего хозяйства. Документ отличала удивительная конкретность наставлений: траву лучше косить с утра, днём работать в поле; вечером время попусту не тратить, всей семьёй дружно починять инструмент и хозяйственную утварь; женщинам больше заниматься тканями и одеждой. Правительство, его наместников, сельского старосту и прочих представителей власти почитать как своих родителей, обо всех случаях нарушений докладывать по инстанциям. По принципу групповой ответственности за недонесение полагалось наказание, причём не только виновному, но и его ближайшему окружению. Во вступительной и заключительной частях указа говорилось о приоритетах крестьянского образа жизни – безграничном трудовом усердии, общинном мире и взаимопомощи, гармонии в семье.

Посев риса

Голод годов Канъэй был вызван природными причинами, однако свою роль сыграл и человеческий фактор, в частности, жёсткие и не всегда продуманные правила назначения и оформления наследников в провинциальных кланах. Малейшее их нарушение приводило к конфискации земельных угодий. В самый разгар голода, в марте 1642 года, так был наказан клан Мураками из провинции Этиго (современная префектура Ниигата). Крестьяне, питавшиеся соломой и мхом, попросили прибывшего инспектора отменить на год рисовый налог из-за отсутствия семян, но представитель бакуфу отказал в просьбе, пригрозив изъять последние запасы продовольствия. Не менее драматичные ситуации складывались и в других районах, где даже даймё позволяли себе осуждать жёсткие требования центрального правительства.

* * *

В 1644 году в Китае произошла смена власти, и глава правящей династии Мин был вынужден бежать из Пекина. В следующем году он прислал своего представителя в Нагасаки и через городского наместника обратился к бакуфу с просьбой прислать три тысячи воинов для борьбы с пришедшей к власти маньчжурской династией Цин. Прошение было передано советникам, но они отказались его рассматривать, сославшись на то, что запрос был сделан не по форме, без посольского визита. В сентябре того же года император прислал послов, и они повторили просьбу о военной помощи. Токугава Ёринобу, десятый сын Иэясу, предложил отправить армию в Китай, но на совете победила линия, которой твёрдо придерживался в своё время Токугава Иэясу, – в приобретении новых земель на далёком материке нет необходимости, благоразумнее заниматься собственными делами. Сам факт рассмотрения просьбы решили сохранить в тайне и поручили наместнику Нагасаки передать китайским посланникам, что он не может принять их обращение к сёгуну.

* * *

В июле 1644 года Иэмицу исполнилось пятьдесят лет. Последние годы его правления были довольно спокойными: состав бакуфу стабилизировался, в нём остались только те, кто его полностью устраивал. Сам он к этому времени отошёл от текущих дел, возложив всю черновую работу на чиновников. Сёгуну лишь подавали на утверждение готовые проекты решений.

В годы правления третьего сёгуна натуральный обмен был окончательно вытеснен из хозяйственной жизни, практически вся оплата товаров и услуг стала производиться золотыми, серебряными и медными монетами. Добыча драгоценных металлов понемногу снижалась, но новые монеты продолжали выпускаться, объём денежного обращения рос, торговля продолжала развиваться. При Иэмицу из казны было потрачено больше пяти миллионов рё золотом, но и своему сыну он оставил немало – более шести миллионов рё. Больше всего денег ушло на десять выездов сёгуна в Никко и возведение там мемориального комплекса Иэясу.

Токугава Ёринобу, десятый сын Иэясу

В последние годы Иэмицу стал чаще ездить на охоту и проводил на ней до десяти дней в месяц. Но, поскольку с детства отличался слабым здоровьем, часто простужался и болел. При ознобе сёгуну давали лекарство и укрывали пятью-шестью футонами, под которыми он покрывался потом, чувствовал себя ещё хуже и жаловался на жар. Лечивших его врачей нещадно ругал и наказывал, если считал, что они делают что-то неправильно; при простуде требовал лечить его по рецептам деда Иэясу, в которого очень верил и считал выдающимся врачом. По мнению японского историка Ямамото Хирофуми, у третьего сёгуна присутствовали симптомы умеренного депрессивного расстройства в виде повышенной тревожности (Ямамото, 2008).

После сорока лет Иэмицу часто жаловался на головокружения и тяжесть в голове; в конце 1649 года он уже с трудом выдерживал долгие церемонии в замке. Следующим летом сёгун по совету врачей стал чаще ездить на охоту и бывать на свежем воздухе. Осенью он почувствовал себя лучше, но в декабре снова наступил спад, и на новогоднем ритуале его заменял девятилетний сын Иэцуна. По всей видимости, в феврале 1651 года Иэмицу перенёс инсульт, после которого, согласно семейной хронике, он с трудом передвигался (Токугава дзикки). После этого он не участвовал ни в одной официальной церемонии.

Двадцать первого марта навестить больного прибыли посланники императорского дома, а в главных храмах страны прошли молебны во здравие правителя. В апреле, с началом ежегодной воинской службы, к воротам замка потянулись даймё с подарками и пожеланиями скорейшего выздоровления. За два месяца Иэмицу ни разу не появился на публике и 20 апреля скончался на сорок восьмом году жизни, вероятнее всего, от последствий перенесённого инсульта.

В тот же день советники бакуфу в соответствии с волей покойного объявили преемником его старшего сына Иэцуна. В день смерти третьего сёгуна, следуя ритуалу дзюнси (букв. «смерть вослед»), покончили жизнь самоубийством советники бакуфу Абэ Сигэцугу, Хотта Масамори и хатамото Утида Масанобу. Абэ объявил о своём намерении сразу, едва узнав о смерти Иэмицу. Его пытались отговорить, но он напомнил, что навсегда связал свою жизнь с сёгуном в тот момент, когда вызвался решить вопрос с его младшим братом Таданага, и теперь не видит смысла в её продолжении. На следующий день, 21 апреля, вслед за Абэ покончил жизнь самоубийством хатамото Окуяма Ясусигэ, а 23 апреля – хатамото Саэгуса Морисигэ.

Обстоятельства смерти Иэмицу – сравнительно молодой возраст и малолетний сын-наследник – изменили традицию двух первых сёгунов уходить в отставку. Следующие четыре сёгуна Токугава оставались на посту до самой смерти.

Иэмицу завещал похоронить себя в Никко, рядом с дедом Иэясу. Девятнадцать лет его правления были неспокойным и суровым временем. По общему числу конфискаций и переназначений третий сёгун стал рекордсменом династии. В результате его решений тысячи самураев низкого и среднего ранга лишились службы и пополнили собой и без того немалую армию ронинов, вооружённых и никому ничем не обязанных.

В плане личных качеств третий сёгун не отличался особой мудростью или проницательностью, но принимаемые им решения были рациональны, предсказуемы и соответствовали духу времени, поэтому семейная власть Токугава при нём заметно укрепилась. Сильный и страстный характер, ярко выраженные чувства и желания в сочетании с убеждённостью в своём высоком предназначении сделали его одним из самых колоритных представителей династии. Иэмицу часто повторял, что он первый «сёгун по праву рождения» (умарэнагара но сёгун), и очень этим гордился. Действительно, в отличие от деда и отца, не знавших своего будущего предначертания, Иэмицу как старший сын действующего сёгуна с детства осознавал себя преемником, и это сильно повлияло на его характер. Кроме того, он единственный в династии был рождён законной женой сёгуна – матерями всех остальных были либо наложницы, либо жёны патриархов из боковых ветвей Токугава.

Иэмицу

Третий сёгун родился уже в мирное время и за всю жизнь ни разу не выходил на поле боя, но с большим почтением относился к военному делу и боевым искусствам, много и с удовольствием ими занимался. Считая себя продолжателем великих воинских традиций, любил и уважал оружие, хорошо владел мечом и участвовал в турнирах по кэндо, имел даже лицензию наставника. В последние годы он часто устраивал учебные боевые турниры и любил за ними наблюдать. От отца и деда он унаследовал глубокое почтение к китайской науке и содействовал её распространению. Большое развитие получила при нём конфуцианская школа Ринкэ, основанная в 1630 году учёным Хаяси Радзан (1583–1657). Во второй половине жизни Иэмицу заинтересовался японской поэзией и сочинял стихи в жанре вака.

Среди личных увлечений третьего сёгуна следует особо выделить любовь к театральным представлениям. Пожалуй, единственный, кто мог сравниться с ним в этом пристрастии, – его сын Цунаёси, которого он сам к театру и приучил с раннего детства. Иэмицу часто собирал в замке удельных князей и устраивал представления – сам охотно выходил на сцену и поощрял к этому всех остальных. В отличие от других сёгунов он ценил даже «плебейский» театр Кабуки. Согласно семейной хронике, третий сёгун не раз приглашал в замок труппу городского театра Накамура, работавшего в этом жанре, и с удовольствием смотрел его постановки.

Иэмицу часто выезжал из дворца; ездил в гости к родственникам и вообще много путешествовал. Любил выходить инкогнито в город, чтобы понаблюдать за жизнью простых горожан. При этом одевался в простую одежду и отказывался от охраны, чем доставлял много хлопот Тайной службе. Развитое самоощущение правителя «по праву рождения» исключало необходимость думать о тех, кто рядом и ниже; он о них и не думал. Например, по пути в Синагава, где в тот день была запланирована охота, мог приказать изменить маршрут и ехать на реку Сумида, хотя в Синагава двадцать-тридцать человек в течение нескольких дней готовили всё необходимое для сёгунской охоты – усадьбу, трапезу, оружие и т. д. Аргументов о том, что на новом месте к его приёму ничего не готово, Иэмицу слышать не хотел. А после охоты ему могло прийти в голову, что хорошо бы под настроение устроить боевой турнир прямо здесь и сейчас. И тогда адъютанты сбивались с ног, срочно собирая участников. Непредсказуемый в своих желаниях и требовательный сёгун постоянно напоминал подчинённым, что самурай должен хорошо владеть оружием и поддерживать этот уровень на протяжении всей жизни независимо от возраста. В районе Асакуса для этого специально был выстроен учебный центр, поэтому мысль о боевом турнире в любой момент могла посетить Иэмицу.