В просторном чреве летающей платформы было все, что душе угодно, а если потребовалось бы то, чего в нормальной конфигурации она лишена, то платформа вырастила бы недостающее оборудование за несколько минут. Для меня она вырастила маленький, но вполне уютный медотсек. Жаль, что она не могла вырастить также и медперсонал.

Я был жив, это не вызывало сомнений. Но я не мог шевельнуть даже глазными яблоками и глядел в одну точку, как глупый манекен. Изображения были расплывчатыми. Некоторое время я паниковал, не в силах понять, есть ли у меня дыхание и сердцебиение. Я не ощущал их, подобно тому как здоровый человек не ощущает работу, например, селезенки. Потом до меня дошло, что я не подключен ни к какому медицинскому прибору и, следовательно, каким-то образом дышу, да и сердце, наверное, кое-как стучит. Это меня слегка успокоило.

Почему я здесь и в таком виде, долго гадать не пришлось. Я вспомнил. По мне скользнул луч летаргатора с этой же самой платформы, и скользнул очень быстро, иначе бы я не пришел в сознание без помощи земной медицины. Чуть позже я вспомнил все.

План Рамона был авантюрным в крайней степени, и тем не менее генерал Фынь одобрил его. В ситуации, когда приходится выбирать между плохим и никуда не годным, надо однозначно выбирать плохое. С первыми лучами солнца началась активная фаза операции.

Я взмыл над лесом на невооруженном катере и выжал из маршевого двигателя максимальные обороты. За мной с интервалом в десять секунд взлетел катер со щекастым пилотом и Рамоном на борту.

Вне всякого сомнения, мы тотчас были засечены землянами. Я выждал с полминуты и вышел в эфир.

Да, нас глушили во всех диапазонах радиоволн, но у меня оставалась надежда: вблизи услышат. Я включил сигнал бедствия, а на связной частоте орал во всю глотку, моля о спасении. Второй катер открыл по мне огонь. Пунктиры трассирующих пуль и молнии лучемета проносились совсем рядом, то справа, то слева. Я имитировал маневры уклонения, надеясь, что земляне с орбиты отследят их и поверят мне, а сам боялся, как бы не сунуться случайно под пулевую очередь или молнию. И одновременно я орал во все горло, взывая к землянам о помощи.

Я назвал себя. Выкрикнул, путаясь в словах, что я член Штаба, что меня хотят убить за то, что я понял бессмысленность дальнейшей борьбы и предложил начать переговоры с метрополией. Я молил о спасении.

Минуты две ничего не происходило. Затем шум в наушниках внезапно стих, как отрезанный, и голос с земным выговором приказал мне:

– Назовите себя.

– Ларс Шмидт! – заорал я. – Прошу помощи! Меня преследуют!

Какими-то сведениями обо мне земляне явно располагали. На сей раз пауза продлилась не более двадцати секунд.

– Продержитесь еще немного, – сказал другой голос. – Помощь будет.

Я возликовал. Итак, мне поверили – хотя, конечно, принципа «доверяй, но проверяй» никто не отменял. Но мне поверили настолько, что, по-видимому, не собирались уничтожить ударом с орбиты. А попытаться уничтожить один катер Рамона, не задев мой, было слишком рискованно.

К землянам в руки шел не кто-нибудь, а один из организаторов сопротивления, пусть второстепенный, но все же входящий в руководящую верхушку, и шел добровольно! Не знаю, какого ранга начальству было доложено об этом немедленно, но ясно, что начальство это могло самостоятельно принимать решения такого уровня. Не может быть, чтобы у этого начальства не возникло подозрения о западне. У меня бы оно точно возникло, а считать землян глупее меня, несмотря на очевидные примеры, все-таки не стоило. С другой стороны, не слишком ли жирная приманка положена в ловушку?

– Держитесь, – ободрили меня. – К вам уже направлена помощь.

Мы знали, откуда идет эта помощь. С ближайшей базы, откуда же еще. Оставалась примерно минута. Вопрос был только в том, одну ли боевую платформу выслали земляне. Я честно продолжал уклоняться от попаданий, а сам убеждал себя в том, во что хотелось верить: ну, конечно же, одну! Зачем две? Одна платформа легко справится с десятком наших катеров, не то что с одним. И еще я прикидывал, успею ли долететь до нужной мне фермы, и надеялся, что не перепутаю ее ни с какой другой. Радиомаяком по понятным причинам мы воспользоваться не могли…

Когда вдали показались строения фермы, я перестал уклоняться и сразу вырвался вперед. Мой катер был легче и быстроходнее. Коротко взвизгнув, чиркнула пуля по борту, рядом пронеслись трассеры, и я был вынужден снова начать танцы воздухе. Чертов Рамон! Стреляет он классно, что есть, то есть, а только зачем же продолжать играть роль, когда занавес уже закрывается? Я во что бы то ни стало должен был сесть возле строений, а Рамон мешал мне. Может быть, он видел то, чего пока не видел я, – приближающуюся боевую платформу, – и рассчитал время по секундам? В оперативных-то делах мне с ним не тягаться…

Странное дело: я сначала увидел, обернувшись, как катер Рамона перестал меня преследовать и, заложив отчаянный вираж, пустился наутек, и только потом заметил боевую платформу. Вопреки всякой аэродинамике она поглощала пространство с невиданной скоростью. Я резко пошел вниз, врубил реверс и сел так грубо, как это только было возможно, чтобы остаться живым. Снес изгородь, пропахал огородные грядки. В глазах потемнело, ремни больно впились в кожу, но предаваться мыслям о самочувствии было некогда. Пока все шло по плану, и мне совсем не хотелось напортачить. Я должен был сыграть так, чтобы мне поверили. К счастью, особенно сложной игры не требовалось. Я откинул купол, выскочил, топча какую-то ботву, и что было сил замахал руками: ко мне, сюда, скорее, вот он я! В тот момент я спасал Рамона, удиравшего от платформы на форсаже. Платформа выплюнула в его направлении две молнии, но было ли попадание – этого я не успел понять. Помню еще, как платформа снижалась. Затем я почувствовал полное одеревенение и успел удивиться новым ощущениям: рассудок и сознание при полном отсутствии тела!

Потом погасло и сознание.

Что любопытно: ожив, я сразу понял, где нахожусь, и первой моей мыслью было: все в порядке, операция развивается по плану. Немного погодя в душу закралось подозрение: а кто, собственно, везет меня? И куда? С чего я взял, что отборным головорезам Рамона, прошедшим огонь и воду, удалось захватить платформу, да еще с пилотом? Ничуть не менее вероятно другое: мои соратники перебиты, а я взят в плен. Естественно, обездвиженным, чтобы не рыпался. Земляне с этого и начали на всякий случай, еще не зная наверняка, что я – всего лишь приманка.

В результате я пропустил самое интересное. А еще интереснее было, с кем я лечу и кого скоро увижу: Рамона и ребят – или земного десантника в тяжелом шлеме и мимикрирующих доспехах?

Я попытался шевельнуться – раз, другой, а затем, поднатужившись, и третий. Бесполезно. Деревянное тело. Мысли, правда, не совсем деревянные, рассудок вроде в порядке, но такое ли уж это благо в сложившейся ситуации? Как говорил Фигаро, если вас лишают необходимого, станете ли вы благодарить за роскошь?

Я попытался перевести взгляд с потолка моих временных апартаментов на стену. С тем же успехом я мог бы пытаться двигать гири мышцами, ответственными за поднятие век. Не та у механизма мощность. Нулевая. Разладился механизм.

По-видимому, мне оставалось только покориться неизбежному, а это занятие всегда было сильно не по мне. И этот речевой оборот тоже. В старых книгах иной раз пишут еще хуже: «покориться Неизбежному». Кто такой этот Неизбежный, чтобы ему покоряться? Чушь, словесная чехарда и рудименты рабства в сознании.

Потом до меня дошло элементарное: раз я в сознании, значит, рано или поздно оживу. Возможно, уже через полчаса-час. Вспомнилось, что летаргатор был разработан и изначально применялся для анестезии. Дело только в дозе резонансного излучения. Ура! Мыслю – значит, существую. В данном случае это значит еще больше: буду существовать полноценно. Оживут нейроны, станут послушными мышцы… Скверно только, если выяснится, что меня подобрали земляне, а не наши. Без летающей платформы нам очень трудно будет вовремя получить «темпо»…

На переборку упало смазанное подобие тени – кто-то зашел ко мне в отсек, оставаясь для меня невидимым. Мягкие шаги, слабый шорох одежды… Их мог произвести кто угодно, по этим признакам я был бессилен опознать вошедшего. Зато когда в мой нос ударил знакомый табачный перегар, я возликовал: наша взяла!

– Очухался? – послышался грубый голос, и надо мной нависло коричневое лицо Рамона. – Моргнуть хоть можешь?

Я не мог. Рамон недовольно покряхтел. Быть может, он решил, что я симулянт? Ну, если так, то очухаюсь – поговорим!

– Ладно, слушать хоть можешь? – спросил Рамон. Я мог, но не знал, как сообщить ему об этом. – Короче, мы летим к Трем Сестрам. Оба катера у нас на борту. До первого хребта нам еще минут десять-двенадцать. Там мы бросаем платформу, все равно земляне скоро поймут, что к чему, и грохнут ее, и пересаживаемся на катера. Пойдем ущельями. Если не угробимся, то уже через час ты увидишь своего дядю Варлама…

Он ушел, а я остался в том же дурацком положении, в каком очнулся. Мне хотелось расспросить Рамона о многом. О том, кто ведет платформу, например. О потерях. И как вообще прошла первая фаза операции «Темпо»? Результат мне известен, а каковы подробности?

Пришлось, однако, ждать. Десять минут – вечность, если нечем заняться. Не дрожать же от страха, думая: грохнут нас земляне на подлете к горам или не успеют сообразить, что происходит, и принять решение? Да и дрожать меня летаргатор отучил; для дрожи нужно, чтобы хоть какие-нибудь мышцы работали. Чтобы убить время, я начал было перемножать в уме трехзначные числа и от волнения сажал ошибку за ошибкой, затем спел про себя пару якобы народных песенок из репертуара дамы Фарбергам и, конечно, взбеленился. Правда, это ничуть не помогло моему телу стать менее деревянным.

Посадку я ощутил как слабый толчок – стало быть, все-таки оживал помалу. Когда меня перегружали в катер, я услышал чью-то реплику: «Гляди, у него веко дергается», – и не сразу понял, что речь шла обо мне. По-моему, ничего у меня не дергалось, но я предпочел поверить на слово. Легко верить тому, что радует. Ладно… Подождем. Будем оживать помалу. А что еще мне остается?

В катер, кроме меня и пилота, сел только один человек. Второй катер я не видел и с полминуты не мог понять: как же все бойцы Рамона поместятся в нем?

Потом сообразил: поместятся. Их стало меньше. Земляне, даже попав в западню, не отдали платформу без боя, а где бой, там и потери. Что ж, на войне как на войне.

Прогромыхала короткая очередь – наверное, кто-то из ребят Рамона ликвидировал не нужного более пилота. Наверное, наши потомки, если они у нас будут, когда-нибудь скажут, что это было жестоко и не оправдывалось необходимостью. Пусть говорят. Что они понимают в войнах, потомки?

А ведь мы и воюем как раз за то, чтобы им не пришлось детально разбираться в этом предмете…

Если бог существует, то он был на нашей стороне: мы долетели благополучно. А если существует не один бог, а множество, во что верит часть нашего народа, то среди этих богов несомненно были болельщики, сочувствующие и подыгрывающие нам. Мне было легко так думать, я, видите ли, с детства не религиозен. Это у меня от мамы. Не сомневаясь в существовании бога, она тем не менее не принадлежала ни к одной конфессии, бранила священнослужителей невеждами и жуликами, часто повторяла, что творцу Вселенной нет никакого дела до такой мелочи, как человечество, и, кажется, не верила в загробную жизнь. Я пошел дальше и до последнего времени вообще не размышлял на эти темы. Инженеру – если он хороший и востребованный инженер – не до абстрактных размышлений, его голова занята совсем другими вопросами. По-моему, если бы бог хотел, чтобы я верил в него, он создал бы особый отдел моего мозга, ответственный за данную задачу. Поскольку он этого не сделал, я молчаливо предполагал, что его либо вообще нет, либо он полностью удовлетворен биологической конструкцией по имени Ларс Шмидт. Ну и прекрасно, меня эта конструкция тоже в основном устраивает.

Мне понадобилось попасть под летаргатор, чтобы задуматься: а что такое бог вообще? Быть может, бог – это везение? В смысле, везение – не проявление его деятельности, а он сам?

Любой теолог забрызгал бы меня слюной, обвиняя в гнусной ереси, ну да я не собирался оповещать весь мир о моих гипотезах. У меня имелось более насущное занятие – приходить в себя. Я видел дядю Варлама – ускоренного, зыбкого, как привидение. Он подсел ко мне и пытался поговорить, но издавал какое-то чириканье. Вот ведь пакость: один ускоренный, другой неподвижный, и некому усреднить нас.

– Ладно, – сказал дядя Варлам, не добившись от меня толку, – или мне лишь показалось, что он прочирикал «ладно»? Меня сейчас же погрузили на носилки и понесли по очень неровной местности. Я слышал шум ручья, а боковым зрением временами видел скалы. Кажется, путь шел по дну ущелья. Куда? Я хотел спросить и не мог. Оказалось – в пещеру. В ней было сыро и очень прохладно, но я обрадовался уже тому, что могу ощущать холод. Как ни странно, в первом же расширении подземного туннеля кто-то поставил армейскую палатку. Для чего? Чтобы с потолка не капало за шиворот?

Меня втащили в палатку и оставили в ней. Я был не один, рядом находились еще трое или четверо человек – правда, уставившись в потолок палатки, я мог сосчитать их только по сопению или храпу. Все они спали. Тоже, что ли, жертвы летаргатора?

Потом меня осенило. Наглухо застегнутая палатка предназначалась для тех немногих, в кого первым делом следовало внедрить «темпо». Наверное, это были пилоты. Если так, то и мое место было здесь. Я тоже пилот и к тому же вхожу в Штаб.

Мучительно потянулось резиновое время. Спустя несколько часов я уже мог шевелить кончиками пальцев и ворочать глазными яблоками. Тут бы мне полагалось начать делать гимнастику для тех мышц, что уже повинуются мне, и тем ускорить мое возвращение в строй, но летаргатор уж такая штука, что остаточное действие его излучения проходит само в срок, определяемый полученной дозой и особенностями организма, гимнастика тут не поможет. Тогда я стал думать о второй фазе операции.

Потом через тамбур пролез Рамон, принес еды и воды и уже не ушел. В палатке сразу стало тесно и шумно. Пробудились спящие. Трое из них оказались пилотами антиграв-катеров, а один – пилотом вертолета. Что-то негромко зашипело, и Рамон объявил мне, что была вскрыта очередная капсула с «темпо» и что концентрация этих микроорганизмов в палатке много больше, чем в атмосфере Марции, так что можно надеяться на быстрый переход к ускоренному образу жизни.

– Думаю, сутки или даже еще меньше, – гудел Рамон. – Потерпим, а? Ты думаешь, тебе плохо пришлось? Это мне плохо приходится. Курить охота, сил нет, а нельзя… Или, может, все-таки можно, а? Одну только трубочку?..

Он шутил. И без его трубки воздух в палатке оставлял желать много лучшего. Было душно, воняло от прикрытого обрезком доски ведра, исполнявшего функцию отхожего места. Если бы Рамон закурил свою жуткую отраву, осталось бы только гадать, кто передохнет быстрее – «темпо» или мы?

Ожил я на следующий день, если верить часам, а к середине того же дня у одного из парней получилось ускориться. Он едва не прорвал головой стенку палатки – и сейчас же замедлился, немного испуганный и очень довольный. Кое-как ворочая деревянным пока еще языком, я растолковывал ему и прочим, как надо вести себя в ускоренном режиме, чтобы не сломать себе шею. Лектор из меня посредственный, но если нет другого… К концу лекции мой язык перестал напоминать старую подметку и начал шевелиться почти как надо. Не могу сказать, что это меня опечалило.

Когда, выдохшись, переставала шипеть очередная капсула с «темпо», мы доставали из ящика следующую и свинчивали крышечку. К вечеру все четверо пилотов, попавших в палатку раньше меня, могли ускоряться по своему желанию, но еще не перешли к непрерывной ускоренности. Это случилось с ними ночью, утром к ускорившимся присоединился я, а Рамона нам пришлось еще подождать. Пусть. Мы просто сидели на наших лежанках, вышучивая друг друга, и дышали инопланетными микроорганизмами, не боясь перестараться. И каждый вдох приближал нас к победе.

Во всяком случае, нам хотелось в это верить.

– У нас под рукой пять катеров и один вертолет, – проговорил дядя Варлам, водя карандашом над картой. – Пилоты есть, все под «темпо». Топливо есть. Задачи каждому пилоту я буду ставить индивидуально…

Естественно, пилоты здорово рисковали. Они, и я в том числе, были ускорены, но ведь наши машины какими были, такими и остались. Старье, рухлядь. Антиграв-катера, выпущенные «Залесски Инжиниринг», морально устарели еще лет сто назад. Мы даже не могли позволить себе применить в их конструкции такой великолепный металл, как скандий, – он не производился на Тверди. Весь скандиевый концентрат шел на Землю, а сплавы, далеко не лучшие и, уж конечно, не скандиевые, поставляла нам метрополия. Да и не в скандии дело! Дело в том, что против настырной мухи всегда найдутся мухобойки и инсектициды. В противостоянии с метрополией мы, конечно, были мухой.

Брошенную нами платформу земляне уничтожили через четверть часа после того, как мы покинули ее. Вероятно, противник заподозрил еще одну ловушку и предпочел не рисковать. О повторении попытки добыть еще одну платформу речи не было – каждый понимал, что противник теперь настороже, на приманку не купится, да и вообще два раза подряд чудес не бывает. Для доставки «темпо» в отряды, чьи базы находились не далее четырехсот-пятисот километров от нас, годились пешие гонцы. Все, как один, сухопарые, жилистые ребята, ускоренные, подобно нам, пилотам, они должны были бежать трусцой с навьюченными рюкзаками, стараясь выдерживать среднюю скорость километров двадцать пять – тридцать в час. В джунглях это немало даже с учетом ускоренности, особенно после сезона дождей. Для развоза «темпо» на большие расстояния мы располагали только катерами и вертолетом. Причем на вертолет я бы вообще не ставил – ну какие у него шансы?

Пилоты могли оказаться в плену. Каждый из нас заранее знал, что соглашается не на легкую прогулку, и каждый получил приказ уничтожить груз и себя, оказавшись в безвыходной ситуации, да только кто же дает абсолютные гарантии на войне? Вполне естественно, что каждому пилоту полагалось знать только свою задачу.

– Долго тебя не было, – сказал я дяде, когда дошла очередь до меня. – Как там на Марции?

– На Марции замечательно. У нас хреново, – ответил он и так взглянул на меня, что я прикусил язык. – Теперь слушай задачу…

Я не особенно удивился, узнав, что мне предстоит доставить груз на базу под Степнянском и оставаться там вплоть до момента «ноль». Как-никак хорошо знакомые места. Отдельная удача, что мама где-то там.

Вот только Дженни…

Впрочем, Боб обещал о ней позаботиться. Бобу я верил.

– Будешь двигаться прыжками, – сказал дядя Варлам. – Прыгнул, выжал из катера все, на что он способен, затем вновь нырнул в джунгли. Понял? Будешь все время лететь меж стволов – не хватит топлива. Опоздаешь нырнуть под кроны и замести следы – сожгут.

Хотелось ответить, что не дурак, мол, понимаю, но я лишь кивнул.

– Мы подгадали время, когда над головами не будет земных кораблей-маток. Все шесть машин стартуют одновременно через восемь… нет, уже через семь минут. Иди, готовь катер. И знай: второй посылки с Марции не будет.

– Почему я был убежден в этом с самого начала? – ухмыльнулся я.

Дядя посмотрел на меня тяжелым взглядом.

– Постарайся долететь, – сказал он.

Семь минут для ускоренного – бездна времени. Я подготовил машину куда раньше этого срока. Сидел, поплевывал за борт, удивляясь медленности полета плевка, ждал команды.

Стартовали мы в том же порядке, в каком получали задание. Я – последним. Прошел меж стен ущелья до его конца, нырнул в другое ущелье, затем в третье, порядочно удалился от базы и лишь тогда набрал высоту и выжал из катера полную скорость.

Вторая фаза операции «Очищение» началась.

Спустя сорок девять минут после ее начала земляне нанесли термоядерный удар по району Трех Сестер, изменив рельеф этой части горного массива и, в частности, совершенно уничтожив одно неприметное горное ущелье с малозаметной пещерой.