– Я знаю, почему меня до сих пор не убили, – вполголоса, чтобы никто не услышал, сказала мне однажды Дженни.

– И не убьют, – сердито бросил я.

– Может быть. Спасибо тебе, но я знаю… кое-что. И я не так уж недогадлива. Сейчас ты мог бы вывести меня из этих кошмарных джунглей и отпустить на все четыре стороны, а там я уж как-нибудь добралась бы до землян… Хотя вру, ты не мог бы. Тебя мгновенно обвинили бы в пособничестве врагу. Ну как же – дал уйти пленнице, открыл неприятелю местонахождение лагеря… хотя найти это место я бы ни за что не смогла. Только вы, твердиане, можете здесь ориентироваться… Погоди, я еще не все сказала. Я вижу, как на меня смотрят. Взгляд там, подслушанное словцо тут – и готова картина: меня держат как заложницу, а веревкой не привязывают, наверное, только под твое честное слово. Верно?

Я молча кивнул. Это было верно. Дженни и впрямь ловила на себе не самые доброжелательные взгляды. Да и как могло быть иначе? Я давно уже жалел, что вывез ее из Нового Пекина. Оккупация города земным десантом прошла, конечно, не без жертв среди населения, но ведь так всегда бывает. Вопрос лишь в количестве жертв, и надо отдать землянам должное: те немногие горожане, что вопреки всему остались в столице, большей частью уцелели. Об этом мы имели точные данные (хотя распространяли совсем иные сведения). Конечно, оставь я Дженни в городе, она рисковала, но тот риск не шел ни в какое сравнение с этим. Здесь ее мог убить любой горячий парень, узнавший о том, что его семья погибла, уничтоженная за связь с партизанами. Ее спасал мой авторитет да еще выполняемый ею приказ – не совет, а именно приказ! – поменьше торчать у всех на виду. И еще статус заложницы, конечно. Я обиняками давал понять людям, какая она важная шишка и как ее надо беречь. Многие по темноте своей верили. Я прямым текстом говорил, что Дженни сама изъявила желание быть среди нас. Этому верили меньше, и сразу начинались смехотворные подозрения в шпионаже. А случая обменять Дженни на кого-нибудь из наших или устроить ей «побег» – так, чтобы и она не погибла по пути, и я не был ни в чем заподозрен, – всё не было и не было…

– Ты рискуешь, – сказала Дженни. – Рискуешь из-за меня.

И вновь мне было нечего возразить. Врать, будто ничем особенным я не рискую? Дженни не дурочка, она бы раскусила меня в момент.

Мало-помалу из наших отношений улетучивалось что-то большое, главное. Ночи бурной любви в шалаше на травяной подстилке стали редкими. Разговоры – тоже. Наверное, каждый знает, что это такое – коррозия любви, но не каждый может принять решение – попытаться еще раз начать сначала или разбежаться? Наверное, иногда лучше не принимать никакого решения, а просто выждать.

Дожди прекратились совсем. Начинался сухой сезон, но лишь степи высохли в три дня. В джунглях еще стояла вода – где по колено, где по шею, а где только вплавь – и не спешила уходить. Жарило солнце, от гнилой воды поднимались удушливые испарения. Раненые умирали от нагноений. Мертвые стволы оделись скользкой плесенью. Гнила и расползалась вечно мокрая одежда. Тучи мелких летающих насекомых заполонили лес, проклятые букашки лезли в глаза, забивались в нос. Летающие ящерицы жирели, объедаясь насекомой мелочью. Людям она отравляла жизнь. Начал ощущаться дефицит боеприпасов. Не хватало пищи, медикаментов. В джунглях несложно прокормиться одному – не деликатесами, но жив будешь. Отряд в полсотни человек уже не прокормится дарами леса, или же ему придется все время кочевать. Кое-какую провизию мы тайком получали от сочувствующих нам фермеров, да только не хватало нам той провизии. Сокращалось и число фермеров, согласных кормить партизан. Мы пускали в ход угрозы, и это уже не добавляло нам популярности, а скоро нам пришлось бы перейти к расправам над «пособниками оккупантов» и записывать в их число всех, кто не поддерживает нас провизией, может быть, уже отдав последнее. Всякий чувствовал: это время приближается неотвратимо. Девять фермеров из десяти рано или поздно задумались бы: не лучше ли худой порядок, предложенный землянами, чем наш откровенный грабеж?

Трудно сказать, на кого работало время, – на нас или на землян. Но ощущение, что земляне мало-помалу отыгрывают у нас очко за очком, давило на нервы. Даже Боб сделался раздражителен. Многие часами сидели на какой-нибудь кочке, привалившись к осклизлому стволу, и, уйдя глубоко в себя, реагировали на приказы, только если как следует гаркнуть над ухом. Рамон шепнул мне однажды: «Когда люди начинают задумываться, добра не жди». А то я сам этого не понимал!

Территория, кое-как контролируемая Штабом, сократилась до одной десятой площади Большого материка. Никто не сомневался, что партизанская война продолжается везде, где предусмотрительная природа создала условия для нее, но что конкретно там делается – этого мы почти не знали. Иногда удавалось кое-что выяснить через агентуру, приносил пользу допрос пленных, изредка какому-нибудь отчаянному пилоту везло совершить ночной полет из одного лагеря в другой и уцелеть при этом, мы пытались наладить связь при помощи гелиографов, однако о какой-либо координации действий в масштабах всей Тверди речь больше не шла. С Северного материка уже третью неделю не поступало никаких известий.

По сути Штаб обороны перестал им быть, а превратился просто в штаб одного из партизанский отрядов, довольно большого и в целом удачливого, но много ли в том радости? Генерал Фынь, наш стратег и командир, доверял локальные операции Рамону Данте, тот брал своих парней и уходил иногда на неделю, потому что какой же хищник охотится близ своей норы? Нежданно появляясь из леса, как ночные призраки, бойцы наносили точечный укол и мгновенно отступали в джунгли. За ними гонялись, их выслеживали с воздуха, и самые тяжелые потери отряд, как правило, нес при отходе. Затем потрепанный, уменьшившийся в численности отряд все-таки возвращался, запутав следы. Рамон всегда возвращался – шумный, хохочущий, хвастающийся, как лихо он уделал такой-то мелкий гарнизон или сякую-то комендатуру. Рамону везло. Земляне назначили награду за его голову. Они поняли, с кем имеют дело.

Так и шло время. Тянулось медленно, засасывало в рутину, в мелкую возню, в безнадежность. Тянулось до того дня, когда дозорные оповестили: очень далеко, примерно в одном дневном переходе к юго-востоку от нас, в джунгли упал вертолет.

Это было странно. Земляне использовали антиграв-катера, оснащенные куда лучше наших, и боевые платформы. У древнего вертолета просто не было преимуществ перед ними, а значит, земляне не стали бы его использовать. Разве что кто-нибудь решил покататься любопытства ради, но в таком случае вряд ли он проложил бы маршрут над джунглями. Значит – наши?..

С ума они, что ли, посходили – летать на вертолете среди бела дня? Или… дело было настолько важным, что сумасшедший риск не был принят в расчет?

К месту падения была немедленно направлена группа. Она вернулась на другой день с носилками, кое-как сделанными из жердей и шкуры дикого кота вместо брезента.

На носилках лежал мертвец.

Пилот был еще жив, когда его нашли. Машина рухнула на деревья, а пилота, по-видимому, выбросило из кабины, поэтому он не сгорел. Очнувшись, он полз – с переломанными ногами, с отбитыми внутренностями. Перепутав направление, он заполз довольно далеко, и высланной нами группе понадобилось бы немало времени на поиски, если бы раньше на след пилота не напали хищники. Он отстреливался. Выстрелы были услышаны.

Пилот умер, но успел сообщить главное. В их лагерь явился оборванный человек, назвавшийся Варламом Гергаем. Человек этот сообщил, что в ущелье близ Трех Сестер находится груз чрезвычайной ценности, предназначенный для Штаба. По словам этого человека, земляне охотно предоставили бы твердианам весь Северный материк и еще многое в придачу, чтобы заполучить и уничтожить данный груз. Но! – груз должен быть переправлен в распоряжение Штаба. Если не использовать его организованно и централизованно, толку от него будет немного. Если промедлить более десяти дней, толку от груза не будет совсем.

У меня, да и у всех, кто был в теме, углы рта полезли к ушам. Варлам Гергай, дядя Варлам! «Темпо»! Чем иным мог быть таинственный груз чрезвычайной ценности? Боб улыбался с совершенно счастливым видом. Рамон, допущенный на совещание Штаба, гыгыкал и скалился. Маленький, желтый и лысый генерал Фынь важно кивал, а руки его так и тянулись теребить редкую бороденку – наверняка наш стратег уже разрабатывал основу плана глобальной операции с применением «темпо». А потом в атмосфере улыбок и довольных междометий прозвучал обидно приземленный вопрос:

– Ну и как мы доставим груз сюда?

Должен сознаться, этот вопрос вырвался у меня. Я знал, где находятся Три Сестры – там, где вытянувшийся к Новому Пекину язык джунглей, теснимый полями, упирается корнем в горы. Без малого тысяча километров от нас. Там четыре горные цепи. Первая – низкая, поросшая лесом, вторая – уже настоящие горы, но без вечных снегов, а за ними лежит третья цепь. Три почти одинаковые вершины близ ее северной окраины издавна называются Тремя Сестрами. Они не самые высокие в хребте, но, когда воздух прозрачен, хорошо видны с освоенных людьми равнин. Не более двухсот километров от ближайших опорных пунктов землян. И тысяча километров от нас.

В штабном шалаше сразу стало тихо. Было слышно, как с потолка упало насекомое.

– Твои предложения? – в упор спросил меня полковник Максимов, бывший начальник водопроводно-канализационной службы Нового Пекина и старый подпольщик, в критические для нас дни выказавший больше хладнокровия, чем военного таланта, но выбирать нам было не из чего. До вторжения землян никто из нас не мог похвастаться славным или хотя бы бесславным боевым прошлым. Злые языки говорили, что генерал Фынь получил свой чин исключительно из-за того, что некогда прочитал трактат Лао Цзы о военном искусстве. Максимов же имел неприятную привычку сразу спрашивать, какие есть предложения, как будто человеческие мозги сродни счетной машине и могут мгновенно найти оптимальное решение. Для меня пока была ясна только его основа.

– Надо лететь, – сказал я, – и чем скорее, тем лучше. «Темпо» – товар скоропортящийся.

– Лететь? – Максимов сделал то немногое, что умел делать замечательно, – картинно поднял левую бровь. – На чем? У нас осталось два катера, один из них чисто посыльный, без вооружения и брони.

– Собьют, – авторитетно подтвердил Рамон. – Что днем, что ночью – один хрен, собьют.

– Вертолет же почти долетел, – попытался вступиться за меня Боб.

– Почти! – фыркнул Максимов.

– Но если ночью и низко…

– Будем молиться о чуде? – насмешливо отбрил его Рамон. – Каким богам? Всем подряд? Сделаете из шкуры кота бубен, постучим в него, пошаманим… Шкура есть – вон она, на носилках…

Боб заткнулся. Максимов же, пожевав для чего-то губами, предложил идею: лететь днем, но под защитой древесных крон. Конечно, земляне и в этом случае могут обнаружить катер, но вероятность долететь уже ненулевая…

– Нулевая, – огорчил его я. – Лететь под кронами, прижимаясь к самой земле, – недурно придумано! Придется держать скорость, от силы вдвое превышающую скорость пешехода, чтобы не вмазаться в дерево. Расход топлива я уже прикинул в уме. При таком режиме полета катер просто-напросто не поднимет столько топлива, сколько нужно ему, чтобы долететь до Трех Сестер. Дозаправиться негде. Это первое. Время в пути – не менее семи-восьми суток, а с поправкой на всякие неожиданности, пожалуй, и все десять. Это второе. А ведь еще обратный путь – это третье. Я уже не говорю о том, что в горах маскироваться труднее – с орбиты засекут обязательно…

– У тебя есть предложение? – немедленно атаковал меня Максимов.

– Есть, но оно дурацкое…

– Излагай!

– Прорваться по-наглому, – сказал я. – У нас два катера – вооруженный и невооруженный. Летят оба. Днем. Не прижимаясь к джунглям. В случае атаки со стороны землян вооруженный катер принимает бой и отвлекает противника на себя. Невооруженный продолжает полет.

– Глупо! – фыркнул Максимов.

– Возможно. Расчет, собственно, строится на том, что земляне в течение какого-то времени будут озадачены. Возможно, это поможет выиграть время.

Я обвел глазами штабных, ища поддержки. Я не увидел ее. Рамон качал головой, Боб попросту прятал глаза. Генерал Фынь чуть заметно шевелил правым ухом – значит, не счел мое предложение стоящим внимания. Ну и ладно. Я что, настаиваю? Предложите что-нибудь получше.

– Земляне собьют оба катера меньше чем за минуту после начала атаки, – добил меня Рамон. – Допустим, они начнут с того катера, что дерется, и только потом займутся невооруженным. Это возможно. Допустим, что невооруженный катер успеет спикировать и скрыться в джунглях, причем останется неповрежденным. Какое-то время он может двигаться над самой землей черепашьим ходом, уворачиваясь от деревьев, а потом решится на второй прыжок… и так далее. Кстати, при этом можно вообще обойтись без первого катера, к чему нам его терять задарма? Хм… всем понятно, почему этот план не сработает?

Понятно было всем, а мне в первую очередь. Зависнув над джунглями, боевая платформа землян может разом выжечь квадратный километр буйной зелени, это запросто. Допустим, катер успеет уйти из этой зоны. Допустим, он повторит этот трюк раз-другой и каким-то чудом уцелеет. Кончится это тем, что заинтригованные такой настырностью земляне нанесут по жалкому туземному суденышку удар с орбиты, и этот удар уничтожит джунгли в радиусе как минимум десяти километров. Разумеется, вместе с нашим катером. Путь до Трех Сестер неблизкий, и наивно рассчитывать на то, что он будет начат и окончен за то недолгое время, когда над нашими головами не будет земных кораблей.

Генерал Фынь внезапно ожил – потянулся к чашечке напитка, заменявшего нам чай. Он отхлебнул раз, отхлебнул другой, почмокал губами, выражая то ли удовольствие, то ли неодобрение – у него не поймешь, поставил чашечку на сколоченный из жердей и всякой неподобающей древесной ерунды стол, придержал ее пальцами, чтобы не упала набок, и только после всех этих манипуляций молвил:

– Мы должны захватить летающую платформу. Разработку плана операции и ее осуществление поручаю Рамону Данте.

Сказать, что мы опешили, значит ничего не сказать.

Сначала я ругал марциан и даже вновь называл их марципанами. Понятно было, что не стоило пробивать гиперканал опять в тот достопамятный колодец на ферме дяди Варлама. Нужно было создать Врата где-нибудь в джунглях и притом поближе к Штабу. Потом я сообразил очевидное: дядя Варлам не мог знать нынешнее местоположение Штаба. В какой мере он мог следить с Марции за развитием событий на Тверди – тоже большой вопрос. Не исключено, что вообще ни в какой. А если так, то получается, что он выбрал не самый плохой вариант: узкие, заросшие непролазной колючкой горные ущелья – более надежное укрытие для груза, нежели джунгли. К тому же по окончании сезона дождей вода скатывается с гор очень быстро, а в джунглях она стоит подолгу. Наверное, дядя Варлам учел и это. Хорош он был бы по шею в тухлой воде да еще с грузом!

Немного поразмыслив, я вновь обругал марциан. Ну что им стоило открыть Врата где-нибудь на Одинокой горе? И джунгли вокруг, и воды никакой. И почему марциане не снабдили дядю Варлама хоть каким-нибудь транспортным средством? Во Врата оно не лезло? Ну да, конечно, пробить гиперканал большого диаметра накладно даже для марциан! Поганцы! Свободная Твердь им нужна не меньше, чем землянам Твердь-колония, а они жмотничают! Когда гиперканал двухметрового диаметра был нужен только им – они запросто пробивали его и держали подолгу…

От всех этих эмоций, разумеется, не было никакого проку, и я стал вспоминать все, что знал о боевых летающих платформах. Грузоподъемность… Скорость горизонтального полета в атмосфере… Скороподъемность… Вооружение… Защита активная и защита пассивная… Технология живого металла… Псевдоинтеллект… Цереброуправление…

Н-да… Если группе Рамона и удастся добыть летающую платформу, то еще далеко не факт, что мы с нею поладим. А кому придется ладить? Кто у нас по сию пору отвечает за науку и технику?

То-то и оно, что за них отвечает некий бездельник по имени Ларс. А что я могу? Много ли я могу?

Только одно: попытаться.

А шанс-то есть?

Вообще-то он был, но насколько он был велик – этого я не знал. Иногда мне казалось, что задача сложна, но вполне решаема. Потом я припоминал ту или иную неприятную подробность начинал склоняться к мысли, что мой безумный план проскочить к Трем Сестрам по нахалке на обыкновенном катере был не так уж плох. Лагерь жил своей жизнью: кто-то чистил оружие, несколько бойцов, собравшись в круг, лениво травили байки, кричал в отданном под лазарет большом шалаше раненый, которому в данный момент ампутировали ногу, и от котлов над экономными кострами под специальными навесами тянуло не шибко вкусным запахом какого-то варева. Возле места, именуемого кухней, дрыхли в тенечке две отощавшие собаки. Никто не мешал мне. Пугливо озираясь по сторонам, подошла было Дженни, но я отмахнулся от нее – иди, мол, в шалаш, не маячь… Я сидел под деревом, размышляя, и чем дольше думал, тем яснее становилось мне: без содействия землян в этом деле нам не обойтись. Поэтому, когда Рамон присел рядышком со мной, завонял вечной своей трубкой и вкратце изложил мне план, я кивнул, чтобы не обидеть его, и тут же внес коррективу:

– Мы должны захватить пилота. Живым.

Рамон помолчал. Его трубка извергала ядовитый вулканический дым.

– Что, так плохо? – спросил он чуть погодя. – Сам не справишься?

– Может, справлюсь, а может, и нет. Я не бог.

– Ты инженер, – напомнил мне Рамон.

– Спасибо за ценную информацию…

Рамон хрюкнул и снова замолчал, попыхивая трубкой. Залетевший в ядовитое облако волчий жук закружился, как сумасшедший, истошно зажужжал и пулей дал деру.

– Понимаешь, я никогда не летал на машинах с цереброуправлением, – добавил я. – Я не оправдываюсь, я просто хочу, чтобы ты понял. Тут нужна специальная подготовка. Все посторонние мысли – долой. Полная концентрация. Ты так умеешь? Возможно, тут пригодятся мои упражнения с менторедуктором, а возможно, и нет. Не знаю. Да еще примет ли меня псевдоинтеллект как нового пилота?

– Я-то понимаю, – задумчиво ответил Рамон. – А генерал Фынь?

– А ты иди объясни ему, – огрызнулся я.

– Может, и он это понимает, – сказал Рамон. – Да хоть бы и не понимал, какая разница! Скажи-ка, попытаться захватить платформу с пилотом – это лучший наш шанс или не лучший? А?

– Лучший, – через силу признал я.

– То-то. Тогда о чем мы тут с тобой болтаем? – Рамон встал, избавив меня наконец от клубов токсичного дыма. – Мои ребята почти готовы. Собирайся, через полчаса выступаем…

Из двух возможных тактик – напасть среди ночи на одну из небольших баз землян, разбросанных по всей Тверди, или ловить платформу на «живца» – Рамон избрал вторую. Я не особенно удивился, узнав, что роль «живца» уготована мне и моему катеру. Спросил только, не боится ли он потерять единственного технического специалиста, в ответ на что Рамон заявил мне, что я не единственный. Кто из его головорезов справился бы с управлением летающей платформой, я не знал. Может, тот парень, что вел второй катер. А может, Рамон имел в виду пленного землянина.

Ага… Сначала его еще надо было пленить! Подготовленного земного десантника!

Я знал свою роль и должен был отыграть ее как можно лучше. Разумеется, я был готов приложить к этому все силы и все невеликие лицедейские способности, которыми, впрочем, никогда и не обладал, но предчувствия были поганые. А впрочем, что из ряда вон выходящего могло со мной случиться? Погибну? Эка невидаль – смерть за свободу! Даже почетно. Погибли уже десятки, если не сотни тысяч твердиан, – чем я лучше их? Чуточку успокаивала мысль о том, что я успел позаботиться о Дженни. Боб обещал, что никто ее не тронет, а я пообещал Бобу, что душу из него выну, если с головы Дженни упадет хоть один волосок. О маме я беспокоился сильнее. Один раз я получил от нее весточку: жива, почти здорова, верховодит лагерем беженцев глубоко в джунглях. Настораживало меня это «почти». Да и времени с той единственной весточки прошло уже порядочно.

Оба катера двигались к краю леса под прикрытием сплошного зеленого шатра в полутора-двух метрах над землей. Точнее, где над землей, а где и над водой. Первый катер вел я. Антиграв-генератор гудел от натуги – катер был перегружен. Шесть человек, не считая меня. Плюс оружие. Плюс дополнительное горючее в канистрах. Второй катер был полицейской машиной, нес броню и мог поднять всего пятерых, включая пилота. Плюс тот же груз.

Шесть часов полета – если можно так назвать слалом меж древесных стволов – вымотали меня физически и морально. Я просто-напросто обрадовался, когда начало темнеть, и уже высматривал место посуше для ночлега. Но Рамон отрицательно качнул головой и указал вперед.

– Давай, парень, давай. Жми, твое превосходительство. Совсем немного осталось.

Спорить я не стал. Рамон всегда знал, что говорит. И действительно, не успело стемнеть окончательно, как мой катер едва не выскочил из джунглей на расчищенное место. Здесь кончалась Дикая территория, отсюда начинались поля и пастбища. Впереди в сгущающейся темноте угадывались развалины каких-то построек. Наверное, раньше там была ферма. Кто ее сжег – земляне или сам хозяин, прежде чем уйти в лес? Вряд ли я когда-нибудь узнаю это, да и ни к чему мне знать. Сколько их по всей Тверди, таких вот бывших ферм!

– Садись здесь, – сказал Рамон.

– На открытом месте? С ума сошел?

– Это ты с ума сошел, если думаешь, что я рехнулся. «Здесь» – это в лесу. Тут и заночуем. А утром…

Он не договорил за ненадобностью. Я и без него знал, что будет утром. Бодрости это знание мне не добавляло. Я подозревал, что уснуть мне не удастся. Черт побери, оказывается, я все-таки боялся! Не рассудком, нет. Подлый организм, это скопище мышц, жил, нервов и всяческой требухи, протестовал, во что бы то ни стало требуя от разума продления своего существования. Вот сволочь.

Завтра я мог лишиться жизни гораздо вернее, чем во время скитаний с Джафаром, вернее, чем во время отчаянной перестрелки с разведчиками марциан, и уж подавно вернее, чем в день переворота. И что? Разве я не шел на риск сознательно? Разве не готовил себя к такому повороту событий?

Готовить-то готовил. И знал, что завтра сработаю как надо, не раскисну и не сбегу. А спать все равно не мог.

Девять бойцов Рамона с темнотой ушли в поля – я знал куда. Нам не были нужны руины сгоревшей фермы – нам нужна была другая ферма, целехонькая, уединенная, а главное, находящаяся на порядочном расстоянии от джунглей. Хозяин и хозяйка фермы были нашими людьми. Их, как и многих других, держали на консервации, они ни в коем случае не должны были вызывать подозрений в сочувствии к партизанам. После операции им оставался один путь – в лес. Если смогут.

В импровизированном лагере (два катера и груда колючих веток в качестве изгороди и никакого костра) мы заночевали втроем – я, Рамон и пилот второго катера. То был толстощекий флегматичный малый, и у меня не было сомнений в том, что любые передряги не лишат его ни аппетита, ни сна. Так оно и оказалось. Сжевав холодную лепешку, парень тотчас улегся и захрапел. Мне бы так.

– Не спится? – негромко спросил Рамон, устраивающийся рядом на своем одеяле. У некоторых людей прямо-таки страсть – подчеркивать очевидное, особенно когда никто их об этом не просит.

– Не спится.

– У меня снотворное есть. Хочешь?

– Нет.

– Значит, так и будешь ворочаться всю ночь?

– Я что, тебе мешаю?

– Мне-то что? Вертись, пожалуйста. Ты себе мешаешь.

– С собой я и сам как-нибудь разберусь.

– А, – сказал Рамон. – Ну-ну.

Больше он не возвращался к этой теме, зато начал разглагольствовать о том, что нам делать с новопоселенцами, когда мы выгоним землян. С одной стороны, значительная их часть молчаливо поддержала интервенцию и в той или иной степени сотрудничает с оккупантами, даром что от метрополии они видели мало хорошего. С другой стороны, они ведь не настоящие твердиане, что с них возьмешь? Самых злостных, говорил Рамон, мы, понятное дело, будем судить и накажем, но ведь нельзя стричь всех под одну гребенку. К тому же некоторая часть новопоселенцев все-таки ушла в леса и воюет не хуже других. Этих надо бы как-нибудь поощрить – выделить им землю под хозяйство и подъемные. В дальнейшем они могли бы считаться полноправными гражданами и принимать участие в голосовании. Что до остальных, то тут вопрос сложный. Лично он, Рамон, склоняется к мысли, что полными правами гражданства помимо участников освободительной войны должны быть наделены только те, кто родился на Тверди. А как я считаю?

Я считал, что он много болтает, и отвечал односложно. Тогда он сменил тему: стал рассуждать о том, какие участки джунглей должны быть вырублены и распаханы, чтобы поощрить землей тех новопоселенцев, кто пошел с нами, и как рациональнее валить лес, и куда лучше вывозить древесину… Мало-помалу меня увлекла инженерная сторона этого круга задач, я стал спорить, дважды уличил Рамона в дремучем невежестве, начал было прикидывать трассу новой дороги от Нью-Жмеринки до Штернбурга и вдруг обнаружил, что смертельно устал и хочу спать.

Взял да и заснул.