В. Изобразительные средства сновидения

Помимо обоих моментов – сгущения и смещения в сновидении, действенность которых мы обнаружили при превращении скрытого материала мыслей в явное содержание сновидения, при продолжении этого исследования мы встретим еще два условия, оказывающие несомненное влияние на выбор материала, попадающего в сновидение. Но вначале я бы хотел, даже рискуя тем, что это покажется остановкой на нашем пути, бросить взгляд на процессы, происходящие при толковании сновидений. Я не скрываю того, что проще всего было бы их объяснить и защитить их достоверность от возражений, если бы я взял за образец отдельное сновидение, дал его толкование, как это сделано мной в разделе (главе) II со сновидением об инъекции Ирме, затем сопоставил бы выявленные мысли сновидения и реконструировал из них образование сновидения, то есть дополнил бы анализ сновидений их синтезом. Эту работу – к собственной пользе – я проделал на нескольких примерах; но я не могу здесь к ней обратиться, поскольку этому препятствуют разного рода соображения, легко понятные любому вдумчивому читателю. При анализе сновидений эти соображения мешали не столь сильно, ибо анализ мог быть неполным и сохранял свою ценность, если ему удавалось хотя бы чуть-чуть проникнуть в ткань сновидения. Что касается синтеза, то, на мой взгляд, для того, чтобы быть убедительным, он должен быть полным. Полный синтез я мог бы дать лишь относительно сновидений тех людей, которые незнакомы читающей публике. Поскольку же средство для этого мне предоставляют лишь пациенты, невротики, то эту часть описания сновидения я должен отложить до тех пор, пока не смогу – в другом месте – продвинуться в психологическом объяснении неврозов настолько далеко, что можно будет связать их с нашей темой.

Из моих попыток синтетически создать сновидения из мыслей сновидения мне известно, что материал, получаемый при толковании, имеет различную ценность. Одну их часть составляют важные мысли сновидения, которые, стало быть, могли бы полностью заменить собой сновидение и которых было бы достаточно для такой замены, если бы не существовало цензуры. Другой части принято приписывать несущественную ценность. Не придается никакого значения и утверждению, что все эти мысли участвовали в образовании сновидения; скорее, среди них могут обнаружиться мысли, которые связываются с переживаниями, появившимися после сна, между временными точками сновидения и толкования. Эта часть охватывает все связующие пути, приведшие от явного содержания сновидения к его скрытым мыслям, а также опосредствующие и приближающие ассоциации, благодаря которым в ходе работы по толкованию мы получили знание об этих связующих путях.

Сейчас нас интересуют исключительно важные мысли сновидения. Большей частью они раскрываются в виде комплекса мыслей и воспоминаний самого запутанного построения со всеми особенностями мышления, известными нам из бодрствования. Нередко эти мысли исходят из более чем одного центра, но не лишены точек соприкосновения; почти всегда возле одного ряда мыслей находится ему противоположный, который связан с ним по ассоциации по контрасту.

Разумеется, отдельные части этого сложного образования находятся в самых разнообразных логических отношениях друг с другом. Они образуют передний и задний планы, отступления и объяснения, условия, доказательства и возражения. Когда вся масса этих мыслей подвергается прессованию в работе сновидения, причем отдельные части переворачиваются, раздробляются и сдвигаются, словно дрейфующий лед, возникает вопрос, что же происходит с логическими связями, которые дотоле образовывали структуру. Как же изображаются в сновидении эти «если», «потому что», «подобно тому, как», «хотя», «либо – либо» и все остальные предлоги, без которых мы не можем представить себе речи и предложений?

Прежде всего на это нужно ответить, что сновидение не имеет в своем распоряжении средств для изображения таких логических связей между мыслями сновидения. Большей частью оно оставляет без внимания все эти предлоги и подвергает переработке лишь объективное содержание мыслей сновидения. На долю толкования и выпадает восстановление связи, которую уничтожила работа сновидения.

Отсутствие у сновидения способности к выражению этой связи объясняется, по всей видимости, самим психическим материалом, с которым оно работает. В таких же ограничительных рамках находятся и изобразительные искусства, живопись и скульптура, в сравнении с поэзией, которая может прибегнуть к речи; и здесь тоже причина такой неспособности заключается в материале, посредством обработки которого оба искусства стремятся что-либо выразить. Прежде чем живопись пришла к пониманию своих законов, она старалась исправить этот недостаток. На древних портретах возле уст изображенных людей на листке писались слова, которые отчаялся передать в образе художник.

Возможно, мне здесь возразят, оспаривая отказ сновидения от изображения логических связей. Ведь существуют сновидения, в которых совершаются самые сложные умственные операции, приводятся доводы и контрдоводы, имеются шутки и сравнения, как в бодрствующем мышлении. Но и здесь тоже это всего лишь видимость; если подвергнуть такие сны толкованию, то мы увидим, что все это – материал сновидения, а не изображение интеллектуальной работы во сне. Здесь мнимое мышление передает содержание мыслей сновидения, а не отношение этих мыслей друг к другу, в установлении которого и состоит мышление. Я еще приведу примеры этому. Но проще всего констатировать, что все разговоры, которые происходят в сновидениях и которые безо всяких сомнений таковыми можно назвать, представляют собой точные или слегка измененные копии разговоров, сохранившихся в воспоминаниях материала сновидения. Разговор – это зачастую всего лишь намек на событие, содержащееся в мыслях сновидения; смысл сновидения совершенно иной.

Однако я не буду оспаривать того, что в образовании сновидения принимает участие также и критическая мыслительная работа, которая не просто повторяет материал, относящийся к мыслям сновидения. Влияние этого фактора я проясню в конце нашего обсуждения. Тогда станет понятным, что эта мыслительная работа вызывается не мыслями сновидения, а самим, в известном смысле уже готовым сновидением.

Пока же мы остановимся на том, что логические отношения между мыслями сновидения не находят во сне особого выражения. Если, например, в сновидении обнаруживается противоречие, то это будет либо противоречием самому сновидению, либо противоречием в содержании одной из мыслей сновидения; противоречию между мыслями сновидения соответствует противоречие в сновидении, передаваемое лишь самым косвенным образом.

Но подобно тому, как в живописи в конце концов удалось прийти к выражению речи изображенных людей, нежности, угрозы, предостережения и т. п. не иначе, как с помощью развевающегося листка, так и для сновидения нашлась возможность выражать отдельные логические отношения между своими мыслями посредством соответствующей модификации изображения. Мы можем наблюдать, что разные сновидения ведут себя при этом по-разному; если одно сновидение совершенно игнорирует логическую структуру своего материала, то другое пытается как можно полнее ее передать. В таком случае сновидение в большей или меньшей степени отходит от предлагаемого ему для переработки текста. Впрочем, сновидение аналогичным образом поступает и с временной связью мыслей, если такая связь создается в бессознательном (как, например, в сновидении об инъекции Ирме).

Однако с помощью каких средств работа сновидения способна обозначить трудно представимые отношения в материале сна? Я попытаюсь перечислить их по отдельности.

Прежде всего сновидение учитывает несомненно имеющуюся связь между всеми частями содержащихся в нем мыслей, объединяя этот материал в единое целое в виде ситуации или события. Логическую взаимосвязь оно передает как одновременность; при этом оно поступает словно художник, который объединяет, например, всех философов или поэтов в образе школы в Афинах или Парнаса. Хотя они никогда не собирались в одном зале или не были вместе на вершине горы, при вдумчивом рассмотрении они образуют сообщество.

Этим же способом изображения пользуется сновидение. Если оно изображает два элемента рядом друг с другом, то, значит, оно ручается за особенно тесную связь между соответствующими элементами в мыслях сновидения. Это похоже на нашу систему письма: аб означает, что обе буквы должны произноситься в один слог, а и б с пробелом позволяют нам распознать а как последнюю букву одного слова, а б – как первую букву другого. Следовательно, комбинации сновидения образуются не из каких угодно, совершенно раздельных составных частей материала, а из таких, которые находятся в тесной связи друг с другом также и в мыслях сновидения.

Для изображения причинных отношений у сновидения есть два способа, которые, в сущности, сводятся к одному и тому же. Более часто встречающийся способ изображения, когда мысли сновидения можно представить примерно так: раз было так-то и так-то, то, значит, должно было случиться то-то и то-то, заключается в том, что второстепенное предложение изображается в виде предварительного сновидения, а затем главное предложение – в виде основного сна. Если я правильно толковал, последовательность может быть и обратной, но главному предложению всегда соответствует более широко развернутая часть сновидения.

Прекрасный пример такого изображения причинной связи однажды представила мне одна пациентка, сновидение которой я впоследствии приведу полностью. Оно состояло из небольшого вступления и очень длительной главной части, которая центрировалась на одной теме и могла бы быть озаглавлена «С помощью цветов». Предварительный сон был таким. Она идет на кухню к двум служанкам и бранит их за то, что они не могут приготовить «самую малость еды». При этом она видит в кухне множество грубой посуды, перевернутой для того, чтобы стекали капли, и сваленной в кучу друг на друга. Обе служанки идут за водой, при этом они должны зайти в реку, протекающую рядом с домом или двором.

За этим следует главное сновидение, которое начинается так. Она спускается сверху, перелезая через своеобразные парапеты, и рада тому, что нигде при этом не цепляется платьем, и т. д. Предварительное сновидение относится к родительскому дому женщины. Слова в кухне она довольно часто слышала от своей матери. Груды грубой посуды относятся к обычной посудной лавке, которая находилась в их доме. Вторая часть сновидения содержит намек на отца, который часто волочился за служанками, а затем во время наводнения – дом стоял на берегу реки – простудился и умер. Стало быть, мысль, скрывающаяся за этим вступлением, гласит: «Поскольку я родилась в этом доме, в обстановке мелочности и безотрадности». Главное сновидение подхватывает эту же мысль и придает ей измененную исполнением желания форму: «Я высокого происхождения». Таким образом, получается: «Поскольку я низкого происхождения, моя жизнь сложилась так-то и так-то».

Насколько я знаю, разделение сновидения на две неравные части не всегда означает причинную связь между мыслями обеих частей. Часто кажется, будто в обоих сновидениях изображается один и тот же материал, но с разных точек зрения; несомненно, это относится к заканчивающейся поллюцией серии сновидений, в которой соматическая потребность требует все более ясного выражения. Или же оба сновидения проистекают из отдельных центров материала сновидения и пересекаются друг с другом в содержании, а потому в одном сновидении центром является то, что в другом служит лишь косвенным указанием, и наоборот. Однако в ряде сновидениях разделение на более короткое предварительное и более продолжительное главное сновидение фактически означает причинную связь между обеими частями. Другой способ изображения причинных связей используется при менее обширном материале, и он заключается в том, что один образ в сновидении – будь то человек или предмет – превращается в другой. Только там, где мы видим в сновидении, что происходит подобное превращение, мы можем всерьез говорить о наличии причинной взаимосвязи, но не там, где мы просто замечаем, что на смену одному теперь пришло другое. Я уже говорил, что оба способа изображения причинной связи сводятся к одному и тому же; в обоих случаях причинная связь изображается через последовательность: в одном случае через следование друг за другом сновидений, в другом случае – через непосредственное превращение одного образа в другой. Однако в большинстве случаев причинная связь вообще не изображается, а заменяется неизбежной также и в сновидении последовательностью элементов.

Альтернативу «либо – либо» сновидение вообще не способно выразить; обычно оно включает ее звенья во взаимосвязь в качестве равноценных элементов. Классическим примером этого служит сновидение об инъекции Ирме. Его скрытые мысли, очевидно, гласят: «Я не виновен в том, что у Ирмы сохраняются боли; в этом повинно либо то, что она противится принятию решения, либо то, что она находится в неблагоприятных сексуальных условиях, которые я не могу изменить, либо ее боли вообще имеют не истерическую, а органическую природу». Сновидение осуществляет, однако, все эти чуть ли не исключающие друг друга возможности, и ничего не мешает тому, чтобы оно добавило еще и четвертое такое решение. Альтернативу «либо – либо» я включил во взаимосвязь мыслей сновидения лишь после его истолкования.

Но если рассказчик, сообщая о сновидении, хочет употребить союзные слова «либо – либо»: «Это был либо сад, либо комната», – то в мыслях сновидения содержится не альтернатива, а союз «и», простое присоединение. С помощью «либо – либо» чаще всего мы описываем расплывчатый характер какого-либо элемента сновидения, который пока еще можно определить. В этом случае правило толкования гласит: отдельные части мнимой альтернативы следует сопоставить друг с другом и связать при помощи союза «и». Например, мне снится: после того как я напрасно долгое время надеялся узнать адрес находящегося в Италии друга, я получаю телеграмму, сообщающую мне этот адрес. Я вижу его отпечатанным голубым цветом на бумажной ленте телеграммы; первое слово не ясно:

то ли via,

или Villa, второе отчетливо: Sezerno

или даже (Casa);

Второе слово, похожее по созвучию на итальянское имя и напоминающее мне о наших этимологических спорах, выражает также мою досаду на то, что он так долго скрывал от меня свое местопребывание; однако каждое из звеньев, относящихся к первому слову, при анализе предстает в качестве самостоятельного и равноправного исходного пункта цепочки мыслей.

Ночью, накануне похорон моего отца, мне приснились печатная табличка, плакат или небольшая афиша – похожая на объявления в залах ожидания на вокзалах о запрещении курить, – на которой можно прочесть либо:

Просьба закрыть глаза,

либо

Просьба закрыть глаз.

Каждая из этих надписей имеет свой особый смысл и при толковании сновидения ведет своим особым путем. Я выбрал как можно более скромную церемонию, потому что знал, как покойный относился к подобным мероприятиям. Другие члены семьи были не согласны с моей пуританской простотой; они считали, что будет стыдно перед гостями, пришедшими на похороны. Отсюда просьба в сновидении «закрыть глаза», то есть проявить снисхождение. Значение расплывчатости, которую мы описываем при помощи «либо – либо», понять здесь очень легко. Сновидению не удалось создать целостного, недвусмысленного словесного выражения своих мыслей. Поэтому оба ряда мыслей отделяются друг от друга уже в содержании сновидения.

В некоторых случаях разделение сновидения на две равные части выражает альтернативу, которую сложно изобразить.

Чрезвычайно интересно отношение сновидения к категориям противоположности и противоречия. Ими просто-напросто пренебрегают, как будто слова «нет» для сновидения не существует. Противоположности с особым пристрастием собираются в единое целое или изображаются в чем-то одном. Сновидение позволяет себе даже изображать любой элемент в виде его противоположности, а потому ни про один элемент, способный иметь свою противоположность, вначале неизвестно, какое качество он имеет в мыслях сновидения – положительное или отрицательное. В одном из вышеупомянутых сновидений, придаточное предложение которого мы уже истолковали («поскольку я такого происхождения»), моя пациентка спускается по парапету и при этом держит в руках цветущую ветку. Поскольку по поводу этого образа у нее появляется мысль о том, что на изображениях Благовещения девы Марии (саму ее зовут Марией) ангел держит в руке стебель лилии, а также о том, как во время праздника Тела Христова девушки, одетые во все белое, идут по улицам, украшенным зелеными ветками, то цветущая ветвь в сновидении, несомненно, является указанием на половую невинность. Но ветка сплошь усажена красными цветами, каждый из которых по отдельности напоминает камелию. В конце ее пути – снится ей дальше – почти все цветы опали; затем следуют несомненные намеки на месячные. Таким образом, та же самая ветка, которую, словно лилию, несет невинная девушка, одновременно служит намеком на даму с камелиями, которая, как известно, всегда носила белые камелии, но во время месячных – красные. Эта же цветущая ветвь («девичьи цветы» в песнях мельничихи у Гёте [в «Измене мельничихи»]) изображает половую невинность и в то же время ее противоположность. То же самое сновидение, выражающее радость того, что ей удалось незапятнанно прожить свою жизнь, позволяет обнаружить в отдельных местах (например, в опадении цветов) противоположный ход мыслей: что она допускала (а именно в детстве) различные прегрешения против сексуальной чистоты и невинности. При анализе сновидения мы можем четко разделить два ряда мыслей, из которых отрадный расположен на поверхности, а полный упреков – глубже; оба они полностью противоречат друг другу, а их одинаковые, но противоположные элементы нашли свое выражение в одних и тех же элементах сновидения.

В полной мере механизм образования сновидения считается лишь с единственной логической связью. Это отношение сходства, согласования соприкосновения, отношение «подобно тому, как», которое в отличие от всех остальных может изображаться в сновидении самыми разными способами. Имеющиеся в материале сновидения покрытия или случаи «подобно тому, как» представляют собой первые опорные точки образования сновидения, и значительная часть работы сновидения заключается в создании новых таких покрытий, если те, что уже имеются, не могут попасть в сновидение из-за сопротивления цензуры. На помощь изображению отношения сходства приходит работа сгущения в сновидении.

Сходство, согласование, общность обычно изображается сновидением через объединение в одно целое, которое либо уже имелось в материале сновидения, либо образуется заново. Первый случай мы можем назвать идентификацией, второй – смешанным образованием. Идентификация используется там, где речь идет о людях; смешанное образование – там, где материалом соединения служат вещи, хотя смешанные образования образуются также и из людей. Зачастую с местностями обходятся так же, как с людьми.

Идентификация заключается в том, что в содержании сновидения изображается только один человек из всех людей, связанных между собой общим сходством, тогда как другой человек или все остальные словно не имеют значения для сновидения. Однако этот человек, замещающий другого, входит в сновидении во все отношения и ситуации, которые касаются его самого или замещаемых людей. В случае смешанного образования, распространяющегося на людей, уже в образе сновидения имеются черты, присущие отдельным людям, но не являющиеся для них общими, а потому в результате объединения этих черт возникает новая единица, смешанный персонаж. Само смешение может происходить разными способами. Либо персонаж сновидения имеет имя одного человека – тогда мы каким-то образом, совершенно аналогичным знанию в бодрствовании, знаем, что имеется в виду тот или иной человек, – тогда как внешние черты принадлежат другому; либо сам образ в сновидении складывается из внешних черт, которые на самом деле распределяются между обоими. Вместо этих внешних черт второй человек может быть также представлен приписываемыми ему манерами, словами, которыми его наделяют, или ситуацией, в которую его помещают. В последнем случае строгое различие между идентификацией и образованием смешанного персонажа начинает исчезать. Бывает, однако, и так, что образование такого смешанного персонажа не удается. В таком случае эпизод в сновидении приписывается одному человеку, а другой – как правило, более важный – выступает в роли безучастного зрителя. Сновидец рассказывает, например: «При этом присутствовала и моя мать» (Штекель). Такой элемент содержания сновидения можно сравнить с детерминативом в иероглифическом письме, который предназначен не для высказывания, а для уточнения другого знака.

То общее, что оправдывает объединение двух людей, то есть побуждает к этому, может изображаться в сновидении либо отсутствовать. Как правило, идентификация или образование смешанного персонажа служит как раз тому, чтобы не изображать это общее. Вместо того чтобы повторять: А настроен враждебно ко мне, но и Б тоже, я образую в сновидении смешанный персонаж, состоящий из А и Б, или представляю А, который ведет себя так, как это характерно для Б. Полученный таким образом смешанный персонаж предстает передо мной в сновидении в новой взаимосвязи, а в том обстоятельстве, что он означает как А, так и Б, я нахожу затем основание включить в соответствующее место толкования сновидения то, что является общим для того и другого, а именно враждебное к себе отношение. Таким способом я часто достигаю необычайного сгущения содержания сновидения; я могу избежать непосредственного изображения очень сложных отношений, связанных с человеком, если взамен этого человека я нахожу другого, который имеет такие же притязания на часть этих отношений. Нетрудно понять, в какой мере это изображение при помощи идентификации может также помогать избежать сопротивления со стороны цензуры, ставящей работу сновидения в столь сложные условия. Поводом для цензуры могут быть как раз те представления, которые связаны в материале с данным человеком; тогда я нахожу второго человека, который также имеет отношение к забракованному материалу, но только к части его. Соприкосновение в пункте, не свободном от цензуры, дает мне теперь право образовать смешанный персонаж, характеризующийся в обоих направлениях индифферентными чертами. Этот смешанный или идентифицированный персонаж, будучи уже свободным от цензуры, пригоден для того, чтобы войти в содержание сновидения, а я благодаря использованию сгущения в сновидении удовлетворил требования цензуры.

Там, где в сновидении изображаются общие черты двух людей, это служит обычно указанием на наличие другого скрытого сходства, изображение которого делает невозможным цензура. Здесь в известной степени ради облегчения изображения произошло смещение, касающееся общих черт. Из того, что я вижу во сне смешанный персонаж с индифферентными общими чертами, я должен сделать вывод о наличии в мыслях сновидения других – отнюдь не индифферентных – общих черт.

Следовательно, идентификация или образование смешанного персонажа служит в сновидении разным целям: во‑первых, изображению общего между двумя людьми; во‑вторых, изображению смещенного сходства, а в‑третьих, еще и выражению просто желанного сходства. Поскольку желание найти общее между двумя людьми часто совпадает с тем, что они меняются местами, то и это отношение выражается в сновидении через идентификацию. В сновидении об инъекции Ирме я хочу эту пациентку поменять на другую, то есть я хочу, чтобы другая была моей пациенткой, как ею является первая. Сновидение считается с этим желанием, показывая мне человека, которого зовут Ирмой, но я обследую ее в позиции, которую мне доводилось видеть лишь у других. В сновидении о дяде эта замена становится центральным пунктом сновидения; я идентифицирую себя с министром, обходясь со своими коллегами не лучше, чем он.

Известно – и я не нашел здесь ни одного исключения, – что любое сновидение изображает самого сновидца. Сновидения абсолютно эгоистичны. Если в содержании сновидения присутствует не мое «Я», а посторонний человек, то я вполне могу предположить, что посредством идентификации мое «Я» скрывается за этим человеком. Я получаю возможность дополнить свое «Я». В другом случае, когда мое «Я» проявляется в сновидении, ситуация, в которой оно находится, свидетельствует о том, что за моим «Я» посредством идентификации скрывается другой человек. Тогда при толковании сновидения я должен помнить о том, что некие черты, присущие этому человеку, скрытое общее, следует перенести на себя. Бывают также сновидения, в которых мое «Я» присутствует вместе с другими людьми, которые после раскрытия идентификации опять-таки оказываются моими «Я». В таком случае я должен посредством этих идентификаций связать со своим «Я» определенные представления, принятию которых воспротивилась цензура. Таким образом, я могу представить во сне свое «Я» разными способами: в одних случаях непосредственно, в других – через идентификацию с посторонними людьми. Благодаря многим таким идентификациям можно добиться сгущения необычайно богатого мыслительного материала. То, что собственное «Я» появляется в сновидении неоднократно или в разных образах, в сущности, не более странно, чем то, что оно многократно представлено в сознательной мысли, или в разных местах, или в других отношениях, например, во фразе: «Когда я думаю о том, каким я был здоровым ребенком».

Еще проще, чем в том случае, когда речь идет о людях, удается раскрыть идентификации в случае местностей, названных собственными именами, поскольку здесь нет помех со стороны всесильного в сновидении «Я». В одном из моих сновидений о Риме местность, в которой я нахожусь, называется Рим; однако я удивляюсь множеству немецких плакатов на углу улицы. Последнее представляет собой исполнение желания, по поводу которого у меня тут же появляется мысль о Праге; само желание, наверное, проистекает из давно уже пройденного немецко-национального периода юности. В то время, когда мне приснился этот сон, в Праге предстояла встреча с моим другом (Флиссом); таким образом, идентификация Рима и Праги объясняется желаемым сходством; я бы предпочел встретиться с моим другом в Риме, а не в Праге, для этой встречи Прага и Рим меняются местами.

Возможность создавать смешанные образования определяется прежде всего особенностями, которые так часто придают сновидениям фантастический характер, поскольку благодаря им в содержание сновидения вводятся элементы, которые никогда не могли быть объектами восприятия. Психический процесс при создании смешанных образований в сновидении, является, по всей видимости, таким же, как и в случае, когда мы в бодрствовании представляем себе или воображаем кентавра или дракона. Различие заключается только в том, что, когда мы фантазируем в бодрствовании, решающее значение имеет намеренно достигаемое впечатление от самого нового образа, тогда как смешанное образование в сновидении детерминируется моментом, не относящимся к его форме, – тем общим, что имеется в мыслях сновидения. Смешанное образование в сновидении может создаваться самыми разными способами. В наиболее безыскусственном варианте изображаются лишь свойства предмета, и это изображение сопровождается знанием о том, что оно относится и к другому объекту. Более тщательная техника объединяет черты одного и другого объекта в новый образ и при этом умело пользуется, например, реально существующим сходством между двумя объектами. Новое образование может казаться совершенно абсурдным или даже выглядеть фантастическим, в зависимости от того, насколько при составлении композиции этому содействуют материал и юмор. Если объекты, которые необходимо сгустить в единое целое, слишком различны, то работа сновидения нередко довольствуется созданием смешанного образования с более четким ядром, к которому добавляются менее четкие элементы. Объединение в один образ здесь словно не удалось; оба изображения перекрывают друг друга и организуют нечто вроде соревнования зрительных образов. Если бы захотелось показать создание понятия из индивидуальных образов восприятия, то можно было прийти к аналогичным изображениям в одном рисунке.

Разумеется, сновидения кишмя кишат такими смешанными образованиями; ряд примеров я уже привел в ранее проанализированных сновидениях; здесь я добавлю еще несколько. В сновидении, которое описывает жизнь пациентки «с помощью цветов» или «иносказательно», «Я» сновидения несет в руках цветущую ветвь, которая, как мы уже узнали, означает одновременно невинность и сексуальное прегрешение. Расположением цветов ветвь напоминает, кроме того, цветки вишни; сами цветы, взятые по отдельности, – это камелии, причем все в целом производит еще и впечатление экзотического растения. Общее в элементах этого смешанного образования становится понятным из мыслей сновидения. Цветущая ветвь состоит из намеков на подарки, которые побуждали ее или должны были побуждать проявлять любезность. Таковы в детстве вишни, в последующие годы – ветка камелии; экзотика – это намек на много путешествовавшего естествоиспытателя, который, подарив ей рисунок с изображением цветка, хотел заслужить ее благосклонность. Другая пациентка создает в сновидении смешанное образование из представлений о кабинках для переодевания на морском курорте, об уборной и мансардах наших городских домов. Для первых двух элементов общим является отношение к человеческой наготе и раздеванию; из сопоставления с третьим элементом можно заключить, что мансарда (в детстве) тоже была местом раздевания. Сновидец создает смешанную местность из двух помещений, в которых проводится «лечение», – из моей приемной и кафе, где он впервые познакомился со своей женой. Девушке, после того как старший брат обещал угостить ее икрой, снится, что его ноги покрыты черными икринками. Элементы «заражения» в моральном смысле и воспоминание о детской сыпи, которая покрывает ноги красными, а не черными точечками, соединились здесь с икринками в новое понятие, представление о том, «что она получила от своего брата». В этом сновидении с частями человеческого тела обходятся как с объектами, как и в остальных сновидениях. В сновидении, приведенном Ференци (1910), имелось смешанное образование, которое состояло из персоны врача и лошади и, кроме того, было одето в ночную рубашку. Общее этих трех элементов выявилось в результате анализа, в соответствии с которым ночная рубашка служила намеком на отца сновидицы в одном эпизоде из детства. Во всех трех случаях речь шла об объектах ее полового любопытства. В детстве ее воспитательница часто брала ее с собой на военный конный завод, где она имела возможность вдоволь удовлетворять свое – тогда еще ничем не сдерживаемое – любопытство.

Ранее я утверждал, что у сновидения отсутствуют средства, чтобы выразить отношения противоречия, противоположности, слово «нет». Я попытаюсь впервые опровергнуть это утверждение. Часть случаев, которые можно подытожить как «противоположность», находит свое изображение просто через идентификацию, как мы это видели, когда именно с противопоставлением могут быть связаны замена, смешение. Примеры этому мы уже не раз приводили. Другая часть противоположностей в мыслях сновидения, которая подпадает под категорию «напротив», «наоборот», находит свое выражение в сновидении следующим удивительным, если не сказать остроумным, образом. Противопоставление «наоборот» само по себе не попадает в содержание сновидения, а выражает свое присутствие в материале тем, что определенная часть уже образованного содержания сновидения – так сказать, задним числом – инвертируется. Это процесс проще проиллюстрировать, нежели описать. В прекрасном сне «вверху и внизу» изображение подъема в сновидении противоположно прообразу в мыслях сновидения, то есть тому, как он изображается во вступительной сцене романа «Сафо» Доде. В сновидении сначала идти трудно, затем легко, тогда как в романе подъем сначала легок, а затем становится все более трудным. Также и «верх» и «низ» по отношению к брату изображается в сновидении противоположным образом. Это указывает на отношение противоположности или противоречия, которое существует между двумя частями материала в мыслях сновидения и которое мы обнаружили в том, что в детской фантазии сновидца кормилица носит его на руках, а не так, как в романе, где герой несет возлюбленную. Также и мой сон о нападках Гёте на господина М. содержит подобное «наоборот», которое сначала нужно исправить, прежде чем приступать к толкованию сновидения. В сновидении Гёте напал на молодого человека, господина М.; в реальности же, которую содержат мысли сновидения, один выдающийся человек, мой друг (Флисс), подвергся нападкам со стороны неизвестного молодого автора. В сновидении я веду счет с года смерти Гёте; в действительности счет ведется с года рождения паралитика. Мысль, которая является определяющей в материале сновидения, оказывается противоречием тому, что к Гёте следует относиться так, словно он сумасшедший. Наоборот, – говорит сновидение, – если ты не понимаешь книгу, то слабоумный ты, а не автор. Как мне кажется, во всех этих сновидениях об инверсии содержится, кроме того, указание на пренебрежительное отношение («показать кому-то оборотную сторону», инверсия по отношению к брату в сновидении о Сафо). Примечательно, кроме того, как часто инверсия используется в тех сновидениях, которые возникли под влиянием вытесненных гомосексуальных импульсов.

Впрочем, инверсия, превращение в противоположность – одно из самых излюбленных средств изображения в работе сновидения, способное найти себе самое разнообразное применение. Она служит прежде всего исполнению желания, противоположного определенному элементу в мыслях сновидения. «Эх, было бы все наоборот!» – таково зачастую наилучшее выражение реакции «Я» на неприятную часть воспоминания. Но особенно ценной инверсия становится, служа цензуре, частично искажая изображаемое, которое вначале буквально парализует понимание сна. Поэтому, когда сновидение упорно скрывает свой смысл, можно попытаться «инвертировать» определенные части его явного содержания, после чего нередко все тут же становится ясным.

Наряду с содержательной инверсией, нельзя упускать из виду и временную. Более часто встречающийся способ искажения сновидения заключается в том, что в начале сновидения изображается завершение какого-либо события или заключительный вывод из ряда мыслей, а в конце его дополнительно сообщаются предпосылки вывода или причины события. Кто не вспомнил об этом техническом средстве искажения в сновидении, тот оказывается беспомощным, решая задачу толкования сновидения.

Более того, в некоторых случаях смысл сновидения раскрывается только после того, как в содержании сновидения была произведена многократная инверсия в различных отношениях. Так, например, в сновидении одного молодого человека, страдавшего неврозом навязчивости, за эпизодом «Отец бранит его за то, что он поздно вернулся домой» скрывается воспоминание о детском желании смерти внушавшему страх отцу. Сам контекст психоаналитического лечения и мысли сновидца свидетельствуют о том, что сначала должны звучать слова: «Он зол на отца», а затем, что для него отец всегда приходил домой слишком рано (то есть слишком скоро). Он бы предпочел, чтобы отец вообще не приходил домой, что идентично желанию смерти отцу. Сновидец, будучи еще маленьким мальчиком, во время долгого отсутствия отца допустил сексуальную агрессию против другого человека, и в наказание ему пригрозили: «Ну подожди, вот вернется отец!»

Если мы намерены далее проследить отношение между содержанием и мыслями сновидения, то лучше всего взять в качестве исходного пункта само сновидение и задать себе вопрос: что означают некоторые формальные характеристики изображения сновидения с точки зрения его мыслей? К этим формальным особенностям, которые бросаются нам в глаза в сновидении, относятся прежде всего различия в чувственной интенсивности отдельных образований сновидения и в отчетливости отдельных его частей или целых сновидений при сравнении друг с другом. Различия в интенсивности отдельных образований сновидения охватывают целую шкалу, начиная от резкости и отчетливости, которые кое-кто – пожалуй, необоснованно – склонен ставить выше отчетливости реальности, вплоть до досадной расплывчатости, которую считают характерной для сновидения, поскольку, в сущности, ее нельзя сравнить ни с одной степенью нечеткости, иногда нами воспринимаемой в случае реальных объектов. Кроме того, впечатление, полученное нами от нечеткого объекта сновидения, обычно мы называем «беглым», тогда как про более отчетливые образы сновидения мы думаем, что они сохранились также благодаря более длительному времени восприятия. В таком случае возникает вопрос: какими условиями в материале сновидения определяются эти различия в живости отдельных частей содержания сновидения?

Здесь следует прежде всего предупредить некоторые неизбежные ожидания. Так как к материалу сновидения могут относиться также действительные ощущения, возникающие во время сна, вероятно, кто-то будет предполагать, что эти или вытекающие из них элементы сновидения отличаются особой интенсивностью, или наоборот: то, что в сновидении проявляется особенно ярко, можно свести к таким реальным ощущениям во время сна. Однако мои наблюдения этого никогда не подтверждали. Неверно, что элементы сновидения, представляющие собой производные реальных впечатлений во время сна (нервные раздражения), отличаются своей яркостью от других элементов, проистекающих из воспоминаний. Момент реальности интенсивность образов сновидения не определяет.

Далее, можно было бы придерживаться представления, что чувственная интенсивность (живость) отдельных образов сновидения связана с психической интенсивностью соответствующих им элементов в мыслях сновидения. В последних интенсивность совпадает с психической ценностью; наиболее интенсивные элементы – это не что иное, как наиболее важные элементы, образующие центральный пункт мыслей сновидения. Мы знаем, правда, что именно эти элементы из-за цензуры чаще всего в содержание сновидения не входят. Но ведь могло бы быть так, что заменяющие их ближайшие производные в сновидении обнаруживают более высокую интенсивность, не обязательно становясь из-за этого центром изображения в сновидении. Но и это предположение разрушается при сравнительном рассмотрении сновидения и его материала. Интенсивность элементов здесь не имеет ничего общего с интенсивностью элементов там; между материалом сновидения и самим сновидением фактически происходит полная «переоценка всех психических ценностей». Как раз в появившемся ненадолго, скрытом более яркими образами элементе сновидения часто можно обнаружить непосредственное производное того, что полностью доминировало в мыслях сновидения.

Интенсивность элементов в сновидении детерминируется совершенно иначе, а именно двумя независимыми друг от друга моментами. Прежде всего легко заметить, что особенно интенсивными являются те элементы, с помощью которых выражается исполнение желания. Далее, однако, анализ показывает, что от наиболее ярких элементов сновидения исходит большинство мыслей, что наиболее яркие элементы одновременно являются и наиболее детерминированными. Смысл ничуть не меняется, если выразим последнее, полученное эмпирическим путем, положение в следующей форме: наибольшую интенсивность обнаруживают те элементы сновидения, для образования которых понадобилась наиболее интенсивная работа сгущения. В таком случае мы вправе ожидать, что это условие и другое – исполнение желания – могут выражаться также в одной-единственной формуле.

Проблему, которую я только что рассматривал, – причины большей или меньшей интенсивности или отчетливости отдельных элементов сновидения, – мне бы хотелось предохранить от смешения с другой проблемой, связанной с различной отчетливостью сновидений в целом или их фрагментов. Там речь идет о качестве, противоположном отчетливости, – расплывчатости, здесь – о спутанности. Однако нельзя не заметить, что в обеих шкалах восходящие и нисходящие качества сопутствуют друг другу. Одна часть сновидения, которая нам кажется ясной, содержит в основном интенсивные элементы; неясное сновидение, наоборот, состоит из менее интенсивных элементов. И все же проблема, которая дает нам шкалу от внешней ясности до неясности или спутанности, гораздо сложнее, чем проблема колебания яркости элементов сновидения; более того, первая проблема в силу причин, о которых будет говориться позднее, пока еще не получает здесь своего объяснения. В отдельных случаях не без удивления можно заметить, что впечатление ясности или отчетливости, которое возникает от сновидения, вообще никак не связано со структурой сновидения, а проистекает из материала сновидения в качестве его составной части. Так, мне вспоминается одно сновидение, которое после пробуждения казалось мне настолько хорошо структурированным, лишенным пробелов и ясным, что я, все еще не отойдя ото сна, решил было ввести новую категорию сновидений, не подвергшихся воздействию механизмов сгущения и смещения, которые можно было назвать «фантазиями во время сна». Но при ближайшей проверке выяснилось, что это редкое сновидение имеет в своей структуре те же пробелы и трещины, как и любое другое; поэтому от категории снов-фантазий я вновь отказался. Содержание же сновидения сводилось к тому, что я излагал своему другу (Флиссу) сложную и давно разрабатываемую теорию бисексуальности, а исполняющей желания энергией сновидения и объяснялось то, что эта теория (которая, впрочем, в сновидении не излагалась) показалась нам ясной и исчерпывающей. То есть то, что я счел готовым сновидением, было частью, причем существенной частью его содержания. Работа сновидения словно вторглась здесь в бодрствующее мышление и в виде суждения о сновидении передала мне ту часть его материала, точное изображение которой ей не удалось. С полной противоположностью этому я столкнулся однажды в случае одной моей пациентки, которая сначала вообще не пожелала рассказывать относящееся к анализу сновидение, «потому что оно слишком неясно и спутано», но в конце концов после моих неоднократных возражений против достоверности ее слов рассказала, что ей приснились несколько человек: она, ее муж и отец, – и будто она не знала, не отец ли ее муж, кто, собственно, ее отец и тому подобное. При сопоставлении этого сновидения с ее мыслями во время сеанса не осталось сомнений в том, что речь здесь шла о довольно обыденной истории одной служанки, которой пришлось признаться, что она ждет ребенка, а теперь сомневается, «кто, собственно (его) отец». Таким образом, и здесь тоже неясность, проявившаяся в сновидении, была частью материала, ставшего источником сновидения. Часть этого содержания была изображена в форме сновидения. Форма сновидения или снови́дения на удивление часто используется для изображения скрытого содержания.

Высказывания о сновидении, вроде бы безобидные замечания о нем, часто служат тому, чтобы самым изощренным способом скрыть часть того, что приснилось, хотя именно они, собственно, это и выдают. Так, например, когда сновидец говорит: «Здесь сновидение смазано», а анализ выявляет детское воспоминание о подглядывании за человеком, который подтирается после дефекации. Или в другом случае, заслуживающем подробного сообщения: молодому человеку снится очень отчетливый сон, который напоминает ему о сохранившихся в сознании фантазиях его мальчишеских лет. Он находится вечером в летнем отеле, ошибается номером и попадает в комнату, где, готовясь ко сну, раздеваются пожилая дама и две ее дочери. Он продолжает: «Затем в сновидении возникает несколько пробелов, так как чего-то не хватает, а под конец в комнате находился мужчина, который хотел меня вышвырнуть, и мне пришлось с ним бороться». Он тщетно старается вспомнить содержание и намерение той мальчишеской фантазии, на которую, очевидно, намекает сновидение. Но в конце концов я обращаю его внимание на то, что искомое содержание уже выражено посредством неясного места в сновидении. «Пробелы» – это обнажение гениталий женщинами, которые ложатся спать: словами «так как чего-то не хватает» описывается главная особенность женских гениталий. В те юные годы он сгорал от любопытства увидеть женские гениталии и был пока еще склонен придерживаться инфантильной теории сексуальности, которая приписывает женщине мужской член.

В точно такую же форму облачилось аналогичное воспоминание другого сновидца. Он видит сон: «Я иду с фрейлин K. в ресторан в городском саду… Потом темное место, сон прерывается… Затем я оказываюсь в борделе, где вижу двух или трех женщин в рубашке и панталонах».

Анализ. Фрейлин K. – это дочь его прежнего начальника, которая, как он признается, является для него заменой сестры. Ему редко выпадала возможность с ней поговорить, но однажды между ними произошла беседа, в которой «я словно увидел себя в своей половой роли, как если бы себе сказал: “Я – мужчина, а ты – женщина”». В указанном ресторане он бывал только однажды в сопровождении сестры своего шурина, девушки, которая была ему совсем безразлична. В другой раз он сопровождал до входа в этот ресторан общество, состоявшее из трех дам. Этими дамами были его сестра, золовка и уже упомянутая сестра шурина; все трое были ему совершенно безразличны, но все трое принадлежали к ряду сестер. Он посещал бордель лишь изредка, быть может, два или три раза за свою жизнь.

Толкование опиралось на «темное место», «прерывание» в сновидении и сводилось к тому, что он, испытывая мальчишеское любопытство, несколько раз, но в целом редко рассматривал гениталии своей младшей на несколько лет сестры. Через несколько дней у него возникло осознанное воспоминание о проступке, обозначенном в сновидении.

Все сновидения одной и той же ночи по своему содержанию составляют единое целое; их разделение на несколько частей, их группирование и количество – все это имеет свой смысл и может быть понято как часть сообщения скрытых мыслей сновидения. При толковании сновидений, состоящих из нескольких основных частей, или вообще таких, что относятся к одной ночи, нельзя также забывать про возможность того, что эти разные и следующие друг за другом сны означают одно и то же, с помощью разного материала выражают одни и те же побуждения. Первое из этих гомологических сновидений часто является более искаженным, нерешительным, последующее – более дерзким и отчетливым.

Именно такого рода было библейское сновидение фараона о колосьях и коровах, которое истолковал Иосиф. О нем более подробно, чем в Библии, сообщается у Иозефуса («Иудейские древности», кн. II, гл. 5). Рассказав свой первый сон, царь говорит: «После этого первого вещего сна я проснулся обеспокоенный и подумал о том, что оно могло бы значить, но потом снова постепенно заснул и увидел еще более странный сон, который еще больше поверг меня в страх и смятение». Выслушав его рассказ, Иосиф ответил: «Два твоих сна, о царь, только внешне кажутся разными, но оба видения имеют только одно значение!»

Юнг, рассказывающий в своей работе «О психологии слухов» (1910b) о том, как завуалированное эротическое сновидение одной школьницы безо всякого толкования было понято ее подругами и продолжено в измененном виде, по поводу этих рассказов о снах замечает, «что заключительная мысль длинного ряда образов сновидения содержит именно то, что пытался изобразить первый образ серии. Цензура отодвигает комплекс как можно дальше с помощью постоянно возобновляющихся символических прикрытий, смещений, превращений в безобидное и т. д.». (Ibid., 87.) Шернер прекрасно понял эту особенность изображения в сновидении и в связи со своей теорией органических раздражителей описывает ее в виде особого закона (Scherner, 1861): «Наконец, однако, во всех символических образованиях сновидения, возникающих вследствие определенных нервных раздражений, фантазия соблюдает общеобязательный закон: в начале сновидения она изображает объект раздражения лишь с помощью самых дальних и вольных намеков, но в конце, когда художественный поток иссяк, она выставляет раздражитель, то есть соответствующий орган или его функцию, в чистом виде, благодаря чему сновидение, изображая органическую причину как таковую, приходит к своему завершению…»

Прекрасное подтверждение этому закону Шернера дал Отто Ранк в своей работе «Сон, истолковывающий сам себя» (1910). Приведенное им там сновидение девушки состоит из двух разделенных во времени снов одной ночи, из которых второй завершился оргазмом. Этот сон получил самое подробное истолкование в значительной степени без участия сновидицы, а множество связей между двумя содержаниями сновидений позволило установить, что первый сон в робкой форме выразил то же, что и второй, а потому сон, закончившийся оргазмом, способствовал исчерпывающему объяснению первого. На этом примере Ранк вполне обоснованно обсуждает значение сновидений, сопровождающихся оргазмом, для теории снови́дения в целом.

Однако, по моему опыту, такая возможность истолковать ясность или расплывчатость сновидения как уверенность или сомнение в материале сновидения появляется лишь в редких случаях. Позднее я рассмотрю еще один, до сих пор не упомянутый фактор при образовании снов, от воздействия которого во многом зависит эта качественная шкала сновидения.

В некоторых сновидениях, изображающих какую-либо ситуацию или сцену, возникают прерывания, которые описываются следующими словами: «Но потом это словно оказалось одновременно и другим местом, и там случилось то-то и то-то». То, что подобным образом прерывает главное действие сновидения, которое через какое-то время может продолжиться, в материале сновидения оказывается придаточным предложением, вводной мыслью. Условие в мыслях сновидения изображается во сне с помощью одновременности (когда – тогда).

Что означает так часто возникающее в сновидении ощущение заторможенного движения, которое вплотную граничит со страхом? Хочешь идти, и не можешь сдвинуться с места; хочешь что-то сделать, и постоянно наталкиваешься на препятствия. Поезд отправляется в путь, но на него не удается поспеть; поднимаешь руку, чтобы отомстить за оскорбление, но рука отказывается служить и т. д. Мы встречались с этим ощущением во сне при анализе эксгибиционистских сновидений, но пока еще не пытались их всерьез истолковать. Удобно, но недостаточно ответить, что во сне возникает моторный паралич, обращающий на себя внимание при помощи упомянутого ощущения. Мы вправе спросить, почему нам не снятся постоянно подобные заторможенные движения, и мы вправе ожидать, что это ощущение, которое всегда можно вызвать во сне, служит каким-то целям изображения и пробуждается лишь потребностью в этом изображении, присущей материалу сна.

Невозможность что-то осуществить не всегда проявляется в сновидении в виде ощущения – иногда это также предстает просто как фрагмент сна. Такой случай я считаю особенно подходящим для того, чтобы прояснить значение этого реквизита сновидения. Я приведу вкратце одно сновидение, в котором я предстаю виновным в нечестном поступке. Место действия – нечто среднее между частной лечебницей и многими другими помещениями. Появляется слуга, чтобы позвать меня на «обследование». Во сне я знаю, что обнаружена какая-то пропажа и что обследование вызвано подозрением, что я присвоил себе эту пропажу. Анализ показывает, что обследование надо понимать двояким образом и что оно включает в себя врачебное обследование. Сознавая свою невиновность и свою функцию консультанта в этом доме, я спокойно иду со слугой. У дверей нас встречает другой слуга, который, указывая на меня, говорит: «Зачем вы его с собой привели, ведь это порядочный человек». Затем без слуги я вхожу в большой зал, где стоит много машин, который напоминает мне преисподнюю с ее адскими орудиями для пыток. За одним из аппаратов я вижу своего коллегу, у которого были все основания обо мне позаботиться; но он не обращает на меня внимания. Это означает, что теперь я могу идти. Но я не нахожу своей шляпы и поэтому не могу уйти.

Очевидно, сновидение исполняет желание, чтобы меня признали честным человеком и отпустили; таким образом, в мыслях сновидения имеется всевозможный материал, который этому противоречит. То, что мне позволяют уйти, является свидетельством моей невиновности; следовательно, если сновидение в конце изображает событие, препятствующее моему уходу, то из этого можно, пожалуй, заключить, что в такой форме находит свое выражение подавленный противоречащий материал. То, что я не нахожу шляпы, означает, стало быть: «И все же ты человек нечестный». Невозможность что-либо сделать во сне является выражением противоречия, слова «нет», и, следовательно, мы должны скорректировать предыдущее утверждение, что сновидение не способно выразить «нет».

В других сновидениях, в которых невозможность совершить движение представлена не просто как ситуация, но и как ощущение, то же самое противоречие изображается более резко через ощущение заторможенности движения, – как воля, которой противостоит другая воля. Таким образом, ощущение заторможенности движения представляет собой конфликт воли. Позднее мы увидим, что именно моторный паралич во сне относится к главным условиям психического процесса во время снови́дения. Импульс, перенесенный на моторные пути, есть не что иное, как воля, а то, что во сне мы четко ощущаем этот импульс как заторможенный, делает весь этот процесс особенно пригодным для изображения желания и противостоящего ему слова «нет». После моего объяснения страха легко также понять, что ощущение заторможенной воли близко страху и очень часто в сновидении соединяется с ним. Страх – это либидинозный импульс, который исходит из бессознательного и сдерживается предсознательным. Следовательно, где бы ощущение заторможенности ни связывалось в сновидении со страхом, речь идет о желании, которое когда-то было способным развивать либидо, то есть о сексуальном импульсе.

Что означает часто возникающее во сне суждение «Ведь это всего лишь сон», и какой психической силе его следует приписать, я буду обсуждать в другом месте. Здесь же я предварительно только скажу, что оно служит обесцениванию того, что приснилось. Соприкасающуюся с этим интересную проблему: что выражается в том случае, когда определенное содержание сновидения само обозначается как «снящееся», то есть загадку «сна во сне», В. Штекель (1909) разрешил аналогичным способом, проанализировав нескольких убедительных примеров. «Приснившееся» в сновидении опять-таки должно быть обесценено, лишено своей реальности; то, что снится после пробуждения от «сна во сне», хочет поставить желание, содержащееся в сновидении, на место угасшей реальности. Таким образом, можно предположить, что «приснившееся» содержит изображение реальности, действительное воспоминание, а продолжающееся сновидение – наоборот, изображение того, что просто желал сновидец. Включение определенного содержания в «сон во сне» можно, стало быть, приравнять к желанию, чтобы того, что было обозначено как сновидение, не произошло. Другими словами: если определенное событие вводится в сон самой работой сновидения, то это означает самое решительное подтверждение реальности этого события, самое активное его одобрение. Работа сновидения использует само снови́дение как форму отвержения и доказывает этим мысль, что сновидение есть исполнение желания.