Глава 10
Черная смерть
Четвертый всадник: микробы, Мальтус и рынки
До сих пор мы рассматривали насилие, осуществляемое человеком в отношении человека, и его влияние на неравенство: война с массовой мобилизацией, поощряющая принимать меры в пользу мобилизуемых за счет богачей; кровавые революции, уничтожавшие «помещиков», «кулаков» и «буржуазию» вместе с подлинным «одним процентом»; и распад целых государств, разрушавший богатую элиту, которая до этого присваивала и накапливала доступные излишки, насколько это было возможно. Рассмотрим теперь еще одного уравнителя, Четвертого всадника, – масштабные эпидемии. Он отличается от предыдущих тем, что задействует иные биологические виды, действие которых на человека трудно назвать прямым насилием; при этом атаки некоторых бактерий и вирусов на человеческое общество приводили к гораздо более летальным последствиям, чем любые катастрофы, возникшие в результате человеческих действий.
Как же эпидемии сокращают неравенство? Посредством того, что Томас Мальтус в своем сочинении «Опыт о законе народонаселения» 1789 года называл «разрушительными препятствиями». Если говорить вкратце, то идеи Мальтуса основаны на той предпосылке, что в долгой перспективе население растет быстрее, чем ресурсы. Это, в свою очередь, включает средства, сдерживающие рост населения, – «предупредительные препятствия», сокращающие воспроизводство населения посредством «морального ограничения», то есть задержкой с заключением брака и рождением детей, и «разрушительные препятствия», увеличивающие смертность. К этим последним ограничениям, по словам самого Мальтуса,
относятся все причины, стремящиеся каким бы то ни было образом… сократить естественную продолжительность человеческой жизни. Поэтому к категории этих препятствий необходимо отнести вредные для здоровья занятия, тяжкий, чрезмерный или подвергающий влиянию непогоды труд, крайнюю бедность, дурное питание детей, нездоровые жизненные условия больших городов, всякого рода излишества, болезни, эпидемии, войну, чуму, голод.
В такой всеобъемлющей формулировке «разрушительных препятствий» смешиваются прямые последствия демографического давления и такие события, как эпидемии, которые не обязательно вызываются и даже не обязательно обостряются из-за демографических условий, а могут быть совершенно внешними факторами. Современные исследования подчеркивают важную роль реакций на рост населения и сокращение ресурсов, благодаря чему удается увеличить продуктивность и тем самым предотвратить мальтузианский кризис. Наиболее разработанные неомальтузианские модели предполагают инерционный эффект, при котором население и уровень производства колеблются в зависимости от недостатка ресурсов и технологического или институционального прогресса. Более того, произошедший за последние 150 лет демографический переход, как предполагается, ослабил мальтузианские ограничения благодаря инновациям вкупе с уменьшающейся рождаемостью и повышением реальных доходов – эти сугубо современные факторы не наблюдаются в той же степени в ранние периоды истории. Поэтому описанные Мальтусом механизмы помогают понимать в первую очередь досовременные общества, которые и являются предметом данной главы. Наиболее доступные данные для Англии Средневековья и начала Нового времени позволяют уверенно предположить, что самые серьезные вспышки летальных заболеваний в форме эпидемий имеют – хотя и не обязательно – внешнее происхождение и что они сокращали численность населения независимо от жизненных условий, даже если совпадали с периодами недостатка ресурсов, которые могли усиливать их последствия.
В досовременных аграрных обществах эпидемии приводили к выравниванию, меняя пропорцию обрабатываемых земель к трудовым ресурсам, снижая цену на первые (что засвидетельствовано колебаниями цен на ренту и на сельскохозяйственные продукты) и повышая цену на последние. Землевладельцы и работодатели становились менее богатыми, а рабочие получали больше, что выравнивало распределение доходов и богатства. В то же время демографические изменения влияли и на институты, определяя реальную динамику цен и доходов. В зависимости от способности рабочих торговаться с работодателями эпидемии приводили к разным результатам: существование устанавливавших цены рынков земли и особенно труда было фундаментальным условием успешного выравнивания. Микробы и рынки таким образом действовали сообща, уменьшая неравенство. И, наконец, как мы увидим, любое выравнивание продолжалось, как правило, недолго, за исключением редких обстоятельств, и заканчивалось восстановлением численности населения, что приводило к новому демографическому давлению.
«Все верили, что настал конец света»: эпидемия позднего Средневековья
Примерно в конце 1320-х годов в пустыне Гоби зародилась чума, распространившаяся по большей части Старого Света. Возбудителем чумы является бактерия Yersinia pestis, или чумная палочка, обитающая в пищеварительном тракте блох. Самые распространенные переносчики – крысиные блохи, но переносить блох с чумной палочкой могут десятки различных видов грызунов. Эти блохи покидают свою естественную среду обитания, как правило, только когда популяция их хозяев уменьшается; в таких случаях инфекция распространяется и среди людей. Чума проявляется в трех формах, самая распространенная из которых – бубонная. Она известна прежде всего тем, что при заболевании заметно увеличиваются лимфатические узлы в паху, подмышках или на шее – распространенных местах укусов блох. Из-за внутреннего кровотечения опухоль разрастается и наполняется кровью, из-за интоксикации отмирают клетки и повреждается нервная система. Через несколько дней умирают от 50 до 60 % зараженных. Вторая, еще более опасная форма, легочная, передается непосредственно от человека к человеку воздушно-капельным путем. Смертность при ней достигает 100 %. Очень редко патоген передается насекомыми, что вызывает так называемую септическую чуму, которая протекает очень быстро и с неизбежным фатальным исходом.
Во второй четверти XIV века грызуны перенесли зараженных блох на восток в Китай, на юг в Индию и на запад через Ближний Восток в Средиземноморье и Европу. Путями переноса служили караванные маршруты Центральной Азии. В 1345 году эпидемия достигла Крымского полуострова, откуда ее в район Средиземноморья привезли итальянские торговые суда. Благодаря источникам того времени удается проследить ее до генуэзского поселения Каффа в Крыму: когда среди осаждавших крепость татар разразилась чума, их предводитель Джанибек якобы приказал перебрасывать с помощью катапульт через стены трупы умерших, чтобы заразились и генуэзцы. Но этого и не требовалось, и вряд ли такой способ заражения был эффективен, потому что бубонная чума распространяется с помощью паразитов, а для легочной чумы хозяева должны быть живы. Для распространения зараженных грызунов и блох было достаточно существовавших торговых путей.
В конце 1347 года чума охватила Константинополь, и наиболее подробным описанием ее симптомов мы обязаны оставившему трон императору Иоанну IV Кантакузину:
Никакое врачебное мастерство не помогало, да и болезнь не проходила одинаково у всех; некоторые, неспособные сопротивляться, умирали в тот же день, иные и через несколько часов. Тех же, кто сопротивлялся два или три дня, сначала охватывала жестокая лихорадка, и в таких случаях болезнь переходила в голову… У других зло нападало не на голову, но на легкие, и тотчас же начиналось воспаление, причинявшее очень острую боль в груди. Мокрота выделялась вперемешку с кровью, вместе с отвратительным запахом изнутри. Обожженные горло и язык чернели и наполнялись кровью… На плечах и предплечьях возникали гнойники, у некоторых на челюсти, а у немногих на других частях тела… Показывались черные волдыри. Некоторые покрывались черными пятнами по всему телу; у некоторых пятна были малочисленными, но очень заметными; у других – неясными и плотными. Большие гнойники появлялись на ногах или на руках, откуда, если их разрезать, вытекало большое количество дурно пахнущего гноя… Если люди заболевали, то уже не питали надежду на выздоровление, но, поддаваясь отчаянию, усугублявшему их состояние и обострявшему их болезнь, сразу же умирали.
После того как смертоносный груз прошел через Босфор и Дарданеллы, чума в 1348 году поразила арабские города Александрию, Каир и Тунис. На следующий год эпидемия охватила весь арабский мир; сообщалось о больших потерях, особенно в городских центрах.
Что касается западных регионов, то генуэзские корабли из Крыма завезли чуму на Сицилию осенью 1347 года. Через несколько месяцев она распространилась по большей части Южной Европы, опустошив такие города, как Пиза, Генуя, Сиена, Флоренция и Венеция, наряду со многими более мелкими. В январе 1348 года эпидемия достигла Марселя, после чего быстро прокатилась по югу Франции и по Испании. О том, как она распространилась дальше на север, известно меньше: она поразила Париж весной 1348 года, затем перешла во Фландрию и Нидерланды. Из Скандинавии, куда чума добралась в 1349 году, она переместилась в еще более отдаленные Исландию и Гренландию. Осенью 1348 года чума вошла в Англию через южные порты, а на следующий год обосновалась в Ирландии. Не обошла она стороной и Германию, хотя эта страна пострадала меньше других регионов Европы.
Очевидцы событий повествуют об отчаянии, страданиях и смерти, а также об общем смятении, хаосе и том, как люди пренебрегали похоронными обычаями. Особенно ярко описывали свои впечатления обитатели крупных городов. Аньоло ди Тура оставил потрясающий отчет о чуме в Сиене, тем более проникновенный, что автор повествует и о своих собственных горестях:
Смерти в Сиене начались в мае. Это было жестокое и ужасное событие, и я не знаю, с чего начать, чтобы поведать о чудовищности и безжалостности. Похоже, все были одурманены зрелищем боли. Невозможно человеческому языку найти выражения, чтобы поведать весь этот ужас. И в самом деле, того, кто не видел такие ужасы, можно назвать счастливым. Жертвы умирали почти мгновенно. У них появлялись опухоли в подмышках и в паху, и они падали с ног прямо во время разговора. Отцы бросали детей, жены – мужей, брат – брата; ибо казалось, что болезнь поражает на расстоянии взора и дыхания. И так они умирали. И никто не отваживался хоронить ни за деньги, ни по дружбе. Родственники бросали умерших в канавы, как могли, без священников, без богослужения. Не бил и похоронный колокол. Во многих местах в Сиене были вырыты огромные ямы, и туда бросали множество умерших. Люди умирали сотнями, днем и ночью, и всех бросали в эти рвы и засыпали землей. А когда эти рвы заполнялись, рыли новые. И я, Аньоло ди Тура… похоронил своих пятерых детей своими собственными руками… Умерло так много народа, что все верили, что настал конец света.
Массовые захоронения, о которых пишет Аньоло, упоминаются и в других повествованиях, придавая мрачный масштаб грандиозной картине смерти. Вот классическое описание чумы во Флоренции у Джованни Боккаччо:
Так как для великого множества мертвых тел… не хватало освященной земли, необходимой для совершения похоронного обряда… то на переполненных кладбищах при церквах рыли преогромные ямы и туда опускали целыми сотнями трупы, которые только успевали подносить к храмам. Клали их в ряд, словно тюки с товаром в корабельном трюме, потом посыпали землей, потом клали еще один ряд – и так до тех пор, пока яма не заполнялась доверху.
Эти повествования подтвердились с обнаружением массовых захоронений в различных частях Европы, иногда содержащих ДНК-свидетельства чумы.
Разорение сельской местности, в которой в Средние века проживало большинство населения, привлекало гораздо меньше внимания. Боккаччо специально требуется напоминать своим читателям о том, что
в раскиданных там и сям усадьбах и в селах крестьяне с семьями, все эти бедняки, голяки, оставленные без лечения и ухода, днем и ночью умирали на дорогах, в поле и дома – умирали так, как умирают не люди, а животные.
К 1350 году чума в Средиземноморье подошла к концу, а на следующий год затихла и по всей Европе – но лишь временно. Приводить здесь оценки потерь, составленные средневековыми очевидцами, мало смысла, поскольку они пытались измерить неизмеримое и часто прибегали округлениям или стереотипным цифрам. Но даже при этом рассчитанный папой Климентом VI печальный итог в 23 840 000 жертв чумы не так уж далек от реальных масштабов катастрофы. По современным оценкам, потери составили от 25 до 45 % населения. Согласно последней реконструкции Паоло Маланимы, население Европы сократилось с 94 миллионов в 1300 году до 68 миллионов в 1400 году, то есть более чем на четверть. Особенно пострадали Англия и Уэльс, которые, предположительно, потеряли до половины населения (до чумы оно составляло около 6 миллионов и достигло прежнего уровня только к началу XVIII века), а также Италия, где погибла по меньшей мере треть населения.
Если оставить в стороне подробности, то в том, что Черная смерть оказала огромнейшее влияние на общество, сомневаться не приходится. Как писал Ибн Хальдун в одном из своих исторических сочинений,
цивилизации как на Востоке, так и на Западе посетила разрушительная чума, разорившая целые государства и погубившая много народа… Изменился весь обитаемый мир.
Мир и в самом деле изменился. В годы, когда свирепствовала чума, и непосредственно после пандемии наблюдался упадок человеческой активности. В долгой перспективе болезнь и вызванные ею потрясения оставили свой след в отношении к жизни и в различных общественных институтах: авторитет церкви ослаб, бок о бок процветали гедонизм и аскетизм, люди больше занимались благотворительностью, как из страха, так и оставшись без наследников; чума повлияла даже на искусство, не говоря уже о том, что медики были вынуждены пересмотреть свои считавшиеся незыблемыми принципы.
Наиболее фундаментальные перемены произошли в сфере экономики, особенно на рынке труда. Черная смерть пришла в Европу в период массивного роста населения – в два, а то и в три раза за три столетия. Начиная с 1000 года н. э. технологические достижения, улучшенные сельскохозяйственные методы выращивания и сбора урожая, а также относительная политическая стабильность в своей совокупности выразились в расширении поселений, привели к увеличению производства и росту численности людей. Города увеличивались как в размерах, так и по количеству жителей. И все же к концу XIII века этот продолжительный расцвет подошел к своему концу. С окончанием средневекового климатического оптимума обилие голодных ртов подхлестнуло рост цен на продукты питания, одновременно с уменьшением производительности, и спрос начал превышать предложение. Расширение пахотных земель сократилось, а пастбища уменьшались, из-за чего сократилось поступление белка и во все более скудной диете преобладали зерновые. Демографическое давление уменьшило стоимость труда и, как следствие, реальные доходы. В лучшем случае уровень жизни замер на одной точке. В начале XIV века произошло очередное ухудшение, когда из-за нестабильных погодных условий неурожайные годы привели к катастрофическому голоду. И хотя численность населения снизилась в первую четверть столетия, последующие кризисы продолжались еще одно поколение, а различные болезни животных уменьшали численность скота.
Большая часть Европы, похоже, попала в своего рода модифицированную мальтузианскую ловушку, в которой внутренние проблемы, такие как неблагоприятная пропорция земля/труд из-за предыдущего демографического роста, и внешние потрясения в виде климатических изменений, снижающих производство, ухудшали жизнь для трудящихся масс и благоприятствовали элитам, контролировавшим средства производства – прежде всего землю. Черная смерть привела к резкому сокращению населения с сохранением физической инфраструктуры. Благодаря увеличенной производительности производство сокращалось меньше, чем население, вследствие чего среднее производство и доход на душу населения росли. Независимо от того, действительно ли чума погубила больше людей трудоспособного возраста, чем молодых и старых, как иногда утверждается, земли по отношению к трудовым ресурсам стало больше. Земельная рента и процентные ставки упали как в абсолютном выражении, так и относительно заработной платы. Землевладельцы теоретически несли убытки, а работники могли надеяться на улучшение качества жизни. Но на практике очень многое зависело от институтов и структур власти, умерявших переговорный потенциал средневековых работников.
Наблюдатели в Западной Европе того времени быстро отметили рост требований и зарплат. Монах-кармелит брат Жан де Венетт писал в своей хронике примерно в 1360 году, что после эпидемии
несмотря на то, что все было в изобилии, цены на все удвоились: на домашнюю утварь и на еду, как и на товары торговцев, наемный труд, фермерских работников и слуг. Единственным исключением оставались недвижимость и дома, которых и до сих пор наблюдается переизбыток.
Согласно «Хронике Рочестерского приората», приписываемой Уильяму Дину,
такой недостаток работников привел к тому, что бедняки задирали носы перед работодателями и их едва удавалось убедить служить благородным за цену втрое большую.
Работодатели не замедлили обратиться к властям с просьбами остановить рост цены на труд. Менее чем через год после прихода Черной смерти в Англию, в июне 1349 года, был издан королевский «Указ о работниках»:
Поскольку большая часть населения, и особенно работники и слуги, сгинула в этой чуме, многие, наблюдая нужду хозяев и недостаток слуг, отказываются работать, пока им не предоставят повышенное жалование… Мы предписываем каждому мужчину и каждой женщине в нашем королевстве Англия, будь они свободные или несвободные, физически способным и не достигшим возраста шестидесяти лет, не живущим торговлей или определенным ремеслом, не имеющим в своем личном распоряжении земли, которую им необходимо обрабатывать, и не работающим ни на кого другого, если им предложат работу, соответствующую их статусу, обязательно соглашаться на такую работу и получать оплату, содержание или жалование, какое выплачивалось в той части страны, в которой они работают, в двадцатый год нашего царствования [1346] или в некоторых других случаях в соответствующий пятый или шестой год до этого… Никто не должен ни выплачивать, ни обещать оплату, содержание или жалование более указанного выше под страхом выплаты вдвое больше того, что он заплатил или пообещал тому, кто пострадал от такого… Ремесленники и работники не должны получать за свой труд и ремесло более денег, чем они могли бы получить в указанный двадцатый год или иной соответствующий год, в том месте, где им случилось работать; и если кто-либо получит больше, того следует посадить в тюрьму.
Реальный эффект таких указов, похоже, был скромен. Всего два года спустя еще одно постановление, «Статут о работниках» 1351 года, с прискорбием сообщало, что
указанные работники, не соблюдая вышеупомянутое постановление, но руководствуясь лишь своей корыстью и исключительной жадностью, отказываются выполнять работу для благородных и иных, если им не заплатят вдвое или втрое больше того, что они привыкли получать в указанный двадцатый год и ранее, к великому ущербу для благородных и к разорению простолюдинов.
Положение пытались исправить, вводя более строгие ограничения и наказания. Но спустя поколение выяснилось, что эти меры нисколько не действуют. В начале 1390-х годов монах-августинец Генри Найтон, каноник Лестера, отмечал в своей хронике, что
работники стали настолько надменными и коварными, что не обращали никакого внимания на указы короля. Если кто-то желал нанять их, то ему приходилось идти у них на поводу, поскольку либо его плоды или хлеб на корню пропали бы, либо он должен был потакать высокомерию и жадности работников.
Если перефразировать это в нейтральных терминах, то рыночные силы возобладали над попытками сдержать рост заработной платы принудительными мерами, а индивидуальные интересы работодателей, особенно землевладельцев, вынуждали их отказаться от неисполнимого желания выступить единым фронтом против работников. То же самое наблюдалось не только в Англии, но и в других странах. В 1349 году власти Франции точно так же попытались ограничить заработные платы на уровне до чумы, но потерпели поражение еще быстрее: уже в 1351 году пересмотренный закон разрешал поднимать плату на треть. Вскоре после этого работодателям приходилось платить именно столько, сколько требовали работники в текущий момент.
Благодаря проделанной экономистом-историком Робертом Алленом и его коллегами работе мы получили доступ к ряду протяженных во времени серий реальных зарплат квалифицированных и неквалифицированных рабочих, иногда уходящих в Средние века и стандартизированных для облегчения систематического сравнения во временном и пространственном измерениях. Долгосрочные тенденции, зафиксированные для неквалифицированного труда в одиннадцати европейских и ближневосточных городах, показывают четкую картину. В тех нескольких случаях, для которых доступны данные о заработных платах для периода до чумы, – в Лондоне, Амстердаме, Вене и Стамбуле – они изначально были низкими и быстро поднялись после эпидемии. Реальные доходы достигли пика в начале или в середине XV века, в тот период, когда появляются соответствующие данные для других городов со сходным высоким уровнем. Начиная с 1500 года реальные заработные платы в этих городах демонстрируют тенденцию к снижению, возвращаясь к уровню до чумы примерно к 1600 году, а затем остаются на месте или падают дальше на протяжении следующих двух столетий. Лондон, Амстердам и Антверпен являются единственным исключением в том, что поддерживали более щедрые уровни оплаты труда на протяжении раннего современного периода, хотя в последних двух городах реальные заработные платы временно снизились в конце XV века, а потом восстановились. Как вызванный чумой подъем, так и последующий спад были значительными на всем протяжении – порядка 100 и 50 % соответственно (рис. 10.1).
Почти такая же картина наблюдается для квалифицированного труда в четырнадцати городах – заработные платы тоже примерно увеличиваются вдвое с момента чумы до середины XV века (там, где эти данные доступны), затем демонстрируют всеобщее понижение между 1500 и 1600 годами и застой или дальнейшее падение до 1800 года, с теми же тремя исключениями для Северо-Западной Европы, что и в предыдущем наборе данных (рис. 10.2).
Рис. 10.1. Реальные заработные платы городских неквалифицированных рабочих в Европе и на Ближнем Востоке, 1300–1800
Рис. 10.2. Реальные заработные платы городских квалифицированных рабочих в Европе и на Ближнем Востоке, 1300–1800
Рис. 10.3. Реальные заработные платы в английской сельской местности, измеряемые относительно зерна, 1200–1869
Связь между демографическими изменениями и реальными доходами поразительна: во всех наблюдаемых городах реальные заработные платы достигли пика чуть позже того, как численность населения достигла самой нижней точки. Демографическое восстановление обратило динамику заработных плат, и во многих местах реальные заработные платы продолжали уменьшаться после 1600 года, по мере того как население росло. И хотя сельские заработные платы задокументированы гораздо хуже, сильный подъем, связанный с чумой, наблюдается на материале из Англии (рис. 10.3).
Похожую картину можно выявить и для восточного Средиземноморья. После Черной смерти стоимость труда быстро возросла, хотя и на менее продолжительный срок по сравнению с Европой. Как отмечал историк Аль-Макризи,
плата ремесленникам, наемным работникам, носильщикам, слугам, конюхам, ткачам, батракам и тому подобным увеличилась во много раз; хотя осталось их немного, поскольку большинство их умерло. Работника такого рода найти нелегко, разве что после упорных поисков.
Распространилась практика пожертвований в религиозных, образовательных и благотворительных целях, в основном из-за передачи наследства умерших и даров выживших, унаследовавших богатство. Она поощряла строительство в условиях недостатка трудовых ресурсов, и среди неквалифицированных городских работников особенно процветали ремесленники. Временное повышение уровня жизни увеличило спрос на мясо: согласно одному исследованию доходов и цен, в начале XIV века среднестатистический житель Каира мог потреблять скромные 1154 килокалории в день, включая 45,6 грамма белка и 20 граммов жира, но в середине XIV века – уже 1930 килокалорий, включая 82 грамма белка и 45 граммов жира.
Данные о Византии и Османской империи – неравномерного качества, но в целом поддерживают картину, сравнимую с картиной для большей части Европы. К 1400 году реальные заработные платы в городах Византии значительно увеличились с уровнем до чумы, и это отразилось в удвоении цен на рабов. Османские записи говорят о том, что реальные доходы строителей в Стамбуле оставались высокими до середины XVI века и не слишком увеличивались до конца XIX века, что подчеркивает необычность роста, связанного с чумой.
Несмотря на всю жестокость первой волны Черной смерти, ее одной было бы недостаточно для повышения городских заработных плат и для поддержания такого повышения на протяжении нескольких поколений. Для предотвращения быстрого демографического восстановления потребовалось несколько последовательных волн. И в самом деле, в документах позднего Средневековья зафиксирован целый ряд повторных вспышек чумы. Чума вернулась в 1361 году и свирепствовала с весны этого года до весны следующего. Из-за того, что эта вспышка унесла жизни большого количества молодых людей и детей, она известна под названием «детской чумы» (pestis puerorum); похоже, она действительно сильно затронула тех, кто еще не родился во время основной волны. Смертность была очень высокой – показатели уступают только показателям самой Черной смерти: по современным оценкам, всего умерло от 10 до 20 % европейского населения, а в Англии – целая одна пятая. Относительно менее разрушительная третья волна чумы прошла в 1369 году, и она «задала тон» на последующее столетие и дольше.
Если перечислить только общенациональные эпидемии в Англии, то они приходятся на следующие годы: 1375, 1390, 1399–1400, 1405–1406, 1411–1412, 1420, 1423, 1428–1429, 1433–1435, 1438–1439, 1463–1465, 1467, 1471 и 1479–1480. В последние десятилетия этого периода наблюдались особенно тяжелые случаи, достигшие кульминации в 1479–1480 годах, – как сообщалось, это была худшая эпидемия с 1361 года. В тех странах, для которых доступны систематические данные, мы видим такую же нерадостную картину: нам известно о пятнадцати эпидемиях в Нидерландах с 1360 по 1494 год и о четырнадцати в Испании с 1391 по 1457 год. Во всей Европе чума приходила два-три раза за поколение, поддерживая низкую численность населения. В итоге к 1430-м годам население Европы сократилось вдвое или даже больше по сравнению с концом XIII века. В зависимости от региона демографическое восстановление произошло в 1450-х, 1480-х годах или даже ближе к XVI веку. Наблюдаемое улучшение жизненных стандартов рабочего населения было результатом страданий и преждевременной гибели десятков миллионов человек на протяжении нескольких поколений.
Что же нам известно о влиянии чумы на неравенство? Логика воздействия очевидна. Уменьшение цен на землю и продукты питания и повышение цен на труд оборачиваются выгодой для бедняков и убытком для богачей и, следовательно, сокращают как неравенство доходов, так и неравенство богатства. Очень долго историки полагались на косвенные данные, намекающие на такое развитие. Спрос на пшеницу падал, но цены на мясо, сыр и ячмень (последний использовался для производства пива) росли, а это указывает на улучшение питания и на то, что работники употребляли продукты, ранее доступные только зажиточным слоям. Спрос на товары роскоши также в целом рос. Кроме высокой оплаты, в качестве вознаграждения за свой труд английские работники могли требовать и получать мясные пироги и эль. Доля хлеба в диете сборщиков урожая в Норфолке уменьшилась примерно с половины в конце XIII века до 15–20 % в конце XIV и начале XV веков, тогда как доля мяса за тот же период выросла с 4 до 25–30 %.
Сильное подтверждение выравнивания дают два английских закона, регулирующих потребление. В 1337 году парламент постановил, что только знать и священники с годовым доходом не менее 1000 фунтов имеют право носить меха, считавшиеся знаком статуса. Но через пятнадцать лет после прихода Черной смерти новый закон 1363 года разрешил носить меха всем, кроме работников с самым низким доходом. Власти просто решили указать, мех каких именно животных имеют право носить представители той или иной группы – от кролика и кошки у основания социальной пирамиды до белого горностая на ее вершине. Это свидетельствует о росте общего благополучия и размывании статусных барьеров, которое не сдерживали даже эти более скромные ограничения.
Если простолюдины могли позволить себе то, что раньше считалось прерогативой элиты, то знать переживала кризис по мере того, как цены на сельскохозяйственную продукцию их поместий снижались, а содержание рабочих рук повышалось. Поскольку арендаторов косила болезнь, землевладельцам приходилось нанимать больше рабочих, обещая им более щедрую плату. Прежним арендаторам продлевали срок действия договора с более низкой арендной платой. Тенденция, согласно которой раньше класс землевладельцев обогащался и становился сильнее, а простолюдины беднели, обратилась: на протяжении примерно полутора столетий элиты присваивали меньше излишков, а производители сохраняли у себя больше продукции. Только за первую половину XV века доходы английских рантье с земли упали на 20–30 %. Представители мелкопоместного дворянства теряли при этом больше, тогда как крупным землевладельцам удавалось сохранять свое положение при уменьшенном доходе. Чума сильно сократила и численность знати: за два поколения три четверти благородных семейств остались без наследников, и старые роды исчезали; новые дворяне не могли компенсировать это уменьшение. Круг элиты сокращался и по размеру состояний: количество возведенных в рыцарское звание, которое за XIII век утроилось примерно до 3000, к 1400 году уменьшилось до 2400, а к 1500 – до 1300 при том же пороге дохода в реальном выражении. На вершине количество пэров сократилось с 200 в 1300 году до 60 в 1500 году, часто при снижении статуса и слияний родов с целью компенсировать потерю семейного благосостояния. Высший засвидетельствованный доход аристократии также радикально сократился с 1300 года по XV столетие.
Общие тенденции, подобные указанным, убедительно свидетельствуют об определенной степени выравнивания. Но только в последние несколько лет наконец-то появились обоснованные количественные доказательства, позволившие подтвердить эту гипотезу. Гвидо Альфани собрал и проанализировал данные городских архивов Пьемонта на севере Италии. В местных имущественных реестрах сохранились записи, многие из которых относятся только к недвижимости, но в некоторых случаях включают и другие активы, такие как капитал, кредиты и движимое имущество; по детализации они сравнимы с известным флорентийским катасто 1427 года. Ограничения данных позволяют нам провести систематический сравнительный анализ только в отношении неравенства землевладения. Обзор Альфани основан на данных о тринадцати пьемонтских коммунах. Хотя самый старый набор данных относится к 1366 году, большинство других записей начинается с конца XV века. На протяжении этого последнего периода мы наблюдаем постоянную тенденцию к повышению неравенства. В большинстве случаев данные XVIII века о каждом городе дают более высокие коэффициенты Джини, чем соответствующие данные конца Средневековья. Это верно в отношении как городских, так и сельских коммун – независимо от того, измеряется ли неравенство в коэффициентах Джини или в доле богатейшего дециля. Оба эти показателя отображены на рис. 10.4. Такая общая тенденция к повышению концентрации имущества характерна для восходящей фазы «сверхкривой» экономической экспансии раннего современного периода, о чем я рассуждал в третьей главе.
Наиболее поразительные находки относятся к годам до и во время чумы. В трех городах, о которых имеются данные на тот период, – Кьери, Кераско и Монкальери (для них на рис. 10.4 для периода до 1450 года показаны общие данные) – неравенство падало на протяжении XIV и начала XV веков, когда чума возвращалась волна за волной. В нескольких коммунах Пьемонта и Тосканы процент домохозяйств, имущество которых по меньшей мере в десять раз превышало местную медиану, в тот период также снизилось. Такое выравнивание прекрасно согласуется с уже упомянутыми данными о реальных заработных платах: в соседней Флоренции реальные заработные платы неквалифицированных рабочих за тот же период выросли примерно вдвое (см. данную книгу, рис. 10.1). Повышенный располагаемый доход позволял работникам приобретать больше имущества, тогда как вызванные чумой потрясения снижали покупательную способность элиты. Форма кривой распределения также значима – переход от уменьшения к повышению неравенства совпадает с демографическим провалом, после чего началось постепенное восстановление численности населения.
Рис. 10.4. Доля богатства высших 5 % и коэффициент Джини распределения богатства в городах Пьемонта, 1300–1800 (смягченная привязка по годам)
Как и в случае с наиболее показательными сериями реальных заработных плат, такое уменьшение неравенства продлилось недолго. Не только концентрация землевладения в целом начала усиливаться после середины XV века, но и, что более примечательно, даже вернувшаяся в 1630 году чума, которая стала причиной самой высокой смертности после Черной смерти и которая, предположительно, погубила почти треть населения Северной Италии, не смогла оказать существенного влияния на неравенство: коэффициенты Джини и доли верхних процентов в 1650 или 1700 году были значительно выше, чем в 1600 году, после 150 лет восстановления. Это предполагает, что после изначальных потрясений во время Черной смерти и ее ближайших повторных волн, сильно ударивших по неготовым к их экономическим последствиям землевладельцам, имущие классы со временем разработали стратегии защиты своих состояний в периоды демографических потрясений: в частности, сохранять свое положение элитам помогали институциональные методы, такие как фидеикомисс, позволявший удерживать собственность в семье даже в отсутствие подходящего наследника. Похоже, что даже самые жестокие эпидемии можно усмирить посредством культурного развития и умерить тем самым выравнивающий эффект мальтузианского снижения.
Очень похожую картину можно составить на основании архивных данных о налогах на богатство из других районов Тосканы. В качестве наиболее поразительного примера можно привести распределение богатства в находящемся в сельской местности городке Поджибонси, хорошо документированное с 1338 по 1779 год и демонстрирующее выравнивание после Черной смерти и последующую продолжительную концентрацию (рис. 10.5). Сравнительные данные из десяти других сельских коммун на территории Флоренции, а также городов Ареццо, Прато и Сан-Джиминьяно не всегда показывают такие же четкие результаты, но в основном обнаруживают те же общие тенденции (рис. 10.6). Единственный наблюдаемый период значительного уменьшения ассоциируется с чумой; в сельских районах неравенство в общем случае росло примерно с 1450 года; примерно с 1600 года наблюдаемые коэффициенты Джини почти всегда выше, чем в предыдущих столетиях, и неизменно достигают пика в XVIII веке. Более того, в некоторых коммунах кривые Лоренца сглаживаются сразу же после Черной смерти, заставляя предположить, что выравнивание происходило в основном за счет потерь богатых.
Дальнейшее подтверждение такой динамики дают данные из района Лукки в Италии, где неравенство после чумы резко снизилось, а затем быстро восстановилось (рис. 10.7). В настоящее время также существуют доказательства растущей концентрации богатства в Ломбардии и области Венеции примерно с 1500 по 1600 год, но данные о периоде до чумы для них отсутствуют.
Рис. 10.5. Коэффициенты Джини богатства в Поджибонси, 1338–1779
Рис. 10.6. Доля богатства верхних 5 % в Тоскане, 1283–1792
Рис. 10.7. Доля богатства верхних 5 % и коэффициент Джини распределения богатства в Лукке, 1331–1561
Итальянский пример XVII века подчеркивает значение факторов, помимо собственно демографических изменений. Уже упоминались неудачные попытки стабилизировать зарплаты на уровне, существовавшем до чумы. У элиты были огромные стимулы сдерживать выравнивающий эффект Черной смерти и повторных волн эпидемии. Успех таких мер широко варьировал в различных обществах, в зависимости от структуры власти и даже от среды. В Западной Европе работники получали доходы, потому что именно они пользовались преимуществами недостатка рабочей силы. Здесь не только провалились попытки ограничения заработной платы и мобильности, но и демографический шок от чумы во многом разрушил прежний средневековый институт крепостничества. Крестьяне обрели мобильность и возможность переходить в другие поместья, если им предлагали лучшие условия. Это понижало ренту, открывало дорогу к рабочей миграции и к последующей отмене трудовых повинностей, характерных для помещичьей экономики. Арендаторы в итоге должны были платить только ренту и получили возможность обрабатывать столько земли, сколько смогут. Это также подстегнуло мобильность и привело к созданию класса йоменов из преуспевающих крестьян. Так, для примера можно привести поместье Редгрейв-Манор в Англии, владения которого в 1300 году составляли двенадцать акров, в 1400 году – двадцать акров, а в 1450 году – более тридцати. Подобные изменения происходили по всей Западной Европе. К 1500 году преобладающей формой феодальной зависимости в Западной, Южной и Центральной Европе стал так называемый копигольд: аренда наделов по наилучшей фиксированной годовой ренте, которую могли выторговать себе фермеры-арендаторы.
При случае работники прибегали к насилию, защищая свои недавно обретенные завоевания от посягательств элиты. Как мы видели в главе 8, народные бунты принимали форму таких мощных восстаний, как Жакерия во Франции (1358) и крестьянское восстание Уота Тайлера 1381 года. Последнее было вызвано введением подушного налога, призванным частично компенсировать потери государства, но поддерживалось стремлением сохранить недавно обретенные преимущества в виде более высокого дохода против желания помещиков, стремившихся сохранить свое привилегированное экономическое положение: одно из требований подразумевало право свободного заключения трудового договора. Восстание было быстро подавлено, но, несмотря на ограничительные законы и на известную угрозу Ричарда II «оставить вас в крепостной зависимости, не в прежней, но несравнимо более суровой», это восстание все же принесло какую-то выгоду крестьянам: подушные налоги были отменены, а крестьяне со временем добивались все больших привилегий. Консервативные поэты того времени сокрушались по поводу «бродячих батраков», которые видели, что «мир нуждается в их услугах и труде… надменных от того, что их так мало» и требовавших «за малейшую работу плату высочайшую». В целом работникам удавалось воспользоваться недостатком трудовых ресурсов, пока сохранялась такая ситуация.
Но в других регионах землевладельцы успешно сопротивлялись требованиям работников и оборачивали ситуацию в свою пользу. В восточноевропейских странах – Польше, Пруссии, Венгрии – крепостное право оформилось после Черной смерти. Классическое описание этого процесса предоставил Джером Блум, который в 1957 году отметил, что Центральная и Восточная Европа столкнулась с теми же проблемами сокращения популяции, заброшенных земель и с падением цен на землю и зерно. Землевладельческая элита прибегала к законным мерам, чтобы остановить снижение доходов и навязать потолок для заработной платы и цен на городские товары. В отличие от Западной Европы, обладающие властью стремились не сократить, а увеличить трудовые повинности, особенно оброк и барщину, и ограничить свободу перемещения. В различных странах, таких как Пруссия, Силезия, Богемия, Моравия, Россия, Литва, Польша и Ливония, арендаторам запрещалось покидать землю без разрешения, не заплатив огромный выкуп или не оплатив все задолженности; иногда разрешалось покидать место только в определенное время, а в некоторых случаях и вовсе запрещалось. Переманивание работников запрещалось законом или по соглашению между землевладельцами; городам предписывалось не принимать мигрантов, правители заключали договоры по возвращению беглецов в родные страны. Долг арендатора был мощным инструментом удержания крестьян на местах.
В XVI веке обязанности и ограничения расширялись. Работников удерживали различные действовавшие сообща факторы, самым важным из которых, возможно, была растущая политическая власть знати, все более юридически подчинявшей себе крестьян своих поместий, наряду с неудачными коммерциализацией и урбанизацией. Хотя некоторые историки-ревизионисты давно уже сомневаются в классической реконструкции, то, что здесь последствия для работников отличались от последствий для работников в Западной Европе, остается общепризнанным фактом.
Иной набор ограничений действовал в мамлюкском Египте. Как уже было замечено, Черная смерть очень сильно ударила по стране и городские заработные платы и уровень потребления действительно поднялись, как и повсюду, по крайней мере поначалу. Тем не менее необычная конфигурация политической и экономической власти позволила элите сопротивляться требованиям работников. Будучи иноземным по происхождению классом завоевателей, мамлюки контролировали землю и другие ресурсы централизованным и коллективным образом. Члены правящего мамлюкского класса получали доход от своих индивидуальных наделов «икта» и из других источников. Когда в результате уменьшения рабочей силы и разрушения сельского хозяйства доходы снизились, государство в ответ согласно своей стандартной практике стало еще сильнее «выдаивать» налогоплательщиков. В городской среде это выражалось не только в повышении налогов, но и в конфискациях, насильственных продажах и учреждении монополий. Такие принудительные меры объясняют, почему повышение заработных плат в Каире позднего Средневековья было недолгим.
В сельской местности репрессии были еще более суровыми. Мамлюки по сути являлись рантье, не имевшими крепкой связи со своими поместьями, неспособными и не желающими действовать как ответственные землевладельцы и торговаться в изменившихся обстоятельствах. Поддержанием потока ренты занималась централизованная бюрократия, образующая слой посредников, отделявших мамлюков от сельских производителей. Они надавливали на крестьян и по необходимости прибегали к насилию. Крестьяне отвечали тем, что мигрировали в города и даже поднимали бунты. В покинутые земли проникали бедуины, что еще более сокращало базу доходов. Более того, в силу своеобразности египетской среды сокращение рабочей силы вследствие чумы и бегства привело к разрушению сложной ирригационной системы, которую необходимо было регулярно поддерживать. Таким образом, сельскохозяйственные активы здесь были еще более уязвимыми, чем в Европе. Возможно, изменение пропорции земель к трудовым ресурсам было не таким значительным, как в Европе, поскольку пахотные земли сокращались вместе с населением. Сочетание этих факторов: общая сила мамлюков, занимавшихся коллективной эксплуатацией и контролировавших государство, их отстраненность от земли, наличие посредников, отсутствие технологических нововведений, заменявших капитал для труда, успешный отпор повышенным требованиям работников и последующее ухудшение общей ресурсной базы – снизило производительность и доходы в сельских районах. Все это представляет разительный контраст с ситуацией в Западной Европе, где развивалось контрактное право, предоставлявшее работникам более высокие реальные доходы и приводившее к значительному выравниванию, пожалуй в максимально возможном объеме.
Различные последствия Черной смерти для благосостояния работников и сохранение неравенства во время повторных волн чумы в Италии XVII века говорят о том, что даже самые разрушительные эпидемии не могут сами по себе выровнять распределение богатства или доходов. Институциональные приспособления были способны смягчить силу демографических потрясений и управлять рынком труда посредством принудительных мер. Одна форма насилия могла сдерживать другую: если на атаку со стороны микробов бросались достаточные людские силы, то элиты могли поддерживать или быстро восстанавливать высокие уровни неравенства. Это означает, что выравнивающие эффекты чумы сдерживались двумя способами: постепенным восстановлением популяции, которое почти неизменно возвращалось к прежней численности, и социально-политической средой, в которой проходили такие потрясения. Эпидемические заболевания значительно сокращали неравенство только в некоторых случаях и на некоторое время.
Назад: Часть V Чума
Дальше: Глава 11 Пандемии, голод и война
