Научный подвиг Генриха Шлимана невозможно переоценить: он открыл нам древнейшую историю народов, до сих пор оказывающих на нас свое культурное влияние, не как сказку, а как реальность. Он увидел в эпосе не фантазию, а отражение исторических фактов.

Значение Гомера было понято именно Шлиманом — впервые за тысячелетия. Оно не было доступно даже древним грекам, которые воспринимали «Илиаду» и «Одиссею» примерно так, как мы, русские, воспринимаем былины — как слабый отсвет давно ушедших эпох.

Что Троя Шлимана — это «та самая Троя», было известно еще римлянам, но у них в руках не было никаких подтверждений того, что поэмы Гомера отражают реальную историю, происходившую вокруг этого города, а не являются просто литературным вымыслом. Шлиман поверил в «Илиаду» как в историческую хронику, записанную сообразно правилам той эпохи — в соответствующей ей форме. И решился на масштабные раскопки, затратив на них собственные сбережения.

Да, археология в конце XIX века делала только первые шаги, и многие методики были разработаны позднее. Поэтому теперь Шлиману бросают упреки в том, что он вел раскопки немногим лучше, чем искатели кладов и «черные копатели». Тем не менее, отсутствие многих умозрений, который отягощают современную науку, позволило Шлиману сделать именно открытие, не увязнув в технических мелочах, которые он оставил последующим исследователям.

Рядом с именем Шлимана следует поставить имя его сподвижника и продолжателя Вильгельма Дёрпфельда, который продолжил дело великого археолога и придал открытиям Шлимана научно выверенную форму.

Шлиман раскопал скорее не город, а крепость, где отчетливо просматриваются слои как догомеровской, так и послегомеровской Трои. Собственно гомеровская отличается микенской керамикой (которой в более ранних культурных слоях обнаружено не было), новыми формами сосудов (из 96 форм 90 оказалось новыми) и элементами конской сбруи (догомеровская Троя, скорее всего, не знала коневодства). Эти подробности открылись в 30-х годах в масштабных раскопках, осуществленных экспедицией университета г. Цинциннати во главе с Карлом Блегеном. Довольно скучный, почти заунывный текст его книги, тем не менее, скрупулезно перечисляет наиболее существенные детали археологических исследований и рисует общую картину по весьма скупым данным. Последующая плотная застройка Трои-7 — прямое следствие упадка могущества, связанного с послевоенной конкуренцией племен, участвовавших в защите города. Царская резиденция именно поэтому была не здесь. Троя-7, скорее всего, — перенаселенная торговая фактория.

Карл Блеген решил, что разрушение Трои-6 произошло вовсе не в результате военного вторжения, в чем был уверен Дёрпфельд, а в результате землетрясения. Между тем, разрушение построек из саманного кирпича — это прямое следствие пожара, который выжигает деревянные скрепы, без которых такие строения в принципе обходиться не могут. И если даже после пожара они могли устоять, то дело довершают осадки, которые превращают необожженный кирпич в жидкую глину. Все эти соображения отражают попытки представить Трою-7 городом гомеровского эпоса, а Трою-6 — поселением, предшествовавшим событиям Троянской войны.

Исследования последних лет ХХ века, которые начались после огромного перерыва, имеют весьма незначительный размах, но почти сразу стали претендовать на скандальный пересмотр всего, что мы знаем о Трое Гомера. Связано это, скорее всего, с личными амбициями ученых, которым не терпится встать вровень не столько со Шлиманом, сколько с популярными персонами, превозносимыми средствами информации. Не удалось ни того, ни другого.

Стремление к славе и к продолжению финансирования раскопок, как оказывается, вполне может отбить способность к элементарной логике. Так, микроэлементный анализ микенской керамики показал, что ее изготавливали в Трое, а не завозили с Пелопоннеса. На этом основании делается вывод, что это было копирование чужой культуры. Иначе, мол, имелись бы образцы, завезенные непосредственно из Микен. В то же время, совершенно очевидно, что культура — это и есть подражание образцам, а не заимствование готовых изделий. Вот если бы анализ показал, что микенская керамика в Трое была завозной, а свои мастера изготавливали бы какие-то иные образцы керамики, тогда и можно было бы говорить об иной культуре.

Столь же нелепы и выводы, которые, по крайне скупым данным о расселении троянцев не только в крепости, но и в Нижнем городе, а также в связи с находкой бляхи с имитацией предположительно лувийского письма, уже готовые перевернуть традицию, идущую от Шлимана, и объявить Трою типично азиатским городом, да еще и говорящим на хетто-лувийском языке.

Ради сенсации современные историки не прочь вновь отбросить Гомера как сказку или литературную выдумку. При этом предлагают довериться весьма неточному во многих деталях Геродоту, который считал, что Гомер жил за четыре века до него. Это утверждение входит в противоречие со статусом поэм Гомера, представляющих вершину литературного совершенства, а не подножие, от которого к подобной вершине надо было бы подниматься после «темных веков», когда и сама письменность была утрачена.

Если Гомер — «вершина», то вокруг него должна была существовать развитая культурная среда, а таковая могла быть создана только до Троянской войны и последующего разгрома греками своих собственных царств. Именно поэтому Гомер не может быть удален от Троянской войны на века. Если он не очевидец этой войны, то собеседник очевидцев, которые если что и приврали, то в целом оставили нам ясное описание событий. Стоит лишь поверить Гомеру, а не какой-то бляхе с невнятными царапинами, в которых стараются увидеть лувийское письмо.