Глава 3

Я открыл глаза и нисколько не удивился белизне вокруг. Даже усмехнулся: всё-таки маньячка, а мне — конец. И где-то тут суровый ключник Пётр. Но вместо апостола неожиданно увидел медсестру и… пожарного?

Мордастый мужик в брезентовой спецовке что-то подписывал, и медсестра, судя по всему, его явно утомила. Он слушал нехотя, кивал, подписывал, снова кивал и всё норовил ускользнуть. Когда бюрократия себя исчерпала, пожарный шагнул ко мне, наклонился немного и доверительно выдал:

— Друг, завязывай бухать.

Он ушёл, оставив после себя стойкий запах гари и полную растерянность. Похоже, что вчерашний вечер я зажёг в прямом смысле. Но мне стало совсем не весело, когда следующими в палате оказались трое полицейских.

— Константин Родин? — заговорил самый маленький из них, юркий и неспокойный, похожий на постоянно готового взлететь воробья.

— Да. Я.

— Родин Константин Николаевич? — уточнил он, то и дело глядя в свои записи. — Одна тысяча девятьсот восемьдесят девятого?

Я кивнул, попробовал приподняться на руках, чтобы сесть на кровати поудобнее. И даже покривился по привычке, ведь подобное всегда отзывалось скрипом где-то в районе таза и тупой болью, будто сустав ходил там насухо. А зря. Больно не было. Совсем.

— Что употребляли вчера? Водку? Много?

Я промычал что-то невнятное, кивнул, прислушиваясь к себе. Я не чувствовал похмелья, хотя судя по тому, что помнил едва ли и половину вчерашнего вечера, надрался знатно. И Сабэль… изнасиловал? Не, это уже скорее всего сон. Куда мне, переломанному.

— Ваша квартира сгорела, вас едва вынесли из огня, — протараторил “воробей”.

Я прочистил горло, не зная что сказать. Посмотрел на служителей закона по очереди. Никто не улыбался.

— Из-за тебя погибла девушка, — вклинился другой полицейский — уставший, мятый весь и небритый. — Сгорела, ты понимаешь, алкаш? Заживо.

Я сглотнул и ещё поднялся на руках. Мысли пронеслись быстрые, скользкие, как стайка гольянов в ручье: молчать, ничего не подписывать, пока не пойму что к чему. Ну не может же такого быть!

Третий полицейский молчал, скрестив на груди волосатые руки. Он был в тёмных очках, хоть солнце и не слепило в палате. Можно было решить, что он надрался вчера похлеще моего, потому как даже не моргал, тупо уставившись в стену поверх моей головы.

— Чего шарами вращаешь? — “мятый” был зол, как три чёрта. — Короче так. Ты загремишь под подписку, это я тебе как доктор говорю! Уяснил? Потом мы дождёмся результатов по причине возгорания. И тогда жди повестку. И сухари суши.

Я ничего не понимал. Решил бы даже, что это какая-то ошибка, тупой розыгрыш, я не знаю… Меня обвиняют в поджоге и гибели Сабэль, моё тело не болит — вообще ни капельки! Ну не бывает же так! Сон?..

“Воробей” с “мятым” задали по-очереди ещё несколько дежурных вопросов, на которые я отвечал на автомате. Все мои мысли были сейчас там, рядом с Сабэль, во вчерашнем вечере. Я помнил её голос, движения, помнил и то, что она показала мне. Как перед собой видел полные укоризненных взглядов портреты жены, которые я в ярости уничтожал. Помнил тот звериный секс и…

Она подожгла сама себя? Но что я скажу в суде, что “девушке было настолько хорошо, что из глаз её посыпались искры, которые и послужили причиной возгорания”? Так, что ли? Надо выяснить, что случилось на самом деле. Выбраться из больницы и вернуться домой. Может, там я нашёл бы что-то… что-то…

— Не сопротивляйся, — вдруг сказал-выдохнул полицейский в очках.

— А я и не…

— Будешь сопротивляться — пострадаешь. Будешь сопротивляться долго — пострадаешь не только ты.

И вышел вслед за коллегами.

Меня вдруг прямо потянуло с койки, аж дыхание перехватило. Второй постоялец палаты, тоже явно имеющий проблемы с алкоголем, и почище моих, валялся в отключке. Я медленно встал. Потрогал себя: лицо, грудь, плечи, руки-ноги. Цел. Ни ожога, разве что запах гари обосновался в носу да слюна вязкая, противная. Шагнул, выставив руки в стороны, готовый если что упасть. Ещё шагнул — ничего. Я почувствовал себя младенцем, который только учится переставлять ноги. Боли не было вообще, и ничего в тазобедренном больше не мешало. Тогда я осторожно подпрыгнул на месте. Сердце зашлось от радости, я прыгнул ещё — у меня получалось, получалось!

— По-моему, вас не в то отделение определили… — прогнусавила невесть откуда взявшаяся в проёме медсестра.

— Просто, — я смутился и пожал плечами. — Просто мне не больно.

— Очень. За вас. Рада. Итак, ни документов, ни полиса, денег тоже нет. Раз прыгаете, значит здоровы. Кислородные маски мы на вас расходовать не станем — на улице кислорода полно.

— Я свободен?

— Словно птица в небесах, — безразлично кивнула медсестра, но тут же преградила мне путь какой-то бумагой. — Подпись. Вот тут и тут. Нет, тут. Да, где “отказываюсь”.

— А моя одежда?

— Мужчи-и-ина, вы были го-олый! — гнусаво урезонила она.

— Но я же не могу пойти по улице вот так! — указала я на больничную пижаму с ещё советским штампом.

— Я не знаю, что вы можете, а чего нет, — она развернулась полубоком, давая понять, что мне пора. — У меня пациенты!

Как это вышло, не знаю. Почему я поступил именно так, откуда взял слова — тоже. Я положил ей руку на плечо, она дёрнулась, но вяло, а уже в следующую секунду смотрела на меня, как бандерлог на Каа.

— Одежду. По размеру. Быстро, — звук шёл откуда-то из грудной клетки, из самых её глубин. Там, где раньше я ощущал только сосущую пустоту, теперь что-то было, что-то поселилось. Сверкая из темноты глазами, оно рычало и скреблось — дикое, необузданное, но пока ещё тихое. Я ощутил дрожь женщины под пятернёй. Понимал, что могу на раз раздавить ей ключицу, и что… хочу этого. Это чувство мне очень не понравилось.

Спустя полчаса я шагал по снежному Питеру, медленно оттаивающему после недели лютых морозов. Сначала вразвалку, не особо торопясь и соображая. Первую остановку я пропустил как бы случайно, подумал — почему бы не пройтись до следующей? Следующую проигнорировал уже сознательно. А потом ещё одну. Я всё ускорялся и ускорялся, в итоге сам не заметил, как перешёл на бег.

Окна моей квартиры чернели сажей, а округу “украшали” следы недавнего пожара: застывшая причудливо вода, грязные кляксы, мусор и въедливая вонь. Свежий снег укрывал всё это, прятал, но сил его пока не хватало. Я постоял какое-то время, прислушиваясь к себе. Ещё никогда это место, этот дом и тёмная парадная настолько не отталкивали меня. Даже год назад, сразу после аварии, не было так тошно смотреть на опустевшие окна. И пожар тут был ни при чём.

Меня тянуло прочь. Пока ещё не сильно, но я почему-то знал, что это только начало. Что скоро вряд ли смогу этому противостоять. Да и не особо-то собирался.

Теперь я чувствовал, где находится мужик змеином пиджаке. Каждую секунду. И это нисколько не пугало, будто так бы и должно быть, и всё, что было раньше, весь этот бесконечно длинный год, прожитый напополам с пустотой, — всего лишь подходивший к концу кошмар.

Я похлопал по карманам в поисках портсигара, но вспомнил, что одет в чужие вещи. Чертыхнулся. Нашёл небрежно смятые деньги и какую-то бесвкусно свёрстанную визитку, пахнущую почему-то знакомыми травами, словно бы из детства. А вот сигарет не было. Я выдохнул раздосадованно и вошёл в парадную.

Квартиру опечатали предупредительной лентой, но запирать её было некому да и не на что — с замком пожарные не церемонились. С верхней лестничной клетки тоже текла грязная вода, будто и там что-то горело. Убеждаться так ли это я не стал.

То ли петли от температуры повело, то ли смазка в них выкипела, но дверь едва поддалась. Шагнув внутрь, я непроизвольно задержал дыхание. Сабэль тут, конечно, быть не могло. Труп её уже увезли, да и глупо было думать, что посреди гари останется этот её умопомрачительный запах корицы…

На первый взгляд внутри выгорело всё. Не осталось ничего целого — всюду пепел. Диван по центру зала, на котором я её… на котором мы занялись сексом, превратился в бесформенную кучу с торчащими железками раскладного механизма. Я глянул в зал мельком и вошёл в кухню — холодильнику-то что будет! Он и вправду оказался почти цел. Но пуст. Водки внутри не было.

В центре зала я опустился на корточки. Что-то блеснуло в пепелище дивана, и я осторожно запустил туда руку. Портсигар. Целый, как и не побывал в пожарище. Не замарался даже, и внутри бурая от крови сигарета. Одна, та самая. Остальные превратились в пепел. Какого чёрта?..

Я поднялся, скользнул взглядом по стене, где ещё вчера висели работы Лены. Я рвал их… Ломал, как бешеный. Хорошо хоть, остальные картины она хранила в мастерской неподалёку от Сенной площади…

Когда перед глазами всплыло ухоженное лицо лысого в змеином пиджаке, из темноты внутри меня донёсся скрежет. Я поморщился, тряхнул головой. Выходит, Лена знала его?.. Но она говорила, что не пишет с живых людей. Что все эти лица — плод её воображения.

Я найду его. Теперь я найду его, где бы он ни был. И тогда он точно станет просто плодом воображения.

В прихожей я остановился у закопчённого, растрескавшегося зеркала. Заглянул в него, стерев слой сажи. На миг почудилось, что за спиной копошится с кедами Ден, а Лена никак не может определиться с высотой шарфа, чтобы можно было прятать низ лица. Я обернулся, но там были лишь чёрные стены.

Что теперь?.. Купить новый телефон?.. Да, наверное… Позвонить на работу, пусть не ждут. Надо к Митричу сходить, мужик он хороший, наверняка всё уже слышал и денег на первое время займёт. Паспорт восстанавливать замучаешься… Как теперь жить в такой…

Меня вдруг выгнуло, вены на шее вздулись, горячие, словно по ним потёк огонь.

Убить! Задушить гада его же раздвоенным языком — запихать ему его в трахею! Вот что теперь!

Сущность внутри отозвалась скрежетом, низким рыком и какими-то щелчками. Я впился пальцами в обугленное дерево комода, глянул в разбитое паутиной трещин зеркало, приблизив к нему лицо.

Кто ты?.. Что ты такое, твою мать?!

В ответ тишина. Я видел темноту внутри себя и мерцающие в ней угольки глаз. Ощущал, что могу как бы… войти, заглянуть под этот покров. Но из страха оставался на пороге.

Что бы это ни было, в его появлении виновата Сабэль. А ведь она предупреждала, что если она войдёт, то моя жизнь никогда не будет прежней.

— Как вы нас нашли?.. — неожиданно прозвучал голос сбоку: надломленный, почти загробный.

Высокий бледный мужик в дверях весь был перемазан сажей. Я даже не сразу признал в нём соседа сверху, отца той приветливой дылды Саши, что встретилась нам с Сабэль впотьмах парадной. Наверное, тушить помогал…

— Как вы нашли нас?! — внезапно руки его стали неправдоподобно длинными, он схватил меня за отвороты пальто и тряхнул так, что чуть голова не оторвалась. — Никто не мог найти нас! Я предусмотрел всё!.. Я видел все варианты сотни раз! Отвечай!..

Я раскрыл рот, но тут же схлопотал размашистый в скулу. Сосед, какой-то длинный весь и вытянутый, чернее чёрта надвинулся на меня, не ослабляя хватки. Глаза его остекленели, уставившись поверх меня, он замахнулся ещё раз, но не ударил.

Не ударил и я, готовый драться до последнего. Сосед опустил руки, которые и в самом деле оказались почти до полу и теперь медленно уменьшались до нормальных размеров. Его стеклянный взгляд схлынул, он отшагнул, покачнулся и сел под треснувшее, вычерненное копотью зеркало.

— Тебе ж ничего не сказали… — просипел он. — Ты ж не принадлежишь никакому роду, да?.. Или ты… Постой-постой… Ты просто случайность. Слепой жестокий случай! Подо мной всё это время жил прирождённый! Вот почему я не увидел…

— Я… я не понимаю…

— Он не понимает!.. — надрывно рассмеялся мужик и сглотнул ком. — Конечно, ты не понимаешь! С хера ль тебе что-то понимать! Ты ж пуля теперь! Снаряд! Но я скажу тебе, чтоб ты понимал… Скажу! Эта сучка заразила тебя премерзкой сущностью — нхакалом! Как египетским триппером наградила! Ты же мстить хотел, дурак? Вот и будешь… мстить! Кто у тебя в отмеченных? Кого ты так ненавидишь, что впустил в себя это?..

Он всё смеялся — болезненно, ломая руки. Чёрное лицо омывали слёзы, и казалось, его волосы белели прямо на глазах. При взгляде на него я ощутил нечто, что не смог сходу охарактеризовать. Будто бы смутное чувство вины, но за что — неясно.

— Она ж не виновата была ни в чём! Это всё я! Я!.. — он посмотрел на меня с такой ненавистью, что стало холодно. — Не виновата! Я столько прятал её, столько укрывал… Она ни для кого не была опасна… Она ж на скрипке…

До меня доходило. Вот почему сверху тоже капала чёрная вода. Вот почему он весь перемазан сажей. Пожар по старым деревянным перекрытиям перекинулся и на их квартиру! О ней говорили полицейские: в пожаре погибла девушка, но это была не Сабэль, а Саша!

Я поднялся. Мне нечего было сказать ему. Но я всё же выдавил.

— Мне жаль…

— Мне тоже, — ледяным голосом произнёс он и резко встал.

Удар я даже не заметил. Кожу на лице как хлыстом рассекло, я инстинктивно закрылся, отшагнул, но тут же получил в плечо — вместо рук у него были самые настоящие бичи! Он наступал, постоянно разрезая ими провонявший гарью воздух квартиры, и бил, бил, бил меня хлёсткими ударами, от которых на раз лопалась кожа.

Тварь внутри зарычала, и я решил, вот оно — спасение. Попытался ударить в ответ, но не тут-то было! Сила удара была самой обычной. Тогда я стал уворачиваться от рук-бичей долговязого, который выглядел сейчас каким-то мутантом из фильма ужасов, но ничего не выходило. Я тупо пятился, крича от боли, а по полу стелился кровавый след.

Прямо под окном кухни был бетонный козырёк, а значит — лететь уже не три этажа. Ничего не видя, я развернулся и сиганул, выбив хилую старенькую раму. Но сгруппироваться не успел — что-то громко хрустнуло в спине и на мгновение я лицом к лицу столкнулся с той темнотой, в которую боялся заглядывать минуту назад.

Собакоголовое существо с горящими червоточинами глаз ощерилось и харкающе рассмеялось, стуча несколькими хвостами по выщербленному камню.

Очнулся я на бегу. Я весь превратился в бег.