Владимир Вдовиченков

«Если надо поднять паруса, я готов залезть на мачту»

В 2002 году, после феноменального успеха «Бригады» и «Бумера» я снимал Владимира ВДОВИЧЕНКОВА в программе «Кто там…». Помню его маленькую однокомнатную квартиру и цветы в горшочках, заполнившие почти все пространство. Володя старательно поливал их в кадре. И это никак не вязалось с его суровым имиджем.

Через пять лет мы вновь встретились в «Кто там…». Разговаривали уже за кулисами театра Вахтангова. Незадолго до этого Володю позвал в вахтанговскую труппу сам Михаил Ульянов, руководивший тогда театром. С улыбкой Вдовиченков говорил о том, что считает себя злым человеком («может быть черпаю из этого, как из колодца, какие-то чувства для работы в театре и кино»). С грустью сообщил, что режиссер Юрий Мороз не утвердил его на роль Мити Карамазова в свой новый фильм. А он мог бы грандиозно сыграть эту роль! Как и Лопахина в «Вишневом саде»: «Мне понятны мотивы Лопахина, – поделился Володя. – Про таких как я говорят «из грязи в князи». Приехав в Москву, даже не думал, что чего-то добьюсь, получу признание. А сегодня я могу себя уважать».

Вдовиченков, бесспорно «сам себя сделал». На мой вопрос, как оставаться на плаву, он ответил: «дисциплина и жесточайший самоконтроль, вплоть до перебора, – иначе артист как проводник между божественным и человеческим становится ржавой проволокой, которая перегорит через одну секунду». И процитировал Константина Райкина: когда электричка удачи будет проходить мимо, у тебя всегда должно хватать сил в нее запрыгнуть, – тогда все будет хорошо.

Минуло еще десять лет. На экраны вышел фильм «Салют-7». Громкая премьера с Вдовиченковым в роли командира космического экипажа. И это был повод для нашей новой встречи.

– Фильм режиссера Клима Шипенко «Салют-7» – про мужество, про героизм, – вполне твоя история.

– Ты знаешь, я про другое играл, не про мужество. Играл скорее про жизненную ситуацию, а не про героизм. Мне кажется, это история об одиночестве, об одиночестве человека, который совершает какие-то немыслимые вещи: летит в космос, каждую секунду рискует жизнью ради нескольких слов – «я тебя люблю».

– Но ведь у главного героя есть жена, ребенок, и он, как ты говоришь, рискует ради слов «я тебя люблю» – какое уж тут одиночество?

– Я придерживаюсь мысли о том, что человек рождается один, голым приходит на этот свет, с ним происходит какое-то количество событий, и он уходит один. И ничего с собой не может забрать, только пережитое. Мне кажется, у некоторых людей есть такая способность – останавливаться на какую-то долю секунды и каким-то образом пытаться ощутить себя в пространстве. И вот в этот момент человек понимает, что он не то что посторонний, а неважный, несущественный объект в большом, глобальном замысле.

– Неужели у тебя такая низкая самооценка?

– У меня, Вадим, с самооценкой всё в порядке, но я стараюсь иногда реально смотреть на вещи. И вот эти качели: с одной стороны, ты чувствуешь себя абсолютно одиноким человеком, который непонятно зачем родился и для чего умрет, и в то же время в тебе борется тот, кто получает удовольствие от жизни, от всего происходящего, от того, что жизнь продолжается, show must go on и всё остальное. И ты получаешь сопутствующие бонусы – работу, любовь, семью, детей. Это я не о себе, а о своем герое. Для него полет в космос – это как переход от реальной жизни к какой-то метафизике, что ли. Есть ты и есть огромная Вселенная.

– Ты о таких тонких вещах говоришь, и мне невольно хочется перекинуть мостик к твоей собственной жизни. Ты ведь уже в достаточно зрелом возрасте начал жизнь с чистого листа, всё изменил кардинально. Какую же силу воли надо для этого иметь! У тебя была проторенная дорога, которая по логике никак не должна была привести во ВГИК.

– Мне кажется, это просто цепь совпадений.

– Какие уж тут совпадения? Ты окончил мореходное училище, потом служил на флоте…

– Да.

– У тебя была какая-то цель?

– Не было никакой цели. Наверное, инфантильность помогла. Мне кажется, при всей моей внешней брутальности я был очень инфантильным. Существовал в комфортном режиме, и было сложно выбраться из зоны комфорта. В этом и заключается инфантильность человека: им самим можно манипулировать, и он будет всем потакать, лишь бы только ему было хорошо. Это про меня. Поступив в мореходку, находясь в открытом море, я не знал, чем буду заниматься дальше.

– Все шло по инерции.

– Абсолютно. Была некая проторенная дорожка: мой дядя заканчивал мореходку, хотя и не ту, в которой я учился, но подобную. Для меня это был путь наименьшего сопротивления. Плюс возможность получения всяких благ. Мне вообще всегда казалось, что человек рожден не для того, чтобы работать. Работа – это, к сожалению, наша обязанность, чтобы прокормиться.

– Хорошо, вот ты говоришь «получение всяких благ». Какие блага у тебя вырисовывались?

– Ну, ты не забывай, что это был Советский Союз. Советский Союз – это железная занавеска, невозможность даже сигарет приличных купить, а мореходка – это выход за границу. У меня много таких знакомых было, мы их называли «мореманы». «Мореманы» приезжали – у них джинсы, у них сигареты, они красиво одеты, красиво пострижены. Ну и все девчонки их, конечно же. (Улыбается.) При минимальных потерях ты мог быть кем-то, на кого обращали особое внимание.

– Всё так и было?

– Конечно. Я закончил мореходку в Кронштадте и перевелся в Мурманск. Там у меня уже была возможность общаться с иностранцами. Не то что были вояжи заграничные, это же была армия. Максимум наши суда попадали в Германию – ЗГВ, Западная группа войск. Но человек, попавший на этот корабль, дважды оказывался в мечте: он мог ходить за границу, служа в армии, и вывозить оттуда разный хлам, в том числе и какие-то подержанные иномарки, которые можно было продавать и зарабатывать кучу денег на этом, ничего не вкладывая. Правда, всеми этими благами я не успел воспользоваться в полной мере. Распался Советский Союз, 1991 год. Ну и глупо было оставаться в морском флоте, если теперь тебе открыт весь мир.

– Каковы дальнейшие действия?

– Не было никаких действий, я уволился и поехал домой, в Калининград. А там жизнь опять пошла по инерции.

– Ты, кажется, работал кочегаром, официантом.

– Официантом я работал уже в Москве. Тогда не было у меня никаких целей, у меня, повторяю, вообще никогда никаких целей не было. Но при этом я почему-то всегда знал, как всё будет, знал, как всё получится и как нужно поступить.

– Так сильно развита у тебя интуиция?

– Может быть, это и интуиция.

– Ты работал кочегаром и тебя всё устраивало…

– …конечно, меня ничего не устраивало, хотя были какие-то якоря. У каждого человека в жизни есть свои сдерживающие факторы: семья, мама. Но можно пропустить жизнь, она пройдет мимо тебя, и ты так и не поймешь, в чем смысл этой «железной дороги», по которой ты едешь к счастью.

– «По дороге к счастью»… Ты с кем-то советовался, когда решил поступать во ВГИК?

– Нет, не советовался. Мама узнала о том, что я поступил во ВГИК, только когда я уже отучился там два года.

– Да ладно!

– Я приехал домой в отпуск, и она спрашивает: «Где ты живешь, что происходит с тобой?» Я говорю: «Во ВГИКе учусь».

– Такие у вас «близкие» отношения?

– У нас действительно близкие отношения. Не знаю, почему все так вышло. Когда я поступил в институт, мне было уже двадцать семь лет. Почему я должен докладывать, что со мной происходит? Мое поступление не было каким-то вымученным решением, просто какие-то факторы подтолкнули меня к этому. Было лето, было тепло, можно было путешествовать. Мне кажется, просто исчезла мотивация оставаться в Калининграде, и почему бы тогда не уехать? Вот недавно я ездил на гастроли в Калининград, мне так приятно было там опять оказаться… Мы ведь жили не в самом городе. Калининград – достаточно крупный центр, который мнит себя пупом земли. А мы жили в маленьком городке Гусеве, названном в честь героя Сергея Ивановича Гусева, погибшего при штурме города Кёнигсберга. Раньше наш город назывался Гумбиннен – очень красивое название, правда переводится оно как «гнилая вода». И жизнь там была соответствующая этому названию, а смысл ее заключался в какой-то пустышке. Так что, когда появилась возможность уехать, я уехал.

– В городке Гусеве ты был открыт всем ветрам или?..

…всего поровну. Папа и мама меня любили и заботились обо мне. И ради того, чтобы мне жилось легче и мы не нуждались, они работали и работали. Поэтому по большей части я был предоставлен самому себе, хотя мама пыталась заниматься мной, я даже в музыкальную школу ходил, по классу скрипки. Правда, во мне тогда победил хам.

– Очень образно сказал.

– У нас в то время понастроили новых домов, привезли людей из разных деревень, и, поверь мне, вид скрипача, шагающего с нотной папкой в музыкальную школу, вызывал у многих раздражение.

– Верю.

– Поэтому мне было несладко.

– А заниматься-то в музыкальной школе тебе нравилось?

– Нет. И педагог не нравился. Это сейчас я понимаю, что моя учительница была просто измучена собственной личной жизнью. Еще она была не очень симпатичной, и, когда она играла, это было совсем невыносимо. Но приходилось заниматься. Допустим, если я не выучил какую-нибудь гамму, то меня могли припахать, чтобы я, например, нарвал два мешка травы кроликам. У нас же было хозяйство – кролики, поросята, нужно было помогать родителям.

– А почему в этом «кроличьем хозяйстве» возникла скрипка?

– У меня мама – перфекционистка. Поэтому я учился игре на скрипке, а сестра – на виолончели. Мама считала, что скрипачи и виолончелисты должны обладать совершенным слухом. Это было важно. У меня был музыкальный слух, он у меня и сейчас есть. Правда, в конце концов я победил в этой войне со скрипкой: я сказал маме, что не хочу учиться, что мне сложно.

– Понятно, двор задушил в тебе музыканта.

– По сути, да. Ребята подтрунивали надо мной, даже обижали. Да и сам факт, что пацаны рубятся в футбол, а ты в это время идешь мимо них в школу музыкальную!.. Я нашел хитрый способ завязать с музыкальной школой. Был Новый год, время исполнения желаний. И моим желанием было больше не учиться играть на скрипке. В такой момент мне нельзя было отказать.

– Хитрый. С головой окунулся в спорт?

– Не был я никогда спортсменом на самом деле. Я просто физкультурник, наверное. Я всю жизнь веду активный образ жизни: катаюсь на лыжах, играю в футбол, стою на водных лыжах.

– Вернемся ко ВГИКу. Почему именно этот вуз?

– Да просто я увидел по телевизору передачу про поступление во ВГИК и захотел там учиться. Но у меня был и другой мотив. В какой-то, может быть, не самый лучший день моей жизни я посмотрел фильм с Ван Даммом, «Кикбоксер» он назывался. Мне кажется, есть в этом фильме для мальчишек, для пацанов какая-то форточка в справедливую жизнь. Парень заступается за девушку, пытается брата своего спасти – казалось бы, такой банальный и простой ход. Но при этом в фильме очень обаятельный артист Жан-Клод Ван Дамм. В тот момент я подумал, почему бы не попробовать стать таким, как он. Мне сейчас многие пишут, мол, посмотрел фильм с вашим участием и жизнь поменял. Приезжал даже в театр один парень, подошел ко мне и говорит: «Я посмотрел «Бумер» и после этого завязал с криминалом. Спасибо тебе, дружище!»

– «Бумер» – один из моих любимых фильмов, – хотя, конечно, на мою судьбу он так сильно не повлиял… Ты начинал в кино сразу с главных ролей, никаких прелюдий. У тебя и психология соответствующая?

– Быть лидером – не мое. Мне нравится смотреть на ситуацию со стороны, а потом уже решать, какую принять сторону. Но при этом с детства хотелось иметь определенный моральный вес, чтобы как-то воздействовать на ситуацию со стороны справедливости.

– Мне всегда интересен человек в пограничной ситуации. Вот скажи, когда у тебя началась московская эпопея, не было ощущения, что ты потерялся, здесь все чужое и лучше бы вернуться в родные пенаты?

– О возвращении мыслей не было никогда. Даже при самом плохом раскладе я не представлял себе такого. Прошлая жизнь дала мне основательную базу, дала понимание того, что мир несправедлив, но ты в состоянии на него повлиять, не надо бояться и в то же время надо бояться. Страх заставляет не совершать глупости. Вообще страх – очень сильный фактор…

– Ну да, сдерживающий, в том числе.

– …и нужно уметь управлять им. Новая жизнь дает другие пути, другие маршруты. Мне было сложно поначалу учиться во ВГИКе. Во-первых, было достаточно голодно: 1997 год, не было стипендии, я подрабатывал и официантом, и в других местах. Потом работать перестал – всё время занимала учеба. У нас мастером курса был Тараторкин Георгий Георгиевич, он держал нас в ежовых рукавицах. Но я знал, что мне нужно перетерпеть это время. Институт – самый идеальный способ сделать первый шаг, когда ты совсем не знаешь, как стать кинозвездой.

– Вот она, оказывается, твоя истинная цель!

– А иначе зачем сюда приезжать? (Улыбается.)

– Я смотрел передачу с твоим участием на «Культуре» – «Белую студию». Ты высказал там любопытную мысль – что успех для тебя означает «успеть».

– Жизнь скоротечна, очень скоротечна. Кажется, что всегда будут прислушиваться к твоим суждениям, но на самом деле нужно дважды подумать, прежде чем озвучить свои мысли и кому-то попытаться их навязать. Человеку за жизнь дается всего три-четыре шанса.

– Ну поскольку у тебя развита интуиция, то свои шансы ты не упускаешь, верно?

– Не знаю, стараюсь не проходить мимо, наверное. Вот сейчас мне дали сценарий, такой классный сценарий! Мне он очень понравился. А получилось всё так: Елена говорит мне, мол, прочти сценарий, тебе прислали.

– Елена?

– Да, жена моя. Она мой агент.

– Да ты что!

– Конечно. Так вот она требовала, чтобы я обязательно прочел этот сценарий, а я тогда был занят другими вещами. «Ты обязан прочесть, я обещала», – настойчиво говорила Лена. В общем, настояла на своем. И вдруг я понимаю, что это мистическая история, что ничего подобного у нас не было, может быть никогда, настолько эта история крутая! И я говорю: «Цепляйся за тех, кто прислал этот сценарий, руками и ногами». Так мне было интересно!

– Послушай, Володь, это какая-то странная ситуация. Я обожаю Лену Лядову как актрису. Почему она стала твоим агентом, ведь у нее столько собственных проектов?

– Во-первых, какое-то время я был сам себе агент. Мы разошлись с моим предыдущим агентом, и я подумал, что немножко поработаю самостоятельно. Но, как выяснилось, и в этом деле должен работать профессионал, потому что я могу наобещать всего и в результате подставить и съемочную группу, и самого себя. И я спросил у Лены, может ли она временно побыть моим агентом. Я ее уговорил. Елена удивительный человек. Она знает всё, что мне нужно, чтобы я мог хорошо играть на площадке. Она знает, сколько нужно времени на озвучивание, и так далее.

– То есть Лена решает все твои вопросы – и творческие, и финансовые?

– Все-все вопросы она решает, и она, мне кажется, лучший агент на планете. Лена знает все подводные течения, ей так просто на уши не сядешь. И конечно, она умеет убеждать людей. Она очень сильная, она у меня в роли рулевого. А если надо поднять паруса или опустить, я готов залезть на мачту. Но именно она говорит, где следующий порт приписки, и мы идем туда.

– Не каждый мужчина сознается, что рулевой в семье не он, а жена.

– А почему нет? Какова конечная цель нашей жизни? Прожить как можно дольше и кайфовать. И мне кажется, что Лена знает путь к этому. Почему бы тогда мне не расслабиться и не получать удовольствие? (Улыбается.)

– В бытовых, семейных вопросах тоже жена рулит?

– Ну конечно! А если она чего-то не понимает, поверь мне, она всегда с большим удовольствием переложит эту ответственность на меня.

– Слушай, Володя, мне кажется, в тебе появилось какое-то умиротворение после встречи с Леной Лядовой.

– Старею, старею. (Улыбается.) Возможно, сейчас такой период, а бывает по-разному.

– Ты работаешь в театре Вахтангова с одним из лучших режиссеров – Римасом Туминасом. Римас очень интересно раскрывает тебя как актера. Какой потрясающий у тебя Астров в чеховском «Дяде Ване», например!

– Смею думать, что именно театр делает из меня артиста. Институт дал мне какие-то азы, но не до конца я всё тогда понял, если честно. Мне пришлось много-много лет врубаться, чтобы понять смысл актерской профессии. И благодаря театру, благодаря взгляду на актерское существование такого мастера, как Туминас, я многое осознал. Природа театра настолько нежна, воздушна, настолько позитивна, что ли. А самое главное, благодаря Туминасу я понял, что театр – это не производство, не завод, тут всё должно происходить играючи, что ли. Раньше я боялся: если вдруг приболею, что тогда делать? Однажды я сказал об этом Римасу. Он ответил: «Подожди, спектакль лечит». Теперь даже в самом ужасном физическом состоянии для меня важно, чтобы спектакль поскорее начался, – в этот момент я забываю обо всем неприятном. Выхожу после спектакля уставший, измученный, мокрый весь, но счастливый и здоровый. Какую-то волшебную сторону актерской жизни Туминас мне показал…