Диана Вишнёва

Искры и пламя

Она обласкана зрителями и критикой и удостоена главных мировых наград. Диана ВИШНЁВА уже давно сама решает, как ей выстраивать свою судьбу. Ее творческая жизнь насыщена знаковыми событиями. Уже ставший традицией международный фестиваль Context. Diana Vishneva ежегодно собирает в Москве и Санкт-Петербурге лучшие современные балетные труппы со всего мира.

В мае 2018-го Вишнёва стала мамой, но уже вскоре вновь вышла на сцену: в «Геликон-опере», на юбилейном вечере фонда «Артист» Диана исполнила номер в дуэте с Владимиром Малаховым, – вместе они выступают уже много лет. Вишнёва любит в танце эксцентрику, улыбку. Таков был и номер, исполненный в «Геликоне». Однажды известный канадский хореограф Эдуар Лок придумал ей образ… почтенной старушки. Грим наносили четыре часа. Во время действия на одном экране было реальное лицо балерины, а на другом – Вишнёва-старушка, и у каждого зрителя рождались свои ассоциации. Я спрашивал Диану: не страшно ли было увидеть себя пожилой? «Страшно, – отвечала она. – Но через два часа ты забываешь, как выглядишь без грима. Ты начинаешь жить с этим новым лицом, примеряешь его, привыкаешь к нему». Ну а на сцене эта старушка была доброй и трогательной.

Родилась Диана в Санкт-Петербурге, там же началась её карьера. Вскоре она стала выступать по всему миру. Вишнёву приглашали в нашумевшую голливудскую картину «Черный лебедь», а она отказались приехать даже на пробы, сославшись на японские гастроли. Но дело было еще в другом. «Я просто поняла, – поделилась со мной Диана, – что меня приглашают не играть, а скорее ассистировать. Я не верю в чудеса, скорее всего, мне досталась бы эпизодическая роль. А ради эпизода устраивать скандал в театре я не хотела». И действительно, быть в кадре на втором плане рядом с Натали Портман! Кстати, голливудская звезда, сыгравшая балерину в «Черном лебеде», сказала в одном интервью: «Куда мне до Дианы Вишнёвой!»

А ведь Вишнёву не хотели принимать в хореографическое училище. Поступила она только с третьей попытки. Балериной мечтала стать ее мама и в дочери воплотила свою мечту. Но Диану ни к чему не принуждали. Сначала отдали в хореографическую студию. «Тебе нравится?» – «Да». А когда не приняли в училище («не взяли не потому, что я была какая-то безнадежная, а потому, что нужны были определенные навыки»), Диана поняла, что должна своего добиться: слова «нет» для нее не существует.

У Вишнёвой редкое имя. Ей самой нравится сравнение с мифологической Дианой, которая превращала в оленей всех, кто её видел. «Получается, общаться с тобой опасно», – как-то пошутил я. «Да, я такой человек. (Улыбается.)» – «Какой?» – «Не могу сказать, что простой». – «А в чем твоя сложность?» – «Я очень много требую от людей. Но не потому что хочу проявить власть, а потому что во мне сильны перфекционизм, ответственность и чувство контроля, а людям это не всегда нравится». Однажды на репетиции «Лебединого озера» в Мариинке, – я тому свидетель, – Диана очень сурово общалась с партнером. Он в отчаянии не мог понять, чего хочет от него Вишнёва. Мне в какой-то момент даже стало его жалко. Когда я поделился своей эмоцией с Дианой, она улыбнулась: «Понимаешь, я не буду требовать от человека того, к чему он не готов. Мои коллеги знают, что, выходя из зала, я становлюсь другой. Я дружелюбная, я не играю такую звезду Диану Вишнёву». Могу подтвердить, что так и есть… Летом 2017-го Диана на пару дней прилетала в Москву, и я воспользовался, так сказать, моментом.

– Ты только что вернулась из Испании…

– В Испании я была проездом, – летела из Нью-Йорка. Там, в Нью-Йорке, был мой заключительный спектакль в качестве приглашенной примы Американского театра балета. После таких торжеств, такого накала эмоций надо было прийти в себя. Вообще сам факт работы в Нью-Йорке диктует свои правила, ты всегда находишься на грани возможностей. Эта энергетика города проникает повсюду, да и работа в труппе – на выживание. Не только физическое, но и психологическое. Я ухожу из Американского театра балета после тринадцати лет работы на этой сцене.

– Мистическая цифра.

– Это моя любимая цифра, и меня нисколько не пугает то, что ее принято ассоциировать с чем-то инфернальным, дьявольским. Я родилась 13 июля, и так сложилось, что многие счастливые, важные и знаковые моменты в моей жизни так или иначе связаны с этим числом.

– А почему ты решила уйти из Американского балетного театра именно сейчас? Карьера блистательно развивается, зрители тебя очень любят…

– Просто мое поколение танцовщиц и балерин ушло, и я будто осталась одна. Раньше эта смена поколений была не так ярко выражена – кто-то приходил, кто-то уходил, а сейчас всё стало происходить очень резко.

– Ты почувствовала дискомфорт?

– Нет, не могу так сказать. Всё равно в последние годы я выступала там немного: когда-то было два спектакля в сезон, когда-то четыре. Конечно, это неправильно, так как я являюсь principal dancer (примой-балериной), а не гостьей. То есть я должна была танцевать больше. Последняя крупная работа в этом театре у меня была с хореографом Алексеем Ратманским – «Спящая красавица». Но у меня много времени занимает мой фестиваль Context, я максимально в него погружена. Зато теперь открываются совершенно другие горизонты и появляются другие перспективы. Поэтому никакой боли. Я прощаюсь с благодарностью: уже столько всего сделано, пережито, столько станцовано! Каждый спектакль – это подвиг, ну или полет в космос. За тринадцать лет я обрела в этой театральной семье такое уважение и такую любовь, что случившееся невозможно назвать прощанием. Конечно, наши пути будут пересекаться и в творчестве, и по линии фестиваля Context.

– У тебя, Диана, объемный взгляд на профессию: границ просто не существует. Ты многое пробуешь, экспериментируешь, находишься в постоянном поиске. А ведь когда ты только начинала, всё было достаточно консервативно. Ты росла в закрытом пространстве, даже на твой первый конкурс – в Лозанне, где ты с триумфом победила, тебя, ученицу хореографического училища, не хотели отпускать. И дальше можно было всю жизнь протанцевать только в Мариинском театре, пусть и стать там суперзвездой.

– Я все-таки одновременно и мечтатель, и мыслитель. Вот эта мечтательность присутствует больше в творчестве, а что касается «мыслителя», то я абсолютно четко понимаю, чего бы мне хотелось. Например, когда я победила в Лозанне, у меня была возможность пройти стажировку в лучших западных театрах, но я отказалась уехать из Питера. Потому что в Питере у меня был свой педагог, для меня это было очень важно. А с кем бы я работала за границей? В 10 лет я попала в свой нереальный мир, мир балета, и стала совершенно взрослым человеком. Когда родители с кем-то обсуждали серьезные дела, мне было интересно находиться рядом с ними. Я вообще не любила детские игры. Всегда тянулась к взрослым разговорам. Поэтому рядом со мной были люди-менторы, которые меня подталкивали, я очень многого от них набралась. И меня что-то вело, какая-то своя интуиция. Посмотрю кассету с записями выдающихся Макаровой, Барышникова, Нуреева – и меня их танец вдохновляет, придает сил идти дальше. Я понимала, что о Мариинском театре мне даже не надо мечтать, там всё случилось автоматом. Я была принята стажёром, еще не окончив школу…

– …И сразу главные партии.

– Нет, партии пришли постепенно, я еще не была ко многому готова. То есть всё было будто авансом, даже премии.

– Ну да, в 20 лет – титул «Божественная»!

– Я прижималась к стенке и думала: как же так, вокруг такие профессионалы, а награды достаются мне. За меня боялись, думали, что я зазнаюсь и потом вдруг что-то пойдет не так.

– А шанс зазнаться был?

– Нет, я же мыслитель. (Улыбается.) Я сразу поняла, что это вообще не про меня. Я очень упорная, я всегда в работе, в труде. А потом меня многому научили обстоятельства жизни. Мое призвание мне самой не сразу открылось. Но я понимала, что мне всего надо добиваться самой. Огромную роль играет не только удача, но и поддержка тех людей, которые стали моими наставниками. Хотя здесь тоже не всё так просто. Я ведь до двадцати пяти лет всё время хотела бросить балет.

– Неожиданно!

– Мне постоянно говорили, что у меня недостаточно хорошие профессиональные данные. В конечном итоге мне стало казаться, что я состою из одних только минусов. И я начала с ними бороться, самосовершенствоваться. Сама система и менталитет в нашем театре загоняют тебя в угол, а, скажем, в Американском театре балета всё совсем иначе. Там люди нацелены на чудо, которое происходит каждый день и на каждом спектакле, – для артиста всё только со знаком плюс. И на нашем фестивале Context я стремлюсь к такой атмосфере. Здесь никто ни с кем не соревнуется, не конкурирует. Участники, занимаясь в лабораториях, лишены каких-либо страхов, прессинга. Они могут услышать комплименты не только от меня, но и от самых знаменитых современных хореографов – Ханса ван Манена, Матса Эка и так далее.

– И все эти признания звучат сейчас из уст балерины, которую поначалу даже не хотели брать в хореографическое училище!

– Если разбираться всерьез, то, возможно, я не тот человек, который должен быть в балете.

– Так, ещё одно откровение.

– То, что я делала и делаю, – это всё вопреки. Мое тело не создано для балета. Я не из актерской семьи, не из балетной. Мой отец – химик, кандидат наук, мама – химик и экономист, да и бабушка запрещала мне идти в балет, говорила, что это жутчайшая профессия, сплошная кровь. Только мама настояла, чтобы я занялась балетом. Правда, мама думала: какая прекрасная профессия, вечером станцевал – и весь следующий день свободен! Конечно, когда она начала углубляться в эту профессию, ей уже было за меня страшно и больно, и, конечно, дочку свою она стала уже по-другому оберегать, направлять, поддерживать. Но все решения я принимала сама, беря на себя ответственность. Родители всегда мне доверяли: с шести лет я одна, без взрослых, передвигалась по Санкт-Петербургу, – из Веселого Поселка, который находится на окраине Питера, добиралась до Невского проспекта.

– И родители были спокойны?

– У родителей не было выбора, потому что бабушки жили не в Питере, а сами они работали на закрытых предприятиях и днем не могли оттуда выйти. Я из каждой точки города, из каждого автомата звонила: «Мама, я доехала».

– Вот она – закалка характера, что тут говорить.

– Да, и всё это было для меня не стрессом, а нормой. А в восемнадцать лет я уже стала жить без родителей.

– У тебя прекрасный муж, семья. Это как-то влияет на творчество? Или эти линии не пересекаются?

– Всё, Вадим, взаимосвязано. Я знаю, что встреча с моим мужем – даже не мой выбор, это что-то свыше нас соединило, это судьба. Я просто в какой-то момент отчаялась с таким ритмом жизни обрести нормальную семью. Сегодня понимаю: многое, что происходит в моей жизни, происходит благодаря нашим совместным с Костей усилиям.

– Костя ведь был далек от искусства.

– Ой, он так переформатировался, перезагрузился. (Улыбается.)

– Уточню: Константин Селеневич занимался спортом, был спортивным менеджером в хоккее.

– Несколько лет он провел в легкой атлетике, затем перешел в хоккей, больше семи лет проработал с Александром Овечкиным. Интересно, что опыт в качестве спортивного менеджера сейчас помогает Косте в балетном мире. Он занимается моими делами, всеми договоренностями с театрами, а с хореографами уже и вовсе на «ты». Самое важное для меня то, что он не фанат мой, а сподвижник. Костя очень переживает за меня, но все эмоции держит внутри. Я чувствую его поддержку.

– А встретились-то вы благодаря балету? Пришел, увидел Вишнёву – и сразу завоевал ее сердце?

– Костя долгое время жил и работал в Америке. А встретились мы на Олимпиаде в Китае в 2008 году. Я участвовала в культурной программе, а он приехал как личный менеджер Овечкина. Мы случайно оказались на одном и том же приеме. Там и познакомились. Костя очень коммуникабельный, он умеет к себе расположить – без каких-либо штампов, лишних комплиментов. Вскоре мы приехали с Мариинским театром на гастроли в Чикаго, и я пригласила Костю на «Жизель». До этого он никогда в жизни не был на балете. Произошла такая забавная история. Я позвала его на репетицию, а это, как ты понимаешь, святая святых. Вдруг кто-то ему позвонил. Он отошел в сторонку и начал говорить по телефону. А такое во время репетиции просто невозможно. И меня это до такой степени возмутило! Он, конечно, сам был в шоке. Это стало для него уроком на всю жизнь. И теперь Костя очень трепетно относится к репетициям и, если я кого-то приглашаю, предварительно проводит тщательный инструктаж. (Улыбается.)

– Сколько лет вы женаты?

– Четыре года, до этого нам просто некогда было расписаться.

– Я слышал, свадьбу на Гавайях устроили.

– Да. Моя сестра с мужем живут в Австралии, поэтому мы решили делать свадьбу к ним поближе. Было очень красиво, а самое главное, почти все мои друзья из США, Европы и России смогли приехать. Конечно, когда твои близкие и родные собираются в одном месте – это большое счастье, пускай и редкое.

– Сестра тоже личность творческая?

– Она делает невероятно красивые женские шляпки, со сложными конструкциями, на очень профессиональном уровне. Она абсолютный гуманитарий, в отличие от меня. Я все-таки изначально была больше в сторону науки, математики. Хотя сейчас я не сложу никакую дробь. И вообще я считаю, что в искусстве дважды два не четыре, а как минимум пять, здесь не может быть схемы.

– Золотые слова, Дианочка! Я тоже так считаю. Ты же постоянно в разъездах, для тебя существует понятие дома?

– Дом там, где мои родители, – в Петербурге. Я живу на Васильевском острове. Но я почти не бываю дома: если попадаю в Питер, тут же сажусь в машину и еду в театр, из театра – обратно домой поздно вечером, и всё. А вообще я уже везде как гость. Мне нравится перемещаться из одной страны в другую, я нигде подолгу не задерживаюсь, и всё это дает новую энергию. Хотя у меня есть мечта: хочется уже пожить за городом, отключиться, отдыхать.

– Судя по твоей занятости, это еще не скоро может произойти… Артисты твоего уровня, как правило, зациклены на себе, а ты много сил и времени уделяешь подвижнической деятельности. Я про фестиваль Context прежде всего.

– У меня эгоизм проявляется, только когда я готовлю роль. А в жизни… нет этого. Наоборот, есть огромное желание делиться и что-то передавать. Знаешь, Вадим, как появилась идея этого фестиваля? Однажды я поехала в Вупперталь на фестиваль Пины Бауш (выдающаяся балерина и хореограф. – Прим.), это было за несколько месяцев до ее внезапной смерти. Я была еще совсем молодая. Я захотела тогда, чтобы и у нас люди так же собирались вместе, обсуждали и создавали в свободном полете что-то новое и интересное и чтобы с утра до ночи была танцевальная движуха. Мы открываем еще балетную студию Context Pro на острове Новая Голландия в Санкт-Петербурге. Это студия и для детей, и для взрослых, для любителей и для профессионалов, то есть для тех, кто хочет изучить и понять свое тело. Занятия гимнастикой, йога, а также всевозможные воркшопы… Я поняла, что хореографам нужно место, где они могут постоянно творить, приходить и показывать свои новые работы.

– То есть это продолжение фестиваля.

– Фестиваль Context стал авторитетнейшим балетным смотром. Мы заняли свою нишу. С трех дней фестиваля мы выросли до недели, с небольших площадок, таких как Гоголь-центр, театр Моссовета, мы переехали в Москве в Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко, а также на историческую сцену Мариинского театра в Петербурге. Фестиваль растет с каждым годом. Сейчас про нас уже очень многие знают, приезжают критики из разных стран, уже много знаковых вещей произошло. Например, лауреатом первого фестиваля стал Володя Варнава…

– …хореограф, который поставил успешные спектакли и в Мариинском театре, и в Балете Монте-Карло. А ты его фактически открыла.

– Я его, конечно, не открыла, но дала ему возможность обрести что-то новое, познакомила с интересными людьми, дала возможность пройти стажировку. И он по-прежнему в моем поле зрения.

– Это огромное счастье, когда жизнь наполнена такими сочными красками и нет остановок, нет пауз.

– В этом есть и минусы. Ты себе уже не принадлежишь. Я превратилась в какую-то…

– …машину?

– Не знаю, как правильно это выразить. Понимаешь, мое имя уже существует отдельно от меня самой. Я чувствую эту ответственность, но порой то, что ожидают от меня, идет вразрез с моим внутренним миром и тем, как я меняюсь. Это дает определенную несвободу или же постоянное ощущение: «я должна». Хотя для меня самой важнее другое – мое собственное развитие и движение.

– Ну а есть какие-то простые радости вне профессии?

– Друзья, друзья. У нас появилось очень много друзей, связанных с Context, которые нам помогают, поддерживают. Что касается отдыха: отдых дня меня – это возможность отключить свой мозг, возможность отключить хотя бы на какое-то время телефон, да и просто восстановиться. Раньше мне казалось, что важно восстановиться физически, все-таки работа тяжелейшая. А сейчас для меня важнее восстановиться психологически, эмоционально.

– Сколько для этого нужно времени?

– В этом году я уехала на месяц, чего раньше себе не позволяла. Это была поездка на Маврикий, к друзьям. Там невероятная красота: солнце, зелень, фрукты, море… Для меня всё это было уже необходимо. В какой-то момент я поняла, что мой организм просто не справляется с сумасшедшими нагрузками. Любой человек, особенно моего статуса, если заболевает, а у него спектакль, – он идет больной на спектакль и танцует. И всё это накапливается. Потом ты садишься на какие-то антибиотики. А потом организм просто отказывает: уже разрушена иммунная система, и от любого стресса начинаются новые негативные процессы. Такая вот загнанность. В прошлом году, когда я полетела на гастроли с Мариинским театром во Владивосток, меня с самолета сразу повезли в больницу. Мне стало плохо в самолете, стали звать врача, и, когда врач меня осмотрел, он спросил: «А вы крещёная?» Я говорю: «Да». «Ну, молитесь», – сказал он мне. Из-за пониженного гемоглобина мне нужно было остаться в больнице. А у меня завтра спектакль, которого люди ждали полгода! Как я могу не выйти на сцену?!

– В продолжение этой темы: прошлым летом я был в Нью-Йорке на юбилейном вечере продюсера Сергея Даниляна, с которым ты тесно сотрудничаешь уже много лет. Все, и я в том числе, ждали выступления Дианы Вишнёвой как главного события вечера, но в последний момент стало известно, что ты не прилетишь.

– Это было как раз после гастролей во Владивостоке. Я читала зрительские отзывы – мол, как она могла так подвести, – а я лежала в больнице с капельницей, и не было никаких шансов улететь в Нью-Йорк… О том, что со мной происходит на самом деле, знает только мой муж, и он меня очень бережет. Но я же сама рвусь в бой.

– Ты сейчас в Мариинском часто танцуешь?

– Я вообще в Мариинском не так много танцевала, я считаю. Много с Мариинкой гастролировала, в приоритете были именно гастрольные спектакли. И с одной стороны, мне как-то жалко, что так вышло, но мне не разорваться. Меня до такой степени везде ждали, приглашали, давали новые роли, были новые встречи с хореографами – ну невозможно было отказаться! Естественно, дома мой зритель меня очень редко видел. Ну а потом, понимаешь, в театре очень сложная жизнь. И когда начинались какие-то нехудожественные проблемы, мне, естественно, было очень легко справляться с ними – я просто уезжала, поскольку всегда была востребованной в мире.

– Неужели у тебя были проблемы? Трудно поверить.

– Проблемы есть у всех. Я не считаю нужным это выносить, об этом говорить. Но это всё очень не радужно, свои сложности есть в театре у любого человека, с любым именем и статусом. Другое дело, насколько ты готов отстаивать свою позицию, рисковать, насколько ты не боишься, что чего-то можешь лишиться. Я шла своей дорогой и в конечном итоге выигрывала.

– Как сказал классик, «впереди огни».

– Наверное, да. Надеюсь. Надо, чтобы из искры разгорелось пламя. Вот эту искорку ты ищешь и находишь и взращиваешь в себе новую.

– Вне сцены многие балерины привычно ходят в шароварах и уггах. А как ты себя чувствуешь в элегантных платьях и на каблуках?

– Очень хорошо! Я с детства была модницей, но что касается тенденций, я ношу то, что мне нравится и идет.

– Сейчас на тебе короткое серое платье с игривым рисунком…

– Это вишенки! Вишнёва же. (Смеётся.)