Венсан Кассель

«Не бояться быть собой – самый большой риск»

Недавно я посмотрел французский фильм «Ненависть». Именно этот фильм в 1995 году открыл зрителю Венсана КАССЕЛЯ. Даже будучи молодым, на экране Кассель выглядел опытным и матерым. И хотя его главное амплуа «плохой парень», он может сыграть абсолютно все. Играет Венсан так свободно и непринужденно, что возникает ощущение документальности происходящего.

Впрочем, и сам Венсан Кассель прекрасно знает себе цену. «Это не родители нас чему-то учат. Ты просто смотришь на жизнь и впитываешь ее», – сказал мне актер в начале нашей беседы. А в Москву он прилетал весной 2018 года всего на два дня по приглашению устроителей премии ВраVo.

– Венсан, приветствую вас!

– Привет.

– Вы, конечно, настоящий авантюрист. Вот так всё бросить и переехать жить в Бразилию…

– Впервые я попал в Бразилию тридцать пять лет назад и сразу влюбился в эту страну, исколесил ее вдоль и поперек. Это невероятно поэтичная страна. Знаете, когда влюбляешься, логику искать не нужно. Именно это и произошло со мной в Бразилии.

– Плюс бурный роман…

– Вы имеете в виду Тину?

– Да.

– Она не бразильянка, а француженка. Но ей тоже там нравится. Поначалу я бывал в Бразилии время от времени, а пять лет назад стал жить там постоянно и уже чувствую себя гражданином этой страны. Правда, несколько месяцев назад я вернулся во Францию. Но, по сути, это ничего не меняет. Я продолжаю бывать в Бразилии, там у меня дом, друзья. Вообще я человек мира, и так было всегда.

– Интересно, когда вы увлеклись капоэйрой? Это боевое искусство прочно ассоциируется с Бразилией.

– На самом деле всё случилось, когда мне было лет двадцать. Я узнал про капоэйру и захотел поехать в Бразилию, чтобы познать это искусство в совершенстве. Тогда-то и началась моя бразильская эпопея. Я серьезно занимался капоэйрой, и это было захватывающе!

– Приемы капоэйры вы мастерски демонстрируете в фильме «Двенадцать друзей Оушена», где играете французского гангстера.

– Спасибо. Но как раз после съемок в «Друзьях Оушена» я решил остановиться – все-таки возраст. (Улыбается.) Капоэйра – физически очень трудная история, а у меня к тому времени уже были серьезные травмы плеча и бедра. Учитывая все операции, которые мне пришлось перенести, я просто ходячий миллион долларов! (Смеется.) Мне пятьдесят два, и тело уже как-то подустает.

– Возможно, но внешне вы в идеальной форме… Я знаю, что на ваше становление сильно повлиял развод родителей, и в подростковом возрасте вы пустились, как говорится, во все тяжкие. Что помогло вам сохранить внутренний стержень?

– Нет-нет, вы сильно преувеличиваете мои пороки! (Смеется.) Конечно, не очень-то приятно, когда твои родители разводятся. Но в любой драматичной ситуации есть свои темные и светлые стороны. Плохое заключалось в том, что мне пришлось часто менять школы, а хорошее – я рано стал независимым, и у меня появился шанс много времени проводить в Нью-Йорке, куда переехала мама.

– А школы почему часто меняли?

– Потому что родители были очень заняты – постоянные разъезды, и мне приходилось следовать то за мамой, то за папой. Надо сказать, я учился в очень дорогих интернатах. (Улыбается.)

– Насчет дорогих интернатов – вы это сознательно подчеркиваете?

– Ну, когда ты учишься в очень дорогой школе, где собираются ребята из разных стран мира (например, из Ливии, Ирана, Канады), это очень на тебя влияет. Разные менталитеты, сгусток самых разных мировоззрений. В Париже я рос в старинном районе Бельвиль, это иммигрантский квартал, где живут люди со всего света. Я всю жизнь нахожусь в такой атмосфере, и именно так я воспринимаю мир сегодня.

– И все-таки вы были «плохим парнем» или это экранный образ?

– Не был я плохим парнем, такие парни не становятся актерами. Хотя я убежден, что актеров мужского рода не существует, есть только актрисы. (Улыбается.)

– То есть?

– Актерская игра предполагает, что ты притворяешься, а это, по сути, женское занятие. А если ты сильный, крепкий, тебе не до кино, это дело таких «кошечек». Шучу, конечно. Я не крутой парень, я актер. Всю жизнь пытаюсь притворяться, что-то изображать и рассказывать истории. Я никогда не дрался на улице, не грабил банки – ничего такого захватывающего в моей жизни не было.

– Зато у вас захватывающая творческая биография. Насколько я знаю, после школы вы пошли не в театральное училище, а в цирковое.

– В цирковое я пошел из-за Станиславского.

– Звучит интригующе.

– Я прочитал первую книгу Станиславского – о становлении актера. Он там писал, что если ты делаешь акробатическое упражнение и в этот миг задумываешься о том, как ты его выполняешь, то ты непременно упадешь. Надо быть внутренне свободным, раскрепощенным и полностью отдаваться творческому процессу, получая удовольствие от каждого мига, каждого движения.

– Это верно, но все-таки цирк и театр – разные стихии.

– Мне кажется, они не такие уж и разные. Для меня всегда был важен физический аспект – и в театре, и в кино. Это как инкарнация, от латинского carnis – мясо, плоть, то есть воплощение. А актер должен каждый миг проживать всем своим существом. Я как раз такой актер: я ощущаю всё физически, а уже потом это превращается во что-то ментальное, умозрительное.

– Хорошо, но в цирковом училище наверняка упор был на таких дисциплинах, как акробатика, клоунада и так далее.

– В семнадцать лет я поступил в школу Анни Фрателлини, это старая цирковая школа во Франции. Мы там много занимались балетом, например (кстати, у меня был русский педагог). Конечно, была и акробатика, мы учились жонглировать, занимались эквилибристикой, научились ходить по канату, скакать на лошадях и всё остальное. Мы даже учились каскадерским трюкам: лазили по скалам, получали боевые навыки – к примеру, как безопасно ударить человека стулом по лицу.

– Важные навыки, особенно насчет стула. А у вас не было соблазна посвятить себя цирку, раз уж всё так интересно и динамично развивалось?

– Нет, это был только мостик к кино. Я выбрал цирк, потому что хотел стать актером. И всё, что я делал – занимался танцами, бил чечетку, боксировал, – было подчинено моему единственному желанию.

– Всё равно это довольно нестандартный путь – готовиться в актеры через цирковое обучение.

– С семнадцати до двадцати семи лет я учился, только учился, и очень интенсивно. Я окончил две актерские школы – школу Ли Страсберга в Нью-Йорке…

– …она как раз основана на системе любимого вами Станиславского…

– Да-да. А еще я брал курс во французской школе: дикция, постановка голоса – там такой специфический «французский» подход. И мне как раз было очень интересно столкновение разных актерских систем. На самом деле нет какой-то одной уникальной актерской техники. Обучаясь, ты должен найти себя, самостоятельно открыть свои возможности.

– При такой широте взглядов и актерской оснащенности вам не хотелось закрепиться в Голливуде, а не строить карьеру во Франции?

– Я никогда не грезил Голливудом. Не могу сказать, что я такой уж суровый парень, хотя в профессии я, может, и бунтарь. Мне всегда казалось, что это слишком простой путь: захотел быть актером – поезжай в Голливуд. Мне хотелось жить с друзьями, со своим поколением в Париже. Мы стремились создать свою новую творческую среду, а не идти за стереотипами. Девяностые годы в этом смысле были идеальным временем: мы как будто очнулись и поняли, что рождаются новые идеи, появляется новое кино, и очень хотелось быть к этому причастным.

– А почему все-таки бунтарь Кассель оказался в Голливуде?

– Да я особо и не снимался в Голливуде, если говорить о блокбастерах и других масштабных проектах. Все-таки Даррен Аронофски и Стивен Содерберг, с которыми я работал в Америке, не типичные голливудские режиссеры, так что для меня особой разницы нет – снимаюсь я во Франции, Англии или в Америке.

– Сейчас молодые актеры всё реже просыпаются знаменитыми. Вам это удалось. Криминальная драма «Ненависть», где вы сыграли главную роль, прозвучала победоносно.

– Мне тогда было двадцать восемь лет, а сниматься я начал в двадцать один. Вообще-то, я думал, что мне понадобится гораздо больше времени, чтобы стать таким известным. Не скрою, я этого хотел и к этому стремился. В семнадцать я твердо решил стать актером. У меня была цель, я к ней шел, а поскольку я всегда очень много работал, то и денег у меня было больше, чем у моих друзей. Например, я за всех платил в ресторане, покупал себе красивые ботинки и красивую одежду. Ну а к успеху в кино я был психологически готов.

– Понятно. А это правда, что отец был против вашей актерской карьеры?

– Не то чтобы против. Просто сам, будучи актером, и довольно благополучным (он снимался даже у Бунюэля), отец не был уверен, что я смогу повторить его успех. Он говорил: «Хорошо учись, окончи школу, а там посмотрим». А потом он увидел мое первое шоу, которое я сделал после окончания циркового училища. Это было уличное представление с клоунами и акробатами. И в тот день, когда он это увидел, сразу понял, что я сделал правильный выбор.

– Это шоу вы показывали в Нью-Йорке?

– Нет, в Париже. Кстати, когда я начал жить в Нью-Йорке, то понял, что это очень «французский» город.

– Правда? Я это не почувствовал.

– Там мышление отличается от всей остальной Америки, оно больше европейское, что ли. Европа – это Старый Свет, и мы, европейцы, ощущаем груз мудрости поколений, мы несем его на своих плечах. А у американцев страна молодая, там нужно стремительнее принимать решения, то есть всё происходит гораздо быстрее. Поскольку я вырос во Франции, то всегда ощущал себя больше европейцем, что вполне естественно.

– Конечно. Вообще, вы человек рисковый.

– Не знаю… Риск – слово такое громкое. Ну, например, когда у нас начался роман с Тиной, мне все говорили: «Не делай этого, она намного тебя младше!» А я понял, что мне плевать на мнение окружающих. Люди постоянно осуждают других. Надо жить так, как ты сам чувствуешь, доверять прежде всего своим ощущениям. Не бояться быть собой – самый большой риск.

– Раз уж вы заговорили на эту тему… Вас действительно никогда не смущала разница в возрасте с Тиной? Все-таки тридцать лет.

– Я об этом просто не думаю, у меня даже нет на это времени. Кроме того, ты никогда не знаешь, насколько длинной окажется история ваших отношений.

– Хорошо, а с точки зрения менталитета, общих интересов?

– Я ощущаю себя достаточно молодым человеком, люблю фантазировать, мечтать, я полон энергии, у меня масса интересов. Кстати, я никогда не рассматривал возраст как доказательство мудрости. Во многих ситуациях я чувствую, что чему-то могу научиться у молодых людей, хотя бы потому, что у них другой взгляд на вещи. Если ты не притворяешься более мудрым и опытным, то остаешься открытым по отношению к миру. Я вырос на фильмах Феллини, и это был совершенно другой мир, другая эпоха. Сейчас всё поменялось: электронные СМИ, YouTube, клиповое сознание. Я многому учусь и у Тины.

– Чему конкретно?

– Я вам уже достаточно про нее рассказал.

– Не могу, Венсан, не затронуть такой вопрос: ваш развод с Моникой Беллуччи стал неожиданностью для всего мира. Вы олицетворяли идеальную пару. Почему вы расстались?

– Мне очень жаль «весь мир», который так разочаровался по этому поводу. Ты никогда не знаешь, что происходит за закрытыми дверями. Общественный образ пары – это одно, а то, что происходит между людьми на самом деле, – совсем другое. Почему люди влюбляются? Почему разводятся? Даже мы сами не всегда это понимаем.

– У вас с Моникой двое детей…

– Мы были вместе восемнадцать лет, у нас общие дети. Это в любом случае твоя семья навсегда. Могу сказать, что у нас с Моникой сейчас очень хорошие отношения, мы несем ответственность за наших детей, и это так важно.

– Ваш отец – известный актер, а мама чем занималась?

– Она была журналистом. Ужасная работа! (Улыбается.)

– Ужасная? Я так не считаю.

– А сейчас мама пишет сказки для детей.

– Вот это метаморфоза! Ваши дети, наверное, ее первые читатели?

– Конечно.

– Скажите, Венсан, кто из дочерей вам душевно ближе?

– Наверное, по характеру – младшая. В детстве я был очень энергичным, мне было сложно сконцентрироваться на чем-то одном, и я постоянно требовал внимания. Леони такая же. Мне кажется, это вопрос природы. Она невероятно красивая девочка, я позволяю ей делать всё, что она хочет.

– Главное, чтобы вследствие этого она не стала эгоисткой… Что у вас сегодня в приоритете?

– По-прежнему кино. Два с половиной года я много снимался, практически нон-стоп. Масштабный проект был закончен перед Рождеством, фильм называется «Император Парижа». Скоро выйдут два бразильских фильма с моим участием и американская картина «Под водой». Мой друг Ромен Гаврас снимает фильм, где мы играем в паре с Изабель Аджани. Планируем новую картину с Эриком Толедано, сценаристом «Неприкасаемых». Планов много. А сейчас у меня небольшая пауза и я прилетел в Москву.

– В России вас любят.

– Знаю и поэтому с удовольствием возвращаюсь сюда.

– Как я понимаю, у вас сейчас прекрасная пора.

– Я рано понял, что жизнь коротка, – лет в пятнадцать. И я почувствовал тогда, что надо двигаться быстрее и стремительнее. Моя жизнь – это взлеты, падения и опять взлеты. И такая жизнь мне нравится.