Выдающийся певец, красавец, атлет. Два с половиной года Дмитрий ХВОРОСТОВСКИЙ отчаянно боролся со смертельной болезнью, но победить ее так и не удалось. Хворостовский прожил всего 55 лет…
Когда думаешь о нем, прежде всего вспоминаешь его улыбку – широкую, открытую и очень приветливую. Таким щедрым было и его творчество. Впрочем, почему было? К счастью, осталось огромное количество записей выступлений артиста.
С Хворостовским судьба сводила меня неоднократно. Отлично помню нашу первую встречу. 1990 год. Молодой сибиряк совсем недавно обрел славу: на конкурсе в Кардиффе (Великобритания) Хворостовский получил титул лучшего певца мира. Вскоре состоялось наше знакомство. Я, начинающий журналист, договорился с ним об интервью для «Недели», еженедельного приложения «Известий». Холл гостиницы «Россия», которой уже давно нет. Навстречу мне в сером элегантном пальто быстрой походкой идет крепкий молодой человек модельной внешности с седой копной волос, отчего, как ни странно, он выглядел еще моложе. («Седина появилась в юности».)
Мы поднялись в его номер. Дима был в отличном настроении. Поговорили о его семье, первых шагах в музыке, когда его так поддержали родители (мама – врач, отец – инженер-химик с тонким музыкальным вкусом), о его детских спортивных пристрастиях. («Однажды, – сказал Дима, – я попросил учительницу музыки изменить расписание, она удивилась. Я ответил, что играю в футбол и у меня ответственный матч. После чего она бесповоротно во мне разочаровалась»).
Спорту Хворостовский оставался верен всю жизнь. А лет пять назад он рассказал мне о своем новом увлечении: «Недавно я пробыл два месяца в Нью-Йорке, там я не только занимался бегом и в бассейне плавал, но и на улице в холодной воде моржевал. Такой кайф, когда выскакиваешь из ледяной воды: тебе жарко, от тебя пар идет, а на улице мороз!»
Во время нашей первой встречи речь, конечно, зашла о победе в Кардиффе. Как выяснилось, о ней у Димы остались только воспоминания: ему, как победителю, преподнесли главную награду – хрустальную вазу, довольно увесистую. Он хотел забрать вазу с собой, но ему сказали: «Не утруждайтесь, мы вам ее отправим». – «Я успел только поцеловать свой трофей, и всё, больше вазу никто не видел». Впрочем, это было уже не так важно. Случилось главное: жизнь Хворостовского кардинально изменилась.
В то время он еще числился солистом Красноярского театра оперы и балета, но уже началась фантастическая международная карьера. Восторженно, с предвкушением Дима рассказывал мне о своих предстоящих дебютах в Ла Скала, Ковент-Гардене, Метрополитен-опере. Впереди – сольные концерты в Токио, Нью-Йорке, Вашингтоне, Париже… Только что был подписан многолетний контракт с фирмой Philips. Ожидались записи в партнерстве с мировыми звездами Хосе Каррерасом и Джесси Норман. А в Москве – концерт в зале имени Чайковского, на который он меня тогда пригласил. Впервые вживую услышать Хворостовского – это был абсолютный восторг! Невероятной красоты тембр – сочный, объемный баритон, мощное актерское обаяние, – все это молниеносно захватывало зал. И так было всюду и всегда, как только Дмитрий появлялся на сцене.
Когда мы встретились в 2011-м, это уже был другой Хворостовский – человек с огромным опытом, уверенный в себе, но по-прежнему устремленный в будущее. «Если мне когда-нибудь предложат написать автобиографию, я, наверное, не смогу этого сделать». – «Почему?» – «Мы познакомились с тобой двадцать лет назад, и уже тогда мой график был расписан на пять лет вперед, и паузы не предусмотрены. К такому ритму я привык». К тому моменту у Хворостовского была новая семья. Он расстался с женой Светланой, балериной, с которой вместе переехал в Лондон, и женился на Флоранс, наполовину француженке, наполовину итальянке. «Мы настолько родственные души с Флошей, между нами нет никаких преград», – сказал он мне тогда. А насчет их общих с Флоранс детей признался: «Я веду себя с ними не как папа, а как дедушка. Обычно у бабушек и дедушек более близкий контакт с внуками – им не нужно внуков воспитывать».
А вот так Хворостовский ответил на вопрос о том, счастлив ли он: «Скорее всего, да. Но с другой стороны, я совершенно не умею расслабляться и отдаваться этому счастью. Знаешь, бывают моменты, когда хочется воскликнуть «Как хорошо!», но ощутить это счастье, искупаться в нем я не могу. Не умею. Возможно, я просто этому не обучен. И возможно, я никогда не смогу этого почувствовать». Был ли Хворостовский пессимистом? Вряд ли. Хотя он признался: «Пессимистом я был еще до начала моей карьеры, такова, видимо, особенность характера. В самом начале пути я достаточно часто получал по носу, будучи очень уверенным в себе человеком, а потом в какой-то момент присел на задние лапы и подумал: «Боже, а правда ли я такой великий?» И вдруг пессимизм, сомнения стали одолевать меня с такой силой, что мне было трудно продолжать работать дальше. И с тех пор эта теневая, что ли, сторона всегда присутствует в моей жизни, мой демон всегда разговаривает со мной, цепляет, чтобы я не забывался». Но все это скорее стимул двигаться вперед, не останавливаться ни при каких обстоятельствах.
Даже когда Дима узнал о своем страшном диагнозе, он не впал в отчаяние, а начал активно лечиться и уже через несколько месяцев вновь вышел на сцену. Но болезнь не отступала… Он боролся до последнего, не падал духом, что отмечали его близкие друзья. До последних дней сохранял чувство юмора. И продолжал улыбаться. Так он и ушел из жизни – несломленным, непокоренным…
Пять лет назад Хворостовский с гордостью рассказал мне, что наконец-то сбылась его мечта: он прыгнул с парашютом. И это при его паническом страхе высоты! «Момент свободного полета – ни с чем не сравнимое блаженство», – заключил Дима. На самом деле в свободном полете он находился всю жизнь и своим творчеством заставлял каждого из нас тянуться к небу.
«Опустела без тебя земля», – пел Хворостовский. Как будто пел о самом себе…