Ирина Розанова

«Я не пятак, чтобы всем нравиться»

У Ирины РОЗАНОВОЙ немало кинематографических побед. А свою карьеру она начинала в театре Маяковского. Вчерашняя выпускница ГИТИСа сыграла главную роль в «Блондинке» по пьесе Александра Володина (поставил спектакль мэтр режиссуры Кама Гинкас!). Героиня Розановой – дерзкая, ершистая, авантюристка – мгновенно завоевывала зрителей, в том числе и меня, в то время студента театроведческого факультета ГИТИСа.

Кем только не побывала Ирина Розанова на сцене! Настасья Филипповна в трактовке Сергея Женовача романа «Идиот», Аркадина в «Чайке», поставленной Андреем Кончаловским, и Маша, тоже в «Чайке», только Марка Захарова…

А еще Розанова по-настоящему смелая женщина. Она не боится начинать свою жизнь с нуля, оставлять насиженные места, – скажем, менять академический театр на маленькое студийное пространство. Внешне это выглядит как вызов. Только вызов кому? Быть в ладу с собой – это тоже талант, и Розанова обладает им в полной мере.

– Ира, мы никак не могли встретиться. Ты всё время на съемках или в разъездах. Вот недавно вернулась с фестиваля в Нанте.

– Да, такая великолепная поездка! Город, конечно, сумасшедший. Маленький, рядом океан. Мы ездили с картиной «Жили-были», там еще Федя Добронравов и Рома Мадянов снимались. Получили приз зрительских симпатий.

– Поздравляю! Знаешь, что меня поразило? До того, как я включил диктофон, ты сказала такую фразу: «Поскольку я в театре сейчас не работаю, то рано ложусь спать». Мне кажется, актерам вообще это не свойственно – ложиться спать рано.

– На самом деле мой график жизни меняется от того, есть ли съемки. Если машина за мной должна приехать в шесть утра, то я в четыре уже стою готовая, как в армии, уже по-другому просто не получается. Я ненавижу, когда опаздывают. В этом смысле я совсем не звезда, потому что приезжаю всегда раньше, мне лучше подождать. Мне даже как-то моя подруга сказала: «Ирин, ты хотя бы можешь подзадержаться». Ты понимаешь, если я «подзадержусь», то у меня весь ритм собьется. Этот навык всегда быть вовремя дает некое ощущение свободы. А про театр гениально сказала Наталья Гундарева. Как-то я позвонила ей в полдвенадцатого ночи и спрашиваю: «Наташ, не разбудила?» А она: «Ты что, с ума сошла? Сегодня спектакль был, сейчас еще два часа будет ходынка»…

– Конечно, актеры ведь должны переварить только что сыгранный спектакль. Не жалеешь, что сейчас в твоей жизни нет театра?

– Его не то чтобы нет совсем, просто я не могу пока найти то, чего мне бы действительно хотелось. Меня звали в театры. И в МХТ имени Чехова звали, и в «Современник» Галина Борисовна звала, на спектакль по Зингеру «Враги. История любви». Но понимаешь, всё поднять нельзя, всё не унесешь на себе. Я уже когда-то разрывалась: были и антрепризы две хорошие – с Виталием Соломиным и Джигарханяном. Я одну сумку бросала дома, брала другую и вечером уезжала: самолеты, поезда. В кино тоже бывают трешевые ситуации, когда кино на кино по графику находит. Но театр для меня святое. Я понимаю, что не имею права подвести, – по этой причине я когда-то ушла из «Ленкома». Я ушла очень честно, Вадик.

– Ты вообще очень честная девушка.

– У меня были антрепризы, а Марк Анатольевич Захаров позвал меня в «Ленком». Я говорю: «Марк Анатольевич, пусть у меня пока будет только одна роль, больше не надо». Меня позвали в настоящую семью – еще были живы Янковский, Абдулов. На сцене – Чурикова, Джигарханян. А мне тогда приходилось снимать квартиру, в Москве это дело непростое, нужен был постоянный заработок. И вот Марк Анатольевич устроил большое собрание по поводу того, что невозможно составить нормальный репертуар, так как у всех какие-то подработки на стороне. И когда очередь дошла до меня, я честно сказала, что понимаю, в какой театр попала, в какую команду меня приняли, но моя жизнь складывается так, что мне нужны антрепризы, и я просто не имею права подводить этот театр. К счастью или к сожалению, не знаю, я всегда говорю то, что думаю. И я ушла.

– Ушла без грусти?

– Еще раз говорю, что к театру я отношусь слишком серьезно и не могу занимать чье-то место.

– Далеко не каждый на собрании труппы так вот прямо об этом скажет. Откуда такая смелость? Или это особый пиетет перед сценой и всем, что с ней связано? Ты же, можно сказать, родилась в театре.

– Конечно. Мама – прекрасная актриса, она свято верила в театр – говорила: «Театр – это храм, либо священнодействуй, либо убирайся вон»… Меня спрашивают, а где ты, мол, будешь доживать? Я отвечаю: я не хочу доживать, я хочу жить. Придумаю что-нибудь. Недавно я узнала, что есть такая фобофобия – боязнь бояться чего-либо. Вроде иногда кажется, что никому нужна не будешь: я знаю свой характер. Да, бывает сложно, конфликтно. Но далеко не всегда. Например, у нас с режиссером Сашей Молочниковым на фильме «Мифы» весело складывались отношения, я в абсолютном восторге от него, я безумно его люблю, люблю его спектакли. Он звал меня в свой спектакль «Светлый путь. 19.17» в МХТ, но опять-таки: «Саш, – говорю, – я не могу тебя подвести». У меня в то время уже был подписан контракт на съемки в кино… Моя мама вкалывала, будучи беременной мною. Она рассказывала, что ходила со мной очень тяжело, токсикоз ее страшный мучил, а потом родила меня и расстроилась – мальчика хотела. (Улыбается.) До восьми месяцев беременности она играла сумасшедшую Лизу в «Детях солнца» Горького. Я говорю ей: «Мам, можно было смотреть на цветы, на что-то прекрасное, вложить что-то другое в меня…» Во мне с рождения эта мамина энергия. Я рано поняла, что маме не до меня, я рано научилась всё делать сама. Я могла пожарить себе картошку, постирать, я понимала, что маме просто некогда.

– В своем стремлении «я сама» ты пошла еще дальше: в шесть лет попросила директора театра, где служила мама, чтобы тебя ввели на роль в спектакль.

– Да, так и было. Однажды я забыла текст и мама сказала мне, совсем еще ребенку, потрясающую фразу: «Ирина, актриса не имеет права так себя вести». Она всегда говорила со мной серьезно, но никогда не кричала. А эти мамины «низы»! Она начинала говорить так тихо: «Ты подвела своих партнеров, взрослых людей»… Это был урок на всю жизнь.

– Как же так случилось, что тебя, актрису «со стажем», в театральный приняли только на второй год?

– Трудно сказать. В Щуке я шла на все пятерки, но в итоге не случилось. В Щепке вообще сказали: «Девочка, поезжай обратно в Рязань, здесь тебе делать нечего, артисткой ты не будешь никогда».

– Это не перерубило крылья? Хоть на миг.

– Сложно мне крылья перерубить, Вадик! Характер у меня как у быка, я бычара. (Улыбается.)

– С тобой в жизни, наверное, очень сложно.

– Почему? Тебе сложно со мной?

– Мне-то легко, даже приятно. Я имею в виду личные отношения.

– Что касается личных отношений, я никого в жизни не обидела. Никого. Все мои «мальчики» пристроены. Но я, по сути, никогда не была замужем – за мужем. Разве что только первое время, а потом просто понимала, что мне надо идти вперед. Я всегда была, наверное, больше дружбаном, я не умела говорить слово «дай», как должна научиться говорить любая женщина. Моя мама мальчика хотела, поэтому я своим мужьям всегда говорила «на». Я никогда не считала, кто больше зарабатывает, я родилась с ощущением, что деньги – это гости: пришли и ушли. Я со всеми мужьями в прекрасных отношениях. У меня отличные отношения с Женькой Каменьковичем, даже смешно сейчас об этом говорить, они таким кораблем с Полиной Кутеповой плывут, и дай им Бог счастья. Летом я снималась у Димки Месхиева. Григорий Романович Беленький – мой сосед. Мы общаемся, мы нормальные люди. Я во всех своих отношениях была больше другом. Помнишь фильм «Анкор, еще анкор!»? Моя героиня Люба уходит с одним чемоданом – вот это про меня. Я не могу жить с чужими вещами, у меня чистый дом, я Рак. Я люблю свой скворечник и свой мир. Я очень мало людей впускаю в свой мир, понимаешь.

– А ты не боишься в какой-то момент остаться совсем одна?

– Как я могу этого бояться? Одиночество – единственное существо, которое не покинет тебя никогда. Моя мама прожила великую жизнь. Она была деревенской девчонкой, а сделала такую карьеру: залы стояли и рыдали. Она родила двоих детей. Она дожила до правнука. Они с отцом прожили шестьдесят лет вместе. Отец ушел на моих руках. Мама пять лет жила без него, а лишившись еще и театра, слегла. Два года она лежала… Вадик, мы все придем к одиночеству. Как можно этого бояться? Надо полюбить свое одиночество. Мне порой хочется закрыться, зарыться. У меня столько дел, что порой я ничего не успеваю, а мне надо подумать, надо обнулиться, мне нужно устроить себе день халата, день лени. Я обожаю дни лени. Обожаю, когда можно в ночной рубахе слоняться с айпадом, с книжкой до холодильника и обратно.

– В твоей квартире, помню, меня впечатлила огромная оранжерея.

– Да. Я раздаю цветы, их очень много. Я люблю их, это тоже один из моментов моего очищения. Мы сейчас наконец-то детям младшим сделали квартиру в Москве.

– Детям брата?

– Детям брата, моим детям. Дети не бывают брата или кого-то еще. Когда меня начинают жалеть, я говорю: вы не меня жалейте.

– А что, часто жалеют?

– Ну, говорят: «Вот у вас нет детей», «Ой, вы не спились?» Нет, я не спилась, даже Facebook недавно освоила. (Улыбается.) Я хочу сказать, что моего ощущения материнства хватит не только на детей, на цветы, на друзей, на моих родных – я не знаю – на букашек, таракашек. Мои родители были для меня детьми, папа ушел в восемьдесят четыре, мамочка чуть-чуть не дотянула до восьмидесяти восьми. Вот сейчас я была в Нанте и был день ее памяти, я вспомнила мамочку. Мама с папой объездили весь Советский Союз, но не были за границей, теперь, когда я выезжаю, выезжаю, можно сказать, вместе с ними – я смотрю на мир и их глазами. И плакать по этому поводу не надо. Я человек ранимый, но не обидчивый. Обиду за собой не тащу, потому что в первую очередь хорошо отношусь к себе.

– Это, кстати, важно.

– Нельзя жить с обидой в сердце, отпускать надо. Не надо стучаться в ту дверь, где написано «посторонним вход запрещен».

– А ты всегда знаешь, твоя это дверь или нет?

– Ты что! Я обязательно куда-нибудь вляпаюсь.

– Я сейчас смотрю на тебя: красивая стройная женщина, прямо статуэтка. А я вот обожаю твою героиню с кустодиевскими формами в фильме «Циники» Месхиева…

– …роль Марфуши? Моя любимая. Я везде толстая. Я раньше «Анкор…» не воспринимала из-за этого, а теперь отношусь к этому фильму совсем по-другому.

– Ты мне как-то говорила, что ненавидишь тренажеры, но глядя на тебя, возникает ощущение, что ты из спортзала не выходишь.

– Смотри, я могу сейчас ногу и так и так. (Демонстрирует.) Я могу и на шпагат сесть.

– Остановись, прошу!

– Смеется он! Не бойся, я хоть и на пенсии, но не поломаюсь. Еще не сдамся. Я в детстве занималась, а потом фитнес в моей жизни появился, когда Андрей Сергеевич Кончаловский позвал в театр Моссовета в чеховскую «Чайку». У меня рядом с домом был спортклуб, а по утрам я вставала и бегала по стадиону. Ходила с этими железками всякими и первую неделю плакала кровавыми слезами. Но так как я бык, я брала себя за волосы и тащила заниматься, а потом втянулась. У меня с утра всегда лежала форма чистая, я выпивала воды и уже бежала – мне нужно было растянуться, на шпагат сесть. А вообще я даже фехтовала хорошо в свое время. Мне нравились эти мальчишеские забавы. Я машины разные водила, даже военные…

– Все-таки энергия в тебе бьет через край!

– Кого-то моя стихия пугает, кому-то хорошо со мной. За мной не стоит тот, кто бы меня защитил, поэтому, ты знаешь, приходится быть энергичной, в тонусе и всегда отстаивать свою точку зрения. Я не пятак, чтобы всем нравиться. Я же нытик. Когда луна, я говорю: «Привет, луна, привет, подруга». Девочки, если вам плачется, то поплачьте, это мой вам совет. Если вам грустно, ну просто погрустите, ну пожалейте себя, но не долго. Я не люблю, когда жалеют меня, а больше всего ненавижу, когда начинаю жалеть сама себя. Пожалела немного – хватит, вперед.

– Как думаешь, ты смогла бы впустить еще кого-то на свою очень личную территорию?

– Еще и не раз. (Смеется.) А потом, говорю же, все мои влюбленности перетекают в дружбу. Вот Бахтик (режиссер Бахтиёр Худойназаров. – Прим.) например. Не говорить о нем я не могу, потому что это сумасшедшая страница в моей жизни, фантастическая, разнообразная. Мы уже были не вместе, когда он уходил (у него была онкология), я приехала к нему, сидела рядом и держала его за руку. И он меня спросил: «Тебе не страшно…», только не договорил «…что я умру на твоих руках». И я ему ответила: «Нет, потому что я с этой теткой (со смертью) уже встречалась». У нас с Бахтиком были очень эмоциональные отношения, много всего было, но опять же я его не оставила, понимаешь, обиды на него не было.

– Твоя душа, Ира, такая обнаженная. А это чревато последствиями, и не всегда самыми лучшими.

– Наверное. Вот Омар Хайям потрясающе сказал: «Ты лучше голодай, чем что попало есть. И лучше будь один, чем вместе с кем попало». Хорошие слова, правда?