Глава 8

В жизни не видывала столько людей разом, как на железнодорожной станции в Арче. Седобородый старик в клубах ароматного дыма громко расхваливал свои шашлыки, подвешивая над углями всё новые шампуры с мясом; в другой стороне звенела мелодия бубенцов, украшавших золотое одеяние танцовщицы, а над гомоном огромной толпы возносились слова проповеди.

Святой отец стоял на небольшом помосте. На его воздетых ладонях темнели ритуальные круги татуировок, а интонации проникновенного голоса сразу напомнили мне о Тамиде. В душе вновь шевельнулось чувство вины перед другом, которого я бросила истекать кровью на песке, спасаясь сама.

Упоминая священные слова, проповедник каждый раз опускал руки, благословляя толпу — отпуская наши грехи. Поток человеческих тел увлёк меня мимо него к закопчённой сводчатой арке у выхода с пёстрого базара. Слева и справа плелись женщины с тюками на голове, сзади напирал громадный сундук, который волокли сразу несколько носильщиков.

Оказавшись наконец под навесом железнодорожной станции, я едва не споткнулась, поражённая зрелищем впереди. О поездах я слышала не раз, но такого и представить себе не могла. Огромное чёрное с золотом чудовище протянулось вдоль перрона, подобно гигантскому сказочному змею, выдыхая в высоту, к мутному стеклянному куполу, клубы тёмного дыма. Толпа пассажиров, толкаясь, растекалась вдоль поезда, спеша пройти в вагоны.

— Ваш билет? — со скучающим видом протянул руку мужчина в бледно-жёлтой форменной куртке и фуражке.

Я подала кондуктору картонный квадратик, с трудом заставляя себя разжать пальцы. От Садзи до Арчи, хоть и на буракки, пришлось добираться два долгих дня. Компас, взятый у Жиня вместе с половиной припасов, оказался сломанным и к вечеру завёл меня далеко в сторону, так что пришлось ждать рассвета и пускаться в путь заново.

В городе я едва успела продать коня, получив за него у жуликоватого перекупщика лишь малую часть настоящей цены. Всё же лучше, чем ничего. Хватило на билет до самого Измана и ещё осталось. Место назначения, напечатанное чёрным на плотной жёлтой бумаге, казалось заголовком очередной волшебной истории, сочинённой в мечтах. Билет я спрятала под матрасом в снятой комнатушке и потом то и дело проверяла, на месте ли он, так что в конце концов предпочла сунуть за пояс, поближе к телу.

Кондуктор нахмурился, и я нервно провела рукой по своей новой одежде. При ярком дневном свете сойти за парня не так просто, но деваться некуда. Порядком уже пожелтевший синяк под глазом едва виднелся над алой куфией, а рубаха надёжно скрывала грудь, перемотанную шарфом, в котором хранился остаток вырученных денег, несколько сичаньских монет, завалявшихся у Жиня в седельной сумке, и его старый компас. Конечно, случись кому-нибудь глянуть на меня пристальней — и всё пропало, но даже такая подделка лучше, чем девушка, путешествующая в одиночку.

Я опасливо одёрнула полу рубахи, прикрывавшую купленный вчера револьвер. Прорываться в вагон силой я не собиралась, но оружие хотя бы поможет в случае погони оторваться от людей в жёлтых фуражках. Неужели придётся?

— Билет первого класса, — изрёк наконец кондуктор, покачав билетом так, будто грозил пальцем.

— Вот как? — Я опешила, не имея понятия, о чём он говорит. — И что?

Не решил бы он, что билет краденый… Чем бы ни был этот первый класс, я на него точно не тяну, особенно с синяком под глазом и рассечённой бровью.

— Вам следует пройти в начало состава. — Человек в фуражке кивнул вдоль стального чудовища туда, где толпа становилась реже, и сунул мне билет обратно.

— Ах да… — Зажав его в руке, я поспешила вперёд, едва не наткнувшись на клетку на колёсах, из которой доносилось громкое кудахтанье, перекрывавшее людской гомон.

Кассир, продавая билет, спросил, хочу ли я отдельное купе, и я согласилась. Так показалось безопаснее, а о разнице в цене я в тот момент не подумала. Вот и осталась на мели с жалкими двумя десятками фауза.

Перрон у начала состава был огорожен шнуром на стойках, за которым стояли пассажиры в дорожных халатах изысканного шитья и ярких шёлковых куфиях, держа в руках такие же жёлтые квадратики, как у меня. Несмотря на новизну, моя одежда выдавала обитателя песков, а все жалкие пожитки — запас патронов да смена одежды — умещались в сумке через плечо. Лишь самое необходимое для жизни, да и то плохонькой и неказистой, в то время как тяжёлые сундуки остальных могли бы вместить таких «жизней» с дюжину.

Осанистый мужчина с заплетённой в косички бородой искоса окинул меня взглядом с головы до ног, а две девицы за спиной явно подавили смешки. Человек в жёлтой фуражке то ли поднял брови, то ли мне это только показалось, однако взял билет, аккуратно надорвал и отдал обратно. Болезненно ощущая затылком чужие взгляды, я поспешно, будто спасалась бегством, заскочила в открытую дверь вагона.

Внутри поезд впечатлял не меньше, чем снаружи. Длинный прямой коридор, устеленный ковром цвета пролитой крови, тянулся вдоль всего вагона, сверкая металлическими дверями купе. В каждой из дверей было застеклённое окошко с красной шторкой. В доме родителей Тамида я не видела ничего похожего, а ещё считала их богачами!

Мимо меня протиснулись давешние хихикающие девицы в муслиновых чадрах, следом прошёл мужчина. Толкнув меня, он буркнул «извините» таким тоном, будто вовсе не чувствовал себя виноватым. Я робко потупилась, глядя на ковёр и дорогую отделку их халатов и держась на почтительном расстоянии.

Отыскав дверь с номером, указанным на билете, я коснулась ручки с такой осторожностью, будто трогала змею. Как-то раз на школьном дворе я дотронулась до такой гадины — хотела проверить, мёртвая она или спит. К счастью, мать знала средства от змеиного яда. Здесь её знания были бы бесполезны.

Заперев дверь, я с облегчением плюхнулась на откидную койку и сорвала с головы куфию. Потянулась потрогать невероятно чистую подушку, но отдёрнула руку. Я мылась только вчера, причём в настоящей бане, расчесала волосы, высушила на пару и даже смазала маслом, но всё ещё чувствовала себя грязной, как будто песок за семнадцать без малого лет въелся в самую кожу.

До слуха донёсся резкий свисток, и я вскочила, выхватывая револьвер в ожидании, что дверь вот-вот выломают. Тревога? Погоня?

Сердце колотилось как сумасшедшее, однако, если не считать гомона голосов на перроне, ничего не происходило. Затем вдруг пол под ногами тряхнуло, и я повалилась обратно на койку, едва не нажав на спуск револьвера. Ухватилась за блестящий поручень, снова прислушалась. Вагон снова дёрнулся, потом ещё раз и мерно задрожал, двигаясь уже ровнее.

Прежде я особо не задумывалась, как это — ехать на поезде. Думала, как на лошади, но, как видно, сильно ошибалась. Сидя на койке, я ощущала всем телом, как он набирает скорость, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Встала, подошла к окну, но чёрный дым заполнял станцию, не давая ничего разглядеть.

Внезапно дым поднялся вверх, исчезая в бледном жарком небе, и поезд вырвался на свободу. Окно расчистилось, и я прильнула к нему, ощущая лбом холодок стекла. Впервые в жизни пустыня не казалась бесконечной. Песчаные дюны мерно двигались, оставаясь позади, и радостная улыбка отозвалась болью в отбитой скуле. Впереди Изман!

Мягкий матрас уютно покачивался подо мной в такт движению. Солнце перешло на другую сторону вагона, и в купе воцарился приятный сумрак. Однако голодный желудок напоминал о себе недовольным урчанием. Я старалась, как могла, не обращать внимания, но ехать предстояло целую неделю. Рано или поздно покинуть купе всё равно придётся.

В проходе было оживлённо. Шикарно разодетые женщины сновали туда-сюда, а мужчины стояли у окон и перешучивались, хлопая друг друга по спине руками, унизанными перстнями. И как им не тяжело носить на себе столько золота? Стараясь не привлекать внимания, я скользнула мимо. Потрогала стену с красными тиснёными обоями и, спохватившись, сунула руку в карман. Пассажиру первого класса такое любопытство не пристало.

За спальным вагоном оказался бар, но совсем не такой, как убогая грязная забегаловка в Садзи, а залитый ярким светом. Тёмным был лишь потолок, затянутый клубами табачного дыма. Мужчины хохотали, рассевшись за карточным столом. Сжавшись, я проскочила мимо и толкнула дверь вагона-ресторана. Нерешительно замялась на пороге, но служащий в железнодорожной форме тут же подскочил и провёл меня к столику у окна.

Спинка кресла, обтянутого коричневой кожей, мягко обняла спину. С непривычки я принялась ёрзать, устраиваясь поудобнее, но кресло скрипело при каждом движении, привлекая удивлённые взгляды посетителей ресторана. Нет, лучше уж потерпеть. Бедно одетый паренёк в куфии среди разряженной публики и так привлекает слишком много внимания.

На столе передо мной появились расписные тарелки, доверху наполненные едой. Пугливо оглядевшись, не смотрит ли кто, я отодвинула куфию ото рта, поддела вилкой лапшу, сунула в рот… и едва не подавилась. Такие специи стоили у нас, в Пыль-Тропе, месячного заработка на фабрике. С трудом прожевав и проглотив, я стала набирать на вилку поменьше и скоро уже наворачивала пряное блюдо как ни в чём не бывало, прихлёбывая из бокала крепкую араку. Закончив, принялась с восторгом разглядывать узоры на тарелке, но её проворно убрали и заменили полной.

Одно блюдо следовало за другим. Проглотив последний кусочек медовой пахлавы и облизывая пальцы, я чувствовала, что вот-вот лопну. По телу разлилась усталость, глаза слипались.

Позволить себе роскошь переждать полуденную жару в постели за прохладными глиняными стенами в нашем нищем посёлке не мог никто, но богатые пассажиры явно чтили старинную традицию. Один за другим они затворялись в своих купе или блаженно откидывались в мягких креслах ресторана и прикрывали глаза.

Я тоже ушла к себе, заперла дверь и, скинув сапоги, повалилась на чистые простыни. До Измана неделя пути. Там придётся думать, как налаживать свою жизнь в большом городе, а пока можно отдохнуть и расслабиться.