В опасности
– Я думал, мы разобьемся. Господи боже! С тобой что-нибудь подобное хоть раз случалось?
Элизабет покачала головой. На этот раз даже она была готова к худшему: крохотный самолетик скрипел, его сносило порывами ветра, медицинские наборы так и летали по пахнущему маслом и металлом грузовому отсеку. Одному из врачей угодило по лбу, и пришлось наложить ему давящую повязку, чтобы остановить кровь. Лео, однако, все это время сидел тихо. Он был бледен, держал спину прямо; сжатые губы изображали некое подобие вымученной улыбки.
– Я задаю себе вот какой вопрос, – произнес он, запрокинув голову, расставив руки и обернувшись вокруг своей оси. – Какую прелесть мы во всем этом находим? Немного травы, пара деревьев, огромное небо. Откуда такое чувство, словно наконец оказался дома?
– Не кричи, – у нее кружилась голова, ей пришлось даже на мгновение опуститься на землю. Асфальта никакого не было, лишь рыжеватая почва, спрессованная шасси до состояния камня. У обочины взлетно-посадочной полосы их поджидали два джипа и группа людей в форме. У двоих был автомат наперевес.
– Стародавняя мечта, – произнес Лео. – Миллион лет в саванне. А все, что потом, – лишь мелкий эпизод. Тебе что, нехорошо?
– Ничего, справлюсь, – пробормотала она.
Раздался глухой, кашляющий звук: пилот включил турбины. Те стали вращаться, а потом засверкали так, что превратились в серую рябь. Самолет начал набирать ход. Доктор Мюлльнер и доктор Ребенталь грузили наборы во внедорожники, то и дело бросая недоверчивый взгляд на Лео. То, что Элизабет в этот раз прибыла не одна, всем было не по нутру. Так никто не делал, это было не принято; а если кто-то прознал бы, что их пугливый гость – писатель, чья работа – трезвонить обо всем, что ему довелось увидеть, ей бы точно никто этого не простил. Но Лео проявил настойчивость: раз за разом повторял, что хочет познать и ее мир тоже, не может дальше гоняться за настоящей жизнью. И вот она просто взяла его с собой – возможно, потому, что хотела наконец показать ему, что такое эта пресловутая настоящая жизнь, возможно, потому, что ей было любопытно, как он поведет себя, оказавшись в действительно трудных обстоятельствах, ну а возможно, просто потому, что не хотела ему отказывать.
– Это настоящее оружие? – поинтересовался он у врачей. – Вон там, у того человека в джипе, видите? Оно настоящее?
– А сами как думаете? – ответил Мюлльнер, рослый, немногословный швейцарец, долго проработавший в Конго и переживший такое, что предпочитал об этом молчать. Когда во время полета ему по голове угодило ящиком, он даже не вскрикнул.
– Дайте я помогу! – Рихтер вырвал у него из рук тот ящик, что он держал, и швырнул его в багажник. Звякнуло стекло. – Вы читали Хемингуэя? Вы вообще можете здесь работать, не вспоминая Хэма?
– С легкостью, – бросил Мюлльнер.
– Но ведь это вот все, – Лео указал на вооруженных людей, на самолет, в тот момент как раз делавший разворот в конце полосы, – словно сошло со страниц его книг!
– Не показывайте, пожалуйста, – оборвал его Ребенталь.
– Что?
– Пальцем не показывайте.
– Это может их разозлить, – пояснил Мюлльнер. – Уверяю, вы бы этого не хотели.
– Но это же ваши люди!
– Лео, – произнесла Элизабет. – Прошу.
– Но…
– Успокойся и полезай в джип!
Как она могла ему объяснить? Как донести до внешнего наблюдателя, на какие компромиссы приходится идти, работая в зоне военных действий, что приходится платить наименее кровожадной фракции – или, по крайней мере, той, что таковой казалась, а в чрезвычайных ситуациях и просто кому-нибудь за то, чтобы они покрывали и защищали вас? Ей уже не раз приходилось жить в лагере убийц, делить с ними хлеб и похлебку, а потом лечить в разрушенных деревнях людей, которых те, кто принимал ее у себя, решили оставить в живых. Грязи хватало, а о принятии однозначных решений и речи быть не могло. Можно было только пытаться помогать раненым, не задавая вопросов.
– Гляди! – воскликнул Лео.
Она посмотрела туда же, куда и он. В конце взлетной полосы в тот момент как раз отрывался от земли самолет. Он взмыл в воздух, превратился в крошечную точку и исчез на фоне огненного солнечного диска.
– Если бы мы здесь рухнули, – проговорил он, – вот была бы история! Такие строчки хорошо смотрятся в биографии. Пропал над Африкой.
Элизабет пожала плечами.
– С тех пор, как год назад исчезла Мария Рубинштейн, ее книги достигли пика популярности. Они там даже собираются заочно вручить ей премию Ромнера. Господи боже, представь себе, а если бы тогда все-таки полетел я? Кто знает, может, сейчас бы именно я, а не она… Я по-прежнему задаюсь вопросом, должен ли я чувствовать себя виноватым.
Она покачала головой, не имея понятия, о чем он говорит.
Втиснувшись в джип, они покатили по высокой траве. Их волосы развевались на ветру, пахло землей, над головами сияло огромное солнце – так ярко, что приходилось щуриться, а очертания предметов расплывались. Лео что-то крикнул, но она не расслышала. Издалека послышались глухие раскаты грома.
– Что, прости? – крикнула в ответ Элизабет.
– Наконец-то по-настоящему!
– Что?
– Не могу припомнить, когда все казалось таким настоящим!
Она даже и думать не хотела, что он имеет в виду, – ее голова была занята другим. Завтра она займется первыми ранеными. Элизабет знала, что с того момента что-то в ней вдруг перестанет испытывать эмоции. Все станет мягким и ватным, и, покуда она будет делать свое дело, внутри будет царить лишь глухое онемение. Как часто ей уже казалось, что она твердо приняла решение навсегда остаться в Европе и больше не заниматься подобной работой? Сидевший рядом Лео вытащил блокнот и начал что-то строчить. Он что, возомнил себя Андре Мальро? Элизабет бросила взгляд ему через плечо, но разобрать смогла лишь несколько слов: «Гостиная… выключить телевизор… детская площадка… соседка».
Он обернулся и заметил, что она смотрит на него.
– Просто задумка, – крикнул он. – Идея!
Из травы на мгновение показалась пятнистая голова гиены. Сидевший позади солдат прицелился, но не выстрелил – и вот гиена уже осталась позади. Лео продолжал писать; Элизабет уставилась в блокнот и ничего не могла с собой поделать. Давно терзавшая ее мысль о том, что он мог встроить ее в одну из своих историй, создать искаженную, переделанную под его личные нужды копию ее самой была просто невыносима. Но когда бы она ни заводила этот разговор, он увиливал или старался сменить тему.
По прибытии в столицу Рихтер вел себя на удивление разумно. Пока она беседовала с двумя министрами, он стоял поодаль, не привлекая к себе внимания, но в то же время ничего не упускал. Когда они на два дня остались без воды, вел себя как все: не говоря ни слова, вначале умывался минералкой, затем и вовсе перестал. В последний день он тайком заплатил водителю, чтобы тот отвез его в район трущоб, где происходили самые ожесточенные стычки. Она узнала об этом лишь какое-то время спустя. Лео якобы даже вышел из машины, чтобы порасспрашивать людей. С чего это он внезапно набрался смелости? На него было совсем не похоже. Вдалеке вновь прогремела гроза. Она невольно посмотрела в ту сторону, откуда шел звук, но увидела лишь два затерявшихся на высоком небосклоне облачка.
– Я еще никогда не слышал выстрелов, – произнес Рихтер. – Это артиллерия?
– Танки, – ответил Мюлльнер.
Ну, разумеется! Она на мгновение прикрыла глаза. Как так могло случиться, что Лео сразу понял, в чем дело, а она – нет?
Деревня представляла собой несколько хижин, сколоченных из волнового железа. В траве, скособочившись, стояли два ржавых джипа. Вокруг потухшего огня, зевая, сидели с десяток мужчин с оружием наготове. Коза в задумчивости обнюхивала кучку земли. Из одной хижины, склонившись, выбрались трое европейцев: невысокая женщина лет пятидесяти пяти в очках и вязаной жилетке, мужчина в форме с эмблемой ООН на груди, за ними – худая высокая брюнетка удивительной красоты.
– Ридерготт, – произнесла женщина в жилетке. Элизабет понадобилось несколько секунд, чтобы осознать: та только что им представилась. – Клара Ридерготт, «Красный крест». Рада, что вы прибыли.
– Ротман, СООНО, – произнес мужчина. – Ситуация совершенно нестабильна. Не знаю, сколько мы тут еще продержимся.
Вдруг зазвонил телефон. Все вопросительно оглянулись, и наконец с извиняющейся улыбкой Лео выудил из кармана свой сотовый. Странно, что он у него здесь ловил. Рихтер отвернулся и принялся что-то тихо говорить в трубку.
– Мы с вами раньше не встречались? – спросила Элизабет.
– Не могу предположить где, – ответила Ридерготт.
– Нет-нет, – возразила Элизабет. – Совсем недавно, я абсолютно уве…
– Я уже сказала: не могу предположить, где мы могли бы с вами встречаться, – произнесла Ридерготт. Улыбка так и застыла на ее лице.
Тут Элизабет заметила, что брюнетка внимательно на нее смотрит. Эту высокую женщину окружал ореол таинственности, и было ясно: она определенно неглупа. Казалось, что по некой неясной причине именно она здесь главная. От нее трудно было отвести взгляд.
– Премия Эльмитца Карнера! – воскликнул Лео.
– Прошу прощения?
– Мне решили вручить премию имени Эльмитца Карнера. Звонили узнать, согласен ли я ее принять. Я им ответил, что не могу в данный момент думать о такой ерунде.
– И что теперь?
– А я почем знаю! Вероятно, дадут кому-нибудь другому. Я просто не в состоянии сейчас на такое отвлекаться. Видно, перепутали меня с кем-то. С кем-то, кому не все равно!
Элизабет вновь посмотрела на женщину. Что здесь, черт возьми, происходит? Она пока не могла точно сформулировать, что обо всем этом думает, – слишком уж смутными были ее подозрения. В то же мгновение на горизонте возникла яркая вспышка, заметная даже несмотря на то, что вовсю светило солнце; ей показалось, будто земля под ногами дрогнула. Все инстинктивно пригнулись. Лишь пару секунд спустя они услышали взрыв. «Не стоило привозить его сюда, – мелькнуло у нее в голове. – Для Лео это уже слишком». Однако Рихтер производил впечатление человека внимательного и собранного – только губы слегка дрожали.
– Не думаю, что они движутся на нас, – произнес он. – Они продвигаются на север. Вероятно, просто пройдут мимо.
– Кажется, да, – согласился Ротман.
– Никогда не знаешь, – отозвался Ребенталь.
– Откуда ты знаешь, где здесь север? – спросила Элизабет.
– А тут есть слоны? – ответил Лео вопросом на вопрос.
– Все уже по ту сторону границы, – сообщил Ротман. – Убежали, испугавшись войны.
– Вот как бывает: прилетаешь ты, значит, в Африку, может, даже умрешь в этой самой Африке, а слонов так и не увидишь, – протянул Рихтер и улыбнулся брюнетке.
Та поймала его взгляд и посмотрела ему в глаза. В том, как они смотрели друг на друга, чувствовалось доверие, для которого не надо слов; полное взаимопонимание, которое бывает только у людей, знающих друг друга до самых потаенных уголков души.
Элизабет почувствовала, что пульс ее участился.
– Кто-то должен рассортировать лекарства, – обратился к ней Ротман. – Вы мне не поможете?
И верно: сейчас не время было о таком размышлять, пришла пора работать.
Они расположились в одной из хижин и принялись сортировать ампулы с растворами для инъекций; внутри было жарко. Ротман щурился, чтобы лучше видеть надписи. Он тяжело дышал, на усах повисли капли пота.
– Вы сказали, что работаете на СООНО. Почему? – спросила Элизабет.
– В каком смысле?
– Силы Организации Объединенных Наций по охране – это бригады, воевавшие в Югославии. Миротворческие войска ООН в Африке должны называться как-то иначе.
Мужчина ненадолго задумался.
– Видимо, оговорился, – произнес он, изобразив на лице улыбку. – Уж я-то знаю, на кого работаю.
– Так на кого же?
Ротман беспомощно уставился на нее. Снаружи вновь послышался грохот орудий. Дверь распахнулась, вошла брюнетка и склонилась над лекарствами.
– Мы еще не знакомы, – Элизабет протянула ей руку и назвала свое имя.
– Прощу прощения, – женщина ответила ей мягким, но в то же время сильным рукопожатием. – Очень приятно. Я Лара Гаспар.
– Вы… – потерла лоб Элизабет. – А вы разве… не в Америке?
– Это долгая история. И очень запутанная. Вся моя жизнь – сплошь одни запутанные истории.
– Вы просто поразительно похожи, – произнес Ротман.
– Вам так кажется? – отозвалась Лара.
Элизабет встала и, ни слова не говоря, вышла на улицу. Прислонилась к металлическому листу, заменявшему стену. По-прежнему стояла жара, но с каждой минутой становилось темнее. Скоро наступит ночь – вблизи экватора сумерки сгущаются быстро. Лишь спустя пару мгновений она обнаружила рядом с собой Лео.
– Это все не по-настоящему, не так ли? – спросила она.
– Все зависит от того, что считать настоящим, – ответил он, раскурив сигарету. – «Настоящее»! Это слово значит так много, что в конечном счете не значит ничего.
– Вот почему ты так уверенно себя ведешь! Так продуманно, так храбро. То, что происходит, – это твоя версия событий; то, во что ты их превратил. Версия, скомпилированная из нашего с тобой путешествия и того, что ты знаешь о моей работе. И разумеется, как же без Лары!
– Она всегда там же, где и я.
– Я знала, что ты так со мной поступишь. Знала, что попаду в одну из твоих историй! Именно этого я и хотела избежать!
– Мы все всегда пребываем в какой-то истории, – Рихтер затянулся, всполыхнул огонек. Опустив руку, он выпустил в разогретый воздух клубы дыма. – Истории в истории в истории. Никогда не знаешь, где кончается одна и начинается другая! В реальности все они сплетаются одна с другой, и только в книгах четко разделены.
– Не стоило тебе так подставляться с СООНО. Встречал такое понятие – «предварительное исследование»?
– Это не мой стиль работы.
– Возможно, – ответила она. – А я тебя брошу.
Он взглянул на нее. Она почувствовала, как на нее накатила грусть. На горизонте возникла еще одна вспышка. Там, вдалеке, умирали люди, та реальность была настолько пронзительной и болезненной, что описать ее нельзя было уже никакими словами. Неважно, находилась ли Элизабет здесь на самом деле или он все это себе тоже выдумал: были такие места на земле, где царил настоящий ужас; но были и такие, где все вещи представляли собой лишь то, чем они являются.
– Но не сейчас, – возразил он. – Это другая история.
Какое-то время они оба молчали. Рядом с ними люди в форме вновь разожгли огонь и теперь, сидя вокруг костра, тихо переговаривались на своем родном языке. То и дело раздавался смех.
– В настоящей жизни ты точно не стал бы отказываться ни от какой премии. Дай-ка сигаретку.
– Это была последняя.
– И что, неужели с этим ничего нельзя поделать?
Он покачал головой.
– Господи, да нет же! Притом что мне самому срочно нужно еще – я жутко нервничаю.
Она прищурилась, но почти не могла сосредоточить на нем взгляд. Он казался ей каким-то нереальным, даже почти прозрачным, как бы просто стаффажной фигурой, занимающей место настоящего Лео Рихтера. А присутствие и обаяние Лары Гаспар, все это время находившейся там, в хижине, становились все ощутимей – и она это чувствовала.
– Бедная фрау Ридерготт! Без нее ты тоже никак не мог обойтись?
– Ну а почему бы нет? – голос его был словно бестелесным; казалось, он раздавался отовсюду, но при этом был едва различим на фоне вечернего ветра. – Она мне показалась вполне пригодной.
– Пригодной, значит.
– Это разве плохо?
Элизабет пожала плечами и вернулась в хижину. Лара Гаспар пребывала в задумчивости и что-то сосредоточенно рисовала карандашом в альбоме. Она была поистине изумительна. Сидевший рядом Ротман читал потрепанный французский покетбук – «Искусство быть собой» Мигеля Ауристуса Бланкуса. Мюлльнер и Ребенталь играли с одним из постовых в карты.
– То он сдает, то мы, – шепнул ей Мюлльнер. – Потом мы раскрываем карты, а он говорит, кто выиграл. Какая же это, к черту, игра?
Она вновь пожала плечами, показывая, что не в курсе, присела и прислонилась головой к стене. Элизабет валилась с ног от усталости, но решила не засыпать. Ведь что за сны ей станут сниться, как только она смежит веки?
– Кстати, а где Лео?
– Кто? – поднял глаза Мюлльнер.
Она кивнула. Вот, значит, как у них принято поступать, чтобы уйти от ответственности. И вот он уже повсюду, в сути вещей, на небесах и под землей, словно второразрядный божок, и нет никакой возможности призвать его к ответу.
– Нам лучше пойти спать, – захлопнув альбом, произнесла Лара Гаспар. – Завтра будет тяжелый день.
Элизабет прикрыла глаза. Если все это выдумка, то должно что-то произойти, и тогда всем придется туго. А если туго им не придется, значит, никакая это вовсе и не история. Ей вдруг стало безразлично, куда унесут ее сновидения. В кармане зазвонил телефон, но она не придала этому никакого значения.
