«Разбудите Леночку»
1934 год
Ура! Вчера закончили снимать «Песню о счастье» — наконец-то смогу отдохнуть! Но не тут-то было. Раздался стук в дверь — почтальон принес телеграмму из Ленинграда от режиссера Антонины Кудрявцевой. Она собиралась ставить картину по сценарию Евгения Шварца и Николая Олейникова и предлагала мне сыграть главную роль — школьницу Леночку. Съемки будут проходить в Ялте. Кончалась телеграмма словами: «Срочно сообщите согласие».
Согласие? Не знаю, смогу ли я сыграть девочку. У меня уже у самой есть ребенок. Даже два ребенка: со мной живет моя двенадцатилетняя сестричка. После смерти мамы Эля взяла к себе нашу среднюю сестричку, а я — младшую. Надо как-то проверить, стоит ли мне соглашаться играть эту Леночку. Отправив своих детей гулять, я быстро надела на себя платье и сандалии сестры, завязала волосы в два хвостика и вышла на улицу. Хожу. Никто внимания на меня не обращает. Тогда я решила отправиться на базар: колхозники — люди простые, непосредственные, и, если они начнут на меня косо смотреть, я откажусь от роли.
Бродила я по базару не меньше часа, но и тут никто, абсолютно никто не обращал на меня внимания. По дороге домой решила зайти в парк. Только я подошла к группе ребят, игравших в лапту, как услышала:
— Эй! Тебя как зовут?
Не задумываясь, я ответила:
— Леночка.
— Мотай сюда! — крикнул мальчик. — Будешь вместо меня играть. Я иду обедать.
Не успела я сказать, что не умею играть в лапту, как он бросил мне дощечку, которой бьют по мячу. В это время над моей головой пролетел мячик.
— Раззява! Что ж ты стоишь, как пень?!
И тут началось! Я моталась из стороны в сторону, не очень понимая, что я должна делать. Эта мука продолжалась несколько минут. Потом кто-то из ребят прокричал что-то вроде «Пора копать картошку!» — и тут все мальчишки налетели на меня, повалили на землю и, действительно, начали «копать на мне картошку». Вдруг раздался голос:
— Это что такое? Прекратите!
И ребята моментально разлетелись, как воробьи. Стало тихо.
— Ну, чего лежишь? Вставай!
Я приподняла голову и увидела чьи-то ноги. Голос продолжал:
— Ты тоже хороша! Вставай, говорю!
Я с трудом стала подниматься. Передо мной стояла какая- то женщина, очевидно садовница. Она вытащила из кармана носовой платок и, вытерев мне испачканное землей лицо, проворчала:
— Не вздумай реветь! Все вы хороши, пока спите. Марш домой!
И, повернув меня кругом, дала мне хорошего пинка.
Дома, увидев меня в таком наряде и с хвостиками, дочка спросила:
— Мамочка, ты со съемки?
Взяв дочку на руки и крепко поцеловав, я радостно ответила:
— Нет, пока это была только репетиция.
В этот же вечер я дала в Ленинград телеграмму: «Согласна». Пока мне доставали билет, а я улаживала вопрос со своими детьми, прошло дня два-три. И вот я наконец на «Ленфильме». Но секретарша директора студии огорошила меня сообщением, что группа «Разбудите Леночку» уже уехала. Опоздала!
— Кстати, — сказала секретарша, — сегодня утром они прислали на ваше имя телеграмму.
Читаю: «Группа разбудите леночку ждет вас ялте тчк срочно выезжайте». Я тут же бросилась на вокзал. Оказалось, что никаких билетов в Ялту вообще нет. Я — в справочное бюро. Там мне объяснили, что попасть в Ялту можно только через Москву: из Москвы — в Харьков, а уже оттуда — в Ялту. Ничего себе! Бегу в кассу. Конечно, билеты на поезд в Москву давно раскуплены. Лето! Сезон отпусков. Кто-то посоветовал мне ехать на аэродром. Я уже по опыту знала, что пассажирских рейсов Ленинград — Москва нет. Самолеты переправляют только почту. Я все-таки, схватив «левака», помчалась на аэродром: как говорится — попытка не пытка. Приезжаю. Но что это? Передо мной поле, а на нем несколько не очень внушительного вида самолетиков и какая-то хибара. И это аэродром? Ладно, уж какой есть. Подхожу к этой «избушке на курьих ножках». На двери надпись: «Зал ожидания». Вхожу в этот «зал». Там сидит какой-то человек и что-то пишет. Я обратилась к нему с просьбой помочь мне сегодня же, сейчас же вылететь в Москву: из Москвы я поеду в Харьков, а оттуда в Ялту, где меня ждет съемочная группа. Если я опоздаю на съемку, весь коллектив окажется в простое, а это будет стоить государству больших денег, так как простой — очень дорогое удовольствие. Решив, что этот человек — главный начальник, я показала ему телеграмму. Прочитав ее, он сказал:
— Я бы рад вам помочь, но из Ленинграда в Москву летают только «Уточки», они перевозят почту. Пассажиров мы не берем.
— Но вы ведь советский человек?
— Советский.
— Почему же вы отказываетесь помочь коллективу, которому грозит простой?
— А куда я вас посажу? Ведь не на почту же!
— Мне все равно, где сидеть, главное — вовремя добраться до цели.
— А вы высоты не боитесь? Самолет открытый, — произнес начальник.
— Боюсь или не боюсь — неважно. Важно немедленно вылететь в Москву.
В «зал» вошел какой-то летчик.
— Разрешите обратиться?
— Обращайтесь.
Видно, летчик слышал наш спор, потому что сказал:
— Мне уже приходилось возить «живую почту». И доставлял я ее всегда в полной сохранности. Сейчас, как я понял, нужно оказать помощь съемочному коллективу. Не беспокойтесь, все будет в порядке: доставлю артистку в Москву, как на пассажирском самолете. Артисты — народ храбрый. — И, обращаясь ко мне: — Правильно я говорю?
— Абсолютно правильно! — весело ответила я.
— Значит, летим?
— Да-да, летим!
— Только вот костюмчик у вас не совсем подходящий: в небесах в нем будет холодновато.
Через несколько минут летчик вернулся с теплой летной курткой, перчатками на меху, шлемом и… огромными летными очками. Поблагодарив его, я тут же во все это начала облачаться. Думаю, вид у меня стал не очень солидный, так как начальник смотрел на меня, как бы это сказать… В общем, не слишком серьезно. Но это меня нисколько не смущало. Мы направились к самолетам. Один из них уже тарахтел и подпрыгивал, как балерина. Летчик стал укладывать почтовые пакеты так, чтобы получилось что-то вроде кресла. Начальник бесцеремонно взял меня, как ребенка, на руки и посадил на это импровизированное кресло, привязав к борту каким-то тоненьким ремешком. Затем он пожал мне руку, пожелал хорошего полета и отошел от нашей «грозной» машины. Мы покатились по полю, оторвались от земли и полетели.
И вот наконец-то я в Ялте. Добралась вовремя и, как говорится, с корабля на бал: в тот же день меня одели в костюм Леночки и привели на съемочную площадку. Членов группы я знала — мы же все работали на «Ленфильме». Начались рукопожатия, поцелуи…
— А теперь, — сказала режиссер, — идем знакомиться с вашими основными партнерами.
Она подвела меня к довольно большой группе подростков.
— Знакомьтесь, ребята. Эту девочку зовут Леночка. Она будет играть главную героиню нашего фильма.
Честно говоря, я все-таки немного волновалась: как они меня примут? Но оказалось, что волновалась зря: приняли очень доброжелательно. Кто-то дружелюбно хлопнул меня по плечу, кто-то шутливо крикнул: «Привет, героиня!»
Начались съемки. Работать было интересно. Ребята оказались на редкость способными, хватали все буквально на лету. Сценарий был очень симпатичный, много трюков. В общем, все шло своим чередом. Но однажды…
Няня, гуляя с моей маленькой дочкой, решила пойти не в сад рядом с домом, а куда-нибудь в другое место, и надо же было так случиться, что пришли они именно туда, где мы снимали очередную сцену. Дочка, увидев меня, стремглав помчалась навстречу с криком «Мамочка! Мамочка!» и бросилась мне на шею. «Мамочка?! Так эта Леночка не девчонка, а взрослая тетенька?! Значит, нас обманули?»
Короче говоря, ребята страшно обиделись. (И это еще мягко сказано.) И режиссер, и директор картины, и я долго убеждали их, что сделано это было лишь для того, чтобы им было легче со мной общаться, чтобы они не стеснялись дать мне тумака, если это требовалось по сюжету. К счастью, после долгих споров ребята все-таки согласились с нашими доводами и простили нас.
Но вот съемки в Ялте закончились. Завтра все актеры, занятые в картине, едут домой, в Ленинград. Все, кроме меня. Я с группой еду в Одессу: нам нужна сцена на городской улице, а в Ленинграде снимать летнюю натуру уже нельзя, там осень в разгаре. А вот в Одессе еще лето: солнце светит весь день. Мы решили отправиться в Одессу на теплоходе. Море в Ялте беспокойное, и режиссер Кудрявцева сказала, что боится за меня:
— Как вы, Леночка (меня всегда называли именем моей героини), переносите на море шторм?
— Хм… Думаю, хорошо. Правда, до сих пор я плавала только речными пароходами.
— Самое ужасное, — заявила Кудрявцева, — что съемка назначена сразу же после нашего прибытия в Одессу. А вдруг Леночка заболеет после такого путешествия?
— Не стоит заранее волноваться: может, никакого шторма и не будет, — ответила я.
— Вот видите: Леночка не боится рисковать, — вклинился в разговор директор картины.
— Не боюсь! — бойко сказала я.
— Тогда отправляемся завтра невзирая на погоду, — решительно заявил директор. — Никто не протестует?
Вся съемочная группа хором прокричала: «Нет!»
На другой день у пристани стоял огромный теплоход. Шла погрузка. Мы взобрались по трапу вверх. Каюта мне досталась изумительная. На палубе красотища. А в ресторане — просто рай для любителей поесть. Я на десятом небе!
— Только вы, Леночка, с едой поосторожнее, а то при большой качке начнется… «обратная съемка», — предупредила Кудрявцева.
Честно говоря, я надеялась хоть на теплоходе вкусненько поесть — уж очень мне надоела «заячья еда», то есть диета, на которой я сидела, чтобы быть в форме: я ведь играла девочку и мне нельзя было ни на грамм поправляться. А я так люблю пироги и пельмени!
Все разошлись по своим каютам, а я лазала по всему теплоходу: мне здесь все было интересно, все нравилось, все приводило в восторг. Постепенно наш домище начало все сильнее покачивать, а к вечеру море разыгралось еще больше. Я лежала в своей каюте и читала — мне хотелось, чтобы это путешествие длилось без конца: какой прекрасный отдых! Я ведь снималась из картины в картину, а иногда и внахлест — сразу в двух. Работала без отдыха, без отпусков — устала ужасно!
В мою каюту заглянула ассистентка и с беспокойством спросила, как я себя чувствую.
— Отлично, — проворковала я.
— А вы были на палубе?
— Конечно! Недавно вернулась.
— Плохо. Режиссер Кудрявцева просит вас на палубу не выходить.
— Почему? — удивилась я.
— Море очень беспокойное, ожидается шторм.
— Ладно, не выйду. Так и передайте режиссеру.
«Вот несчастье, — подумала я. — Даже здесь не могу делать, что хочу». Я снова взялась за книгу. И вдруг чувствую, что не могу прочесть ни строчки. Мою каюту стало раскачивать, как будто я на качелях. Пришлось отложить книгу. Тут, постучав, в каюту вошел моряк.
— Товарищ Жеймо, как ваше самочувствие?
— Прекрасно. А что?
— Начался шторм, и меня попросили узнать, не нужно ли вам чего.
— Так это и есть шторм?
— Напрасно улыбаетесь: скоро он покажет себя во всей красе. Кстати, многие из ваших уже и сейчас лежат в лежку.
— Вы сказали?..
Не закончив фразу, я выскочила в коридор.
— Куда же вы? Постойте! Я провожу вас!
— Спасибо, не надо! Я к своим коллегам! Может, им нужна моя помощь!
Качало уже весьма ощутимо, но не до такой степени, чтобы заболеть. Хотя, говорят, некоторых бедняг укачивает даже в поезде.
Начала я с Кудрявцевой, нашего бесстрашного режиссера, и застала ее в довольно плачевном состоянии.
— Держитесь, Тонечка! Я принесу вам из ресторана какой-нибудь подходящий прохладительный напиток. Я быстро!
Но быстро не получилось: меня швыряло из стороны в сторону, от стенки к стенке. Когда я, наконец, почти добралась до ресторана, то услышала оглушительный звон. Оказалось, что звенели бутылки и бокалы. К счастью, они стояли в специальных гнездах, так что не разбивались. Бармен подал мне бокал, наполненный лимонным соком с водой.
— Выпейте, вам станет легче.
— Мне не надо — я за напитками для моих коллег.
— А! Тогда я скажу официанту, чтобы он попросил у нашего кока рассол от кислой капусты, я туда еще кое-что добавлю, и официант сам развезет все это по каютам.
Поблагодарив, я отправилась в обратный путь. Хорошо, что меня никто не видел: передвигалась я по-разному — чаще всего на четвереньках и кубарем. Шторм быстро набирал силу. Бедные мои товарищи! А мне — хоть бы что.
Наконец, мы доплыли до Одессы. Назначенную на тот день съемку все-таки пришлось отложить: почти все члены группы еле передвигали ноги.
