«Доктор Калюжный»

1939 год

Неповторимый Гарин

Как-то, войдя в свой подъезд, возле лифта я столкнулась с Михаилом Жаровым.

— Здравствуйте, я Жаров.

— А я Жеймо.

Мы церемонно подали друг другу руки и начали смеяться. Жаров открыл дверь лифта и произнес:

— Прошу.

— Нет-нет-нет, мне лифт не нужен: я живу на этом этаже. До свидания, Миша. Было очень приятно с вами «познакомиться».

— Яня, — неожиданно предложил Жаров, — а пойдемте к Гарину и Локшиной.

— Ой, что вы! Я ведь с ними почти не знакома, и вдруг так, без приглашения…

— Не страшно, они всегда рады гостям. Когда я приезжаю из Москвы в Ленинград, то целыми днями торчу у них. К тому же у меня есть одна мыслишка, — таинственно проговорил Жаров. — Но вы должны мне подыграть.

— А как? — удивилась я.

— Вы притворитесь слепой.

Мы вошли в лифт, поднялись на шестой этаж, и Жаров, держа меня за руку, позвонил в дверь.

— Вы уже слепая, — шепнул он.

— А какая? От рождения или когда-то была зрячей? — спросила я, хотя не очень понимала, в чем состоит разница.

— От рождения, — снова шепнул Жаров.

— Тогда я оставлю глаза открытыми, хорошо?

— Прекрасно, — ответил он, и тут дверь распахнулась.

Нам открыла хозяйка дома, Хеся Локшина.

— Здравствуйте. Вот привел к вам гостью, — тут же сказал Жаров. — Познакомьтесь — ее зовут Оля.

Хеся, похоже, слегка удивилась, но промолчала.

«Интересно, — подумала я, — почему Жаров представил меня именно как Олю?»

Слегка придерживая под руку, Михаил повел меня в комнату, где сидел Эраст Гарин.

— Осторожно, Оленька: здесь стол, стул — не споткнитесь. Это мои друзья: Эраст Гарин…

Тут в дверях показалась Хеся.

— …И Хеся Локшина, его жена.

Гарин встал, подошел ко мне, внимательно посмотрел мне в лицо и, не найдя моего взгляда, поймал мою руку и пожал ее. Затем придвинул ко мне стул и пригласил сесть.

— Вот вы и познакомились, друг мой, Оленька, — сказал Жаров и удобно уселся, придвинувшись к столу. — А что, чаю нам дадут?

— Обязательно! — ответила Хеся. — Как же оставить коллег без чая? — Тут мы все рассмеялись.

«Почему же все-таки "Оленька"? — опять подумала я, но поняла это несколько позже.

На следующий день, возвращаясь домой с «Ленфильма», я встретила Гарина.

— Вы «Доктора Калюжного» видели? — не здороваясь, спросил он. — Пьесу написал Юрий Герман, а я поставил по ней спектакль в Театре Акимова. Главную роль играю тоже я.

— В последнее время я так занята, что почти нигде не бываю.

— Посмотрите этот спектакль обязательно, — попросил Гарин.

Как только выдалась возможность, я пошла в театр.

— Спектакль мне понравился, — при встрече сообщила я Гарину. — И вы, Эраст, тоже.

— Пшено! — пробурчал он. — Я буду снимать картину «Доктор Калюжный» и предлагаю вам роль слепой Оли.

— Мне? — удивилась я.

— Вам, вам.

— Ну какая же я Оля? Маленькая, блондинка и, в довершение всего, слепая. По-моему, это масляное масло.

— Пшено!

Не зная, что это дежурное словечко Гарина, я по интонации уловила, что это ругательство, и подтвердила:

— Пшено. Вот именно.

— Завтра у нас пробы. Приходите на киностудию. Ваша проба в двенадцать, но вы придите пораньше, чтобы успеть загримироваться. Пробы в «розовом» павильоне.

И не успела я спросить, что мне надеть, Гарин скрылся за дверью студии. Итак, если проба будет удачной и меня утвердят, мне предстоит работать с Гариным. А какой он человек, Эраст Гарин? Как актера я его уже знала, и он поражал меня своей необычностью и неповторимостью. Несколько лет назад в Ленинград приехал театр Мейерхольда и Гарин играл роль Хлестакова в «Ревизоре». Одна сцена особенно меня поразила: на середине сцены стоит Хлестаков и произносит свой «монолог хвастовства». При этом он то нагибается вперед, почти до самого пола, то так же низко отклоняется назад. А то вдруг его корпус начинает, как часовая стрелка, ходить по кругу, и такое впечатление, что его ноги прибиты к полу. Гарин словно произносил этот монолог всем телом и так талантливо, что это не выглядело неестественным. А вот в спектакле «Доктор Калюжный» Гарин был абсолютно реальным, сегодняшним. Какой же он вообще? И почему он говорит «пшено»? И что, вообще, это «пшено» значит?

На следующий день я пришла на студию, загримировалась и спустилась в «розовый» павильон. Проба была без единого слова: я вхожу в кадр, подхожу к стулу, ловлю его спинку, очень неуверенно держусь за нее и потом долго смотрю прямо в камеру невидящими глазами.

— Стоп!

Все. Проба закончилась.

Меня утвердили на роль Оли, и я начала готовиться к съемкам. У нас почти не было репетиций, мы лишь обсуждали роль в общих чертах. Как Гарин репетирует с актерами, я еще не знала. Может быть, только со мной не было репетиций, а с остальными были?

И вот съемки. Гарин работает со всеми артистами — и работает очень интересно. Но стоит мне войти в кадр, как он подходит к аппарату, садится на стул, закидывает ногу на ногу, складывает руки крест-накрест и смотрит на меня, как зритель.

Меня это, конечно, удивляло, и, наконец, не выдержав, я спросила Хесю:

— Почему Эраст не хочет со мной работать? Может быть, он жалеет, что пригласил меня на эту роль?

— Успокойтесь, Яня, он просто приглядывается к вам, вот и все.

— Пока он будет приглядываться, съемки закончатся.

— Впереди еще сцена прозрения, — проговорила Хеся.

Сижу дома, готовясь к очередной съемке. Вдруг приходит Гарин.

— Яня, у меня нет дома рояля, а мне нужно кое-что проверить. Вы позволите?

— Конечно, Эраст, прошу, — садитесь к роялю и работайте.

Гарин начал играть какую-то вещь. Не закончив, бросил. Начал другую. Так повторялось несколько раз. Наконец, он нашел то, что нужно. Пока он играл, я многое поняла. Эраст — лирик, романтик, но безумно боится, что кто-то узнает эту тайну, потому и прикрывается, как плащом, словом «пшено». У меня сразу стало легко на душе. Сцена прозрения очень сложная, но если Эраст такой, каким я его сегодня узнала, все в порядке.

Съемка. Снимаем сначала конец сцены. Поле. Оля, шатаясь, выходит из больницы, держась за руки Калюжного, затем садится на траву и говорит:

— Я вижу! Весь мир вижу!

После этих слов у Оли от счастья медленно текут слезы из глаз — так я задумала, готовясь к роли. Эраст внимательно смотрит на меня, и я чувствую, что в голове у него звучит именно та мелодия, которую он играл на рояле у меня дома.

— Стоп!

Можно ехать домой.

На следующий день просмотр материала. Моя сцена. Я смотрю и… никаких слез! Я в панике.

— Где мои слезы? — спрашиваю я у оператора.

— А разве вы плакали? — удивился он.

— Эраст Павлович, вы же стояли возле аппарата, — у меня наворачивались слезы?

— Да.

— А где же они?! — уже злясь, восклицаю я.

— Очевидно, на нашей пленке их невозможно снять, — немного иронично говорит Гарин.

— Как невозможно?! Нужно было просто использовать подсветку!

— Вот и сказали бы оператору, — спокойно замечает Гарин. И, немного подумав, спрашивает: — А вам обязательно нужны слезы?

— Обязательно!

— Тогда даю вам слово, что мы непременно переснимем этот крупный план так, чтобы были видны слезы.

И Эраст сдержал слово.

Сегодня — начало сцены прозрения. Я немного волнуюсь: это главная сцена в моей маленькой роли. Эраст, как всегда, сидит у аппарата. Репетицию ведет Хеся. Я делаю сцену буквально так, как написано у Германа: все, что близко, кажется мне далеким — и наоборот. Мне разбинтовали глаза, я впервые вижу человека, моего хирурга. Удивленно смотрю на него, опускаю ноги с постели, стою в нерешительности и вдруг бегу прямо на стену. Больно ударившись, поворачиваюсь и, прижимаясь спиной к стене, медленно опускаюсь и сажусь на пол. В глазах ужас и удивление.

— Стоп! — слышу я голос Гарина.

Эраст вскакивает со стула и кричит:

— Ложись на кровать, Оля!

Я иду к кровати, ложусь.

— Повязка уже снята, — возбужденно кричит Гарин. — Садись, Оля! Теперь, опуская с постели ноги, иди пьяной походкой к окну! Трогай штору, говори свой текст. Медленно поворачивайся к нам. Толмазов (исполнитель роли Калюжного), хватай Олю за руку! Тащи к двери! А ты, Оля, скачи! Как воробей! — словно в трансе кричит Гарин. — Стоп!

Съемка. Мне быстро бинтуют глаза.

— Приготовились! Начали!

Сцена снята. Все удивленно смотрят на Гарина. Эраст подходит к своему стулу — нога на ногу, руки крест-накрест. Спокойным голосом произносит:

— Теперь снимаем вариант Жеймо.

— Нет-нет! Я отказываюсь от своего варианта.

— Почему?

— Мой слишком реалистичен и потому страшен. А ваш тактичнее и интереснее. Если бы я всегда снималась у таких режиссеров, как вы, мне не нужны были бы варианты.

После выхода картины на экран писали, что эта сцена мне особенно удалась. Но это заслуга не моя, а Гарина.

В 1946 году я встретилась с Эрастом Павловичем на съемках «Золушки» — только теперь он был не режиссером, а моим партнером: Гарин — Король, я — Золушка.

В одной из сцен я стою на ступеньках дворцовой лестницы. Во дворце идет бал. На лестницу выходит Король и при виде незнакомки подбегает, чтобы поприветствовать ее. Режиссер просит Гарина подойти к Золушке с левой стороны. Он категорически отказывается: «Только справа!» Никто не может понять упорства Гарина. Одна я все поняла и в глубине души была ему безумно благодарна: еще в 1939 году во время съемок «Доктора Калюжного» я всегда на крупных планах старалась оказаться левым профилем к камере. Гарин это заметил и, хотя прошло семь лет, не забыл. В этом поступке — весь Гарин.