7
При появлении доктора Фонтена бригада дежурных технологов поднялась со своих мест.
– Здравствуйте, сэр, – поприветствовал доктора старший инженер.
– Здравствуйте, Браун. Как у вас дела?
Технологи переглянулись, потом Браун решился заговорить первым:
– Ситуация критическая, сэр. Через четыре часа может наступить самоактивация четвертого объекта, а вслед за ним активизируются и остальные…
– Но ведь вначале говорили о шести и даже восьми часах… – опешил Фонтен.
– Увы, сэр, ситуация развивается совершенно непредсказуемо.
Доктор помолчал, затем скомандовал:
– Быстро оденьте меня. Я хочу взглянуть на объекты лично…
– В криобоксе температура понижена почти до абсолютного нуля, сэр, – напомнил старший инженер.
– А вы думаете, я об этом не знал? – с сарказмом в голосе спросил Фонтен. – Несите костюм, а вы, Руцбанн, можете оставаться здесь.
– Как скажете, сэр, – с облегчением выдохнул помощник.
Доктора Фонтена завели в небольшой тамбур, и один из технологов спросил:
– Какой номер, сэр?
– Прошлый раз был двенадцатый, но с тех пор, мне кажется, я немного похудел.
Помощники облачили Фонтена в негнущийся костюм, пристегнули рукавицы, и до него донеслись их голоса, приглушенные защитной мембраной.
– Потренируйте дыхание, сэр. Датчики должны настроить систему регулировки.
Доктор послушно вздохнул. Воздух в регенерационной системе был немного кисловат на вкус.
«Наверное, много кислорода», – подумал Фонтен.
Рядом с ним появился старший инженер Браун. Он тоже был в термоизолирующем костюме, и его голос, усиленный радиопередатчиком, прозвучал неожиданно громко:
– Как самочувствие, сэр? Можем идти?
– Да, – утвердительно кивнул доктор Фонтен, однако шея в жестком панцире совершенно не гнулась, и доктор согнулся в пояснице. Получилось, как будто он отвесил Брауну поклон.
«Идиотизм какой-то», – подумал Фонтен. Он вообще не любил посещать криобоксы, а теперь к обычному страху примешивалось еще и раздражение.
Доктор проследовал за Брауном в выравнивающую камеру. Толстая дверь закрылась, отделив двух людей от живого мира циркулирующего тепла. Впереди ожидала только бездна абсолютного нуля – температуры, при которой замирала вся понятная человеку жизнь.
«Какое, в сущности, глупое заблуждение, – подумал Фонтен, стараясь отвлечься от интуитивных страхов, – ведь этот бред столетиями поддерживался самыми авторитетными учеными человечества… Эти склеротичные развалины навязывали миру догмы, порождаемые их увядающим разумом…»
Непонятно откуда появилась маленькая белесая мушка и уселась на стекло скафандра, прямо перед носом Фонтена. Это была еще одна из загадок. Белесые мушки ютились в выравнивающих камерах и прекрасно переносили сверхнизкие температуры. Пережив замораживание, они оттаивали и начинали плодиться. А если камера долго стояла теплой, мушки начинали вымирать.
Над дверью, ведущей в криобокс, загорелась синеватая диаграмма. Она показывала, как в переходной камере понижается температура.
На показании в два градуса по Кельвину сработал механизм открывания двери, и Фонтен вспомнил о мушке. Он скосил глаза на стекло скафандра и увидел насекомое на прежнем месте. Но едва доктор сделал движение, как, казалось бы, легчайшее создание камнем полетело вниз и наверняка разбилось на тысячи мельчайших осколков.
«Да, вот она – физика ледяного пространства», – подумал Фонтен и шагнул следом за инженером Брауном.
