109

Долгие мучения вечного голода давно отступили, но «первый» продолжал убивать. Он убивал во имя славы и силы, прибавление которой пьянило его и заставляло совершать новые убийства.

«Я уничтожу и сокрушу весь мир! – ликовал «первый». – Я развею его прах в пустоте и навечно посею ужас среди всего живого!»

«Первый» вспомнил свой первый бой на границах священного государства Левиан.

Конница левианцев неслась, как горная лавина. Казалось, никто не сумеет остановить ее. «Первый» помнил, как дрогнула его сотня, но он сам, переборов собственный страх, повел отряд в атаку.

Топот сотен тысяч лошадиных копыт, крики насаженных на пики и красная пыль, не позволявшая отличать своих от чужих.

Ни левианцы, ни котдоры не сумели одолеть противника и вернулись на свои позиции. Но чувства, которые испытал тогда «первый», запомнились ему навсегда. Это было первое осознание того, что он остался жив. Что не лежал среди изрубленных людских и лошадиных тел.

Вот и сейчас «первый» ощущал новый подъем, схожий с тем, что он испытал когда-то, только в тысячи раз более восхитительный.

Из окна ближайшего дома выглянул человек. «Первый» не анализировал, кто это – ребенок, старик, мужчина или женщина. Просто – еще один.

«Первый» привычно убил его дыханием и втянул в себя полученную силу.

«После меня только прах и тлен… Только прах и тлен…»

В небе появился неуклюжий стрекочущий предмет. В «первом» сразу же проснулся охотничий азарт. Он снял с пояса секиру и метнул ее что есть силы. Попадание было точным, и «первый» самодовольно усмехнулся – его верный глаз не подводил.

Больше ничего заслуживающего внимания здесь не было, и «первый» заскользил дальше.

На перекрестке он заметил «четвертого». Тот стоял не двигаясь, прислушиваясь к добыче.

После сильнейшего ранения, полученного в предгорье, «четвертый» постепенно приходил в норму.

Несколько недель он следовал за остальными, не имея возможности охотиться, и подбирал остатки, а вчера у него хватило сил убить человека, и теперь дела «четвертого» шли на лад.

«Второй» и «третий» охотились в лесу. В городе хватало дичи, но их сжигал огонь мщения – они хотели съесть именно тех, кто возомнил, что может угрожать величайшим охотникам.

В отличие от них «первый» был выше мести, хотя и ему досталось от страшной трубы. Дичь сопротивлялась, и это придавало охоте особую прелесть.

Чем большую силу ощущал «первый», тем реже он вспоминал свое имя и все, что было связано с его слабой жизнью. Теперь и Магриб не казался ему столь уж жестоким, поскольку наградил его ощущением бесконечной силы и власти.

«…От края и до края раскинется черное поле. Звезды погаснут, придет холод, и имя этому холоду – Магриб…» – эти строки приходили все чаще, и поначалу «первый» силился вспомнить, откуда они, но позже смирился и понял, что они ниоткуда – они теперь в нем самом.

«…И воцарится воля Магриба, как воцарилась она на Койте облачном и туманном. Там жернова времени истирают в пыль города, курганы белых костей тонут во мраке и пустые глазницы смотрят вслед уходящему свету…»