Не слишком это похоже на Рейно – угощать шоколадом какого-то школьника. Особенно если школьник – сын Мишель Монтур, которую он, по-моему, недолюбливает: Рейно вообще не очень умеет скрывать свои чувства, хоть и уверен, что это не так; да и цвета ауры всегда его выдают.

Пока они разговаривали, я почти все время была на кухне, но все же сумела услышать достаточно, чтобы понять: Рейно от Янника что-то нужно. Мальчик – или, точнее, его мать – обладает некими сведениями, которые хотел бы заполучить сам Рейно. Возможно, это как-то связано с завещанием Нарсиса. По всей видимости, Рейно данная проблема глубоко небезразлична. Может быть, Нарсис что-то такое приоткрыл ему в своей посмертной исповеди – той самой, которая, по мнению Мишель Монтур, могла бы послужить доказательством умственной несостоятельности Нарсиса и его неспособности решать, что станется с его собственностью. А возможно, Мишель по-прежнему убеждена, что в дубовом лесу, завещанном Розетт, зарыт клад или еще что-нибудь в этом роде.

От Ру ни словечка. Признаюсь, после вчерашнего разговора меня не оставляла надежда, что он все-таки зайдет или позвонит. Однако от него ни слуху, ни духу, и судно его сегодня утром с привычной стоянки исчезло. Неужели он уже уплыл? А может, просто передвинулся чуть ниже по течению реки, за Маро, чтобы судна не было видно с нашего моста?

На той стороне площади Святого Иеронима витрина салона вновь была закрыта опущенными пурпурными жалюзи, и я поняла: еще один клиент. Чем это Моргана так их привлекает? Ведь, насколько мне известно, она крайне редко выходит на улицу. Однако маленькая Майя знает, как ее зовут, а значит, это знает весь Маро. Как же ей это удается? Неужели она выходит, лишь дождавшись наступления темноты? И где она находит своих клиентов?

Тату – это haram, сказала она Майе. Это хорошо. Значит, в Маро, община которого состоит в основном из мусульман, к ней будут относиться с подозрением. Рейно тоже будет на моей стороне. Достаточно консервативный, чтобы порицать современную моду на «всеобщую толерантность», он вполне может стать моим союзником, особенно если его слегка подтолкнуть. Одно его слово пастве, и Моргана станет здесь persona non grata.

Янник Монтур уже ушел. Рейно тоже собрался уходить, и я заметила, что он вытаскивает из бумажника две банкноты по десять евро.

– Этого достаточно? – спросил он.

– Более чем. Погодите, я сейчас сдачу принесу.

Я не спеша возилась в кассе, позволяя аромату новой разновидности моего шоколада просочиться из кухни в зал. Свежемолотые какао-бобы сорта Criollo, щепотка черного перца, щепотка соли, тамаринд, ваниль и щедрая порция арманьяка.

– Как это мило, что вы подружились с Янником, – сказала я. – Розетт он, по-моему, тоже нравится. Жаль, конечно, что у него такая мать, но уж в этом он, разумеется, не виноват.

Рейно смущенно улыбнулся и сразу стал выглядеть намного моложе.

– Я не люблю плохо говорить о ком бы то ни было…

– Ох, говорите, Рейно! Пожалуйста, говорите!

– Мне, конечно, подобные разговоры чести не делают, – сказал он, – но такие, как Мишель Монтур, способны пробудить во мне самые худшие чувства. Представляете, она ведь явилась ко мне в дом и прямо-таки потребовала, чтобы я отдал ей исповедь Нарсиса! И когда я отказался – что совершенно естественно… – Он не договорил, а я задумалась: что же все-таки он еще хотел мне рассказать?

– Я как раз легко могу себе это представить, – улыбнулась я. – Она пыталась выкупить у меня лес, принадлежащий Розетт. Предлагала десять тысяч евро. А когда я отказалась, стала угрожать, что опротестует завещание.

– Она и мне тем же угрожала, – признался Рейно.

– Возможно, вам следовало бы посоветоваться с Йин? – сказала я. – Ну, с солиситором. А заодно и спросить у нее… – я чуть больше приоткрыла кухонную дверь, и летучий аромат какао наполнил все вокруг, – каково ее мнение о новом салоне.

– О новом салоне? – Рейно уже просто глаз не мог отвести от приоткрытой кухонной двери. Аромат какао, усиленный алкоголем и специями, становился для него поистине мучительным.

– Я имею в виду только что открывшийся тату-салон, – пояснила я. – Бывший цветочный магазин Монтуры, по всей видимости, сдали в аренду первому попавшемуся лицу. Жаль, что при этом они совершенно не учли нужд нашей общины.

Рейно кивнул, по-прежнему глядя в сторону кухни, и сказал:

– Мишель уверяет, что ее ввели в заблуждение и она поверила, что сдает помещение какому-то местному художнику.

– Меня подобное поведение новой хозяйки магазина совершенно не удивляет, – пожала плечами я. – Она, видимо, прекрасно понимала, что, если скажет правду, помещение ей не сдадут. Возможно, у нее и прежде были неприятности подобного рода. А теперь она всячески поощряет детей, которые и без того постоянно возле ее салона болтаются. Ничего удивительного, что пошли всякие слухи.

– А что, слухи уже пошли? – Рейно, пожалуй, слегка встревожился. Запах горького «ксокоатля» теперь стал поистине сокрушительным.

– Да, и вас это, должно быть, сильно огорчит. Вы ведь столько труда положили, чтобы как-то объединить Ланскне, расколотый на две половины, так что создавшаяся ситуация не может вас не беспокоить. Я уж не говорю о том, что у самых старых жителей городка, наиболее приверженных традициям, присутствие тату-салона на центральной площади не может не вызвать гнева; но куда опаснее то, что в связи с этим способна вновь обостриться неприязнь между коренными жителями и мусульманской общиной.

Довольно грубый прием, понимаю, но мне нужно было спешить: запах шоколада был сейчас наиболее силен, и я хотела успеть посеять в душе Рейно как можно больше семян сомнения, пока мое летучее волшебство не начало ослабевать.

– Что это вы такое готовите? – не выдержал Рейно. – Какой-то необычный запах… Совсем незнакомый.

Я улыбнулась.

– Я просто пытаюсь довести до совершенства один новый рецепт. Надеюсь, к Пасхе у меня это получится.

Он даже головой тряхнул, словно пытаясь освободиться от наваждения, и заверил меня:

– Тогда я непременно к вам зайду и это попробую.

Я вручила ему сдачу и пригласила:

– Буду рада вскоре снова вас здесь увидеть. Приходите.

– Обязательно приду. Спасибо вам, Вианн.

Он вышел за дверь и решительно двинулся через площадь в ту сторону, где с миндального дерева уже начинали опадать белые как снег лепестки.