Я попытался вернуться к чтению, но сосредоточиться так и не сумел и решил пойти прогуляться, а потом пообедать или в Маро, или в кафе у Жозефины. Надо сказать, откровения Мишель заставили меня задуматься. Я, правда, не разделял ее гневного отношения к хозяйке нового заведения, но… тату-салон на площади Святого Иеронима? В Маро еще куда ни шло, там такой салон, возможно, и пришелся бы кстати. Там и арендная плата низкая, да и речные крысы страшно любят всякие татуировки, пирсинг. Но здесь, на площади? Да еще с названием точно у магазина похоронных принадлежностей?

Les Illuminés. Пожалуй, это понятие можно отнести к теме украшательства – и кожи, и кожей. В былые времена, например, манускриптам делали кожаный переплет, дабы сохранить ценившуюся на вес золота работу каллиграфов, спрятанную внутри. С другой стороны, этот салон выглядит таким чистым и светлым. Я совсем иначе представлял себе мастерскую татуировщика. Хотя, разумеется, сам я ни разу в жизни у татуировщика не был, так что мои представления, признаюсь честно, основаны исключительно на предубеждениях, которыми я отнюдь не горжусь. В последнее время я вообще стараюсь не судить людей слишком строго, хотя раньше это было мне свойственно, и все же должен сказать, что возникновение тату-салона в непосредственной близости от церкви вызывает у меня не больше энтузиазма, чем некогда вызывало появление на той же площади известной chocolaterie – и тоже в разгар Великого поста.

Интересно, кто она такая, хозяйка салона? Уж если Вианн Роше к ней ходила и поздравила с прибытием, то и мне, конечно же, следует это сделать. И я ведь собирался это сделать, отец мой. Но так до сих пор и не собрался, что, безусловно, является пренебрежением обязанностями священника.

И потом, я ведь собственными глазами видел там Жозефину – вернее, ее отражение в зеркалах. Неужели она решила сделать себе тату? Вообще-то совсем на нее не похоже. На самом деле я могу представить себе только одного жителя Ланскне, который способен приветствовать появление у нас такого салона, но этот человек уже до такой степени изукрашен, что на нем, пожалуй, трудно найти хотя бы кусочек чистой кожи.

Выйдя на площадь, я увидел, что витрина салона закрыта жалюзи. Эти пурпурные жалюзи почему-то напоминают мне веки, а витрина – подмигивающий глаз. Впрочем, табличка на двери гласила: Открыто, и я вошел, хотя и не без некоторого внутреннего трепета, услышав, как над дверью звякнул маленький колокольчик.

Внутри были сплошные зеркала и хромированная сталь – собственно, именно это я и успел увидеть, заглянув в окно. В зеркалах отражался чрезвычайно насыщенный пейзаж: синие листья, зеленые побеги, какие-то птицы с пятнистым оперением. Это было похоже на старомодные обои в богатом английском особняке, но здесь, по-моему, выглядело неуместно, поскольку остальное убранство было простым и современным. Удобные кресла вокруг кофейного столика, кофейная машина и еще одно огромное кресло с откинутой спинкой – видимо, для проведения самой процедуры…

За столиком сидели двое. Женщина, которую я мельком видел возле моего дома в ту дождливую ночь, – я узнал ее по светлым пепельным волосам и характерным очертаниям нижней челюсти, – сейчас была облачена в длинное, прихотливо драпированное одеяние из пурпурного бархата с довольно большим декольте, обнажавшим две совершенно одинаковые татуировки, словно расцветающие у нее на ключицах. А вторым был Ру. Он выглядел спокойным, даже расслабленным, и держал в руках кофейную чашку. На нем была черная майка-безрукавка, демонстрирующая голые руки, сплошь покрытые татуировками.

Когда я вошел, улыбка на лице Ру сразу померкла, сменившись привычным безразлично-мрачным выражением. Меня он никогда не любил – и причины этого были понятны нам обоим, – да и я давно уже оставил надежду пробиться сквозь броню его настороженности.

– Пожалуйста, не вставайте, – поспешно сказал я, увидев, что Ру хочет подняться. И, обращаясь к женщине, представился: – Меня зовут Франсис Рейно. Мы с вами соседи. Я, собственно, заглянул только поздороваться.

Женщина с улыбкой представилась:

– Моргана Дюбуа.

Ру насмешливо присвистнул – примерно такие же «птичьи» посвисты обычно издает Розетт – и все же явно вознамерился уйти.

– Прошу вас, не уходите, я вовсе не хотел вам мешать, – снова сказал я.

– Да нет, мы уже закончили. – И Ру, мягко остановив женщину, которая тоже хотела встать, быстро накинул на плечи куртку – она была из овчины мехом внутрь, сильно поношенная; по-моему, он носит ее уже лет двадцать, не желая заменить чем-то другим, – подошел к двери и мгновенно исчез, точно дикий кот в зарослях.

– Извините, – сказал я. – Надеюсь, я не спугнул вашего клиента?

Моргана Дюбуа неторопливо повернулась ко мне и улыбнулась, ее улыбка оказалась неожиданно приятной. С первого взгляда мне показалось, что она значительно моложе меня, но теперь видел, что мы с ней примерно ровесники. Возможно, ее молодили эти невероятные татуировки, однако и лицо, как бы прятавшееся под копной светлых волос, было необычайно живым и молодым.

– Никого вы не спугнули, – сказала она. – У нас с ним была всего лишь первая встреча. Я всегда настаиваю по крайней мере на двух предварительных встречах, прежде чем даю согласие выполнить тот или иной заказ.

– О! – Я был несколько удивлен.

– Татуировка – дело серьезное, – продолжила она. – И ошибку никогда нельзя полностью исправить. Как бы хорошо ни была выполнена следующая – «покрывающая», как мы это называем, – татуировка, клиент всегда будет помнить, где было старое изображение, а в темноте оно непременно будет зудеть, терзая его.

Это как старые шрамы на душе, подумал я, и меня вдруг охватил тревожный озноб. Нет, конечно же, сравнение совсем неподходящее, поспешил я прогнать эту мысль. Господь все очищает.

– Приятно слышать, как серьезно вы относитесь к вашему искусству, – сказал я. – По-моему, многие молодые люди уделяют куда больше внимания выбору одежды, чем выбору рисунка, который им нанесут на кожу.

Моргана снова улыбнулась. Вообще-то, отец мой, упомянутых молодых людей я вижу в основном по телевизору и по выражению лица Морганы догадался, что она это отлично поняла.

– Мне кажется, – сказала она, – вы несправедливы к современной молодежи. Я, во всяком случае, прежде всего должна убедиться, что любой мой клиент понимает и смысл заключенной между нами сделки, и смысл выбранного им дизайна.

Сделка. Какое странное слово она выбрала! И я почему-то вспомнил выражение «сделка с дьяволом». Интересно, а на что это похоже – иметь на своей коже такую отметину? И насколько подобная отметина способна обнажить твою душу?

Моргана обратила мое внимание на тату в виде листьев, как бы выраставших из ее декольте.

– Некоторые темы универсальны. Те, что связаны с природой, например, способны помочь нам установить связь с окружающим миром и переменить наше к нему отношение. – Она вдруг как-то очень серьезно на меня посмотрела и сказала: – Вам, отец мой, я бы посоветовала что-нибудь простое и чистое. Связанное с основами бытия. Возможно, с огнем.

Я вздрогнул:

– С огнем?

Она знает, отец мой! Она здесь совсем недавно и уже откуда-то все знает! Несколько мгновений я целиком был во власти паники, даже тошнота к горлу подкатила – настолько я был уверен, что она неведомым образом сумела заглянуть мне в душу и что-то там высветила в темноте. Затем я взял себя в руки и, отогнав дурацкую мысль, пожал плечами и заставил себя рассмеяться.

– Сомневаюсь, – сказал я, – что тату в виде языков пламени вызовет одобрение у моих прихожан, особенно во время мессы.

А она с улыбкой возразила:

– О, вы бы очень удивились, узнав, сколь многие делают себе тату, вовсе не имея желания его демонстрировать. Иногда тату имеет настолько личный характер, что о нем не знают даже члены семьи. А некоторые люди так и уносят тайну своего тату с собой в могилу.

Как неотпущенные грехи, подумал я.

– Не хотите ли выпить кофе, отец мой? Вы что-то вдруг побледнели.

Я сел. Должно быть, виноваты были зеркала – голова действительно кружилась, и меня все еще слегка подташнивало. Моргана подала мне чашку кофе и подняла жалюзи. Свет, лившийся снаружи, показался мне ослепительным, но дурнота отступила.

– Похоже, здешняя обстановка на меня несколько ошеломляюще подействовала, – признался я.

– Да, вы не первый мне в этом признаетесь. – Она села в одно из кресел напротив, и я заметил, что из-под роскошного платья выглядывают изящные пурпурные сапожки. – Ну что, вам получше?

– Да, спасибо. – Я с удовольствием пил кофе. Он был хорош, хотя и немного крепче, чем обычно варю я сам. – Итак, – спросил я, пытаясь снова направить разговор в более привычное русло, – много ли можно заработать искусством татуировки? – Мне казалось, что вряд ли. Мой опыт подсказывал: те, кто любит украшать себя татуировками, редко бывают людьми богатыми.

Моргана улыбнулась, словно я высказал эту мысль вслух, и я почувствовал, что краснею.

– Мне хватает, – сказала она. – Я предлагаю клиентам заплатить ту сумму, в какую они оценивают мое искусство, и ничего определенного предпочитаю не запрашивать.

Я не сдержал удивленного восклицания. На мой взгляд, это было довольно нелепо. Однако Моргана говорила абсолютно серьезно. И я, как ни странно, вспомнил, какой была Вианн Роше в те времена, когда обустраивала свою первую chocolaterie. Я уже почти ожидал, что и Моргана скажет: Попробуйте. Я знаю, что вам больше всего по-нравится.

Смешно. Ведь она совершенно на Вианн не похожа. Однако тревога и неловкость, которые она вызывала в моей душе, странным образом показались мне знакомыми. Пожалуй, они и впрямь успели с Вианн подружиться, иначе я просто представить не могу, с чего это Ру стал так ей доверять. У Ру, конечно, татуировки давно имеются – по-моему, он решил их завести еще в юности, желая произвести впечатление на женщин с чистой, не испорченной татуировками кожей.

Я очень старался смотреть Моргане в лицо, но мой взгляд самым непристойным образом упирался в татуировку, украшавшую ее декольте. Впрочем, если уж быть объективным, татуировка и впрямь была прекрасна. Стилизованные побеги и листья, а на конце каждого побега три крошечных цветка. Я лишь через некоторое время вспомнил, что уже видел подобный рисунок: это был фрагмент той картины или куска гобелена, что висел возле двери и так сильно напоминал старинные английские обои. Только теперь, приглядевшись, я понял, как умело один из элементов чрезвычайно сложной композиции вычленен и адаптирован так, чтобы соответствовать нежному выступу ключицы. Несмотря на чистые линии и почти абсолютную симметричность обеих татуировок, я вдруг обнаружил, что нахожу их невероятно эротичными.

Встретившись взглядом с Морганой, я увидел, что она улыбается, и поспешил извиниться:

– Извините, мне не следовало смотреть так пристально…

– Ничего страшного, – сказала она. – Между прочим, это мое первое тату.

– Первое?

– Да, самое первое. Многие мастера начинают с какого-нибудь местечка на ноге, где в случае неудачи тату легко скрыть под одеждой. Но в юности я была невероятно самоуверенной. И всегда предпочитала работать с зеркалами.

– Вы хотите сказать, что сделали это самостоятельно?

– Абсолютно, – подтвердила Моргана. – Некоторые для практики делают тату волонтерам. Но мне это всегда казалось нечестным. Искусство татуировки прежде всего предполагает честность. И мне хотелось, чтобы мои клиенты это понимали.

Я попытался представить, каково это – когда ты сам делаешь себе тату, глядя в зеркало.

– Честность… – пробормотал я.

– Вот именно. Мои татуировки – не камуфляж. Я воспринимаю их скорее как фрагменты души, всплывающие на поверхность.

Я просто не знал, что сказать в ответ. Фрагменты души. Я вспомнил, как на поверхности Танн кружились куски обугленного и горящего дерева. Как с той стоянки уплывали прочь речные люди с мрачными и невозмутимо-бесстрастными лицами.

И попытался пошутить:

– Осторожней: души – это валюта церкви.

– И дьявола, – прибавила Моргана. – Каждый получает то, за что платит.