«Сдохнем здесь…»

У группы поисковиков, которой руководит Владимир Кондратов, есть правило: ничего не выносить наружу. Что можно найти там, где трудились когда-то каторжники? Кандалы, долото, замки… Останки несчастного, умершего от болезни и непосильного труда. Осколки бутылочек-«мерзавчиков» из-под водки, служившие масляными светильниками. «Грошовая в общем-то вещь, а стекло – с перламутром!» – восхищается старинной работой Владимир Георгиевич. То и дело в стенах встречаются выдолбленные углубления – сюда ставились лампы, освещавшие «фронт работ». Главное богатство этих штолен – надписи и рисунки, сделанные каторжниками более века назад. От сентиментально-лирических, прерывающихся то и дело деловыми записями учетчиков – сколько и какого камня добыто, – до откровенно хулиганских, порой с лихими карикатурами.

«Не зная отдыха и счастья трудился здесь бедный люд… 1912 год». Разлапистые буквы явно начертаны редко пишущим человеком.

«Вывезено на поверхность 142, браку на горе – 24 штуки…»

«Кто писал – таму пива бутылку, кто читал – таму… (из цензурных соображений слово пропускаю)… по затылку».

Рисунки, рисунки – женские портреты в профиль – дамы в блузках с высоким горлом и высоко поднятыми волосами. Корабли – колесные пароходы, парусники. Уж не занесла ли злая судьба в Ак-Манайские каменоломни матросика? Только человек, отлично знающий оснастку каждого корабля, может так нарисовать. Смешные чертики при жандармских погонах.

«Здесь не камень, а гранит. Здесь люди не работали, а мучились…»

«Не дают… С голоду подохнем… Котомки забираем и уходим…»

Ак-Манай был маленьким селом при каменоломнях. Местом отдаленным, уединенным – однако в Восточном Крыму среди подрядчиков и строителей известным. Случалось и такое, что новую штольню били под заказ – ежели требовался камень известного сорта. Скажем, из одной катакомбы брали известняк помягче, который обрабатывается легко. Из другой добывали плотный твердый камень, называли его «мрамор» – первосортный материал. К Ак-Манайским каменоломням подвели железнодорожную ветку, чтоб вывозить камень.

Можно примерно сказать, когда здесь прекратилась добыча: в конце 1917 – начале 1918 года. Не исключено, что кто-то из бывших каторжников выбился в те времена в красные комиссары – почему нет, биография подходящая: человек, пострадавший от царского режима и надрывавшийся в каменоломнях… Прекратилась добыча и на тех участках, где трудились вольнонаемные.

Если вы посмотрите на карту, то увидите: неподалеку от Ак-Маная находится место, откуда «вырастает» Керченский полуостров. Это – Парпачский перешеек. Место стратегически важное. Кто захватил этот перешеек – тот и открыл дорогу на весь Керченский полуостров. В 1919 году красные войска не удержали Ак-Манайских позиций на Парпачском перешейке, а в 1921-м с тех же позиций отступали белые.

Каменоломни находились в тылу обороняющейся армии. Там прятались местные жители, там размещали оружейные и интендантские склады, там хватало места для госпиталя и для солдат.

В Ак-Манайских каменоломнях не происходило таких громких событий, как, скажем, партизанское восстание 1919 года в Аджимушкайских. Но это не значит, что эти места не видели больших человеческих трагедий.

В 1921 году национализированные каменоломни Крыма дали Советскому государству 7068 штук пиленого камня. Были среди тех шести заработавших каменоломен Ак-Манайские? Почти с уверенностью можно сказать – нет. Казалось бы: давайте, запускайте их, стране нужен камень! Владимир Кондратов уже много лет подступается к одной жутковатой тайне Ак-Маная:

– В одной из подземных выработок этих каменоломен ГПУ организовало фильтрационный лагерь для лиц «непролетарского происхождения», которые вернулись из-за границы или не успели туда уехать. Есть сведения, что по каким-то причинам эти штольни были затампонированы (наглухо закрыты) вместе с людьми. Что там случилось: провело ГПУ массовые расстрелы или заживо замуровало узников – неизвестно.

1930-е годы наконец-то принесли оживление в Ак-Манайские каменоломни. Возобновилась добыча камня. Правда, не так, как встарь, а «по-советскому». Это значит – тоннели делались попроще, к поверхности поближе. Простоял бы, пока другую штольню не начнут бить. Проваливаются сейчас все больше именно эти выработки. Вот, взгляните: это называется «компас». – Владимир Георгиевич светит фонариком на стену. – Эх, где-то есть другой, получше. Ну, может, еще до него дойдем. Круг, по нему – насечки. Это маркшейдер в начале прошлого века размечал, как пройдет новый тоннель по отношению к другим ходам каменоломни. Так в старину делали: на глазок, по памяти. И выходило, знаете ли, неплохо.

…Великая Отечественная к Ак-Манаю приближалась исподволь. Однажды ночью часть железнодорожной ветки, ведущей в сторону каменоломен, оказалась разобранной. В селе слышали гул машин. Возникли разговоры, что НКВД прятал что-то в каменоломнях. Разобрали ветку, чтобы из рельсов захоронку соорудить. Потом выложили ложные стенки – и кто не знает, в жизни ничего не найдет. Потом, аж в 1955 году, приезжала какая-то комиссия: искали что-то – может, и ту захоронку. А слух распустили, что ищут… полковую казну.

– Да какая там казна могла быть! – говорит Владимир Георгиевич. – Немцы уже на пятки наступали. Если что и имело смысл прятать, то разве что документы. Дела? Здесь же в первые месяцы войны вовсю работали «особые тройки», в считаные часы вершившие суд. С другой стороны, так ли важны они были, эти расстрелянные паникеры, дезертиры, люди, распускавшие ненужные слухи, чтобы приезжала целая комиссия? И когда: через десять лет после войны, через два года после смерти Сталина! Культурные ценности? Вряд ли: что успели – уже вывезли через Джанкой. До самых последних дней, пока не сомкнулось кольцо окружения, пока немцы не взяли Ак-Манайские позиции, в каменоломнях находились наши войска, а с ними оружейные и интендантские склады, госпиталь…

Когда немцы вошли в Ак-Манай, продовольственный склад интересовал их больше всего. Предприимчивое местное население первым добралось до этих запасов. «Матка! Где?.. Воровать нихт!» – подносили солдаты к носу молодок и старух ладонь с горкой муки. Те открещивались: мол, знать ничего не знаем. А погорели на вине с того склада: отследив нескольких пьяных, оккупанты обыскивали дома.

…Под ногой что-то перекатилось. Не камень, мелькнуло что-то темное. «Рубашка» от гранаты. Пустой цилиндрик проржавел насквозь. Чуть поодаль – сумка от противогаза, тоже изъеденная временем. Из-под камня извлекаем истлевший ботинок и крошечный ветхий лоскуток защитного цвета – обрывок гимнастерки? Мы стоим в месте, где немцы взорвали свою батарею, еще несколько лет назад тут лежали остатки прожектора (потом кто-то утащил его в металлолом). Там, на поверхности, огромная вмятина. Здесь, под землей, наполовину просевший ход. То и дело попадаются ложные стенки. За ними – комнатки. После войны здесь, в каменоломнях, жили люди.

А интендантский склад Владимир Георгиевич не теряет надежды найти. Та интереснейшая работа, которую делают он и его единомышленники, объединившиеся в поисковую группу, могла быть более эффективной. Если бы нужна была еще кому-то… Потому что пока поисковики работают на голом энтузиазме. Между тем часть этих каменоломен можно было бы преобразовать в место, привлекающее туристов: чуть почистить, поставить стенки в тех местах, куда ходить опасно, как-то осветить. Разработать маршрут. Музейчик небольшой сделать. Была б помощь – группа продолжила бы поисковую работу в других каменоломнях.

Что таят в себе каменные лабиринты? Только навскидку Владимир Георгиевич перечислил с десяток маленьких и больших каменоломен – таинственных и интересных мест. Что, скажем, прячет Селевая – рукав каменоломни, полностью забитый землей: она сошла во время селя. Над ней нацарапан силуэт немецкого солдата и поставлен год, 1943-й: может, в память тех, кто оказался здесь, застигнутый неудержимым потоком?

…Дневной свет едва пробивается у входа: сюда, в подземелье, он входит не хозяином, а гостем. Я уже знаю, что непременно вернусь сюда: увидеть то, что не удалось сейчас, побывать в других каменоломнях. «Приезжайте, есть о чем писать!» – пригласил Владимир Кондратов.

Устроившись в машине, покашливаю. «Что, матушка, простудилась?» – интересуется фотокор. У меня вырывается: «Да, рудники проклятые… То есть каменоломни!»²⁹