V
Ритм – секция
29
Через восемьдесят минут после вылета из Хитроу борт BA283 захватили. Разработанный Петрой план по предотвращению теракта был предельно прост. Она намеревалась позвонить из аэропорта Александеру и сообщить ему, что самолет вылетит около полудня и что он должен оповестить соответствующие службы. После чего потребует, чтобы те до ее второго звонка не предпринимали никаких действий.
Естественно, он, скорее всего, отметет ее предложение, однако Петра решила не сообщать ему номер рейса, таким образом ставя его перед малоприятной дилеммой: он либо должен согласиться на ее условия, либо закрыть весь аэропорт. Прими Александер второе решение, в этом случае все входящие рейсы пришлось бы перенаправить в другие аэропорты, а значит, террористы, которые должны были встретиться на борту BA283, выскользнули бы из их сети. Теперь она почти не сомневалась: все они прилетят стыковочными рейсами, и лишь трое – она сама, Юсеф и Миркас – должны вылететь непосредственно из Хитроу. Впрочем, Александер наверняка согласился бы с ее доводами.
Захват состоялся во время ланча, когда большинство пассажиров сидели на своих местах, зажатые откидными столиками со стоящими на них коробками с едой. Петра сидела в хвосте самолета: ее отсек будет захвачен последним.
Сигналом того, что захват начался, послужили пронзительные крики из передней части салона «Боинга». Поскольку крики и мольбы о пощаде не стихали, первоначальное недоумение вокруг нее вскоре уступило место страху. Лица пассажиров сделались каменными, в салоне установилась гробовая тишина. Вскоре появился Зайед, с карабином в одной руке и стюардессой в другой. Обхватив мускулистой рукой ее горло, он приставил дуло к ее правой щеке. При виде такого зрелища моментально последовал хор испуганных возгласов. По мере распространения паники шум становился все оглушительнее: возмущенные крики смешивались с воплями ужаса. Кто-то молился о спасении, другие же от страха утратили дар речи и сидели молча. В начале второго прохода появилась Муна и принялась выкрикивать какие-то приказы, но за шумом Петра их не слышала. На другом конце с места начал подниматься мужчина в темно-синей толстовке. Зайед тотчас перевел дуло карабина на него. Стюардесса испуганно крикнула, чтобы он не вставал. Мужчина на пару секунд замер, привстав с кресла, затем снова сел.
Зайед и Муна дождались, когда шум немного улегся, после чего Муна повторила требования: никто не встает со своих мест, все делают то, что им велено. Если оба эти требования будут выполняться, никто не пострадает, пообещала она. Стюардесса пронзительным голосом повторила ее слова. Постепенно шум смолк. Не считая редких всхлипов, никто не издавал ни звука.
Затем Муна, с «Береттой» сорокового калибра в руках, медленно прошлась вдоль обоих проходов, пристально всматриваясь в лица пассажиров. Петра сидела в хвосте, в кресле 45K. От нее не скрылось, что по мере приближения к концу салона на лице Муны появилось нечто, похожее на панику. Где Юсеф? Где Миркас? Муна встретилась взглядом с Петрой. Обе сделали вид, что не знают друг друга. Закончив свои неудачные поиски, Муна вернулась в начало салона и что-то шепнула Зайеду. Тот исчез из вида.
Через десять минут самолет начал описывать широкую дугу влево.
В планы Петры не входило быть на борту самолета. Она намеревалась зарегистрироваться на рейс, так как, прежде чем сделать второй звонок, ей нужно было пройти паспортный контроль, но этим дело и ограничивалось. Садиться в самолет она не собиралась. Ее визит к Сирилу Брэдфилду был лишь дополнительной мерой предосторожности, страховкой против непредвиденных обстоятельств. Когда утром она, поцеловав Фрэнка, сказала, что ждет не дождется четверга, это была чистая правда. В душе Петра не сомневалась, что так или иначе к концу дня все завершится. Ведь если ее план сработает идеально, никто не пострадает, а террористы будут схвачены. Если же он сработает лишь частично, самолет, по крайней мере, не поднимется в воздух, и все его триста восемнадцать пассажиров, шестнадцать стюардесс и три члена экипажа останутся живы.
Так должно было быть. Так она планировала. Увы, еще даже не доехав до аэропорта Хитроу, Петра уже знала: все будет иначе.
Если самолет завтра не поднимется в воздух, погибнут четыре тысячи человек.
Петра отлично знала, что такое лжецы и ложь. Еще бы! У нее самой был богатый опыт по этой части. Сначала как Стефани, затем как Лиза и вот теперь как Петра – или же как Элизабет Шеперд, Марина Гауденци или Сьюзан Бранч, – она лгала как дышала. Более того, легко распознавала ложь других, видела, как и почему они лгут, знала разные способы ее применения. Ложь помогала ей выжить. Оберегала и защищала ее. Неудивительно, что Петра привыкла смотреть на ложь не с точки зрения морали, а с точки зрения принятия практических решений.
Внутренний голос подсказывал ей, что Марк Серра не лгал. Это был чистой воды инстинкт, и как только она уступила ему, ее убежденность лишь укрепилась. Петра поняла, что знала это с самого начала, и сопротивлялась лишь потому, что отказывалась в это поверить.
Она понимала Серра. Понимала таких мужчин, как он. И особенно его самого. Он сказал это, движимый желанием сообщить ей, что будет. Чтобы, когда это случится, Петра знала: он предупредил ее, а значит, она могла предотвратить трагедию. Серра понимал, что умрет, так что это отнюдь не было попыткой купить ее милосердие. Скорее наоборот. Это был его последний вызов. Горько-сладкий момент торжества. Его наследство. Да, таким он был, Марк Серра. Бросив ей вызов, он умер, считая себя победителем.
Было ли у нее хоть что-то в поддержку этой теории? Ничего. Что, если она ошибается? В конце концов, кто, если он в своем уме, готов рисковать жизнями трехсот пассажиров, летным экипажем и «Боингом» ради того, чтобы она, Петра, могла следовать своему инстинкту, основанному исключительно на ее собственном понимании лжи и лжецов? В конце концов она приняла эту версию. Что ей еще оставалось? Она должна сделать все для того, чтобы такое решение не было принято.
* * *
Через четыре с половиной часа после того, как самолет был захвачен, он пошел на посадку над Мальтой. Первоначальная паника улеглась. Но царившая в салоне гробовая тишина была пронизана страхом. Да, никто не кричал и не плакал, но Петра читала этот страх на бледных как мел лицах, в немигающих взглядах, в том, как побелевшие пальцы с силой впивались в подлокотники кресел. Испуганные, не способные логически мыслить, боясь сделать лишний вдох, в эти мгновения они существовали на грани между последними крохами самообладания и истерикой. Петрой же владело хорошо знакомое ей отупение. Более того, этот разлад тела и разума вполне ее устраивал.
За несколько минут до восьми вечера по местному времени колеса «Боинга» коснулись посадочной полосы «3–2» аэропорта Лука, после чего лайнер покатил к дорожке «0–9» и вскоре замер как можно дальше от здания терминала. Капитан воздушного судна велел пассажирам задраить иллюминаторы.
На то, чтобы смешать всех триста восемнадцать пассажиров в общую массу, ушло полчаса. Пассажиров первого класса перевели в эконом-класс, в результате чего в салоне осталось лишь несколько пустых кресел. Петре был понятен смысл этого маневра. Количество террористов уменьшилось на двух человек; собрав всех пассажиров в одном салоне, они держали их всех под контролем.
* * *
– Мне нужен врач, который говорит по-французски. Je cherche un médecin.
В передней части салона террорист по имени Маркоа искал волонтеров. Высокий и худой, как говорится, кожа да кости. Петра медленно подняла руку. Маркоа подошел к ней по проходу:
– Вы врач?
– Да.
– Возьмите ваши вещи и следуйте за мной.
Место Петры было у окна. Чтобы выпустить ее, два пассажира слева были вынуждены встать и выйти в проход. Взяв с багажной полки сумку, она последовала за Маркоа в переднюю часть салона. В самом хвосте самолета находились два террориста, по одному в каждом проходе, откуда им открывался обзор всего салона. Петра и Маркоа прошли мимо еще одного – Обаида. Этот стоял в широком проходе между тридцать восьмым и тридцать девятым рядами. Еще двое – Фатима и Зайед – заняли позицию в передней части салона перед задернутыми шторками. Маркоа был кем-то вроде челнока. На верхней палубе находился один человек – главарь, Базит. Вернее, Реза Мохаммед.
В черном костюме и белой рубашке с открытым воротом, он стоял в салоне первого класса в носовой части самолета.
– Юсефа и Миркаса почему-то нет.
Его слова прозвучали скорее как вопрос.
– Потому что они мертвы. Их обоих убили агенты британских спецслужб.
В глазах Маркоа промелькнул страх. А вот Реза Мохаммед остался на удивление спокоен и продолжал буравить ее взглядом.
– Когда?
– Вчера.
– Что случилось?
– Я не знаю. Серра тоже не знал. И он не собирался ждать, чтобы выяснить это.
– Ты его видела?
Петра кивнула:
– Вчера вечером он приехал ко мне в Лондон.
Реза Мохаммед смотрел на нее в упор, ожидая сигнала того, что она ему лжет, но так и не дождался.
– Но если на тот момент британские спецслужбы убили Юсефа и Миркаса, ему было бы разумнее держаться от Лондона как можно дальше.
– Я единственная, с кем он мог установить контакт. Остальные уже были вне досягаемости.
Кстати, а как оно было на самом деле? Так ей сказал Серра, но можно ли верить его словам?
Лицо Мохаммеда оставалось каменным.
– И что он сказал?
– Что все должно идти так, как запланировано. При необходимости я должна оказать содействие. Он даже дал мне свой компьютер.
Стараясь сохранять внешнее спокойствие, Петра запустила руку в сумку и вытащила оттуда ноутбук Серра.
– Он сказал мне, что диск у тебя.
Реза Мохаммед ответил не сразу. Петра уже испугалась, что совершила ошибку. Но затем он постучал по карману и сказал:
– Верно, у меня.
– Можно взглянуть?
– Зачем? В этом нет необходимости. На нем все равно нет ничего ценного. Я уже проверил.
Петра открыла было рот, чтобы возразить, однако сдержалась. Вместо этого она равнодушно пожала плечами, как будто ей было все равно.
– Серра сказал тебе, каковы его планы? – спросил Реза Мохаммед.
– Только то, что он намерен исчезнуть.
Он кивнул.
– Пусть исчезает. Сколько времени?
Петра посмотрела на наручные часы:
– Почти девять тридцать по местному, восемь тридцать по Гринвичу.
– И почти три тридцать по нью-йоркскому. По-моему, пора предъявить наши требования. Пойдем со мной.
Они прошли назад через отсек бизнес-класса, затем вверх по лесенке и через пустой салон первого к кабине пилотов, где рядом с открытой дверью застыл Али с девятимиллиметровым «Ругером» в руках. Али был старшим по возрасту в группе захвата и когда-то сам работал пилотом в саудовской авиакомпании. Обменявшись парой слов с Реза Мохаммедом, он отступил в сторону, пропуская его и Петру.
Реза Мохаммед объявил капитану, что намерен выдвинуть требования. Петра посмотрела на других пилотов. На лицах обоих читалось напряжение, хотя в остальном они оставались внешне спокойны. Она перевела взгляд на окно – там, на другом конце летного поля, сверкали огни терминала. Реза Мохаммед взял у пилотов наушники и дождался от капитана сигнала. Написанные на листке бумаги инструкции были краткими и четкими.
– Я намерен сделать заявление. Мы требуем свободы для шейха Абдула Камаля Кассама. Он должен быть освобожден из незаконного тюремного заключения в Соединенных Штатах Америки. К двенадцати часам завтрашнего дня по Гринвичу он должен покинуть тюрьму особого режима в Колорадо, где содержится в данный момент, и сесть в самолет. Завтра, к девятнадцати часам по Гринвичу, он должен покинуть воздушное пространство Соединенных Штатов. По причине расстояния, которое он должен преодолеть, самолету, на борту которого будет находиться Кассам, разрешаем сделать одну посадку на Восточном побережье для дозаправки. Как только нам станет известно, что Кассам летит над Атлантикой, мы начнем партиями выпускать пассажиров. Как только он благополучно доберется до места назначения, все оставшиеся заложники и экипаж будут выпущены на свободу. Если хотя бы один из этих сроков будет нарушен, возмездие будет быстрым и безжалостным. Точно таким же образом будут караться любые попытки невыполнения наших требований. Связь с этим кораблем возобновится лишь за несколько минут до первого срока. До этого никакой связи с ним не будет. Наши требования не допускают никаких уступок. Они окончательные и абсолютные. Мы – «Сыновья Саббаха».
– Власти США никогда не пойдут на это, – сказала Петра, когда они с ним шли по проходу верхней палубы.
Реза Мохаммед кивнул:
– Знаю.
* * *
Я одна в переднем камбузе; выполняю упражнения на растяжку, чтобы размять затекшую спину. В самолете стоит гробовая тишина. Там, где я сейчас нахожусь, кажется, что он пуст. Я ужасно рада, что сейчас нахожусь здесь, а не застряла в своем кресле 45K. Смотрю на часы. Три сорок шесть по Гринвичу. Через четверть часа террористы сменят друг друга на посту в салоне эконом-класса. Двоих из них сменят Зайед, который в данную минуту расхаживает по проходу, и Муна, которая сейчас дежурит рядом с кабиной пилотов. От несения вахты избавлены лишь двое – Реза Мохаммед и я.
Мне должно быть жаль людей в салоне эконом-класса, ведь они там из-за меня. Но мне их не жаль. Я смотрю вперед, в будущее, потому что не могу оглядываться назад, в прошлое.
Я пытаюсь не думать о Фрэнке, но он не выходит у меня из головы. О чем он думает сейчас? Что я исчезла навсегда? Где-то в темных глубинах моей души затаился страх, что я никогда больше его не увижу. Что я могу умереть или, что еще страшнее, останусь жива, но когда вернусь, Фрэнк откажется простить мне всю эту лавину лжи. Впрочем, чему удивляться? Он влюбился в женщину по имени Марина Гауденци. Он понятия не имеет, кто я такая. Да я и сама этого не знаю.
Я нахожусь в самолете, который захвачен террористами, и ощущаю себя скорее заложницей, жертвой, нежели соучастницей преступления. Ощущаю себя Стефани, хотя на самом деле я Петра. Или как?
Когда-то я считала, что это совершенно разные люди. Перевоплощаясь из Петры в Марину, затем в Сьюзан Бранч, затем снова в Петру, я чувствовала себя уверенно. Я делала это с легкостью, как будто перещелкивая пультом каналы телевизора. Увы, теперь сигналы ловятся плохо, картинка размыта до неузнаваемости. Я – никто из трех вышеназванных личностей и одновременно все они, вместе взятые. На Петру наложилась Марина, а Элизабет Шеперд, Сьюзан Бранч и все остальные слились в одно бесформенное целое. Что касается Стефани Патрик, я понятия не имею, кто она такая.
* * *
До упора откинув спинку кресла, Реза Мохаммед расположился у окна в первом ряду в салоне бизнес-класса верхней палубы. Его куртка висела на спинке соседнего кресла. Вид у него был усталый. Петра сидела на подлокотнике кресла через проход от него. На пару дюймов подняв шторку, Реза опустил ее снова.
– Светает.
– Ты будешь вновь говорить с властями? – спросила Петра.
– Разве только за час до первого срока, чтобы напомнить им, что в их распоряжении всего один час.
– И тогда они скажут, что им нужно больше.
– Конечно. А я скажу, что в их распоряжении была масса времени и еще остается шестьдесят минут.
– Могу я задать тебе один вопрос?
Реза пожал плечами:
– Давай, если хочешь.
– Как тебе это удалось на «Северо-Восточных авиалиниях»?
Выражение его лица изменилось мгновенно, от равнодушия к тревоге.
– Мне рассказал Серра, – пояснила Петра.
Реза явно не спешил ей поверить. Но она осталась спокойна, как будто ей было все равно, расскажет он ей это или нет.
– Мне просто любопытно, – добавила Петра. – С профессиональной точки зрения.
Постепенно его первоначальная недоверчивость пошла на убыль.
– Это было несложно.
– По словам Серра, был использован сфокусированный заряд «семтекса». Это так?
– Так.
– Но как ты проник на самолет в таком месте, как аэропорт имени Кеннеди?
– Подкупил наземные службы.
Петра посмотрела на его куртку, висевшую по другую сторону прохода, всего в метре от нее.
– Вряд ли это было легко, учитывая меры безопасности и все такое прочее.
– Но и не так сложно, как ты думаешь. Начать с того, что мы решили не предпринимать попыток внедриться в обслугу аэропорта. Вместо этого мы завербовали тех, кто уже работал там. Я был задействован лишь в самом конце. Но в целом операция оставляла желать лучшего.
Петра нахмурила брови.
– Это почему же? Нужный результат был достигнут, а это главное.
– Но самому процессу не хватало гибкости. Было задействовано слишком много народа, что означало дополнительные риски. Мы искали что-то другое.
– Мы?
– Я всего лишь один из многих, – уклончиво ответил ее собеседник. – Звено в цепи.
Представив Резу Мохаммеда на одном ее конце, Петра протянула цепь к горам на границе Афганистана и Пакистана и к самому Камалю Ибрагиму Кариму.
– Это можно сказать обо всех нас.
– Но не о тебе, – огрызнулся он. – Твой единственный хозяин – деньги.
– Тем не менее это тоже цепочка.
Реза Мохаммед пожал плечами.
– А по-моему, деньги – не худший хозяин, чем религия, – сказала Петра.
– Может, и нет. Но при чем здесь вообще религия?
– Разве для тебя она не самое главное? Убивать врагов ислама?
Реза Мохаммед посмотрел на нее. Увы, она так и не смогла понять, что означает этот его взгляд.
– Ты так считаешь? Будь это так, тебе, наверное, было бы легче? – спросил он.
– Вообще-то лично мне все равно.
– Я жил в Европе. И знаю, что это такое – быть там мусульманином. Я не раз сталкивался с расизмом европейцев. Я отлично понимаю стереотипы. Знаю, кто мы такие в их глазах. Варвары и дикари. Фанатики. Животные из стран третьего мира.
– У тебя паранойя.
– Ты так думаешь? – Петра не ответила. – «Холодная война» закончилась, но Западу по-прежнему нужен враг. Израилю нужен враг за пределами его границ, на которого можно было бы перевести стрелки, вместо того чтобы бороться с внутренней угрозой. Европе нужен общий враг, чтобы избежать раздробления. Американским производителям оружия нужен враг, чтобы сохранить свои барыши. Страх – действенная штука. Неудивительно, что ислам привыкли изображать религией нетерпимости и агрессии. Кому-то нужно, чтобы люди воспринимали его именно так.
– Мне казалось, ты только что сказал, что религия здесь ни при чем.
– Верно. Ни при чем. Однако мусульман почему-то привыкли изображать монстрами.
– Но разве не религия привела тебя сюда?
Реза несколько секунд молчал, прежде чем ответить.
– Если я умру, то вовсе не во имя ислама. И не во славу Аллаха.
– Тогда во имя чего?
Ответом на ее вопрос стало молчание. Реза Мохаммед встретился с ней взглядом. Петра ожидала увидеть в его глазах гнев, но не увидела. В них не было ничего.
– Ты сказал, что вы искали что-то другое, – произнесла она в конце концов.
Он нахмурился.
– Ты о чем?
– О рейсе NE-ноль двадцать семь.
– Понятно.
– То есть та операция, на ваш взгляд, была неудачной?
– Отчего же, очень даже удачной, но она также выявила наши слабые места. Не подложи я лично взрывное устройство – или же будь оно подложено в другую часть самолета, – тот, возможно, не был бы уничтожен. Протащить своих людей в штат наземных служб – или подкупить их представителей – это вряд ли было реалистичной перспективой на будущее. Повторить такое будет сложно. Не говоря уже о том, что такое нелегко осуществить.
Петра подумала про университетский курс Резы Мохаммеда в Имперском колледже, а также про курс, который изучал Мустафа Села. Что, если сейчас она видит перед собой их обоих? Сидя перед ним на борту «Боинга», она могла легко представить его в лекционном зале, на лекции по самолетостроению. Как он слушает лекцию и пытается вычислить уязвимые места в конструкции самолетов.
– Все равно непонятно, как можно без этого обойтись, – сказала Петра.
– Без чего?
– Без вербовки наземных служб или проникновения в экипаж.
– Вообще-то легко, хотя тебе такого никогда не сделать, – произнес он, не пытаясь даже скрыть презрения в голосе. – Для этого нужно иметь добровольцев, которые готовы умереть за свои убеждения. Как наемница, ты веришь только в деньги. Но готова ли ты умереть ради них?
– Разумеется, нет. Для наемницы небо здесь, на земле, и за него нужно платить чистоганом.
– Вот в этом-то и разница.
– Но ведь даже смертник должен как-то пронести взрывное устройство на борт.
– Это самое легкое, – отмахнулся Реза Мохаммед. – Тебе известно, что как-то раз в Риме я пронес на борт рейса «Алиталии» в ручной клади пистолет? Да-да. Не смотри на меня так. Это было пару лет назад. Я сам удивился, когда по прилете в Лондон нашел его на дне сумки. Не знаю, кто положил его туда. По всей видимости, это была чья-то досадная ошибка. С другой стороны, меня вовсе не удивило, что я прошел с ним в Риме через службу безопасности. С бомбой все гораздо проще. Ее можно пронести по частям. Например, триггер можно спрятать в портативном магнитофоне. Таймером – если вам нужен таймер – могут стать дешевые часы. Есть еще сама взрывчатка. Если она жидкая, ее можно пронести в любом контейнере – например, в пузырьке из-под жидкости для контактных линз.
– Но тогда тебе нужно будет пойти в туалет, соединить части, сложить их в сумку и…
– И поставить ее в нужном месте. Это самое главное. В таком самолете, как этот, в некоторых частях салона пассажиры сидят менее чем в полуметре от топливных баков. А тебе известно, насколько прочен пол салона? Так себе, если честно. Его тестируют, чтобы он выдержал давление женского каблука-шпильки, и это, пожалуй, всё. Рейс «Северо-Восточных авиалиний» был экспериментом. Исходной точкой. И хотя эксперимент этот остался единственным в своем роде и его нельзя было повторить, он указал путь вперед.
– К чему именно?
– К тому, что происходит сейчас.
* * *
Мне как будто дали под дых. Я забыла, как это – дышать. Помнится, Энн Митчелл однажды сказала мне в ту пору, когда я из Стефани превращалась в Лизу. «Ты поймешь, что такое настоящее падение, лишь когда будешь вынуждена продавать себя за гроши. И окажется, что разница невелика».
Сейчас я чувствую нечто подобное. Новый уровень падения.
То, что мои родители – да и все пассажиры на борту рейса NE027 – встретили страшную смерть, невозможно ни забыть, ни простить. Но куда страшнее то, что все они стали жертвой частично удавшегося эксперимента. Неужели такое возможно? Это с трудом укладывается в голове. С другой стороны, они мертвы. Поэтому какая разница? Их все равно уже не вернуть.
И все же это чувство не проходит. Пустота внутри меня теперь глубже, чем раньше, – примерно такая же, как в детстве, когда я пыталась представить космическое пространство и не могла совладать с понятием бесконечности. Ведь оно наверняка должно где-то кончаться, казалось мне. Но если оно где-то заканчивается, то что это за барьер и что существует по ту сторону от него? Вот уравнение, что лучше всего описывает то, что я чувствую в эти минуты: горе и пустота, помноженные на бесконечность плюс один.
Шок от откровений Резы Мохаммеда повергает мои мысли и чувства в полный раздрай. Надеюсь, что внешне это незаметно. Я собираю волю в кулак и пытаюсь сосредоточиться на том, что мне нужно сделать.
Я говорю Мохаммеду, что если буду нужна ему, он может найти меня в салоне первого класса. Встав с подлокотника, на котором я все это время сидела, потягиваюсь и как бы невзначай задеваю бедром висящую на спинке кресла куртку. Она падает на пол. Я поднимаю ее с пола и возвращаю на место. При этом незаметно извлекаю из внутреннего кармана, по которому недавно похлопал Мохаммед, диск. Но Реза не замечает ловкости моих рук. Этому искусству я научилась не в Маджента-Хаус. Его я унаследовала от Лизы. В последний раз воспользовалась им, когда увела бумажники у двух вдрызг пьяных болгарских бизнесменов в зачуханном отельчике на Кингс-Кросс.
Сегодня это было даже проще.
* * *
Оставшись одна в салоне первого класса, Петра уселась в кресло и открыла ноутбук Серра. Реза Мохаммед был прав. На первый взгляд данные на диске не представляли особой ценности. Однако Петра знала: файлы – лишь ключики к серии скрытых программ, включая те две, что предназначены для шифрования и дешифровки. Серра разработал систему, в которой ноутбук и диск работали лишь в тандеме. По отдельности информация на обоих мало что значила. Вместе же они представляли идеальную, самодостаточную систему. Искать и находить скрытые компоненты Петру научила Рози.
То и дело получая сообщения об ошибке, она медленно знакомилась с директориями и субдиректориями. Изучила папку FDS/12 на ноутбуке. Файлы FAT, FAT/1 и FAT/2 были пусты, как и в тот первый раз, когда она просматривала их в квартире Серра, а вот в FAT/3 явно что-то было. Петра попыталась открыть файл, но компьютер запросил пароль. Она вспомнила код из четырнадцати букв – LESFILSDUSABAH. И что же? Окно для пароля исчезло, и на экране появилась страница, озаглавленная FAT/3. Под заголовком имелось двенадцать строк и пятьдесят столбцов абракадабры из цифр и букв.
Внизу страницы ей предлагался выбор – продолжить или отменить. Она выбрала «продолжить». Экран запросил новый пароль. Петра опять ввела LESFILSDUSABAH, но на этот раз компьютер его отклонил. Тогда она попробовала SONSOFSABAH, затем SЕRRAMARC и другие комбинации имени Серра и, наконец, перешла к именам террористов. Около часа Петра вводила в машину пароли, но та всякий раз их отклоняла.
Вскоре ее мозг запросил пощады. Горькое послевкусие откровений Резы Мохаммеда в сочетании со страхом разоблачения мешали сосредоточиться. Каждые несколько секунд она оглядывалась через плечо, чтобы удостовериться, что за ней никто не следит. И чем дольше сидела одна, тем больше сдавали ее нервы.
Тогда Петра переключила внимание на двенадцать строк в файле FAT/3. Вдруг ей удастся выявить в них некую закономерность? Увы, вновь ничего. Перед ее внутренним взором предстали лица родителей. Стоя посреди поля, что тянулось от их дома к речке, мать и отец улыбались ей. День был солнечный и морозный, ветер пригибал траву, и по той бежали мерцающие волны. Отогнав картинку, Петра вернулась к паролю и напечатала NE027. Две буквы и три цифры замерли в окошке в ожидании, когда она нажмет клавишу ввода. Посмотрев на двенадцать рядов и пятьдесят колонок букв и цифр, эту бессмысленную сетку из шестисот знаков, Петра нажала кнопку «продолжить».
В следующий миг бо́льшая половина этой абракадабры высветилась синим цветом. А затем исчезла. Оставшиеся значки задвигались по экрану, занимая новые позиции. Когда движение на экране замерло, на нем по-прежнему оставались двенадцать строк, зато число колонок сократилось до девятнадцати.
Петра посмотрела на первую строчку. BA117LHR0845JFK1125. Рейс BA117 авиакомпании «Бритиш эйруэйз», вылет из Хитроу в восемь сорок пять, прилет в Нью-Йорк, в аэропорт имени Джона Ф. Кеннеди в одиннадцать двадцать пять. Она пробежала глазами список. Два рейса из Франкфурта, три из Амстердама, один из Парижа, один из Цюриха, один из Гатвика и четыре из Хитроу. Три рейса «Бритиш эйруэйз», три – «Американ эйрлайнз», два «Юнайтед», два «Дельты», один «Люфтганзы» и один «КЛМ». К полудню по Гринвичу в воздухе должны быть десять из двенадцати, а через час – все двенадцать. Под заголовком FAT/3 стояла дата. Сегодня.
Раствор для контактных линз и «Англо-египетская грузовая компания» на Эрлс-Корт-роуд. Петра вспомнила комнату в задней части дома, где среди других товаров находились две коробки с жидкостью для контактных линз. Ей также вспомнились дешевые часы «Касио», оптовые партии батареек… И хотя она не могла припомнить кассетники в роли триггеров, те вполне могли быть спрятаны в чем-то другом. Или же те просто были сложены в другом месте. Главное в ином: Реза Мохаммед не в курсе, что она побывала на складе «Англо-египетской грузовой компании». Описывая ей самодельную бомбу, он пытался представить процесс ее изготовления как гипотетическую картинку. Теперь же Петра знала: Реза был предельно точен.
«Сыновья Саббаха». Серра не лгал, когда говорил ей, что она видела лишь их горстку. Ей следовало догадаться. Подсказки были повсюду. Угонщиков было десять, но список в файле FAT/3 содержал двенадцать строк.
Кто бы ни был архитектором этого плана, Серра или Камаль Ибрагим Карим, он понимал, что самое главное в терроризме – заронить в сердца невинных людей страх. Реза Мохаммед едва не расхохотался, когда Петра сказала очевидное: американские власти никогда не выпустят из тюрьмы шейха Абдула Камаля Кассама. В этом и заключался весь смысл. «Сыновья Саббаха» вовсе не ставили себе целью освобождение Кассама из тюрьмы. Их целью был террор как таковой.
За несколько минут до полудня Реза Мохаммед снова войдет в контакт с властями и потребует освободить Кассама. В ответ он услышит, что его требование невыполнимо. Или же власти попытаются потянуть время. Тогда Мохаммед, скорее всего, разорвет связь и станет ждать дальнейшего развития событий. Двенадцать уничтоженных самолетов и четыре тысячи погибших людей будут в его глазах справедливой карой. А где-то высоко в горах на афганско-пакистанской границе бродячий отшельник Камаль Ибрагим Карим будет праздновать победу.
На самом деле именно он был убийцей ее родителей, сестры и брата. Но сейчас для нее не это главное. Карим был далек и безлик, анонимный монстр, обитающий в другой части мира. Но лица пассажиров на двенадцати самолетах, которые сегодня утром поднимутся в воздух из европейских аэропортов, были очень даже реальными. Все эти люди были ей знакомы. В эти минуты они просыпались – дома, в отелях, – завтракали, паковали вещи. Выкроив свободную минутку, бизнесмены в срочном порядке брились. Туристы мечтали об отпуске, который вот-вот начнется, или же, наоборот, блаженствовали, наслаждаясь его последними минутами. Кто-то с волнением ждет встречи с родными и близкими, кто-то с камнем на сердце переживает предстоящую разлуку. Для экипажа и стюардесс это будет лишь очередной рабочий день. Все эти люди были ее семьей. Были Мартином Дугласом. Были ею самой.
* * *
Я сижу в носовой части самолета, и у меня такое ощущение, будто вся моя жизнь сливается в некую гигантскую воронку, сузившую все до настоящего момента. Я больше не могу ждать. Рейс BA117 – первая цель из двенадцати самолетов, которые вот-вот поднимутся в воздух. В моем распоряжении менее шестидесяти минут. Если же учесть, что пассажиры начнут садиться в самолет за полчаса до взлета, то и еще меньше. По большому счету времени у меня нет вообще. Я должна действовать. Прямо сейчас.
Я пыталась придумать способ, как мне передать сообщение. Например, по мобильнику. Увы, Реза Мохаммед велел одному из террористов перенести всю ручную кладь пассажиров первого и бизнес-класса в салон эконом-класса. Я даже подумывала о том, чтобы написать сообщение на листке бумаги и прилепить его к окну в надежде, что кто-то с мощным биноклем в руках заметит его и сможет прочесть написанное. Увы, вероятность этого так мала, что лучше не рисковать. Времени в обрез, поэтому нужно что-то более надежное.
Я знаю, что не могу выйти из самолета. А значит, единственное доступное средство связи с внешним миром – это кабина пилотов. Но ее охраняют вооруженные террористы. Допустим, мне удастся обезвредить часовых, не привлекая к себе внимания тех, кто находится внизу, но в любом случае эта победа будет временной. Рано или поздно террористы обнаружат, что произошло, и тогда на всем можно ставить жирную точку. Но альтернативных вариантов нет. Выбирать не из чего.
Я беру лист бумаги, на котором записала детали выбранных террористами рейсов. Достав из сумки баллончик с сальбутамолом, переставляю насадку на баллончик с нервно-паралитическим газом. Я готова.
Помнится, еще в Лондоне Александер высказал свое мнение по поводу террористов из числа исламских фундаменталистов. Его слова крепко засели у меня в голове.
– Эти люди не говорят от лица мусульман всего мира. На самом деле они перечеркивают исламский опыт четырнадцати столетий, сводя его к зачаточной форме ислама, которая, возможно, существовала – а возможно, и нет – в Медине, когда там правил пророк Мохаммед. И знаешь, почему они это делают?
Если честно, тогда мне было на это наплевать. Наверное, я лишь равнодушно пожала плечами.
– И почему?
– Потому что они до ужаса боятся современного мира. Они не могут к нему приспособиться, и это пугает их. Поэтому они ищут прибежище в прошлом, которое на самом деле никогда не существовало в том виде, в каком они представляют его сегодня. Они боятся жизни – современной жизни, – и этот страх заставляет их молиться смерти. Вот почему они стремятся вползти назад, в утробу истории. Надеются обрести там защиту и безопасность. Надеются ощутить тепло посреди холодного мира.
30
Я выхожу на верхнюю палубу. Назад пути нет. Иду по центральному проходу. Впереди дверь в кабину пилотов стоит приоткрытой. Я зорко смотрю по сторонам, чтобы ничего не упустить. Рядом с двумя передними туалетами из полумрака показывается чья-то приземистая, коренастая фигура. Я узнаю ее. Это Фатима. Волосы коротко стрижены, почти по-мужски. В левой руке у нее девятимиллиметровая «Беретта». Меня от нее отделяют два ряда кресел, затем один. Я не знаю, говорит ли она по-английски, поэтому не произношу ни слова. Вместо этого с улыбкой вручаю лист бумаги, который держу в левой руке.
Ей нет причин остерегаться меня, да и часы напряжения также сделали свое дело. Ее рефлексы притуплены. Она наклоняет голову и смотрит на цифры и буквы на листке бумаги. При этом не замечает, что моя правая рука приходит в движение. Я распыляю газ прямо ей в лицо. Тот попадает ей в глаза, но она даже не успевает вскрикнуть, потому что я уже врезала ей под дых.
Один удар, затем еще два. От плеча до кулака мои мышцы превратились в сталь. С каждым новым ударом тревога оставляет меня. Моргая и хватая ртом воздух, Фатима инстинктивно пытается сжаться в комок, но я не даю ей это сделать. Держа ее прямо, врезаюсь в нее лбом. Ее нос тотчас превращается в кровавое месиво. Она начинает оседать. Я спешу подхватить ее под мышки. Мне не нужно, чтобы она грохнулась об пол. Осторожно поднимаю Фатиму и вынимаю из ее пальцев «Беретту». Она лишь тихо стонет.
Пара ударов рукояткой пистолета по голове – и террористка окончательно вырубается.
* * *
Петра подняла с пола листок бумаги, проверила «Беретту» – десять патронов: девять в магазине, один в стволе – и вошла в кабину пилотов. Капитан и два его помощника ошарашенно обернулись на нее. Впрочем, на их лицах также читалось нечто похожее на надежду. Будь у нее время на объяснения, они наверняка ее выслушали бы, но времени не было. Петре было известно: согласно инструкциям, пилоты должны беспрекословно выполнять все требования угонщиков.
Она направила на капитана ствол «Беретты»:
– Я должна немедленно сделать отсюда заявление.
Ее безупречный английский, лишенный восточного акцента, поверг всех троих в шок.
– Вы хотите поговорить с диспетчерской? – спросил он.
– Нет. – Петра протянула ему листок бумаги. – Эти двенадцать рейсов должны в ближайшее время вылететь в Соединенные Штаты. На борту каждого будет смертник. Ни один из этих самолетов не должен подняться в воздух. Вам понятно?
– Разумеется.
– Что вы можете сделать?
Капитан переглянулся с пилотами.
– Мы могли бы воспользоваться АОСАС.
– Что это?
Он указал на небольшой экран и клавиатуру на приборной панели, отделявшей его рабочее место от мест других пилотов.
– Система авиасвязи. Это как радио. Работает на ультракоротких волнах. Я набираю сообщение и отправляю. Как только оно уходит, сразу же появляется там, где нужно.
– И где же?
– Куда вы его пошлете.
– И куда бы вы послали это сообщение, чтобы были предприняты экстренные меры?
– В Хитроу, – ответил капитан и, заметив скептический взгляд Петры, добавил: – Там уже в курсе, что нас угнали, поэтому сообщение будет автоматически направлено в кризисный центр.
– Который?
– Тот, что в аэропорту. Под главным зданием.
– В таком случае сделайте это прямо сейчас. И побыстрее. Только предупредите меня перед тем, как отправить.
Капитан начал печатать. Петра села на откидное сиденье позади него. Справа от нее сел второй пилот. Она посмотрела в окна, пытаясь обнаружить присутствие сил безопасности, но ничего не заметила. Затем обернулась через плечо на проход.
– Ну, всё. Готово.
Петра посмотрела на сообщение на экране. СРОЧНО. ОСТАНОВИТЕ ВЗЛЕТ СЛЕДУЮЩИХ БОРТОВ. Далее капитан перечислял самолеты в хронологическом порядке вылетов. НА БОРТУ ВСЕХ БОМБЫ. ПРОНЕСЕНЫ В САЛОН.
– Теперь добавьте вот это. Отправитель: Маркет-Ист-один-один-шесть-четыре-Р-П.
Как только код был набран, капитан нажал кнопки «готово» и «отправить». В следующее мгновение на экране высветились буквы MSGXMIT.
– Ушло, – сообщил он Петре. – И что теперь?
– Не знаю, – честно призналась она.
– Кто вы?
– Поверьте, вам лучше этого не знать.
* * *
Петра перетащила тело Фатимы из прохода и запихала его в один из двух туалетов в передней части верхней палубы. Второй пилот показал ей, как замкнуть дверь снаружи.
Вернувшись на откидное сиденье, она то и дело бросала взгляд на большую стрелку наручных часов. Каждое новое перемещение казалось ей дольше предыдущего. В кабине царило гнетущее молчание, пока капитан наконец не сказал:
– Похоже, нам пришел ответ.
Он смотрел на главный экран перед собой. Рядом с индикаторами двигателей виднелась строчка ACARS MSG. Встроенный принтер мгновенно выплюнул лист бумаги. Капитан включил экран ACARS, чтобы Петра могла прочесть сообщение:
КОМУ: МАРКЕТ-ИСТ-ОДИН-ОДИН-ШЕСТЬ-ЧЕТЫРЕ-Р-П.
СООБЩЕНИЕ ПОЛУЧЕНО. ПРИНЯТО К СВЕДЕНИЮ. ВСЕ 12 НА ЗЕМЛЕ.
ВАМ: СИЛЫ БЕЗОПАСНОСТИ ГОТОВЫ. ЖДЕМ КОМАНДЫ.
И.Б./ РИТМ-СЕКЦИЯ.
* * *
Я поражена, с какой быстротой пришел ответ, что заставляет меня сделать вывод: Александер сейчас в самом нервном узле. Что вполне очевидно, если Сирил Брэдфилд выполнил инструкции, которые я дала ему. Его анонимный звонок, наверное, открыл людям из Маджента-Хаус глаза на малоприятную правду: если угон самолета состоялся, Петра Рейтер на его борту. Это наверняка дало Александеру повод находиться в самом сердце сил реагирования. Я представляю его в данный момент в подвале кризисного центра. Снова смотрю на экран. И.Б./ РИТМ-СЕКЦИЯ. Мне тотчас становится понятно, что это такое. И.Б. – Иэн Бойд. РИТМ-СЕКЦИЯ. Я как будто снова перенеслась в Шотландию… Стою на горе, и вокруг меня сгущается туман. Мой напарник по забегу и я вынуждены сесть и ждать. Ветер гонит на нас дождь, отчего мы вынуждены немного спуститься по склону и найти укрытие за острыми камнями на краю торфяного болота. Мой напарник отказывается назвать свое имя, поэтому я прошу его придумать. Джорди, говорит он. Это имя соответствует его акценту. У него коротко стриженные светлые волосы и лицо с постоянно хмурым выражением, даже когда он улыбается. Пока мы ждем, когда рассеется туман, я спрашиваю его, можно ли хладнокровно, недрогнувшей рукой убить кого-то. Сначала он уходит от ответа на мой вопрос, но потом говорит, что это вопрос самообладания. Стоит поддаться панике, и тебе хана. Вся фишка заключается в правильном дыхании. Если твое дыхание под контролем, впасть в панику невозможно. Легкие и сердце, бас и барабаны, ритм-секция.
– Держи ритм-секцию под контролем, и вся остальная мелодия сыграется сама собой.
Это то, что он сказал мне тогда. Я отлично помню. Солдатик Джорди. Из разряда тех, что появляются ниоткуда и возвращаются в никуда. Из разряда тех, кому нельзя называть свое имя.
Слышу у себя за спиной мужской голос:
– Фатима?
* * *
Сидя спиной к двери, Петра шепнула капитану:
– Немедленно отправьте новое сообщение. Скажите, чтобы действовали дальше. Пассажиры собраны в эконом-классе. Подпишите сообщение «Ритм-секция» и замените И.Б. на П.Р.
– Фатима? – На этот раз голос прозвучал более настойчиво.
– Живее! – прошипела Петра капитану.
С этими словами она повернулась и вышла из пилотской кабины. В дальнем конце верхней палубы стоял Реза Мохаммед. В куртке. Увидев ее, сделал шаг вперед. Видеть, как он появился из полумрака, было сродни тому, как если б он вышел из прошлого Стефани в настоящее Петры. В правой руке Реза сжимал пистолет. Та часть ее «я», что все еще принадлежала Маджента-Хаус, быстро произвела анализ: «Смит-энд-Вессон 645», произведен под патрон 45 ACP, вместимость магазина – восемь зарядов, ударно-спусковой механизм двойного действия. Вторая половина ее «я» застыла в растерянности.
Реза Мохаммед хмуро посмотрел на нее:
– Где Фатима?
– Внизу.
На секунду он почти поверил ей, но затем покачал головой:
– Неправда, она была здесь, наверху.
– Она спустилась вниз.
Его взгляд начал поблескивать сталью. Петра узнала эти сигналы.
– Где она? – повторил он вопрос.
– Я, кажется, уже сказала…
Реза Мохаммед поднял «Смит-энд-Вессон». Петра вскинула «Беретту».
– Опусти пистолет! – приказал Реза.
– Сначала ты.
– Опусти пистолет, – процедил он сквозь зубы, – или же я взорву самолет и убью всех, кто есть на его борту.
И тогда она все поняла. В левой руке Реза Мохаммед держал «Сони Уокмэн». Его большой палец застыл над кнопками «перемотка назад» и «перемотка вперед».
– Если я опущу большой палец, в грузовом отсеке рядом с топливными баками взорвется бомба.
Это, случайно, не ее «Сони Уокмэн»? С этого расстояния было похоже, что модель та же самая. Реза вполне мог взять аппарат из ее сумки, которую она оставила в салоне первого класса. В этом случае никакого взрыва не будет.
С другой стороны, кто поручится, что Реза Мохаммед не прошел на борт с собственным триггером? А если так, почему бы устройству не находиться в той же модели аудиоплеера, которую ей вручил Серра? Такое более чем вероятно, подумала Петра, учитывая оптовые партии товаров, которые она видела на складе «Англо-египетской грузовой компании». Когда Петра разговаривала с ним, Мохаммед даже обмолвился о портативных магнитофонах, в которых тоже можно прятать триггеры…
– Я не опущу пистолета, – сказала она. – И если только ты шевельнешь пальцем, выпущу в тебя всю обойму. Чтобы наверняка.
– В этом-то и вся разница между нами. Я не боюсь смерти, – заявил Реза Мохаммед.
– В таком случае ты меня недооцениваешь.
Они в упор посмотрели друг на друга. Петра в очередной раз ожидала увидеть в его глазах фанатичную ненависть. И не увидела. Впившись друг в друга взглядом, они целились. Тупик, из которого, похоже, не было выхода.
– Ты замужем? – внезапно спросил Реза.
– Что?
– Ты замужем?
– Нет.
– А я был женат. Когда-то. Но ее убили.
Сердце Петры силой ударилось о ребра.
– Пять лет назад. В Иерусалиме. – Мохаммед на миг умолк, сглатывая комок. Было видно, что это далось ему с трудом. – Группа палестинских юношей швыряли камни в израильских солдат. Те в ответ выпустили по ним автоматную очередь. Один подросток и девятилетний мальчик были убиты на месте. Еще пятеро получили ранения. А еще они убили мою жену. Та, прячась от пуль, забилась в дверной проем.
Внимание Петры оставалось сосредоточено на линии, которая вела от ее глаз к мушке «Беретты», а от нее – к центру груди Резы Мохаммеда.
– Она носила под сердцем ребенка – нашего первенца. Тот умер мгновенно. Она еще три дня цеплялась за жизнь. Я был рядом с ней, когда она умерла.
– Ты не единственный, на чью долю выпали страдания.
– Израильтяне убивали моих родственников трижды.
Петра попыталась не дать себя отвлечь разговорами.
– Это ты о чем?
– В июне восемьдесят второго года мне было шестнадцать, когда Израиль вторгся в Южный Ливан. Израильские самолеты сбрасывали на Тир, в котором мы тогда жили, листовки. Они говорили, что израильская армия будет взрывать любой дом, если заподозрит, что в нем скрываются палестинские террористы. Они приказали всем жителям вывесить на окнах и балконах белые флаги, но это не остановило их от того, чтобы открывать по домам огонь. Моя семья бежала из Тира вскоре после того, как город был отрезан. С сотнями других они бежали на север в Сидон, где надеялись обрести безопасность. Увы, они ошибались. Израильская авиация и артиллерия подвергли Сидон массированному обстрелу. Когда же их войска вошли в город, они творили все, что хотели. Взрывали дома, убивали мирных жителей. Моего отца, а также деда и бабку казнили прямо на улице. Моя мать была вынуждена наблюдать, как перед тем, как изнасиловать ее саму, израильские солдаты насиловали мою сестру. Мать потом убили. Сестре удалось бежать, но я увидел ее лишь через два года, и лишь еще через три она нашла в себе силы, чтобы рассказать мне, что с ней случилось.
Петра поймала себя на том, что приподняла голову. Реза Мохаммед между тем опустил руку, в которой держал плеер. Он заметил, что и она заметила это движение, однако руку вновь не поднял.
– Я был в Египте, когда туда вторглись израильтяне. Позднее меня отправили жить в Париж, к одному из моих дядьев. Он был мудрый человек и понимал, что будущее нам обеспечат лишь сострадание и терпимость. Он также понимал: для того чтобы что-то получать, надо давать что-то взамен. В Париже дядя снискал себе репутацию доброго и отзывчивого человека, помогая оставшимся без средств к существованию палестинцам найти крышу над головой и работу. Он основал небольшой фонд, который оплачивал им покупку одежды и продуктов питания. Он помогал устраивать их детей в школы. Свое богатство он тратил на то, чтобы помогать другим. Он учил меня воспринимать израильтян без ненависти даже после того, что они сделали с нами, а попытаться понять, почему они это делали. Он проповедовал прощение и сам умел прощать. Но в девяносто первом году они убили и его.
– Израильтяне? – спросила Петра.
Реза Мохаммед кивнул.
– Но почему? – Она недоуменно нахмурила брови.
– «Моссад» действовал на основе разведданных, полученных от ЦРУ. Они полагали, что мой дядя использует свой фонд лишь в качестве прикрытия для помощи террористам по всей Европе. Но они ошибались. Не в первый раз полученная от ЦРУ информация была фальшивой.
Между ними как будто протянулась некая нить. Незримая, неозвученная – и тем не менее явственная. Один миг, и все изменилось. Реза Мохаммед опустил руку с зажатым в ней пистолетом.
– Сначала мои родители, мои бабушка и дед. Затем мой дядя. И, наконец, моя жена. Я и рад бы простить израильтян, но, увы, они сотворили слишком много зла.
Дуло ее «Беретты» все еще было нацелено в него.
– И ты считаешь, что захват самолета положит ему конец?
– Израиль потому ведет себя безнаказанно, что за его спиной стоят США. Израильтянам нет необходимости делать какие-то усилия, потому что они всегда могут рассчитывать на поддержку со стороны Америки.
– Поэтому вы наказываете Америку, чтобы надавить на Израиль?
Реза Мохаммед кивнул:
– Американцы не имеют права вмешиваться в то, что происходит в нашей части мира. Они должны понять, что им следует прекратить это делать. Они не понимают нас и потому должны оставить нас в покое. У меня нет ненависти к израильтянам. Нет ненависти к американцам. Я просто ненавижу тех, кто постоянно пытается уничтожить меня.
– А как насчет невинных людей? Неужели их можно убивать, чтобы донести до Америки свою точку зрения?
Реза Мохаммед открыл рот, но не издал ни звука. Автоматический ответ застрял у него в горле. Петра была слишком хорошо знакома с такими избитыми фразами, как «приемлемые жертвы» и «цель оправдывает средства». Эти фразы любили в Маджента-Хаус, но сейчас ни она, ни Реза Мохаммед не нуждались в их дешевой фальши. Его молчание было красноречивее любых слов. Невозможно защищать то, что не поддается защите. Петра видела перед собой человека, чьи убеждения и обиды были вполне искренни и законны, но который в глубине души знал всю горечь правды.
– Потому что лично я не понимаю, как этим можно хоть что-то исправить, – сказала Петра.
– Я ничего не пытаюсь исправить. Я лишь пытаюсь заставить их остановиться.
Реза на минуту задумался. Затем вопросительно посмотрел на нее:
– Кто ты?
– А ты? – в свою очередь спросила она.
Выражение его лица вновь изменилось. Вместо того чтобы смотреть на нее, теперь его взгляд был устремлен куда-то в пустоту за пределами самолета. В другое время. В другой мир.
– Мое имя Мустафа Села. Я палестинец. Мою страну у меня украли, мою семью разлучили. В глазах Запада мой народ – это грязные псы. – Его взгляд вновь обрел фокус. – Ты спрашивала, что довело меня до этого момента. Это не религия и не политика. Подумай о том, что я тебе рассказал, и скажи мне, что на моем месте ты не была бы такой, как я.
Я уже такая, как ты. Судьба отняла у нас обоих наших близких, подумала Петра, но вслух ничего не сказала. Реза Мохаммед медленно кивнул:
– Вот видишь, ты не можешь. Меня сюда привел гнев. Я пытался подавить его в себе. Но какие шансы у меня были? Никаких. Вот что такое быть палестинцем.
Петра опустила «Беретту».
– Что бы ни случилось с нами, «Сыновья Саббаха» потерпели поражение. Я обозначила все двенадцать рейсов из списка на диске, который достала из кармана твоего пиджака. Ни один самолет из списка не поднимется в воздух. Пока идет регистрация на рейсы, остальные «Сыновья Саббаха» будут опознаны и арестованы.
– Ты лжешь! – заявил Реза, но ей было видно, что он сам в это не верит.
Она печально улыбнулась.
– Ты даже не проверил свой карман… Итак, ты знаешь, что мне известно про эти рейсы. Ты также знаешь, что я была в кабине пилотов. Что из этого следует? То, что я отправила мое сообщение.
– А как же люди на этом самолете? Тебе все равно, что с ними случится?
– Все кончено, – сказала Петра.
Он задумчиво склонил голову.
– Наше послание миру останется тем же. Он узнает, что могло произойти. Шансы спастись минимальные. Этого хватит, чтобы закалить наши сердца. В конце концов, это самое главное. – Они посмотрели друг на друга без всякой вражды, затем Реза Мохаммед добавил: – Пусть будет что будет. Так даже лучше. Идеальный вариант.
* * *
Свет вырубается – снаружи кто-то отключил вспомогательный генератор. Похоже, началось. Иллюминаторы задраены, дверь кабины пилотов закрыта. Мы в полной темноте и не видим друг друга. Приобретенные навыки и мои естественные инстинкты включаются одновременно. Я вскидываю «Беретту» и целюсь в темноту. Я отпускаю предохранитель; мой палец начинает давить на спусковой крючок. Но я не стреляю. Не могу.
Реза Мохаммед – или Мустафа Села – тоже. Я представляю его перед собой, этакое зеркальное отражение меня самой. Я не могу выстрелить в него, потому что не могу выстрелить в себя. Потому что именно это произошло бы, нажми я до конца на спусковой крючок. Возвращаю на место предохранитель и опускаю пистолет. Чему быть, того не миновать. Я готова встретить мою судьбу.
Мы оба не проронили ни слова. Снизу до нас доносятся крики. Затем трижды гремят взрывы. Затем – треск автоматной очереди. Нам слышны крики. Я слышу знакомый мне акцент. Он принадлежит анонимному солдату. На лестнице, ведущей из основной части самолета на верхнюю палубу, раздается топот тяжелых ботинок. Темноту прорезают красные лазерные лучи. Ярко-алая точка сначала танцует по моему лицу, затем замирает у меня на груди.
Самолет не взорвался. Мустафа Села не нажал кнопки на «Уокмэне». Не выстрелил из своего «Смит-энд-Вессона 645». Мы с ним одинаковы, он и я. Ни один из нас не оказался здесь добровольно. Нас обоих сюда и в этот момент привел неумолимый рок.
С задней части верхней палубы доносится хлопок выстрела. В чернильной тьме мне ничего не видно, кроме вырвавшейся из дула вспышки. Затем передо мной что-то с тяжелым стуком падает на пол. На его месте могла быть я. Но это не я. Я все еще стою на ногах. Значит, я жива.
* * *
06:17 по Гринвичу
Александер закурил свой привычный «Ротманс» и посмотрел на кассету на рабочем столе. Из восьми террористов, захвативших рейс BA283 авиакомпании «Бритиш эйруэйз», семеро погибли. Восьмого террориста, женщину, обнаружили в туалете. В иных обстоятельствах это можно было счесть комичным. Во время штурма самолета силами бойцов САС два человека были убиты и четырнадцать получили ранения, в том числе трое – тяжелые. Как ни печальны были эти потери, по мнению Александера, число жертв было на редкость низким. Внутри тесного пространства коммерческого авиалайнера можно было ожидать гораздо более высокие цифры человеческих потерь.
Как же это все случилось? Александеру было понятно одно: преследуя некие собственные цели, Петра действовала независимо от него. Анонимный звонок, сделанный в Маджента-Хаус по коду допуска, пока еще не удалось отследить. Что-то подсказывало Александеру, что этого никогда не произойдет – Петра наверняка постаралась. По крайней мере, звонивший предупредил его о ее присутствии на борту, таким образом давая ему время связаться с Бойдом, у которого, в свою очередь, имелись связи с начальством САС в Херефорде. С подсказки Бойда Александер выдал себя за «технического координатора» операции.
Петра. Где она?
В том хаосе, который последовал за окончанием штурма самолета, Петра проскользнула сквозь сети и исчезла. Александер отлично понимал: для человека с такой подготовкой, как у нее, сделать это было проще простого. После Мальты она не объявилась ни под одной из известных ему масок; с банковских счетов, открытых на их имена, не было снято ни цента. Из чего Александер был вынужден заключить, что теперь у нее имеется, по крайней мере, одна собственная маска, никак не связанная с Маджента-Хаус.
Раздался стук в дверь. Вошла Рози.
– Он готов? – спросил Александер.
– Да, сэр. Ждет внизу. Но у меня еще кое-что.
– Что именно?
– Я только что получила подтверждение, что позавчера она была в Цюрихе. В «Банке Анри Лодера». Вышла оттуда в половину четвертого дня.
Номерной счет был открыт специально с той целью, чтобы на него поступали платежи от Серра. Это не был личный счет Петры.
– Значит, она с Мальты улетела в Цюрих, – произнес Александер. – Нам также известно, что вчера вечером она была в Париже. Но что нам известно о ней сегодня утром?
– Сэр, деньги полностью сняты со счета.
– Что?
– Деньги за устранение Леона Гилера. Их больше нет. Она закрыла счет и вышла из банка, перекинув через плечо сумку с наличностью.
Кровь отлила от лица Александера.
– С миллионом долларов?
– На самом деле там было даже больше. Она также уже получила первый транш из пятисот тысяч за угон самолета. За минусом вычетов, это примерно миллион и восемьдесят тысяч.
* * *
Александер налил себе из кофейника чашку кофе. Комната была небольшой, без окон. В ее центре стоял круглый стол, а вокруг него – шесть обтянутых кожей вращающихся стульев. Крошечные лампочки с вольфрамовой нитью, установленные на потолке, отбрасывали вниз десяток конусов света. Стены были серые. Так же, как и ковер на полу.
– Извините, что пригласил вас сюда в такой час.
– Мне неинтересны ваши извинения, – ответил Фрэнк Уайт.
– Тогда давайте сразу перейдем к делу. Эта женщина – Марина Гауденци – у вас с ней был роман.
– Верно. Был.
– Уверен, что это очень удобно. В том смысле, что вы жили с ней в одном доме.
– Вы это к чему?
– К тому, что вам было поручено держать ее в поле зрения. А не спать с ней.
Сложив на груди руки, Фрэнк молча откинулся на спинку стула.
– Что случилось? – потребовал Александер.
– Послушайте, если вам было нужно, чтобы за ней кто-то следил, почему вы не поселили ее где-то еще? Почему именно в моем доме? При этом ни разу не сказали мне, что, собственно, я должен подмечать.
– Мне это казалось очевидным.
– Но только не мне. В нашу с вами договоренность это не входило. Или вы забыли? Да, когда-то, бывая за границей, я изредка оказывал вам услуги, если наши с вами сферы интересов пересекались. Я продавал крохи информации, встречался, не привлекая к себе внимания, с нужными людьми, смотрел в оба, когда речь шла о политически чувствительных областях, в которых мы оба работали. Но дальше этого дело не шло. Вы знаете это не хуже, чем я. Так что не пытайтесь переписать правила. Тем более что делать это уже поздно.
Александер сел напротив Фрэнка.
– В таком случае что, по-вашему, входило в ваши обязанности?
– Быть начеку, смотреть, с кем она встречалась, и все такое прочее. Просматривать ее конверты в холле…
– И с кем же она встречалась?
– Кроме меня, насколько мне известно, ни с кем. Ни с кем другим я ее не видел. Что касается ее почты, то я даже не утруждал себя. Если честно, поговорив с ней пару раз, я потерял всякий интерес к тому, что вам было от меня нужно.
Александер напрягся.
– А вы, я смотрю, романтик… Как мило!
– Вы не производите впечатления человека, которому понятны такие вещи.
– И где, по-вашему, она сейчас?
– Понятия не имею. Она никогда не сообщала мне о своих планах. Последнее, что она сказала мне, – «увидимся вечером».
– И вы надеетесь увидеть ее снова?
– Нет, – Фрэнк отрицательно покачал головой.
– А почему нет? Мне казалось, что вы двое…
– Она не станет рисковать, вступая со мной в контакт, и всё из-за вас.
– Вы этого не знаете.
– Вообще-то, знаю. Более того, я знаю, кто она такая на самом деле. Ее имя Стефани Патрик. Она рассказала мне все. Кроме как о вас. Предполагаю, опасаясь за мою безопасность. Она понятия не имела, что я уже знаю, кто вы такой. И каков род вашей деятельности.
Александер на минуту задумался:
– Боюсь, в таком случае она для вас потеряна.
– Как и для вас. Разница в том, что я рад за нее, потому что она наконец обрела свободу.
* * *
Черное такси довезло Фрэнка до Керзон-стрит, откуда он пешком отправился в супермаркет «Европа» купить молока и хлеба. Ему вспомнилось, как совсем недавно именно здесь он встретил Марину, вернее, Стефани. Тогда она была настроена к нему враждебно. Представив ее сердитое лицо, Фрэнк невольно улыбнулся. Но самое большое чудо состояло в том, что он в нее влюбился…
Расплатившись за покупки, Уайт вышел из супермаркета. Пока он был в магазине, дождь превратился в ливень. Рядом с ним в дверном проеме стоял какой-то мужчина, пытаясь найти там спасение от разверзнувшихся хлябей небесных. Хотя три пальца на его правой руке и два на левой были замотаны пластырем, он довольно ловко крутил себе самокрутку. Наконец та была готова.
– У меня для вас сообщение, – сказал незнакомец, закурив.
– Что? – Фрэнк решил, что ослышался.
– Она позвонила мне вчера вечером. Из Парижа. Сегодня утром она едет дальше, но просила меня найти вас.
Керзон-стрит осветила вспышка молнии, следом за которой прогромыхал гром. Его рокот как будто прокатился через них обоих. Фрэнк хотел задать незнакомцу тысячу вопросов, но вместо этого лишь молча таращился на него. Тот, похоже, отлично это понял, потому что с улыбкой сказал:
– Так вы хотите услышать сообщение или нет?
* * *
У себя в кабинете Александер стоял у окна. Вспышка молнии на миг превратила пейзаж за окном в черно-белый негатив. По оконному стеклу стекали струи дождя. Он вернулся к рабочему столу и взял кассету, на которой было записано сообщение, оставленное на автоответчике «Адельфи трэвел» вскоре после десяти часов накануне вечером. Звонок был сделан из парижского телефона-автомата. Вставив кассету в гнездо магнитофона, Александер нажал кнопку «воспроизведение».
Халил мертв. Что бы вам ни сказали, знайте, Халил мертв. Я убила его. Независимо от того, что вы думаете по этому поводу, наш с вами контракт разорван. Даже не пытайтесь меня найти. У вас все равно ничего не выйдет. Я получила отличную подготовку. Вы сами дали ее мне. Мир велик, и нам нет необходимости случайно где-нибудь наткнуться друг на друга. Но одно вы должны хорошо понимать. Я буду держать в поле зрения вас и то, что осталось от моей семьи. Если с ними что-то случится, я вновь выйду из темноты, а потом исчезну в ней навсегда. Вы меня поняли? Я очень надеюсь на это, ради вас же самих. Если вы увидите меня снова, это последнее, что вы увидите.
notes
