Глава 8

На следующее утро я проснулась на том месте, где обычно спит Санджей, а он уже встал с постели. В панике я бросила взгляд на будильник. Было начало десятого, что означало, что я опаздывала на… все.

Потом я вспомнила, почему так проспала и что вчера осознала, и паника превратилась в ужас.

Перекатившись на другую сторону кровати, я нашла на полу телефон, чтобы послать письма Иоланде и Рассу. Я не могла собраться с силами, чтобы написать о том, что произошло, потому ограничилась словами «чрезвычайная ситуация», полагая, что Расс сообщит Иоланде то, что ему было известно. Вероятно, в этот момент он представлял проект Джорджу Блатнеру, что по некоторым причинам было довольно проблематично: дело было не только в том, что когда-нибудь Расс попросит меня об услуге, но и в том, что благотворительный взнос Блатнера нужен был мне для того, чтобы мою зарплату повысили чуть больше, чем на три процента, когда в сентябре я приду на переаттестацию. (Цена за балетный класс Стиви снова вознеслась, будто сам Господь Бог, а Майлз осенью собирался заняться футболом, для чего требовалось не менее трехсот долларов на запись и экипировку, из которой он вырастет еще до конца сезона. Плюс к тому нашему водонагревателю жить осталось недолго.)

Вытянув из комода майку и шорты, я надела их. Повышение зарплаты, внешкольные занятия, горячий душ, какое это все теперь имеет значение? Дженни умерла.

Санджей, сидя за кухонным столом, печатал на своем компьютере.

Вероятно, я ожидала, что он вытирает слезы, склонившись над упаковкой бумажных носовых платков, потому что, когда я увидела его стучащим по клавиатуре, во мне разгорелась злость.

– Ты работаешь? – спросила я, входя в комнату.

Он поднял на меня глаза и быстро опустил крышку ноутбука.

– Уже нет.

– Но ты работал, – сказала я. – Как ты способен сосредоточиться в подобный момент?

– У меня было немного времени, и я подумал, что могу использовать его.

В любой другой день я наградила бы его золотой звездой за трудоспособность. Я потерла свои опухшие глаза.

– А где дети?

– В лагере. Я только что отвез их туда.

Я была бы рада, если бы это не напомнило мне о том, почему в такое время я все еще дома.

– Спасибо… Ты… – У меня дрогнул голос.

– Видел Сесили? – сказал он.

Я кивнула.

– Нет. И я не сказал вожатым о том, что случилось. Полагаю, что они не знают.

– Полагаю, что еще никто не знает, – сказала я. «Мне нужно было бы сказать Джэл и Соне. И нашей парикмахерше – моей парикмахерше», – подумала я, и меня пронзила печаль.

– Я сварил кофе, – сказал он.

Он никогда не варил кофе, я всегда пилила его за это. Но это было похоже скорее не на победу, а на напоминание о том, что в этот день все не так.

– Спасибо, – сказала я.

Он пошел и достал кружку из буфета, которую протянул мне.

– Как ты себя чувствуешь? – мягко спросил он.

Наливая кофе в чашку, я не смотрела на него. Не могла.

– Не знаю. Думаю, что держусь.

– Держишься? Потому что я ощущаю себя совершенно контуженным.

Теперь я посмотрела на него с удивлением, передавая ему кофейник. Санджей и вправду выглядел контуженным, и это было запоздалым утешением.

– Я понимаю, все мы не вечны, но я никогда не ожидал, ну, что нечто подобное может произойти с таким человеком, как Дженни, – сказал он, наполняя свою чашку.

– Да, – согласилась я. Разумом я понимала, что мне повезло, что это случилось с ней, а не с одним из наших детей, больше всего на свете я боялась пережить их. Дьявол, еще я была рада, что это не я. Стиви и Майлз нуждались во мне, и, честно говоря, Санджей оказался бы в глубокой заднице, если бы стал вдовцом.

Но понимание того, что могло быть еще хуже, не ослабило мою печаль ни на каплю. Потому что Дженни умерла не от неизлечимой стадии рака. Она не попала на линию огня, сражаясь за нашу страну. Ее смерть вполне можно было предотвратить.

– Просто это наводит меня на одну мысль, – добавил Санджей.

Я посмотрела на него поверх кружки с кофе.

– О чем?

– О жизни, – сказал он, встретившись со мной взглядом. – Как она до смешного коротка, даже если все идет нормально.

Сколько времени прошло с тех пор, как мы перестали смотреть в глаза друг другу? С тех пор, когда мне казалось, что он понимает, что я чувствую, и, возможно, даже разделяет мои чувства?

– Возможно, еще слишком рано принимать серьезные решения, но это… это наводит меня на мысль о том, что я, возможно, должен был вести себя по-другому, – добавил он.

– Да, – сказала я, потому что была согласна с ним, даже если не имела никакого представления о том, что или как можно было бы изменить. Я стояла у стойки и молча пила кофе, Санджей делал то же самое. Я размышляла, думает ли он о том же, о чем думаю я.

То есть о том, что было до слез стыдно от того, что нам потребовалось пережить нечто ужасное, чтобы использовать этот паршивый момент себе во благо.

Допив кофе, я взяла телефон. Должна ли я позвонить Мэтту? А может, послать письмо или СМС? Как полагалось обращаться к человеку, потерявшему близкого?

Я решила отправить СМС.

«Это Пенелопа. Просто, чтобы узнать, как дела. Как Сесили?»

Как только я нажала кнопку «Отправить», на меня накатила волна тошноты, настоящей тошноты, как во время беременности. У Сесили больше не было матери. Потому что Дженни умерла. Я чувствовала себя так, будто поняла это впервые.

Схватив телефон, я помчалась наверх, в ванную. Однако, когда я склонилась над толчком, меня не вырвало, я просто продолжала глотать ртом воздух, чувствуя себя так, словно через несколько секунд у меня остановится сердце. Разве не так чувствовала себя Дженни, умирая? Она выглядела спокойной, но это отнюдь не означает, что она была спокойна в тот момент. Возможно, она была встревожена. Возможно, ей действительно было больно. Может быть, она даже не понимала, что проживает последнюю секунду.

– Пен? – Я заметила тень от ступни Санджея, появившегося в дверном проеме. – Ты так быстро убежала. Ты в порядке?

– В порядке, – задыхаясь, ответила я. Повернувшись назад к унитазу, я уголком глаза заметила пустой держатель для туалетной бумаги. – Серьезно? – сказала я, хотя меня по-прежнему мутило.

– Что? – откликнулся Санджей.

Накануне вечером я была вынуждена воспользоваться бумажным полотенцем, поскольку у нас закончились пеленки, и попросила Санджея сходить утром в магазин. Понятно, что этого не случилось.

Сражаться не стоило.

– Ничего, – прокаркала я.

У меня зазвонил телефон, поэтому я, сделав глубокий вдох, выпрямилась. Звонок был с неопределяемого местного номера, и я сразу же подумала, что это касается Дженни. «Вдох», – сказала я про себя.

– Пенелопа слушает. – «Теперь выдох».

– Миссис Кар?

«Это миссис Руиз-Кар», – подумала я, но, по крайней мере, у меня стала проходить тошнота.

– Да?

– Это Бриттани из «Арены знаний».

– Все в порядке?

– Ничего срочного. Майлз в порядке, хотя сегодня утром он чувствовал себя не очень хорошо. Он выглядел очень уставшим. Стиви сейчас занята художественным проектом.

Никто из детей не получил перелома костей, не страдал от головной боли и не был встревожен из-за событий прошедшей ночи? Я мгновенно потеряла терпение.

– Итак?

– Ой, – сказала Бриттани, словно забыв, по какому поводу она звонит. – Просто дело в том, что никто из ваших детей не захватил с собой ленч. Мы можем заказать для них диетическую еду, но это будет стоить пятнадцать долларов на каждого ребенка. В этот раз я звоню вам просто из любезности, в будущем мы просто накормим их и пришлем вам счет.

– Пятнадцать долларов? Вы что, подаете диетический фуа-гра?

– Миссис Кар? Я не расслышала, что вы сейчас сказали.

– Неважно. Я привезу им еду.

– Великолепно! Мы кушаем в одиннадцать тридцать.

Разумеется, кушаете.

– Я приеду, как только смогу, – сказала я Бриттани. Потом я отключилась и уставилась в маленькое зеркальце. Я выглядела так, как будто не спала целую неделю, и чувствовала себя примерно так же. Приготовить и отвезти ленч. Купить туалетную бумагу. Забрать машину с какой-то дальней парковки, куда ее отбуксировали. Неважно, что все это было ерундой. Со всем этим нужно было разобраться.

* * *

Хотя писать мне по электронной почте было, вероятно, бессмысленно, я по-прежнему оставалась рабой привычки. Проведя почти весь день в слезах, бродя по дому и небрежно прибираясь в нем, я заглянула в свой почтовый ящик.

Затея оказалась тщетной. Каждое сообщение я читала как в тумане, и любая информация, которую я была способна усвоить, улетучивалась из моей головы, как только я щелкала мышкой по следующему сообщению.

Последнее открытое мной письмо было от Расса. Он писал, что соболезнует и хочет знать, как у меня дела. Любезнее, чем обычно, но опять же трагедия дает людям возможность проявить свои лучшие качества. Он хотел сообщить мне о том, что презентация удалась, но Джордж Блатнер потребовал дополнительных данных по ряду позиций, и, когда я вернусь, нам придется вместе поработать над вторым проектом. Мне не стоило беспокоиться насчет Иоланды, заверял он меня, на данный момент он успокоил ее, и в любом случае она с группой ученых летит в Гонконг, чтобы встретиться с советом бывших выпускников, живущих на азиатском побережье Тихого океана, и обсудить с ними предстоящий проект по исследованию генома, для которого необходимо найти средства, помимо грантов. Я пыталась ответить ему, когда мой телефон завибрировал, двигаясь по столу в гостиной.

Это был Мэтт. Сделав глубокий вдох, я взяла трубку.

– Привет, – сказал Мэтт.

Я молчала, не зная, что говорить.

– Хм, привет. Как Сесили?

– Неважно. Я сказал ей сегодня утром. С тех пор она не отходит от меня, впрочем, в конце концов она измучилась от слез и задремала в нашей кровати.

Мои глаза мгновенно наполнились слезами.

– Могу я чем-то помочь?

– Да, но не сейчас. – Он шмыгнул носом или, возможно, это был вздох или небольшой насморк. – Я звоню, чтобы сообщить тебе, что похороны будут в понедельник в Бэрроне на Плимут-роуд. Дженни кремируют, то есть это просто прощальная церемония. Наши родственники прилетают сегодня и завтра… – Он умолк.

– Ты не против, если я сообщу друзьям и знакомым?

– Я не знаю… нет, не против. Я думаю, что все уже знают. – Он явно разговаривал сам с собой. Я сразу поняла это, потому что постоянно делала то же самое.

– Мэтт? Я не знаю, что говорить. Я имею в виду, по поводу того, от чего умерла Дженни.

Он секунду молчал, и я подумала, не зашла ли я слишком далеко. Потом он сказал:

– Полагаю, что лучше особо об этом не распространяться.

О чем – об этом?

– Хм.

– Скажи, что она случайно превысила дозу выписанных лекарств.

– Ты… – Я замолчала, пытаясь взять себя в руки. – Ты уверен? Отчет по токсикологической экспертизе уже готов?

– Для полного отчета требуется несколько недель, но мне сказали, что все «довольно ясно». – Он горько усмехнулся. – Именно так выразился следователь. Он сказал, что часто видит такое. Дженни выпила недостаточно для того, чтобы назвать это самоубийством, и нигде не нашли ни записки, ни чего-то в этом роде. Зная, что в прошлом она…

«Что – в прошлом?» – хотелось спросить мне. Но я ничего не сказала.

Он продолжал:

– Они сказали, что иногда достаточно перебрать одну или две таблетки. А потом ты отключаешься. Она перестала дышать. Вот как это произошло, – тихо добавил он. А потом сказал громче: – Это был несчастный случай. Важно, чтобы все знали об этом. Она не пыталась убить себя. Она не хотела умирать.

Меня опять затошнило, и, хотя я за весь день съела лишь половину протеинового батончика, я закрыла свой ноутбук, чтобы меня не вырвало на клавиатуру.

– Нет, конечно, нет, – прошептала я.

– Спасибо за понимание.

– Конечно. – Я помолчала. – Мне и в голову не приходило, что она принимает обезболивающие.

– А вот это, я уверен, было не случайно, – сказал Мэтт.

Я почувствовала себя дурой. Из его замечания вытекало, что, если бы Дженни хотела поставить меня в известность, она сказала бы мне. Но почему она решила оставить меня в неведении? Я бы не осудила ее. Я бы не стала распространять слухи по всему городу. Я не сказала бы даже Санджею, если бы ей так хотелось.

– Пенелопа, насчет того вечера.

– Да?

– Нет необходимости, чтобы кто-либо еще знал о том, что мы с Дженни ссорились, или о том, что у нее были проблемы.

Я буквально окаменела, я вряд ли вздрогнула бы, если бы меня кольнули иголкой.

– Хорошо, – сказала я.

– Поэтому, – продолжал Мэтт, – если бы вы с Санджеем могли сказать, что она нарушила предписания врача, я был бы вам очень благодарен.

– Хорошо, – снова сказала я.

– Спасибо тебе, – сказал он. Потом он добавил то, что подвело черту под всем нашим разговором: – Ты понимаешь, что я беспокоюсь прежде всего о Сесили. Я не хочу, чтобы она выслушивала гадости о своей матери, пока не подрастет и не узнает правду.

– Безусловно, – сказала я. Мой голос напоминал голос робота или, возможно, записанный голос человека, потерявшего способность выражать свои эмоции.

Я отключилась, чувствуя себя опустошенной.

Правду.

Что было довольно откровенно, не так ли? Вопреки всем доказательствам обратного, Дженни не ладила с мужем. Она, как это ни ужасно, привыкла справляться со своей тайной болью, скрывая ее за сверкающей ширмой брака.

И она предпочла все скрыть от меня.