Песнь двадцать четвёртая

Собрав сумку, Козлов пытается представить себе путь из аэропорта в Москву. Бесконечные светофоры, пробки и машины, в которых на передних сиденьях, уставившись в телефоны, не разговаривая друг с другом, проживают жизни мужья и жёны, а в детских креслах молча смотрят в окна их дети. Эпидемия одиночества. Козлов вспоминает доминошки многоэтажек, заклеенный рекламой беспроводного интернета подъезд и грязный узкий лифт. Раньше времени в мыслях своих он теперь возвращается в съёмную квартиру и думает, что нужно накачать новых детективных сериалов, потому что многосерийные фильмы о преступлениях снимают для одиноких и несчастных, как он, людей.

Сдав ключ с деревянным брелоком, Козлов без сожалений покидает общежитие и садится в ожидающую его «Клио». Машина делает разворот.

Проехав несколько километров, «Рено» вдруг резко останавливается. Как и в первый день, Михаил ударяет по тормозам, и, как и в первый день, виною всему подросток – перегородив дорогу, перед капотом стоит испуганная беременная воспитанница детского дома. Михаил начинает сигналить и материться, но Александр успокаивает его.

– Погоди, не нужно, – спокойно говорит Козлов. – Я сам…

Выйдя из машины, Александр застёгивает пуховик и подходит к девушке:

– Ты чего здесь?

– Заберите меня в Москву!

– Ну что ты за глупости говоришь?

– Заберите меня в Москву! Если вы этого не сделаете – уже никто меня никогда не заберёт! Если вы меня не заберёте – я убью его!

– Слушай, я не могу. У меня своя дочь и жена…

– Все знают, что у вас нет жены!

– Но как же я тогда тебя удочерю?

– Для этого не нужна жена! По закону вы можете сделать это один!

– Послушай, я не могу удочерить беременную девушку… Посмотри на себя…

– Можете!

– Да не могу! Ты просто веди себя нормально, и всё будет хорошо…

– Заберите меня в Москву! – двумя руками вцепившись в куртку, сурово требует девочка.

– Не дури! Говорю же тебе, что я не могу…

– Если вы уедете – я тоже спрыгну! Я оставлю записку, в которой напишу, что это вы во всём виноваты!

– Я и так во всём виноват…

Падает снег. Работают дворники. Из салона, держась двумя руками за руль, с большим интересом за всем происходящим наблюдает Михаил. И Фортов тоже.

– О чём они говорят?

– Кажется, сыкуха хочет, чтобы Сан Саныч забрал её с собой в Москву.

– Да хер там! Никуда он её не заберёт!

Козлов разжимает руки девушки и спокойно говорит:

– Ладно, садись в машину.

– Правда?

– Да, садись, говорю!

Девочка забирается на заднее сиденье, и, сев спереди, Козлов молча даёт понять Михаилу, что нужно заехать в детский дом. Прочитав это на лицах мужчин, девочка тотчас начинает кричать:

– Нет, пожалуйста, только не туда!

В этот момент подключается Фортов. Взяв девушку за запястье, он приказывает ей сидеть тихо.

– Не вопи! Кричать нужно было, когда сношалась!

Даже после этих слов Козлов не поворачивается и не смотрит в зеркало заднего вида. Он благодарен лейтенанту за то, что тот впервые ведёт себя по-взрослому.

Возвращаются вдоль покрытого снегом сухостоя. Проезжают забор зоны и, свернув у проржавевшего знака перекрёстка, газуют замёрзшей щебёнкой. Девочка всё ещё умоляет забрать её в Москву, и всякий раз, когда воспитанница только открывает рот, Лев сильнее сжимает её руку.

Проезжают мимо занесённых снегом скелетов брошенных комбайнов и дырявых бочек, мимо карьера, свалки и заброшенного коровника. Огибают пруд, колодец, свиноферму и почтовое отделение, в которое редко теперь приходят письма.

Возле детского дома из машины выходят только Михаил, девушка и Лев. Козлов остаётся внутри. Мужская солидарность. Осознав, что следователю, наверное, от такого детского шантажа нелегко, коллеги под руки затаскивают девочку в детский дом и зовут старшего.

– Может, врача? – услужливо спрашивает вахтёрша, но не потому, что волнуется за девочку, а потому, что узнаёт следователей.

– Да нет, ей бы просто отлежаться. Забегалась она.

Михаил передаёт девушку старухе и велит смотреть за ней в оба.

Спустя минуту вновь трогаются. Каждый теперь думает о своём. Глядя на дорогу, Михаил испытывает образцовое чувство грусти. Местному следователю немного обидно, что история подходит к концу. Он не знает, будут ли дети кончать с собой ещё, но что-то подсказывает ему, что, раз Козлов уезжает, самоубийства прекратятся. С одной стороны, в этом, конечно, есть плюс, но с другой – это лишает его всякой возможности для реванша. Впереди маячат лишь похмелье, передозировка повседневностью и жизнь как мозоль.

«Игра закончилась», – с печалью думает Михаил.

Финальный счёт на табло: 2:0. Этот московский сукин сын вновь победил. Михаил понимает, что останется здесь совсем один. Его московский друг больше не приедет сюда, и местный следователь не знает, как признаться Александру, что будет очень скучать.

Трибуны пустеют, и гаснут прожекторы. С ворот снимают сетки, и центральный круг остаётся без мяча.

«Так интересно уже никогда не будет», – думает Михаил. Подняв глаза, он смотрит в небо и видит самолёт, что чертит длинное тире. Нет, он не видит этого, потому что в Остроге уже темно.

В аэропорту местный следователь по-доброму обнимает Александра, и в момент этот Козлов чувствует, что обиды у Михаила больше нет и ещё что он больше не вернётся сюда никогда.

В самолёте, не посмотрев в посадочный талон, Александр садится к иллюминатору и, потерев нос, уже было собирается закрыть глаза, но Фортов всё-таки осмеливается заговорить:

– Александр Александрович, слушайте, я прекрасно понимаю, как вы ко мне относитесь, и примерно представляю, что вы думаете о моих умственных способностях, но можно я всё-таки спрошу?

– Валяй, Фортов… – не открывая глаз, хмурясь и думая о чём-то своём, отвечает Козлов.

– Значит, мы не будем возбуждаться?

– Не знаю…

– Почему?

– Потому что это не наше дело.

Больше не говорят. Лев встаёт и идёт в хвост самолёта, где сидит Агата. Этот Козлов какой-то странный, а она лёгкая – с ней веселей!

Только в «Домодедово», забирая чемоданы с ленты, Александр хлопает Льва по плечу и говорит:

– Ты молодец, Фортов, хорошо себя проявил. Папе передай, что он может тобой гордиться!

– Да нет у меня отца… Меня дядя воспитывает с детства… – со злостью отвечает Лев и забирает свой чемодан.

Казалось бы, уже попрощались, но на парковке вновь оказываются вместе. Машины подъезжают одновременно: корейский дешёвый автомобиль для Козлова, «Мерседес» для Фортова и Агаты. Кортежем едут друг за другом. Всю дорогу Козлов теперь смотрит в окно и слушает радио. Фортов и девушка делают то же самое, и сразу в двух машинах Андрей Макаревич поет:

 

…Как легко решить, что ты слаб,

Чтобы мир изменить,

Опустить над крепостью флаг

И ворота открыть…

 

 

…Как легко знать, что ты в стороне,

Что решаешь не ты.

Пусть другие побеждают в войне

И сжигают мосты…

 

Открыв дверь, Лев с радостью смотрит на собственную квартиру. Теперь она кажется ему очень стильной. Фортов ловит себя на мысли, что попал в другой год. Здесь не прошлое и даже не настоящее, здесь уже случившееся и пришедшее прекрасное будущее. Окна на Цветной бульвар – вид очень красивый. Лев понимает, что ему мил пульс этого города. Порадовавшись возвращению, он решает принять ванну и спуститься вниз, в какой-нибудь хороший настоящий ресторан.

Фортов наливает ледяное шампанское и двойным хлопком (технология умный дом) включает музыку. Звучит джаз, умиротворяющий и спокойный рояль. Когда вода наполняет джакузи, Лев забирается внутрь (Агата уже здесь) и расслабляется. Фортов думает теперь: хорошо, что всё наконец закончилось. Несостоявшийся лейтенант юстиции решает, что сегодня отдохнёт, а уже завтра попросит у дяди чего-нибудь ещё – эта профессия, кажется, не для него. Фортов думает теперь, что вполне мог бы попробовать себя в шоу-бизнесе или даже в кино. С другой стороны, теперь, когда он так хорошо и глубоко знает собственную страну, он, наверное, мог бы реализовывать себя в большой политике. Лев улыбается, потому что чувствует: впереди у него фантастические перспективы и будущее, здесь, в прекрасной Москве.

– Агата, милая, давай выпьем за наше возвращение!