Песнь семнадцатая

Петя всё ещё не представляет, почему задержан. Дни заточения напоминают невесомость. С момента, когда у Пети взяли анализ ДНК, с ним никто так и не разговаривал. Единственной связью с внешним миром остаётся музыка на улице, от которой раскалывается голова.

«Для чего же им могла понадобиться моя слюна?»

Безвкусную, похожую на ту, что всегда была в детском доме, еду, вероятно, специально выдают в разное время. Окошко открывается, окошко закрывается, блюда не называются, надзиратели не представляются. По расписанию только гасят свет. Вертухаи ничего не говорят, и Михаил не появляется. Несколько раз, прижавшись щекой к двери, Петя вежливо просит пригласить к нему адвоката, но никто не отвечает.

Оставшись один на один с собственными мыслями, Петя всё ещё силится понять, когда и чем мог кого-нибудь обидеть. Времени теперь до того много, что в поисках вины Павлов проматывает собственную жизнь на много лет назад.

Петя вспоминает теперь, как в восемнадцать лет впервые оказывается на свободе. Без приёмной семьи. Один на один со всем миром. Лицом к лицу с горизонтом. Чудом избежав ПНИ, куда отправляют многих воспитанников, прошедших курсы лечения в психиатрических клиниках, Павлов получает собственное жильё. Свобода. Удача. Счастье. Комната в общежитии – разваливающемся бараке, бывшем блоке Острожского лагеря. Построенное в тридцатые годы, здание это больше не соответствует нормам содержания заключённых, но для старта выпускника детского дома такая жилплощадь подходит вполне. Как и большинство детдомовцев, на выданные государством деньги Петя покупает себе только тумбочку и кровать – для чего нужна остальная мебель, он решительно не представляет. Ещё одним и самым дорогим приобретением становится ровесник Пети – битый «Москвич». Даже после этого приобретения денег, которые единовременно выдаёт государство, остаётся немало. Несколько месяцев, посещая автошколу, Петя прячет их в матрасе, однако однажды, повстречав на улице директрису детского дома, Павлов узнаёт из беседы с женщиной, как тяжело ей живётся, и решает помочь.

По окончании разговора, возвратившись домой, Петя запускает руку в матрас и достаёт все сбережения.

В поисках работы Петя устраивается официантом в кафе «Бастилия». Уже на третий день случается конфликт со старшим коллегой:

– Петак, ну что ты вот по две печеньки ложишь к экспрессо, а? Я же говорил тебе, что нужно ложить по одной!

– Правильно говорить «класть» и «эспрессо»…

– Слушай, а не пошёл бы ты, а?

Примерно так же Петя вылетает и с других мест. Людям не нравится, что детдомовец вечно умничает. Петю выпирают с бензоколонки, где он рассказывает дальнобойщикам, что плохо изменять жёнам, и с железной дороги, где парень указывает коллегам, что нельзя пить на рабочем месте. Устроившись коммунальщиком, Петя несколько дней кладёт трубы на центральной площади, но в одну из смен предупреждает товарищей, что ремонт идёт с нарушением всех мыслимых и немыслимых правил.

– Вы меня, конечно, простите, – преодолевая волнение, пытается объясниться Петя, – но тут рядом лежит капсула времени, и если мы немедленно не устраним все ошибки – канализацию просто прорвёт и послание к будущим поколениям зальёт… – Петя не решается вслух сказать «дерьмом».

Бригадир всё понимает и принимает решение выгнать Петю.

Больших трат у парня по-прежнему нет, и всё же, для того чтобы содержать бесплатное такси, нужно зарабатывать на бензин. После нескольких неудачных попыток проработать хотя бы месяц на одном месте Петя устраивается на фабрику по производству предметов гигиены. Целыми днями Павлов сидит у конвейера и сортирует ватные палочки. Работа Пете очень нравится: во-первых, здесь почти нет людей, а во-вторых, парень чувствует, что на него возложена большая ответственность, ведь палочками, которые он производит, пользуется вся округа.

В конце каждого рабочего дня парень заводит старый «Москвич» и бесплатно развозит коллег и пенсионеров по нужным адресам.

«Неужели меня арестовали за это? Неужели всё дело в том, что у меня нет лицензии на пассажирские перевозки? Но ведь я и не брал ни с кого денег! Я всегда развозил людей бесплатно, как друзей. Разве товарищей возить запрещено?»

Час за часом, перебирая главы собственной жизни, Петя силится понять, когда совершил ошибку, но получается плохо.

«Что же я сделал не так? Когда и чем я мог кому бы то ни было навредить? Быть может, они написали жалобы, что я долго стоял на железнодорожном переезде? Но ведь нельзя проскакивать, как это делают наши таксисты!»

В попытках найти собственную вину проходит ещё один день. В камере гаснет свет, и, приученный к этому всей своей жизнью, Петя тотчас ложится на койку и закрывает глаза.

Песнь восемнадцатая

Когда кто-то стучится в дверь, Александр думает, что пришёл коллега. Ворча, следователь слезает с кровати и подходит к двери, однако, открыв её, удивляется собственной ошибке.

– Я пройду?

– А ты чего хотела, собственно?

– Поговорить…

– Приходи завтра ко мне в кабинет, после двенадцати.

– Бросьте, Александр, не ведите себя как ребёнок!

Агата входит, и Козлов успевает заметить в её руках бутылку вина.

– Как тебя пустили сюда?

– Очень просто, я сказала, что этот тупорылый московский следователь вызвал меня на разговор.

– Неплохо…

– Да? Я молодец, правда? Смотрите, я ещё и бокалы захватила!

– Зря ты это – мне правда нечего тебе рассказать.

– Вы думаете, я пришла выбивать из вас материал?

– Я не знаю…

– Вдруг я просто соскучилась?

– Ты меня совсем не знаешь же…

– Почему? Я видела вас, говорила с вами. Наблюдала за тем, как вы едите. Что ещё нужно знать о мужчине? К тому же мне немного известно о вашей работе. Я вот только одного не могу понять…

– Чего?

– Почему вы до сих пор носите обручальное кольцо?

– Потому что у меня есть жена…

– Но она же давно ушла от вас.

– С чего ты взяла?

– А у вас бегущая строка на лбу не выключена.

– Мне кажется, что моя личная жизнь – не твоё дело…

– Сколько вы собираетесь по ней сохнуть? Век? Два? Вы же красивый, умный! Что же вы ходите и всё вините себя?

– Ты пришла, чтобы устроить мне сеанс психоанализа?

– Не думаю, что вы к нему готовы. Быть может, к терапии… Вы откроете наконец вино?

– Здесь нет штопора…

– Ну вы же мужчина – придумайте что-нибудь!

Козлов ключом от номера продавливает пробку. Вино бьёт фонтаном, и тёмно-красные капли заляпывают майку. Александр чертыхается, но наполняет бокалы. Вино холодное, и это единственное, что спасает дешёвый напиток.

– И за что будем пить? – немного растерянно спрашивает Козлов.

– За то, что в нашем мире счастливыми бывают только короткие приключения.

Агата улыбается, делает глоток и смотрит в окно. Всё это до того непривычно – Александр забыл, что может кому-то нравиться.

«Сейчас мы немного поговорим, что-нибудь обсудим, будут рассказаны две-три дежурные смешные истории, и после этого кто-нибудь из нас найдёт повод, чтобы приблизиться. Простая игра, знакомая всем с юности».

– Вам не хочется меня поцеловать?

Или вот так, сразу. В лоб. Хороший вопрос, только сложный. Козлов не знает. Может, и хочется, а может, и нет. Александр чувствует, что хочет целовать жену, а что до этой девушки… Возможно. Пока не проведены все следственные мероприятия – кто же может знать наверняка?

«Наверное, – думает Александр, – я должен сделать это, ведь нужно же как-то начинать эту самую новую жизнь».

Козлов волнуется. Он опасается, что девушка может быть знакома с его супругой. Александр хорошо знает, как устраиваются подобные провокации. Влюблённость в собственную жену делает следователя мнительным.

«С другой стороны, – думает вдруг Александр, – прошло уже столько лет…»

Взяв следователя за руку, Агата впивается в его губы. Дыхание её горячее, язык сильный, однако упорный поцелуй Александру не нравится.

«Жена целуется лучше», – констатирует он.

В этом прикосновении теперь нет ничего. Его не возбуждают эти губы, не пленит запах этой женщины. Закрыв глаза, Александр тотчас представляет, что целует супругу, и Агата чувствует это:

– Посмотри на меня! Нельзя жить прошлым. Нельзя всю жизнь вспоминать то, что было! Ты должен смотреть не под ноги, а вверх! Это как с небом! Некоторых звёзд, которые мы видим, давно нет. До нас доходит лишь их свет, но самих звёзд уже тысячу лет как не существует, потому что они сгорели. Так же и с твоей женой – её давно нет!

– Наверное…

– Неужели ты не видишь, какая я красивая?

– Да, ты, наверное, очень красива…

– Ну так смотри на меня!

Агата стягивает свитер и начинает расстёгивать блузку.

– Забудь её!

Агата внушает, но Козлов не поддаётся. Разглядывая журналистку, он думает теперь, что ему хочется немедленно перенестись в Москву. Все несовершенства Даны, будь то проявившиеся со временем морщинки или потрескавшаяся от мороза кожа на руках, кажутся ему совершенно бесценными на фоне этого чужого тела. Козлов продолжает думать о жене, и, замечая это, Агата принимается с ещё большей страстью целовать его. Кончиком языка она проводит по его щекам, подбородку, кадыку и шее. Стянув со следователя залитую вином майку с Гомером Симпсоном, она целует его плечи и грудь, целует живот и, расстегнув джинсы, запускает руку в трусы. Она гладит Александра нежными длинными пальцами, но никакого результата это не даёт – Козлов по-прежнему не может возбудиться.

– Ты издеваешься?

– Нет, – сев на край кровати, отвечает он.

– Хочешь, я возьму его в рот?

– Не знаю…

– Не знаешь?! Ты больной?! Нет, скажи мне, ты реально больной? У тебя в жизни больше не будет такого шанса, как я, а ты говоришь мне «не знаю»?!

– Не знаю…

– Мудак! Да не вернётся она к тебе никогда!

– Пошла вон…