Октябрь 2014

Полицейские уехали, а мужчина из «Скорой» передал нас как эстафетную палочку судмедэксперту, который должен подтвердить причину смерти. По крайней мере, я полагаю, что в этом состоят его обязанности. Лишь обрывки того, что мне говорят, достигают сознания: слова проплывают у меня над головой, и как бы я ни старалась слушать и понимать, мне это не удается. Однако врач приехал, зашел в твою комнату, чтобы осмотреть твое тело и определить, когда ты умер. Почему ты умер.

Твоя мать, отец, старший брат и племянник сейчас с нами. Моя мачеха с Иваном тоже рядом, в любую минуту готовая прийти на помощь, если она мне понадобится. Время от времени она плачет – она потеряла моего отца, когда моей младшей сестре было столько же, сколько сейчас Ивану, и она прекрасно помнит, что это такое. Несмотря на это, – или, возможно, именно поэтому, – она ведет себя оперативно и практично. Делает то, что более всего нужно. Она полностью сосредоточена на Иване. Развлекает его, следит за тем, чтобы он был сытый и сухой. Отдает его мне, когда он просит грудь. Забирает его у меня и продолжает свою тихую работу.

Твой папа то и дело срывается на вой – какой-то первобытный вопль отчаяния. В остальное время он непрерывно говорит, повторяя одно и то же, его голос заполняет все пространство, он ходит кругами по комнате, садится, снова встает, снова бродит, пытаясь понять. Мне хочется выключить его и его голос. «Невозможно поверить, – раз за разом повторяет он. – Совершенно невозможно поверить». Я хочу тишины. Твоя мать сидит молча. Ее глаза смотрят куда-то вдаль. Мои тоже. Мой взгляд останавливается в разных точках комнаты, но ни одна из них ничего для меня не значит. Мои чувства почти ничего не регистрируют. Твой брат взял на себя роль руководителя проекта, моего защитника. Он обнимает меня за плечи, говорит со мной шепотом, от которого не режет в ушах, поит меня водой. Но вот из твоей спальни – из нашей спальни! – выходит врач. Меня тошнит, я совершенно не хочу слушать того, что он собирается сказать. Свистящим шепотом я заявляю твоему брату, что не намерена заходить в спальню. Знаю, врач будет на этом настаивать.

Врач начинает разговор именно об этом. Он садится рядом со мной, говорит медленно и отчетливо. Вид у него такой, словно он разговаривает с ребенком, или с глухим, или с тем, кто его не понимает, – он преувеличенно четко артикулирует слова, и я понимаю, что он пытается проникнуть в те двери, которые я захлопнула. И ему уже не раз приходилось делать это раньше.

– Каролина, послушай меня, и я расскажу тебе то, что пока известно по поводу того, что произошло. Ты слышишь меня? Ты можешь задать мне любые вопросы, и я постараюсь ответить, чтобы тебе все стало ясно. Аксель умер сегодня ночью во сне – вероятно, за несколько часов до того, как ты вошла в комнату. На сегодняшний день я не могу точно сказать, почему он умер. Его тело ничего об этом не рассказывает. Предположительно, его сердце перестало биться. Нам нужно провести дополнительные исследования, чтобы установить причину смерти. Но, Каролина, послушай внимательно, он умер без мучений, ему не было больно, когда он умер. Это произошло во сне – он заснул как обычно, как спал каждую ночь. Важно, чтобы ты сейчас меня послушала – потом, когда все немного уляжется, обычно бывает легче от того, что это знаешь. Он умер без мучений и, вероятно, даже не просыпаясь. И я хочу, чтобы ты поняла это, Каролина, – ничего бы не изменилось, если бы ты находилась рядом, когда это произошло. Ты все равно не смогла бы его спасти. Когда сердце внезапно останавливается, как это случилось с Акселем, мы обычно ничего не можем сделать, даже если пациент уже находится в больнице – нет никаких гарантий, что мы можем спасти его при такой остановке сердца. Не могу сегодня сказать, почему его сердце остановилось, но такое иногда случается. Это называется внезапная остановка сердца. По нему не заметно, чтобы он страдал. И ты ничего не могла бы сделать, чтобы изменить ситуацию – даже если бы лежала рядом и вызвала бы «Скорую» раньше. Скоро придет машина, которая отвезет тело Акселя в Центр судмедэкспертизы, – тебе лучше этого не видеть. Думаю, вам лучше всего поскорее уехать отсюда. В Центре судмедэкспертизы врачи проведут вскрытие и установят точную причину смерти. Тебе назначат контактное лицо в полиции, которому ты сможешь позвонить и задать все возможные вопросы. Но прежде чем мы заберем тело Акселя, я хочу, чтобы ты вошла в спальню и попрощалась с Акселем, это обычно дает чувство…

Нет.

Нет.

Нет.

Нет.

Этого я не вынесу.

Меня словно пробуждают из состояния пассивной полудремы, в которой я из последних сил старалась слушать врача и понимать, что он говорит. И вот он дошел до того момента, которого я больше всего боялась. Я не хочу туда идти.

Я говорю, что мне это не нужно, что я этого не вынесу. Я попрощалась с папой, когда он умер, и с бабушкой, когда она умерла, но сейчас я не могу. Это просто невозможно.

У меня начинается истерика. Меня трясет, я рыдаю навзрыд, сопли и слюни льются на рубашку твоего брата, когда он крепко обнимает меня – я исчезаю в его объятиях и не желаю их покидать. «Ты сможешь», – шепчет он мне в ухо, куда тоже, вероятно, затекли мои сопли, но он продолжает шептать, крепко обнимая меня. «Мы пойдем вместе, – говорит он. – Надо это сделать. Это важно».

Не знаю, как долго мы стоим так. Но каким-то образом твои родители, моя мачеха и Иван уже побывали у тебя в комнате. Они окружают нас, стоящих посреди комнаты, оплетают неуклюжими объятиями, которые почти душат меня – мне не хватает воздуха, их руки давят на меня со всех сторон, я не могу дышать. Они говорят, что там внутри так хорошо, что у тебя такое спокойное лицо и что мне полезно будет зайти туда.

Я сдаюсь. Я должна вырваться из этих объятий, снова вдохнуть собственного воздуха, а мне никак не освободиться, если я не соглашусь в последний раз зайти к тебе. Твой брат крепко обнимает меня, и мы вместе заходим в комнату, чтобы попрощаться. Когда мы переступаем порог, я крепко зажмуриваюсь.