Греф родился в 1964 году в селе Панфилово на севере Казахстана в семье немцев, высланных из Донбасса в 1941 (так что возникший во время его реформаторства ярлык «немецко-чеченский фашист» неверен). Когда ему было полтора года, отец погиб, мальчика воспитывали мать с бабушкой. Учился средне, на тройки и четверки, но отличался настойчивостью и сумел поступить в МГИМО, бывший тогда главным гуманитарным вузом огромной страны (в СССР это было возможно), но был отчислен после первого курса. По официальной биографии 17-летний юноша стал юрисконсультом районного сельхозуправления.
Служил в спецназе внутренних войск, среди функций которого – конвоирование опасных заключенных, поиск беглых, подавление бунтов. Как отслуживший в армии, без экзаменов попал на рабфак Омского университета и поступил на юридический факультет, где стал комсоргом и начальником студенческого оперотряда. Окончив вуз в 1990 году, Греф поступил в аспирантуру Ленинградского госуниверситета, но диссертацию не защитил: для карьеры в новые времена она была уже не нужна.
Научным руководителем Грефа оказался Собчак, и в 1991 аспирант стал юрисконсультом Комитета экономического развития и имущества администрации Петродворцового района Санкт-Петербурга, а в 1992 возглавил Комитет по управлению имуществом этого района. В 1994 году стал заместителем председателя Комитета по управлению городским имуществом (КуГИ) «северной столицы», управлял всей недвижимостью города.
После победы Яковлева над Собчаком Греф проявил инициативу и как один из идеологов реформы ЖКХ поднялся на новую ступеньку карьерной лестницы, став первым зампредом КуГИ, хотя либеральная реформа привела к обычным результатам (квартплата выросла вдвое без улучшения обслуживания). После убийства руководителя КуГИ Маневича Греф занял его пост, став вице-губернатором.
Многочисленные обвинения Грефа в преступлениях, характерных для либеральных реформ, не имели последствий; так, дело о незаконной передаче за взятку Сенного рынка в центре Санкт-Петербурга было закрыто после убийства единственного свидетеля.
За пять дней до дефолта 1998 года по рекомендации Чубайса был назначен первым заместителем Министра госимущества России.
После отставки Примакова Греф вышел на новый уровень: стал членом коллегии представителей государства в «Росгосстрахе» и «Транснефти», коллегии Федеральной комиссии по рынку ценных бумаг, советов директоров «Аэрофлота» и «Газпрома», председателем совета директоров аэропорта «Шереметьево».
В декабре 1999 года он возглавил Центр стратегических разработок, которому Путин поручил разработать стратегию на 10 лет. Титулованные реформаторы, похоже, уклонились от этой чести как от хлопотной и не связанной с материальными выгодами, – а Греф ухватился за шанс выйти на первый план. И, как программа «500 дней» внесла Явлинского в политику, стратегия-2010 внесла Грефа в правительство: в мае 2000 года он возглавил созданное для него Министерство экономического развития и торговли.
ЦСР собрал большинство квалифицированных экспертов России, но их труд пропал впустую.
Пример – работа над банковской реформой. Почти все специалисты страны представили аргументированные предложения, которые были отброшены, и текст писался «с чистого листа» одним человеком, не знавшим даже, какие в России есть виды банковских лицензий. Абсурдность результата вызвала протест руководства Центробанка, и этот раздел был исключен из стратегии.
Она была непроработанным, бессвязным, не структурированным набором необоснованных требований. Приписанное «Коммерсантом» премьеру Касьянову резюме «Гора родила мышь. Хорошо, что не таракана» воспринималось как мягкая и взвешенная оценка.
Правительство так никогда и не утвердило ее.
Но большинство ее положений затем было продавлен либералами в виде отдельных реформ, нанесших России огромный ущерб.
Ключевой механизм стратегии – прекращение оттока капитала за счет улучшения инвестиционного климата, хотя при сильном оттоке капитала такое улучшение либеральными мерами невозможно (оно напоминает лечение таблетками головокружения, вызванного потерей крови из-за разрыва артерии). Оздоровить инвестиционный климат можно лишь мерами госрегулирования, в первую очередь модернизацией инфраструктуры, что противоречит интересам глобального бизнеса и потому отвергается либералами.
Беспомощный лепет о снижении по непонятным причинам оттока капитала служил прикрытием единственного проработанным инструментом обеспечения роста ВВП: сокращения на четверть госрасходов – прежде всего за счет социальных расходов регионов.
Отказ государства от обязательств, «социальный дефолт» в качестве стержня стратегии придавал ей характер социального геноцида и делал необходимым ее условием либеральную диктатуру.
Стратегия требовала отказа от нетарифного регулирования внешнеэкономической деятельности, что вскоре привело к уничтожению системы стандартизации, разрушению системы контроля качества продукции. Присоединение к ВТО, главным лоббистом которого был Греф, на вполне колониальных условиях резко затормозило экономику, сменив уверенный инвестиционный рост спадом.
Обещание «устранить препятствия для банкротства неэффективных предприятий» вылилось наряду с «дебюрократизацией», мотором которой также был Греф, в создание идеальных условий для безнаказанного рейдерства, разгул которого уничтожил само представление о праве собственности.
«Легализация экспорта капитала» обернулась отменой валютного регулирования, сделавшей Россию беззащитной перед колебаниями мировой конъюнктуры. Как не вспомнить олигарха Бендукидзе, для которого главным правом человека и критерием демократии было право свободного вывоза миллиона долларов!
Реформа естественных монополий, намеченная в стратегии Грефа, была реализована в катастрофе электроэнергетики и менее известной дезорганизации железнодорожных перевозок.
Реформа ЖКХ привела к ужасающему росту тарифов при дезорганизации отрасли.
Реформа трудовых отношений лишила трудящихся возможностей защиты своих неотъемлемых прав.
Урезание социальной помощи было реализовано в виде людоедской монетизации льгот, пенсионной реформы, разрушения образования и здравоохранения.
В первых вариантах проекта стратегии Греф прямо указывал на необходимость преодолеть социальный характер государства. Попытка отмены Конституции, закрепляющей социальный характер государства, провалилась: прямые саморазоблачительные формулировки были изъяты из текста, но идеология была реализована.
Наконец, судебная реформа, насколько можно судить, сформировала административный контроль за судами и привела к разложению последних, по сути лишив россиян доступа к правосудию.
Греф был мотором почти всех либеральных реформ и по должности, и в силу личных предпочтений.
При создании Министерства экономического развития и торговли (МЭРТ) он старался нахватать как можно больше функций, чтобы нарастить свое влияние. В результате оно оказалось громоздким неуправляемым монстром (только в начале у него было 159 функций, а число департаментов превышало 50).
Неуправляемость МЭРТа была вызвана и объединением разнородных функций (например, регулированием внешней торговли и обеспечением северного завоза), а также объединением задач, требовавших разных типов управленческой организации. Их объединение обеспечило организационную несовместимость контуров управления, перманентный внутренний конфликт и как следствие – утрату управляемости. МЭРТ напоминало Курчатова, которому поручили бы сделать атомную бомбу за три года… при условии одновременной работы регулировщиком уличного движения.
Неработоспособность усугублял непрофессионализм, ставший визитной карточкой «грефства»: сам Греф был юристом, пенсионными делами ведал М.Э. Дмитриев, до 1997 года изучавший банки, естественными монополиями – Шаронов, занимавшийся социальной политикой, а стратегией – Дворкович, изучавший бюджет.
Вероятно, это не случайно: разрушительная суть либеральных реформ в России исключает их проведение специалистами.