Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
В 1997 году Познер с женой открыл в Москве «Школу телевизионного мастерства под руководством В.В. Познера» для молодых региональных тележурналистов. На курс принимали до 12 человек.
В 1999 Лужков предоставил под школу на 49 лет земельный участок в 20 соток в центре Москвы, на Малой Дмитровке, где планировалось воздвигнуть семиэтажный дом. Самой школе предназначалось 10 % его площади, 70 % шло инвестору, а 20 % – городу.
Через два года распоряжение мэра было уточнено: «в ансамбль комплекса школы» включили соседний дом – памятник архитектуры с расположенными в нем мастерскими московских художников. Начался скандал, против строительства выступили политики, общественники, жители района; прошел ряд акций протеста, и прокуратура Москвы предписала исправить нарушения. Памятник архитектуры включили в здание школы Познера в качестве его конструктивного элемента; жалобы жителей на нарушения строительных нормативов и падение цены их квартир успеха не возымели.
На этом фоне поразительным по цинизму стало в 2007 году участие Познера в кампании социальной рекламы с фразой «Я люблю Москву, которой почти больше нет: тихую, старую, со скрипом снега под ногами». На один из билбордов с его портретом и этой фразой была наклеена нецензурная резолюция, напоминающая об участии Познера в уничтожении Москвы, которую он якобы любит.
В 2013 Познер был признан «человеком года» на Украине, – но задолго до Евромайдана был смешан с грязью украинскими (и российскими либеральными) журналистами за, по-видимому, честный ответ на стереотипный вопрос «кто для Вас украинцы?»
Познер сказал, что плохо знает украинцев, но их было много среди надзирателей сталинских лагерей. Для либерала, воспринимающего историю «этой» страны как ужас и террор, восприятие всего через призму «сталинских лагерей» естественно, – равно как и пренебрежение украинцами на фоне его отношения к русским.
Познер похвалил Украину за еду и песни, деликатно укорил за отношение к русскому языку и не смог сказать ничего больше.
Это естественный ответ на вопрос, который «гражданина мира», скорее всего, никогда и не интересовал, вызвал на Украине проклятия и был воспринят если и не как сознательное оскорбление, то как недопустимое пренебрежение и «нежелание церемониться».
Разумеется, Познер и представить себе не мог подобной местечковой озлобленной мании величия, воспринимаемой ее носителями как неотъемлемая часть приобщенности к Европе.
А в 2014 году, уже в разгар гражданской войны на Украине, рассуждавший до того о «плешивом мальчике, который хочет в историю» Познер в свойственной ему мягкой манере заявил: «Не думаю, что правильно… полагать, что за происходящее на юго-востоке… отвечает Путин или русские… Мы не можем говорить о серьезном российском военном присутствии, потому что, если бы оно было… для украинской армии все бы закончилось».
Это вызвало шок среди российских либералов, – и они начали проклинать и «люто, бешено ненавидеть» Познера как изменника святому для них делу русофобии.
Хотя тот, скорее всего, лишь пытался обеспечить привычную для него видимость объективности или продемонстрировать лояльность властям для сохранения привычных источников доходов.
Больше всего потрясает в Познере, – вероятно, по контрасту с тщательно выстраиваемым им образом умудренного жизненным опытом, взвешенного и отстраненно объективного патриарха, – готовность полностью игнорировать реальность.
Автор, помнится, впервые испытал этот шок на одной из конференций в середине «нулевых», на которой Познер объяснял беды России тем, что в российском паспорте указывают национальность его обладателя. Помимо очевидного отсутствия связи между этими явлениями Познер не мог не знать, что в российском паспорте, в отличие от советского (а с момента распада СССР к тому времени прошло более 12 лет), национальность не указывается.
Когда надо, Познер «на голубом глазу» заявляет: «Я родился в СССР, для меня это хоть какая-то, но родина», – хотя родился, как известно, в Париже, и долго не мог простить отцу того, что ввез его на эту «родину» в уже вполне сознательном возрасте.
Обвиняя СМИ России в том, что они не дают выражать мнения, расходящиеся с официальным (хотя ведущий передачу на Первом канале не мог не знать, что это ложь, – хотя бы на личном опыте), Познер предусмотрительно указывал, что «в последнее время почти не смотрел три наших главных телеканала» и потому может ошибаться, – и, если ошибается, «конечно же», готов извиниться.
Но той же весной тот же Познер на заседании президентского Совета по правам человека заявил строго противоположное: «я внимательно смотрю программы, имеющие отношение к общественно-политической тематике, на «Первом канале», на Втором, на НТВ».
Это создает ощущение, что для Познера, как и для других либеральных пропагандистов рангом пониже, понятия «правда» не существует в принципе: они говорят то, что им выгодно, – и просто не интересуются, соответствуют ли их заявления истине.
Важная для Познера тема (возможно, и в силу крещения по католическому обряду) – обличение православия, которое он называет «темной и закрытой религией»: «одна из величайших трагедий для России – принятие православия… Русская православная церковь нанесла колоссальный вред России».
Нападки на православие, с которым неразрывно связан огромный пласт нашей истории и формирование русского характера, органично сочетаются у него с призывами к легализации наркотиков – и не только «легких», но и «тяжелых»: мол, если их можно будет купить в аптеке за гроши, их никто и не будет покупать. Главное – «выбить из-под ног наркомафии экономический фундамент», и тогда всеобщая доступность наркотиков почему-то обеспечит снижение их потребления. При этом Познер сам описывает, что наркомафия «подсаживает» людей на наркотики именно тем способом, который он настойчиво рекламирует: бесплатным их предоставлением!
Полное игнорирование реальности (периодические вспышки потребления синтетических наркотиков вызываются именно общедоступностью их компонентов и оглаской простых рецептов их приготовления) дополняется особенно настойчивым требованием «конечно же» легализовать марихуану, «от которой никакой беды вообще нет», – недаром она рассматривается наркомафией как «переходная ступень» к потреблению тяжелых наркотиков.
При этом Познер изумительно умеет устраиваться в жизни и обеспечивать себе максимум комфорта. Так, он регулярно отмечает новогодние праздники на карибском курорте для миллионеров Сен-Бартс – причем настолько хорошо выбрал себе место на этом курорте, что через некоторое время Абрамович построил там свой дом (и Познер был сфотографирован папарацци в его компании).
Его отношение к людям (не к русским, а именно к людям как таковым), помнится, внятно выражает рассказанная им с плохо скрываемым восторгом и преклонением история о том, как его родители отказали какому-то знакомому от дома просто потому, что он оставлял отпечатки губ на бокале, из которого пил вино.
Характера этого человека, его достоинства и недостатки никого не интересовали: он оказался недостаточно комфортен, причем в сущей мелочи, – и отношения с ним были прекращены.
Для собственного удобства.
Другой случай прекращения отношений связан с переизданием в России своей автобиографии «Прощание с иллюзиями», имевшей успех в США в 1990 году. Познер дополнил ее главой о Сергее Михалкове, смешав того с грязью: «писатель средненький, но выдающийся оппортунист, человек, презираемый всеми мне знакомыми представителями советской интеллигенции…щедро награжденный властью за полное отсутствие каких бы то ни было принципов – кроме принципиального прислуживания власть предержащим. Михалков клеймил Пастернака, Солженицына и Сахарова…»
Ссылаясь на Маршака, Познер сообщил, что автором знаменитого «Дяди Степы» был именно он, полностью переписавший детское стихотворение тогда мало кому известного Михалкова.
Сын последнего, Андрей Кончаловский, более полувека приятельствовавший с Познером, порвал с ним, справедливо удивившись: «Почему Познер дописал главу о Сергее Михалкове, когда того уже не стало? Ведь эта книга… вышла 18 лет назад в Америке, когда мой отец был жив и мог ему ответить».
Возможно, причина именно в страхе ответа весьма влиятельного в 1990 году в мире советской культуры автора всех трех (тогда еще двух) вариантов гимна нашей страны, возможно – в необходимости дождаться смерти последнего свидетеля истории с авторством «Дяди Степы», а возможно – понимание неизбежности скандала, привлекающего внимание к книге и обеспечивающего ее продажу.
Не случайно Познер комментировал естественную реакцию Кончаловского безмятежно: «Скорее всего, с Андроном мы больше никогда не будем общаться. Жаль…»
Войти с помощью соц. сетей: