От кружки несло тяжелой сивухой. Товарищ Мехлис неуверенно протянул руку, поморщился:

— Не пью я, Иван Кузьмич! У меня вроде зарока…

Кречетов комиссарского отказа не принял. Нахмурил брови, кружку медную пододвинул.

— Пейте! А не то на людей кидаться начнете. Я-то стерплю, а бойцы удивляться будут. Пойло, конечно, не из лучших, ханжа просяная, но все равно поможет. Успокоиться вам нужно.

Лев Захарович, зажав нос двумя пальцами, отхлебнул, закашлялся, закусил зубами папиросный мундштук.

— В подполье не пил. И не курил. Даже когда сказали, что наутро арестуют.

Красный командир взглянул сочувственно. Ханжу, купленную на базаре запасливым фельдшером, он принес сам, решив, что клин клином вышибают. Как говорит тот же фельдшер, в профилактических целях. Уж больно товарищ Мехлис мрачен. Давно уже приметил Иван Кузьмич за комиссаром эту черту — из крайности в крайность кидаться. Морячок-комендор с линкора «Император Павел I», верховодивший в Обороне артиллерией, называл такое отсутствием остойчивости. Вроде как на волнах качает, кидает с борта на борт.

— И горевать нам, Лев Захарович, не с чего. Сколько могли, столько и провернули. Правильно китаец говорит: «Делать быстро — это делать медленно, но без остановок.».

Нос Иван Кузьмич затыкать не стал. И не такое пить доводилось! Осушив кружку, бросил в рот щепоть холодного риса, после чего констатировал.

— Вот и делаем. Отношение установили, письмо передали…

Товарищ Мехлис мотнул черными кудрями:

— Кому передали? Хубилгану? Он же его даже читать не стал.

Кречетов вынужден был признать комиссарскую правоту. И в самом деле, получилось не очень ловко. Сама церемония, долгая и шумная, прошла без сучка и задоринки. И слова нужные нашлись, и речь прочиталась. Господин Ринпоче тоже выступил, хоть и не слишком выразительно — прошелестел, не проговорил. Обменялись бумагами, ответные слова выслушали, подарки вручили. Все по чину, как в книжке господина Рингеля про посольства к инородцам прописано.

За время церемонии Иван Кузьмич так и не смог толком рассмотреть здешнего начальника. Хубилган Сонгцен Нима восседал почему-то не на троне, а на низенькой скамеечке, ноги поджав. Ни золота, ни серебра, только желтый плащ да острая полотняная шапочка. Ликом не молод и не стар, брови черные, на глаза свисают, голос же вообще никакой, даже не шелест — шорох. А чтобы остальным понятно было, слова, начальником, сказанные, кто-то громкоголосый тут же повторял, да так, что в ушах закладывало. В общем, по сравнению с хитрым и мудрым стариком Пандито-Хамбо-Ламой — так себе персона. Не начальник даже — начальничек.

От парадной аудиенции ничего особенного и не ждали, однако устроители встречи обещали еще одну, приватную, причем сразу же после завершения торжеств. Не обманули. Посольство все тем же порядком чинно спустилось к воротам, под грохот барабанов и завывание труб выбралось наружу, к соскучившимся лошадям — и отбыло восвояси. Кречетов же вместе с товарищем Мехлисом вновь отправились наверх, но уже не по большой лестнице, а по боковой, узкой. Комнатка, куда они попали, оказалась лестнице под стать — коморка, где и четверым тесно.

На этот раз Хубилган был без шапочки. Голова начальничка оказалось лысой, как бильярдный шар. Лицо же вновь не запомнилось — не умное и не глупое, никакое. Одни брови да глаза-пуговички.

Выпили чай из маленьких чашечек (по глотку всего и досталось), Хубилган, попытавшись улыбнуться, вопросил о здоровье уважаемых гостей. Забившийся в угол толмач начал переводить, даже не дослушав. Вероятно, личные аудиенции в Синем Дворце не отличались разнообразием.

Гости переглянулись. Кречетов еле заметно кивнул, и товарищ Мехлис встал, расправив плечи во всю свою комиссарскую стать.

Вспоминая позже пламенную речь представителя ЦК, Иван Кузьмич признал, что на этот раз Лев Захарович превзошел самого себя. За пять минут он умудрился ответить на вопрос о здоровье личного состава, охарактеризовать международное положение в странах Азии, воздать хвалу растущим успехам СССР, после чего плавно съехал на перспективы советско-пачангского сотрудничества. Хубилган Сонгцен Нима даже моргнуть не успел, как на столике рядом с изящным китайским чайником оказался тяжелый кожаный тубус с печатями на шнурках. Перст товарища Мехлиса вонзился в толмача, и тот, испуганное кланяясь, поспешил извлечь медный футляр, в котором находилось послание руководства Союза Социалистических Советских республик.

Тут возникла заминка — футляр оказался наглухо запаян. Товарищ Мехлис вновь ткнул пальцем в грудь очумевшего от такого напора толмача, но внезапно Хубилган поднял руку.

— Дорогие гости могут не беспокоиться…

Длинные узкие пальцы хозяина дворца легко коснулись футляра. Кречетов решил было, что медь сейчас сама собой распадется прах, но ничего не произошло. Ладонь Хубилгана недвижно лежала на металле. Иван Кузьмич невольно обратил внимание на ногти — длинные, холенные, явно не пролетарские. Хубилган прикрыл веки, сдвинул тяжелые брови…

— Мудрость, заключенная в этом письме поистине требует серьезных размышлений. Только воля Небес поможет дать верный ответ.

Рука отдернулась. Хубилган Сонгцен Нима открыл глаза, улыбнулся.

— Не желают ли уважаемые гости еще чая? Этот сорт называется Чаочжоу Ча. Его выращивают в нескольких деревнях вокруг города Чаочжоу, в провинции Гуандун на юго-востоке Срединного царства…

Товарищ Мехлис вновь поднес кружку к носу, дернул ноздрями.

— Вы еще скажите, товарищ Кречетов, что этот феодал пальцами читать умеет — сквозь металл… Факир по имени Нанда проездом из Бомбея в Сестрорецк! Угадывает прошлое и предсказывает будущее! Только в нашем цирке, билеты по гривеннику, гимназистам и членам Политбюро скидка!.. А, ладно, плесните еще!

Иван Кузьмич пожелание исполнил, не забыв пододвинуть тарелку с рисом. Лев Захарович употребил, не поморщившись, без всякого энтузиазма поглядел на рис.

— Я, конечно, виноват, не додавил. Но и вы не помогали. А вы, товарищ Кречетов, между прочим, не только посол, но и член партии. Где ваша большевистская солидарность? Ибо коммунист!..

На этот раз указующий комиссарский перст промахнулся. Лев Захарович, явно удивившись, сделал вторую попытку — и точно указал прямо в грудь возникшего в дверях караульного. Тот, даже не моргнув, отрапортовал.

— Кто, говоришь? — переспросил Кречетов вставая. — Зови!

Потом поглядел на стол. Бутылку надо бы убрать… Но можно и оставить.

— Ханжа, — безошибочно определил товарищ Ляо, втянув ноздрями воздух. — Есть еще большая дрянь — эргатоу. Один раз в Приморье мы напали на генеральский обоз, там этого эргатоу было десять ящиков. Товарищ Тян Юнсан приказ выдать всем по полбутылки ради согрева, а остальное разбить. Ох, и ругали мы потом генерала, повезло ему, что успел убежать. Нальете, товарищи?

Иван Кузьмич, достав чистую кружку, покосился на враз посерьезневшего Мехлиса. Веселая болтовня «чекиста» никого не обманула. Если Ляо Цзяожэнь пожаловал в гости на ночь глядя, значит, день еще не кончен.

Товарищ Ляо лихо расправился с усиленной порцией «дряни», закусывать не стал.

Улыбнулся.

— У меня хорошие новости, товарищи.