Глава 6
Брейди шлепнул пухлой ручонкой по куче еды на подносе, закрепленном на его детском стульчике, каким-то образом сумев захватить одну горошину пальцами. И со смехом запустил ее в Хендрикс.
Шлеп. Прямо в волосы.
– Ха-ха! – сказал он, подняв руки.
На этот раз «ха-ха» переводилось как: «Еда – скукота. Давай играть!»
– Нет, никаких игр, пока не поужинаешь, – сказал папа, поправляя Брейди слюнявчик. Хендрикс не знала, зачем они на эту тему парятся. Футболка, лицо и волосы малыша уже были покрыты картофельным пюре и горохом. По иронии судьбы, единственной частью одежды, которая все еще была чистой, оставался именно слюнявчик.
– Да, медвежонок, горошек надо кушать, – сказала Хендрикс, выбирая пальцами из волос горошинку, пока та не плюхнулась ей на тарелку. – Видите? – сказала она родителям. – Вот именно поэтому вы должны просто кормить его с ложки.
– Когда малыш делает это сам, это помогает развитию мелкой моторики, – сказала мать немного отвлеченно. Она рассматривала кухню, наклонив голову. – Фрэнк, мы уверены в этой плитке «под кирпич»?
– Так ты же сказала, что это – классика, – ответил отец Хендрикс.
– А теперь я думаю, что это скучновато. – Мама взмахнула вилкой. – Как насчет чего-нибудь цветного?
– У нас есть еще четыре спальни и две ванные комнаты, Диана. А с этим, думаю, нам придется смириться. – И, обращаясь к Хедрикс, добавил: – Итак. Как первая неделя в школе?
– Хорошо, – сказала она, и ее щеки вспыхнули, когда она снова посмотрела на свою тарелку. Горошина соскочила с зубьев вилки, и она со злостью наколола ее. – На удивление хорошо, правда.
– В самом деле? – Мама изучала ее, между бровями пролегли морщинки. Ее голос звучал непринужденно, но Хендрикс было не обмануть. – А почему на удивление?
Она, скорее всего, думала, что Хендрикс не заметила взглядов, которыми они с отцом обменялись. Они не говорили с ней об этом, но она догадывалась, что они думают, будто ей еще слишком рано начинать ходить на свидания.
«Вам не нужно беспокоиться об этом», – подумала она.
– Познакомилась с кем-нибудь интересным? – спросил ее отец, делая глоток вина.
Хендрикс бы застонала, но у нее было слишком хорошее настроение. Вместо этого она клацнула вилкой так, что горох выстрелил с ее тарелки и приземлился в груду картофельного пюре.
«В десяточку», – подумала она.
– Именно. С интересным, – ответила она.
Мама начала было что-то говорить, но затем просто сжала губы, и Хендрикс знала, что она не могла заставить себя спросить: «Ты познакомилась с парнем?»
Она в смущении отвела взгляд. Это что, настолько очевидно? Сегодня утром в столовой она все прокручивала момент, когда лицо Коннора нервно перекосилось, прямо перед тем, как он пригласил ее на свидание, и как она его отморозила, сказав, что ей нужно немного подумать, прежде чем дать ему ответ.
Она и не собиралась говорить да. Сказать «да» было плохой идеей – с какой стороны ни посмотри. Но это не значило, что она не могла наслаждаться хотя бы этим периодом отношений – когда еще ничего не случилось, пока никто ничего ни от кого не ждет. Она знала, что как только скажет Коннору, что не может встречаться с ним, все будет кончено. Ей надо успеть насладиться, пока это возможно.
– Слушайте, на самом деле у меня просто куча домашки, – сказала Хендрикс, хватая свою тарелку и отодвигаясь от стола. – Я, пожалуй, доем у себя наверху.
– Хочешь, я принесу тебе чаю? – крикнула мама, когда Хендрикс вышла из столовой.
У Хендрикс было ощущение, что мама собирается принести чай независимо от того, что она скажет, вероятно, представляя их двоих, лежащих поперек кровати за «серьезным разговором» о свиданиях и мальчиках. Неожиданно в горле образовался ком.
– Не стоит, но все равно спасибо. – А потом она пошла в свою комнату и закрыла за собой дверь.
Поставив тарелку с обедом на комод, Хендрикс подняла сумку с книгами и швырнула ее на кровать. Она и в самом деле решила сделать домашнее задание, хотя его было пока еще не так много. Большинство учителей сказали, что она должна просто слушать лекции и стараться поспевать за всеми.
Вместо этого она подошла к своему шкафу и порылась внутри, обнаружив знакомую оранжевую футболку школьной сборной по футболу.
Это была футболка Грейсона. По крайней мере, раньше. Он отдал ее Хендрикс в прошлом году, после того, как один из его приятелей случайно разлил пиво прямо ей на блузку. Даже сейчас, после всего, что произошло между ними, Хендрикс было больно отказываться от этого.
Она не хотела, чтобы Грейсон вернулся. Но это не означало, что иногда она не скучала по нему. Вернее, не именно по нему, а по тому, каково это было – быть с ним.
Какое-то время у нее был человек, который любил ее больше, чем кто-либо еще. У нее был человек, с которым можно было гулять по вечерам в пятницу, тусоваться на вечеринках и который звонил ей перед сном. И это было классно. Она скучала по всему этому. Она поднесла футболку к лицу и вдохнула. Ткань все еще немного пахла древесиной и чистотой, как сам Грейсон.
На секунду – всего лишь на одну секунду – она подумала, что было бы, если бы она сказала Коннору «да».
Куда бы он повел ее на свидание? В какое-нибудь старомодное кафе, куда парни водят девушек, чтобы выпить по молочному коктейлю? Или такое случается только в кино?
Хендрикс покачала головой, внезапно испытав отвращение к себе. Что с ней не так? Она только что окончательно избавилась от Грейсона. Неужели она действительно сидела здесь с его старой футболкой, чувствуя себя расстроенной и опечаленной из-за того, как все было раньше? Неужели она так быстро захотела снова вляпаться в нечто подобное?
«Нет», – решительно подумала Хендрикс. Она не хотела этого ни в коем случае.
Ей нужно отвлечься, чтобы абстрагироваться от навязчивой идеи. Она бросила футболку обратно в шкаф и вывалила новые учебники, тетради и ручки на выцветшее покрывало.
«Французский», – подумала она, подтягивая учебник поближе. Она будет учить французский.
Ее взгляд расфокусировался, пока она листала страницы, пытаясь найти главу, о которой они говорили в классе.
Хендрикс не смотрела в окно, но боковым зрением видела прозрачный тюль. В тот момент, когда она начала читать, она увидела (готова была поклясться, что увидела), как шевельнулась занавеска, словно пытаясь дотянуться до Хендрикс. Но, развернувшись, девушка обнаружила, что ткань абсолютно неподвижна.
По коже пробежал озноб.
«Там ничего нет», – подумала она, чувствуя себя глупо.
Но еще какое-то время продолжала пялиться на нее. На всякий случай. Это была белая занавеска из тонкого материала, пропускавшего солнечный свет. Но сейчас солнечного света не было, только глухая тьма. Это навело Хендрикс на мысль о саванах, используемых для обертывания трупов. Сама того не желая, она вообразила пятна крови и широко раскрытый рот и похолодела.
Где-то в глубине души она была убеждена, что занавеска все-таки потянулась к ней, но, как только она обернулась, чтобы взглянуть на нее, снова застыла. Это была глупая детская мысль, и Хендрикс поневоле смутилась. Но «раздумать» уже не получалось.
В коридоре за ее дверью возникло какое-то движение. Хендрикс дернулась, ее рука соскользнула. Угол страницы глубоко врезался в подушечку ее пальца.
«Черт», – сказала она, наблюдая, как красная полоска проявляется на большом пальце. Она сунула его в рот, чтобы остановить кровь. Хендрикс не была уверена, что они уже распаковали лейкопластырь…
С той стороны двери прозвучал смех. Хендрикс вскинула голову, волосы на затылке зашевелились.
Этот смех… он звучал точно так же, как смех Грейсона.
Но Грейсон был в Филадельфии. Так что это было невозможно.
Она прокралась через комнату, приоткрыв дверь. В коридоре было пусто. Лунный свет просачивался через противоположное окно, окрашивая свежие половицы и придавая полиэтилену, все еще свисающему с незаконченных стен, странный серебристый блеск. Все остальное скрывала тьма.
– Мам? – позвала Хендрикс, думая, что та все-таки принесла чай. Но она слышала, как внизу мама просит папу помочь с посудой. Кроме того, услышанный ею смех, кажется, принадлежал какому-то парню.
Порез на большом пальце Хендрикс болел. На языке ощущался медный вкус крови. Когда она вошла в холл, ее немного потряхивало. Этот старый дом продувался насквозь. Она точно знала, что окно в зале закрыто, но в комнате все равно почему-то гулял сквозняк, шелестя пленкой и обвиваясь вокруг ног.
– Есть тут кто? – пробормотала она, продолжая держать порезанный палец во рту. Она ощущала смутную тревогу, все тело покалывало. Хендрикс почти ожидала ответа, но в коридоре было тихо.
Постепенно напряжение в мышцах начало спадать. Может быть, она вздремнула, читая учебник по французскому языку, и… ей приснился смех. Покачав головой, она вернулась в свою спальню и уже почти закрыла дверь, когда услышала низкий густой голос:
– Что ты здесь делаешь, неудачница?
Хендрикс вздрогнула, ее сердце колотилось.
– Кто там? – Она пыталась говорить спокойно, но даже ей самой было слышно, как дрожит ее голос. В голове вспыхнуло воспоминание, как днем ранее Порция стучала в окно. Может, она подговорила одного из парней, из тех, с которыми обедала вместе, заскочить сюда и разыграть ее?
Теперь она уже стояла в коридоре. Новые полы здесь все еще были неотполированными и шершавыми, и Хендрикс чувствовала, как крошечные занозы половиц покалывают пальцы ног. Она услышала тихий гул голосов родителей, доносящийся из гостиной, но за ним было что-то еще. Хендрикс остановилась, склонив голову и прислушиваясь.
Опять этот смех.
Мурашки побежали по рукам. Теперь, когда Хендрикс вслушивалась, она не могла отрицать того, что услышала. Кто-то был в ее доме. Кто-то смеялся в ее доме.
По спине прошла дрожь. Глаза Хендрикс были обращены на тени позади полиэтилена, покрывающего стены. Она сжала и разжала кулаки и поняла, что ладони вспотели.
Смех, казалось, шел из ванной. Хендрикс кралась по коридору, ожидая, что паркетная доска заскрипит под ее ногами и выдаст ее. Но пол был новым, и ее движения оставалась беззвучными. Она остановилась возле ванной и прижала ухо к двери.
Она явственно услышала голоса двух парней. Хендрикс тихо выругалась, все ее тело расслабилось, когда она поняла, что произошло. Ведь она слушала ролик о тканевых масках, когда готовилась к школе сегодня утром, и, должно быть, забыла выключить свои беспроводные колонки. Вероятно, они ловили сигнал папиного мобильного внизу. Иногда так случалось.
С облегчением она открыла дверь и включила свет, уже ища глазами ярко-синие колонки на раковине…
Она увидела свое отражение в зеркале над раковиной и почувствовала, как желудок ухнул куда-то вниз.
Ее длинные светлые волосы были коротко острижены. Колючие пучки волос торчали тут и там. В некоторых местах волосы были выстрижены так близко к голове, что можно было увидеть кровоточащие участки кожи.
Грудь Хендрикс сжалась. Она подняла дрожащую руку к голове, съежившись от страха, когда пальцы коснулись глубокой раны, где волосы были отрезаны слишком близко к коже. Кровь пузырилась под ее пальцами и струилась по лицу темными ручейками.
И это еще не все. Кто-то изрисовал ее лицо синим маркером, обведя лоб, нос, оставив пятно на подбородке.
«Прыщавая», гласила надпись. «Носатая. Шлюха».
Знакомая горячая волна стыда прокатилась по щекам. Можно было подумать, что все это ей снилось, если бы она не чувствовала кровь, стекающую по коже, и постоянную пульсирующую боль от глубокого пореза.
Хендрикс отшатнулась назад, врезавшись в дверь ванной. «Он здесь», – кричал ее разум. Это было единственное объяснение. Он проник через окно; он сделал это с ней, пока она спала. Он всегда говорил, что ее погубит расставание с ним, что никто не захочет встречаться с ней, если она оставит его.
Теперь она была в этом уверена.
Хендрикс глубоко вздохнула и схватилась за ручку двери за спиной. Она распахнула ее и помчалась обратно в свою комнату, хлопнув дверью так сильно, что стена содрогнулась.
Именно тогда она увидела обеденный нож, который принесла с собой из столовой. Он торчал с обратной стороны двери. Как предупреждение.
Крик, казалось, сам вырвался из нее, заполнив горло и разомкнув губы. Звук получился настолько громким, что в ушах звенело и несколько секунд спустя.
По холлу прогрохотали шаги. Хендрикс отшатнулась от двери, но в спальню ворвался папа, а не Грейсон.
– Что случилось? – Он уже искал злоумышленника, его мысли явно шли по тому же пути, что и у Хендрикс. – Этот мелкий мерзавец здесь?
Хендрикс помотала головой и указала на свое лицо и волосы.
Отец только моргнул, нахмурившись.
– Хендрикс? – сказал он. – В чем дело?
– Разве ты не видишь, что он сделал?
Озадаченное выражение не покидало лицо отца. В замешательстве Хендрикс повернулась лицом к зеркалу, висящему над ее комодом.
То, что она увидела, заставило кровь застыть в жилах.
Ее отражение снова было нормальным. Волосы не были выстрижены. Они все еще были скручены в пучок, немного растрепанный после того, как она покопалась в нем пальцами, но сама гулька была на месте. На лице не осталось никаких следов маркера, по щекам не текла кровь. Все выглядело так же, как обычно.
– Нет, – выдохнула Хендрикс, наклонившись ближе к зеркалу. Она провела руками по лицу, по губам, распустила волосы дрожащими пальцами. – Ты не понимаешь, секунду назад все выглядело по-другому.
Папа уставился на нее, слегка нахмурившись.
– Что выглядело по-другому?
Горло перехватило. Она не хотела признаваться в том, что увидела. В том, что она думала, что увидела. Это было слишком безумно, чтобы произнести вслух.
– Не знаю, – пробормотала она, скручивая волосы обратно в пучок.
Отец явно пребывал в сомнении. Неловко замявшись, он сказал:
– Терапевт говорил, что такое может произойти, помнишь? Примерно сорок процентов людей с посттравматическим стрессовым расстройством испытывают слуховые или визуальные галлюцинации.
– Господи, папа, у меня нет посттравматического стрессового расстройства, – слабым голосом сказала Хендрикс. – Это была игра света или что-то в этом роде.
– Я знаю, ты сказала нам, что не хочешь ни с кем говорить о том, что произошло, но, возможно…
– Я в порядке.
Наступила долгая пауза. Отец Хендрикс, похоже, вел какую-то внутреннюю борьбу с самим собой.
За последние несколько месяцев слово терапия использовалось довольно часто. Хендрикс сказала своим родителям, что она не хочет сидеть на кушетке у какого-то старика и говорить о своих чувствах, она даже не знает, с чего начать, и родители на какое-то время согласились позволить ей попытаться справляться с ситуацией самостоятельно. Но Хендрикс понимала, что они не особо уверены, что это решение правильное. Иногда она и сама не была в этом уверена.
– Ладно, – наконец сказал отец. – Просто постарайся немного отдохнуть.
Хендрикс услышала и то, что он не произнес. «На этот раз пусть идет как идет. Но если это повторится снова, мы привлечем и маму, и врачей, и лекарства по рецепту».
Она с трудом кивнула, уставившись на отца в ожидании, когда он выйдет в коридор.
Закрыв дверь, Хендрикс увидела, что нож для стейка все еще торчит в древесине.
