К вечеру гости начали разъезжаться.

Помреж Марк Васильевич Сребровский, благообразный молодящийся брюнет с почти незаметной плешинкой, в сиреневом спортивном костюме, стоя, с милой улыбкой пожимал руку каждому. Рядом с ним, слегка прижавшись к плечу, раскланивалась изящная Липочка, любезно напоминая:

– Завтра в семнадцать непременно ждём, не забудьте детишек и супругу.

Отъезжающие, сплошь мужчины, переполненные чувствами и спиртным, согласно кивали и старались поцеловать её в щёчку. Прима, душа компании, особенно не увёртывалась. Не повезло только егерю Фомину и то по собственной оплошности: он споткнулся, захмелев сильнее остальных, и припоздал, к актрисе уже обстоятельно подступился председатель колхоза Платон Михайлович Сердюков. Мешать ему или подвернуться под руку было небезопасно.

Чуть поодаль, у самого берега Волги среди живописной растительности и разбитых туристических палаток отмахивалась платочками от надоевших комаров остальная женская часть Таганрогского драматического театра с почти беспристрастными лицами: коренастая Екатерина Модестовна, Вера Павловна с неизменным зонтиком и Броня Фиолетова, хохотушка и неуёмная фантазёрка.

– Нет, что ни говорите, дорогая Екатерина Модестовна, а юбочка на нашей Мисюсь сидит не по фигуре, – морщилась Вера Павловна, – и легкомысленна к её лицу. Я бы отметила: фривольная.

– А я что твержу? – поддакивала слева Броня. – Вы всегда защищаете Липку. Юбка просто вызывающая. Она кричит в спектакле. И цветом, и размерами. Но гляньте на кофточку! В ней на сцене! Уж лучше совсем неглиже.

– Я допускаю, это смело, – не уступала коренастая дама, поправляя заколку в густой копне волос. – Но не забывайте Антона Палыча. Оставьте пристрастия. Он неслучайно одел героиню в белый цвет. Подчеркнуть чистоту и романтичность. И потом, Липу это молодит.

– Вот именно! – всплеснула руками Броня. – Играть в сорок с лишним семнадцатилетнюю! Пусть Маркуша наденет своей фрюне шорты. Будет современная и сексуальная Мисюсь. В ногу со временем.

– Уймитесь, Бронислава, – хлопнула Фиолетову по ручке Екатерина Модестовна. – Вы переходите границы.

– Да уж какие тут границы? – хмыкнула та. – Гляньте, куда они отправились. Чехова штудировать.

Действительно, распрощавшись с последними гостями, которые, усевшись в поджидающие их автомашины, запылив, скоро скрылись за бугром, Сребровский и взявшая его под ручку Олимпиада Вельзевулова, не торопясь, направились вдоль берега в ближайшую рощицу, о чем-то увлечённо беседуя.

За опустевшим столом остались муж Липочки, многогрузный бородатый трагик Иван Иванович Вельзевулов и дремавший у него на коленях комик Лисичкин. К слову сказать, Иван Иванович тоже подрёмывал, подперев могучую волосатую голову кулаком. Трапеза изрядно утомила обоих и, похоже, сморила.

– Иван Иванович! Иван Иванович! – попыталась растолкать Вельзевулова Броня. – Не составите Липе компанию?

– Ах, оставьте его, душа моя, – одёрнула Фиолетову Екатерина Модестовна. – Им не до нас. Пусть спят.

– Ну, как же? – заупрямилась та. – А стол?

– Приберём. Они не мешают.

– Нет. Я всё же растолкаю этого Аркашку, пусть помогает, – не унималась Броня, пытаясь вытащить из-за стола Лисичкина.

Тот упирался, мычал невразумительно и даже отпихивался короткими тонкими ножками. Однако от энергичных усилий Фиолетовой дрогнул и пришёл в себя. Пользы от него не было никакой, но, пробудившись сам, Лисичкин растолкал приятеля и, обнявшись, как родные братья, они, прихватив с собой бутылку вина со стола, отправились в ближайшую палатку, где им уже никто не мешал.

Солнце, погуляв положенное, начало садиться за горизонт, уступив место на небосводе едва различимому бледному пятнышку луны. А наутро, лишь первый лучик, продравшись сквозь щели парусиновой палатки, шаловливо коснулся круглого плечика Брони, она открыла глазки и затормошила Лисичкина, безмятежно похрапывавшего у неё в ногах.

– Бронислава Милентьевна, душечка, – взмолился комик, – сжальтесь надо мной в такую рань.

– Проснитесь, толстячок! – замурлыкала ему она. – Я бегу купаться. Решайте. Или со мной, или к себе. Пока не проснулись остальные. Здесь вам оставаться нельзя.

– В такую рань в речку? Бр-р! Все дрыхнут после вчерашнего банкета, – слабо противился Лисичкин.

– Отнюдь. Я не ошибусь, если наша мегера уже на посту. Мимо неё мышь не проскочит.

– Екатерина Модестовна?

– Она самая, дружок. Как часовой на посту. За всеми успевает следить. С первых дней нашего приезда сюда из Таганрога. Глаз не спускает. Не иначе по заданию самого Сребровского. Вчерась только рано угомонилась. Видно, кончился запас сил.

– Ах, милая Броня, вы к ней несправедливы. Это очень крепкая старушка. Она нас переживёт и сыграет Офелию.

– У Маркуши кто кого захочет, того и сыграет. Только ущипнуть его за щёчку.

– Не скажите, мой свет, не скажите…

– Да бросьте! Все вы одинаковы. Давеча не обратили внимания, как водила его за нос Липочка. Как кота на поводке. Даже приезжих гостей не стеснялась. А с ними как целовалась!

– Как же, как же! Я ногу отдавил Ванюше, его успокаивая. Тот всё порывался встать. Прибью, говорил, когда вернётся.

– Дождалися?

– Кого?

– Иван Иваныч! Липку!

– Мы решили, она у вас припозднилась. Вот я и отправился её искать…

– Так, значит, вчера вы за ней ко мне явились, проказник?

– И по зову стонущей души, – развёл руки Лисичкин.

– Ну, будет с вас, – нахмурилась Фиолетова. – Я жду. Идёте со мной?

– Простите, но я…

– Тогда – под очи Екатерины Модестовны. Держите ответ.

– Нет уж… Я лучше с вами.

И, выбравшись из палатки, пригибаясь, как тайные разведчики, милая парочка босиком затрусила к берегу по росистой прохладной траве. Только войдя в воду по пояс, ахая и охая, они почувствовали себя в безопасности и отдались раннему омовению.

– Однако, – поднял голову Лисичкин, настороженно вглядываясь вдаль. – Кто-то нас с тобой опередил, дорогая.

– Кто же? Где?

– А вон, гляди. За бакеном ноги виднеются.

– Не вижу.

– За бакеном кто-то прячется. Кажись, женщина. Вон и зелёный купальник.

– Вам, Аркаша, всё женщины мерещатся после вчерашнего банкета. Не уймётесь никак.

– Да нет же. Глядите. Она одна. Загорает на бакене.

– Я её понимаю. Утренний загар прелестней всего. Кожу не портит и ровно ложится. Но откуда там женщина? Кроме меня, из наших утром в воду никого не загнать.

– Не русалка же? Я сплаваю. Напугаю шалунью.

– Может, кто ночью из новых отдыхающих приехал? – задумалась Фиолетова. – А утром с дороги в воду. Плывите уже!

– Сейчас я её поприветствую. – Лисичкин лихо нырнул и лёгкими саженками поплыл к бакену, стараясь не шуметь, сдерживая даже дыхание; предчувствие встречи с прекрасной незнакомкой терзало его всегда свободное сердце.

Подплыв к бакену, он, прячась с тыльной стороны, отдышался, набрал полную грудь воздуха и, готовя восторженную шутку, поднырнул, а, выскочив из воды с другой стороны, не помня себя, заорал благим матом.

Его глазам предстала страшная картина. На бакене, неизвестным образом зацепившись, колыхалось лёгкой волной безжизненное женское тело в зелёном купальнике. Лисичкин закатил очи, судорожно глотнул воды вместо воздуха и камнем пошёл на дно.