27 апреля 2015 года. Швейцария, Женева
Косицын стоял у окна на третьем этаже Дворца наций и глядел наружу. Туда, где за подстриженной лужайкой с подаренным когда-то Советским Союзом монументом в честь полета Гагарина, сильно напоминающим уменьшенную копию памятника покорителям космоса в Москве; за железной дорогой, где только что промчался в сторону городского вокзала вечерний экспресс из Цюриха, и зарослями ботанического сада – начиналась озерная гладь.
Переговоры, которые он вел здесь всю последнюю неделю с американцами при посредничестве генсека ООН, казались ему затянувшимся театром абсурда. Они были не просто безуспешны – в конце концов, за два десятка лет дипломатической карьеры он видел немало бесплодных переговоров, – они казались какими-то фантасмагорически нереальными.
Американцы, избалованные своим сверхдержавным статусом, никогда не были легкими соперниками в дипломатической борьбе. С крайним трудом идя на компромиссы, они пытались любой ценой протолкнуть свою позицию, не обращая внимания ни на что. Косицын называл это «синдромом туриста», подразумевая ситуацию, когда турист в чужой стране подсознательно рассчитывает, что его поймут, если он будет снова и снова повторять то, что он сказал, медленно и громко.
Вот и на этот раз американская делегация во главе с госсекретарем Хейли попыталась превратить переговорный процесс в несъедобное блюдо из политических претензий к России и трескучих лозунгов о преимуществах демократии. Попытки Косицына напомнить, что в России тоже демократия, а невиданное со Второй мировой сосредоточение войск в Польше никак не способствует региональной стабильности, игнорировались американской стороной на протяжении всех пяти переговорных дней. Этим утром даже председательствующий на переговорах генсек ООН Ревака, выдержанный до невозмутимости, вспылил и открыто заявил госсекретарю США, что, если ему важно тянуть время, он мог бы под благовидным предлогом попросить перенести переговоры, а не превращать их в фарс. У габонца Реваки, по правде говоря, были собственные счеты к американцам. Создав Лигу демократий, США сократили свое участие в программах ООН до минимума, соответственно урезав этому «отжившему свое реликту ялтинской системы», как однажды выразился кто-то из секретарей Госдепартамента, и финансирование.
Против ожиданий, Хейли как-то стушевался и предложил, прервав переговоры для консультаций с руководством, возобновить их вечером. Косицын, линия поведения которого была согласована еще в Москве (он должен был всеми возможными средствами демонстрировать миролюбие России и готовность к компромиссам, но исключительно на взаимной основе), ни с кем консультироваться не стал. Вместо этого он устроил праздник журналистам, собрав большую пресс-конференцию. Ему было понятно, что именно сейчас решается, быть ли войне или противоречия можно решить миром.
Полчаса назад машины с американской делегацией снова появились на стоянке у южного крыла Дворца, и Косицын надеялся, что эта задержка послужит добрым знаком. Надежды рухнули, когда он увидел лицо входящего в зал Хейли.
Госсекретарь подошел к нему совершенно неживой походкой, словно деревянная кукла, и протянул Косицыну белый бумажный конверт с американским орлом в левом верхнем углу.
– Возьмите, господин министр. Это заявление народа и правительства Соединенных Штатов Америки.
Косицын открыл незапечатанный конверт, извлек оттуда два листка на бланках представительства США в Женеве на английском и русском языках и углубился в чтение, вынуждая госсекретаря стоять перед ним чуть ли не навытяжку.
В документе не было ничего оригинального. Сначала следовали уверения в доброй воле Соединенных Штатов и государств коалиции. Затем шел внушительный список претензий к России и Белоруссии. Затем выражалось сожаление, что цивилизованный диалог с их руководством оказался невозможным. В конце было прописано самое интересное – список требований. Американцы требовали демилитаризации Калининградской области и зоны вдоль границ прибалтийских стран шириной в сотню километров. Допуск в эту зону международных инспекторов. Вывод российских войск и военных объектов из Белоруссии и с «оккупированных грузинских территорий». Ликвидацию подводных сил Балтийского флота. Ввод в Калининградскую область международного полицейского контингента в три тысячи человек с легким вооружением для обеспечения проведения свободных выборов в регионе. И так далее – всего на двадцать один пункт.
«Сколько там было пунктов в австрийском ультиматуме Сербии? – на миг задумался Косицын. – Черт, никак не вспомнить… Но суть та же самая – требования заведомо неприемлемы, а значит, война неизбежна».
Зато вспомнилось, что австрийцы тогда давали на раздумья всего двое суток. Американцы были щедрее. Срок их ультиматума истекал через две недели. Никаких угроз в конце документа прописано не было, напротив, выражалась уверенность в том, что переговоры между сторонами прерваны не будут, но его содержание от этого не становилось менее зловещим.
– Копии этого документа будут вручены вашему послу в Вашингтоне и вашему заместителю в Москве, – сказал Хейли, видя, что Косицын заканчивает чтение. – Кроме того, президент Кейсон сейчас выступает с обращением к нации.
Министр поднял на него глаза.
– Ты в своем уме, Стивен? – Он спросил по-русски, будучи уверенным, что американец его поймет. – Ты предъявляешь ультиматум ядерной державе! Я всегда считал режим Кейсона деструктивным, но это, – он потряс бумагой, – полностью переходит все границы! Хотите быть ответственными за предстоящий апокалипсис?!
Это выходило за всякие дипломатические рамки и за инструкции, согласно которым он не должен был угрожать американцам ни при каком раскладе. Демонстрировать несгибаемость сколько душе угодно, но забыть, что у России есть ядерное оружие. Однако шестнадцать лет назад Евгений Косицын в скромной должности был на борту самолета, который премьер Примаков развернул над Атлантикой, и навсегда усвоил, что бывают моменты, когда политесом можно и пренебречь.
«Улечу в Москву, – зло подумал он. – К чертовой матери. Эта бумага лишает мое нахождение здесь всякого смысла. И пусть Шемякин потом твердит о неоптимальном решении».
– Правительство Соединенных Штатов – это не какой-то «режим»! – взвился Хейли.
Типичный представитель истеблишмента своей страны, госсекретарь убедил себя в том, «ядерный аргумент» русские ни в коем случае не используют в региональном конфликте, но червячок сомнения все же грыз его изнутри, и упоминание Косицыным апокалипсиса попало по больному месту. Но американец оставался дипломатом до мозга костей и возмутиться предпочел по «идеологически верному» пункту. Впрочем, он тут же взял себя в руки.
– Мне очень жаль, Евгений. Я думаю, что сегодня нам лучше расстаться, но переговоры должны быть продолжены…
– Ну уж нет, Стивен, – протянул Косицын со смешанным чувством горечи и злорадства. – После этого, – он потряс листками, – ни о каких переговорах не может быть и речи. Я возвращаюсь в Москву немедленно. За меня здесь остается Осокин. С этого дня все контакты будут осуществляться только через него. А сейчас мы вместе пойдем к старине Данге, и ты ему лично объяснишь, что вы, англосаксы, натворили. И если старика хватит удар, виновата в этом будет твоя страна!
