Мысли о смерти время от времени посещают всех нас. Каждый из живущих или живших людей хоть раз задумывался о своем конце, о неизбежности завершения земного существования. Смерть неумолима – всем нам, представителям человеческой расы, рано или поздно (желаю всем читателям, чтобы поздно) предстоит взглянуть в глаза тому, кого Булгаков в романе «Мастер и Маргарита» назвал Абадонной.
Религиозность и смерть связаны неразрывными узами. Окончание жизни по версии служителей различных культов представляется перерождением, воскрешением, переходом в иной, лучший мир. Все их слова не имеют фактических обоснований. Агностики и атеисты смеются: «покажите нам хоть одно фото загробного мира». Сами они считают, а самые упорные из них искренне верят в то, что после смерти жизнь завершается полностью. И никакой после-жизни не предвидится. Но, дорогие моему сердцу читатели, давайте не будем забывать и тот совершенно реальный исторический факт, что Чарльз Дарвин на закате своей жизни отрекся от своей теории эволюции и покаялся перед Церковью. Кто ж знает, может быть, спесивый британский ученый попросту испугался смерти? Или же, наоборот, он был верующим всю свою жизнь и просто играл в «научные игры»?
На мой взгляд, вера, религия и загробная жизнь совершенно разные вещи. Вера – процесс сугубо индивидуальный, личный, обособленный. Религия – процесс вовлечения в социум, живущий по своим жестким правилам. А загробная жизнь… кто ж ее видел?!
Когда я, пешеход, неудачно встретился на дороге с паркетным внедорожником, я попал в реанимацию с переломом свода и основания черепа. По идее, мое земное существование близилось к своему завершению. Но на третьи сутки я вышел из комы. Я не могу назвать это событие словом «очнулся» – из-за тяжелого ушиба головного мозга я лишился памяти о сорока днях моей жизни. Но вот что я помню: я открыл глаза и увидел, что нахожусь в широчайшем пространстве, чьи границы попросту отсутствуют. Наверху и по бокам небо – лазорево-голубая синева, темнеющая в вышине. А под ногами… облака! Я сразу окрестил это место Облачный Мир. Оглядевшись по сторонам, я заметил там и сям стоящие фигуры. Все они были одеты в достойную одежду спокойных тонов, стояли и не шевелились с благостными выражениями на лицах… Когда я очнулся (этот момент я почему-то помню), я сидел совершенно голый на стуле, а вокруг меня лежали такие же голые экс-пациенты больницы, а теперь просто постояльцы морга, куда я пришел не помня себя. И там, наверху, я видел их лица.
Что это было: галлюцинация или реальная «поездка без билета»? Мой ушибленный мозг смоделировал для меня картинку на основании воображения? Не знаю. Но вот именно Облачный Мир я не рисовал себе ни разу в жизни! Или же я по какому-то сбою Великого Механизма Мироздания увидел что-то такое, какую-то прихожую в Иной Мир, которую положено видеть только путешественникам в одну сторону? Диктовать свое мнение никому не буду. Скажу две вещи, которые покажутся взаимоисключающими: я знаю, что загробный мир есть, и я не обрел веру.
Слово «знаю» я использую определенно. Я видел, следовательно, я знаю. Годится? Дело в том, что я принял свои размеры относительно окружающей меня реальности. Вместе с этим пришло и понимание того, насколько мало я знаю об этой Вселенной, этом мире, своем городе и собственной жизни. А пребывание на границе между мирами научило меня ценить именно личный опыт – то, что я пережил сам. Я понял одно – рано или поздно, каким бы приземленным и расчетливым прагматиком ты ни был, придет тот миг, когда поверить не просто захочется, а придется.
Как бы то ни было, у каждого из нас есть выбор: верить или не верить. Есть выбор, во что или в Кого нам верить. И если честно, я каждому желаю верить. Верить во что-то хорошее и доброе, что будет наполнять сердце любовью и состраданием к тем, кто тебя окружает. Только тогда внутри появится ядро светлой теомотивации.
Человейник. Изобретатель этого слова вряд ли сможет предъявить свои права на интеллектуальную собственность. Многим бесчисленное количество раз приходило на ум сравнение людей с муравьями, а наших многоквартирных домов – с муравейниками. Действительно, нас очень много. И живем в городах мы фактически по принуждению. Города-завоеватели присвоили себе наши тела и души, поселив нас в бетонных ячейках. И даже если вы живете в таунхаусе где-то за городской чертой, не обольщайтесь – вы точно так же, как и все остальные, являетесь полной собственностью мегаполиса.
Бельгийский поэт Эмиль Верхарн замечательно описал отношение к экспансии городов в своей книге стихов «Города-спруты», изданной еще в 1896 году. Вот, например, стихотворение «Равнина»:
Равнину мрак объял: овины, нивы
И фермы с остовом изъеденных стропил;
Равнину мрак объял, она давно без сил;
Равнину мертвую ест город молчаливо.
Огромною преступною рукой
Машины исполинской и проклятой
Хлеба евангельские смяты,
И смолк испуганно задумчивый оратай,
В ком отражался мир небесный и покой.
Ветрам дорогу преградя,
Их загрязнили дым и клочья сажи;
И солнце бедное почти не кажет
Свой лик, истертый струями дождя.
Где прежде в золоте вечернем небосвода
Сады и светлые дома лепились вкруг, —
Там простирается на север и на юг
Бескрайность черная – прямоугольные заводы. <…>
Томятся люди в страдной маяте:
Обрывки жизней на зубцах металла,
Обрывки тел в решетках западни,
Этаж за этажом, от зала к залу
Одним кружением охвачены они. <…>
Повсюду черные ограды, шлак, руда
Да высятся скелетами овины,
И рассекли на половины
Деревню дряхлую стальные поезда.
И вещий глас мадонн в лесах исчез,
Среди деревьев замерший устало;
И ветхие святые с пьедестала
Упали в кладези чудес.
И все вокруг, как полые могилы,
Дотла расхищено, осквернено вконец,
И жалуется все, как брошенный мертвец,
Под вереском сырым рыдающий уныло.
Увы! Все кончено! Равнина умерла!
Зияют мертвых ферм раскрытые ворота.
Увы! Равнины нет: предсмертною икотой
В последний раз хрипят церквей колокола.
Перевод Ю. Левина
Трагизма, пожалуй, многовато. Города живут и развиваются, растут, занимая гигантские пространства, а кое-где сливаясь в огромные вечно освещенные территории. Нет, мегаполисы не нацелены на всепоглощающее уничтожение и полное подавление человека. Главная цель современного мегаполиса – это удобство. Причем – для всех! «Так не бывает!» – воскликнете вы, а я смогу лишь эхом повторить ваше восклицание. Да, угодить сразу всем не получится. Пока не получается. Ведь если сделать комфортные условия для пешеходов, потесниться придется автомобилистам. То же самое относится к жителям домов и обслуживающим их организациям. Список таких противопоставлений будет длинным, но, в принципе, большинство из них преодолимо.
Проблема в другом – сегодняшний мегаполис бездушен. Особенно это заметно в Москве, где сотни тысяч тонн мусора вывозят в близлежащие районы и области. Да, москвичам комфортно, а как же быть людям, на чьих землях образуются свалки?! Это, увы, беда не только России, но и почти всех стран. Страшно представить, чем может окончиться такое «развитие цивилизации». Тем более обидно, что есть примеры разумного и экологичного сосуществования человека и природы. Взять, к примеру, ту же Швейцарию, где полностью перерабатывается весь мусор! Для того, чтобы жить по-человечески, граждане страны выходят из зоны комфорта и работают! Весь мусор (а существует 52 типа отходов) сортируется самими «производителями». К примеру, если бутылка стеклянная, то она отправится в бак к стеклу – причем стекло разного цвета в разные баки. А вот бумажная этикетка с бутылки – в бак к бумаге! Швейцарцы подходят к делу крайне педантично.
Те, кто не желает сортировать мусор, либо платят гигантские штрафы, либо на регулярной основе раскошеливаются и платят по пять франков за пакет, в который можно кидать мусор не рассортированным. А высокая цена за пакет назначается с таким расчетом, что мусор за лодырей будет сортировать кто-то другой. Сейчас, спустя 40 лет после начала программы по тотальной переработке мусора, большинство швейцарцев не относятся к утилизации мусора как к чему-то зазорному. Но будем справедливы, в этой прекрасной альпийской стране нет ни одного мегаполиса.
Москва, во всем своем историческом великолепии, – город, практически лишенный своей духовной идентичности. Дело в людях, населяющих московские квартиры. Наша столица – город постоянных перемен. И олицетворяют эти перемены горожане.
Историческая неприязнь к москвичам у иногородних не ушла, но в значительной мере ослабла. Одной из причин такой смены стало то, что в реальности больше половины населения столичного региона сегодня родились в других местах. А так называемых и всеми горячо нелюбимых коренных москвичей в городе не так уж много. Так уж вышло, что и размножаемся мы похуже, и бежим туда, где комфортнее, при первой возможности. Такое явление, как массовый отъезд москвичей за границу на фоне высоких цен на недвижимость в начале 2000-х, тема для отдельного исследования, которое социологам (если те вообще возьмутся за дело) еще предстоит признать и осмыслить. Так что как теперь парню из Ростова презирать москвичей, если его двоюродный брат купил в ипотеку квартиру где-нибудь на окраине столицы и тоже теперь как-бы москвич?!
Те, кто живет в столице, осознанно или нет, но выбирают комфорт для себя и своих близких. А это – путь в никуда.
Полный комфорт на деле означает полный покой – отсутствие внешних и внутренних раздражителей, способных вызывать неприятные для человека реакции. Комфортная среда равно отсутствие опасностей и неудобств. Отсутствие вызовов, столь необходимых для развития и роста личности. Вы возразите, что городским жителям приходится сталкиваться с карьерными вызовами. Да, ведь в самом деле находятся безумцы и слабаки, готовые наложить на себя руки из-за неудач в карьере! Но это законченные идиоты, которые сабмиссивны настолько, что нарисованная чужими циничными умами реальность для них заменяет саму жизнь. И они принимают выдуманные вызовы, далекие от реальности.
Среднестатистический житель российского мегаполиса под воздействием среды и тяги к комфорту вырабатывает и пестует в себе качества homo commodum – человека, который приспособился к удобному «выживанию» в бетонной среде.
1. Метроэгоизм. Люди, особенно в суровых краях, испокон веков выживали коллективно. А одиночки чаще всего гибли. Но сегодняшний обитатель человейника соревнуется с сородичами даже там, где это не нужно.
2. Самоизоляция. Homo homini lupus est – человек человеку волк. Так говорили еще древние римляне. С тех пор жуликов, подлецов и проходимцев меньше не стало. Жаждущие комфорта горожане уходят в добровольную изоляцию под предлогом самозащиты, но в результате все мы оказываемся разделены невидимыми ячейками.
3. Страх. Городского человека преследует множество надуманных страхов и совершенно реальных опасностей. Утомленные страхами, мы прячемся в комфорте своей бетонной «крепости». Но даже там продолжаем бояться и совершать продиктованные страхами бессмысленные поступки.
4. Приятие. Житель мегаполиса принимает правила игры, продиктованные ему сверху. Становится частью человекопотока. В тюрьмах США (застенки Америки вообще самые густонаселенные на планете) заключенные носят робы разных цветов. И на полу нарисованы линии таких же цветов. Каждый заключенный обязан ходить только по своей линии. Того, кто встанет не туда, ждет суровое наказание. Городская среда подразумевает жесткое соблюдение ряда правил жизни. И волей-неволей жители мегаполисов не просто соблюдают, но и внутренне принимают эти правила. Даже если правила эти человеку вредны, чужды и совершенно непонятны.
Открою вам неприглядный, но совершенно очевидный факт – мы жиреем! Душевно жиреем. Души наши становятся ригидными и неповоротливыми, реакции полностью предсказуемыми. Такова реальность нашего бытия. В поиске и стремлении к комфорту мы начали превращаться в маложизнеспособных особей, развращенных диктатом мегаполиса до состояния неготовности к независимому общению индивидуума и социума.
Homo commodum – сущности, которыми легко управлять. Они безусловно встраиваются в предложенную им структуру социума, принимают правила игры и подчиняются им. Боязнь отдалиться от вожделенной цели не позволяет неогорожанам сходить с дозволенной линии подходящего цвета. А эгоизм и тяга к комфорту делают нас людьми, самостоятельно ограничившими себя в личностных правах.