Глава 43

Естественно, нормально поспать у меня не вышло. Не новость. С момента исчезновения кукляхи из моей прямой досягаемости я и не припомню, когда спал больше десяти минут кряду. Но этой ночью понятие «как в аду горю» обрело новый уровень. Тоска, тревога и, само собой, лютая кислотная ревность меня как на дыбе растягивали, железом каленым прижигали, жилы тянули. Под утро я просто уже метался по квартире из угла в угол, борясь с животными половинами, что рвали в клочья мой контроль, требуя бежать, прорываться, отнять, отбить. Пропади пропадом нынешняя цивилизованность и то, что моя женщина росла не среди мне подобных. Будь ты за это проклят особенным образом, Милютин. Знала бы всегда Аяна об оборотнях и наших замашках – поняла бы, если бы я пришел ее вызволять силой, предстань я перед ней хоть от макушки до пяток в крови каждого, кто станет на моем пути.

«А если бы ты сам не был тупым мудилой, не показал ей себя с наиболее «выигрышной» стороны и не изгадился весь, то…»

Хватит! Пользы от этого самобичевания?! Сколько бы я ни перемалывал себя, приблизить возвращение Аяны это не поможет. Вот заполучу ее, запру где-нибудь вместе с собой, чтобы только мы и никого больше, тогда ей и плеть в руки. Пусть хлещет меня хоть руками, ногами, хоть словами, хоть взглядами презрительными, на брюхо лягу, хвост подожму, терпеть стану, пока всю злость, мною порожденную, не выплеснет, за боль и унижение не отплатит. Это честно: заслужил – получи. И не выпущу, пока не появится надежда на примирение, на наше будущее. Хотя сейчас меня всего аж крючило и секло знание, что там рядом с ней другой. Соперник. Которому она может позволить… а-а-а-а, позволить все равно что, потому что все в ней мое-е-е! От того что зла на меня, от любопытства или потому что Милютин принудит.

Видение того, как сукин сын берет и толкает мою мультяху в загребущие грязные лапы молодого жадного кобеля, чуть в столб огня меня не обратило. Но ведь он отец ей… Отец. Никакой, доброго слова не стоит, но не до такой же степени мразь! У меня нет детей, никогда не задумывался, что буду к ним чувствовать, но даже представить на миг, что я заставил бы свою дочь с каким-то, сука, уродом, просто чтобы кого-то достать… Нет, не дойдет ведь он в этом до конца, это противоестественно, родная кровь же, пусть и почти незнакомка…

От всех этих бесплодных мысленных самоистязаний с меня уже пот лил ручьем, как будто на месте сердца действительно фигачила бешеным жаром доменная печь, и шатало от стены к стене. Какой к хренам сон! Выстояв минут десять под ледяным душем, чтобы обрести хоть каплю адекватности, я оделся и опять поехал в родительский дом.

Александра, материнская домработница, что тут же и жила, открыла мне, сонно лупая глазами и кутаясь в пушистый яркий халат.

– Дома, – констатировал и стал подниматься по лестнице, ведь у охраны на входе я уже спросил, получив ответ: «Велено всем говорить, что нет».

– Захар Александрович! – окликнула меня пожилая женщина почему-то шепотом. – Минуточку.

– Не трудитесь, Александра, я знаю, что мать дома, и поговорю с ней в любом случае. Остановить вы меня не сможете, и я ей скажу, что это не ваша вина, – небрежно отмахнулся от нее.

– Да остановись ты, мальчишка! – шикнула она, притопнув ногой, отчего я даже опешил. Работала Александра у нас и не вспомню навскидку сколько лет и всегда была едва ли не безмолвна и невидима. По-другому с моей родительницей так долго не ужилась бы, и увидеть ее шипящей на меня – это нечто. – Не смей к ней врываться! Ей и так сейчас плохо!

Неужто опять решила оторваться, как несколько лет назад, когда я еле успевал прикрыть ее подвиги?

– Похмелье? – цинично усмехнулся я и пошел дальше.

– Отец твой ушел. Совсем.

Проходили мы и это.

– Не впервой. Погуляет и обратно вернется.

– Не вернется. Еще позавчера все вещи свои прямо на грузовике вывозил. Ни от кого не прячась.

А вот такого не бывало. Загулы загулами, но чтобы разъезжаться…

– Ясно. – Вместо того чтобы остановиться, я ускорил шаг, спросив через плечо: – Она пьет?

– Горюет.

Очень смешно. София Уварова горюет.

– Уходи, Захар, – последовал ответ из-за двери на мой короткий стук.

– Нам нужно поговорить. Без вариантов. – Если придется, я и замок сломаю.

– Не самое удобное время, не находишь? – Она пыталась звучать, как обычно, повелительно, но выходило, скорее уж, надломленно. – Если у тебя что-то в самом деле важное, ты можешь позвонить мне или написать, четко излагая суть, и я…

Не дослушав, я ударил плечом в толстое дерево, и запор с противным скрежетом поддался.

– Моя истинная уже считает меня чистейшей воды подонком, но я намерен исправиться, а не совершенствоваться в этом, поэтому, как бы там ни было между нами в последнее время, ни за что я не стану сейчас звонить или писать тебе. Все должно быть сказано в глаза, мама.

Моему взору предстала почти незнакомая женщина. В таком же нелепом для нее пушистом халате, как и у домработницы, без укладки, макияжа, осунувшаяся и враз постаревшая. Стоя у окна, мать привычным движением вскинула горделиво голову, пытаясь придать себе царственную осанку, но ее плечи опускались, словно от тяжкого груза.

– Твоя истинная? – Высокомерная усмешка трансформировалась в болезненную гримасу, искривляя ее красивый рот. – Ты решил одуматься и вернуть Алану?

– Мам, не нужно сейчас этого. Раз в жизни. Я пришел с плохими новостями, хочу говорить откровенно, и, кто знает, может, всего дурного еще можно избежать.

– Избежать?! – Всегда ровный голос внезапно сорвался сразу в визг. – Избежать того, что все пошло прахом? Как, Захар? За что вы все так со мной? За что? Разве я не для общего блага старалась? Разве я сама себе не отказала во всем? Почему ни ты, ни твой отец не смогли быть такими же? И после этого вы собой гордитесь, мужчины? Чем? Тем, что идете на поводу у каких-то примитивных звериных инстинктов, подсовывающих вам сиюминутное удовольствие, а жертвуете выживанием нашего вида? Метаморфы почти вымерли, нас практически уже нет, и что же делают последние самцы? Истинную ты нашел! В ком? В дворняге-полукровке? – Она истерически рассмеялась. – И ради этого ничтожества ты пренебрег женщиной, что родила бы тебе чистокровных потомков?

– Не говори так об Аяне, мама, прошу. Я тебя люблю, но этого не позволю. Истинных не выбирают разумом или исходя из лучшей совместимости генов – судьба и природа сами подсказывают, у них другие критерии идеальности.

– Сказочки для двуипостасных плебеев, что могут себе позволить хаотично размножаться из-за своей достаточной численности, –  фыркнула она, отворачиваясь к окну.

– Однако меня растили с верой в них. Ты растила и отец.

– Не будь наивным, Захар. Женщины нашего племени вынуждены поддерживать в своих мужчинах от мала до велика это убеждение.

– Ну конечно, ведь когда приходит время, гораздо проще путем нехитрых манипуляций с зельями подсунуть парню «истинную» и получить столь нужных вам потомков, нежели принуждать к этому, взывая к необходимости поддержания нашей популяции. Слишком ненадежно.

– Нужных всем нам!

– А для чего, мам?

– Что за нелепый вопрос!

– Отчего же нелепый? Если раз за разом на протяжении поколений судьба выбирает метаморфам истинных совсем не из своих же, то тебе не кажется, что срок нашего племени в нынешнем виде вышел?

– Чушь! – Длинные ногти скрипнули по подоконнику.

– Почему? Эволюция неостановима. Сколько видов вымерло на этой планете без следа? А сколько изменилось, став кем-то иным? С чего ты, или кто там это все начал с исправлением естественного отбора, решили, что мы, метаморфы, выше таких основополагающих процессов?

– Прекрати нести эту ахинею!

– Отец ведь не твой истинный. Потому и жили вы так погано, хоть и сохраняли лакированный фасад для окружающих…

– Замолчи!

– Поэтому он и ушел, да? Никакая химия не способна действовать вечно, так? И меня он всегда едва замечал. Отчасти могу его понять.

– Я велела тебе замолчать, сын.

– Видеть ежедневно перед собой результат фактически принуждения кому угодно поперек горла встанет. Даже если он так и не понял до конца, как и чем ты его удерживала.

– Прекрати!

– Милютин – это ведь он твой истинный, так? Но разве не оскорбление ли это чистой воды для такой, как ты, узнать, что матерью-природой ты связана с «двуипостасным плебеем»?

– Захар, я устала слушать твои глупые измышления. Ради этого ты явился ни свет ни заря? Это тот самый важный разговор?

– Нет, я пришел тебе сказать, что всему конец. Мы с Родионом знаем, кто его отец. И Милютин это тоже теперь знает. А через несколько дней это станет известно всему сообществу оборотней. Нечего больше скрывать, мама.

– Ты… это слишком! Как вы, мои дети, могли поступить так со мной?

– Чего ты ждешь? Извинений? Оправданий? Не мы все это начали. Тебе стоило быть со мной честной хотя бы тогда, в больнице, а не продолжать упорствовать до конца. Я же не пытался даже скрыть на тот момент мои чувства к Аяне. Но ты не дала мне ничего, Милютин забрал ее, спрятал, ни единого шанса добраться, исправить мои собственные ошибки за этим частоколом ваших. Так что прости, но пришлось использовать единственный козырь. Родион пошел к нему, только чтобы помочь мне добраться до моей девочки.

– Твоей девочки? Чертовой девки, на которую ты променял родную мать?

– Вот сейчас ты несешь чушь и устраиваешь драму там, где ее нет.

– Ты и твой брат уничтожаете меня!

– Чем, мама? Правдой? Кто и что мешало тебе за все эти годы перестать ее прятать?

– Да кому сдалась эта правда! Она бы все испортила. Я была в идеальной паре, мы были образцом для подражание для всей расы, у меня рос ты, наследник чистой крови. Этот волк был досадным недоразумением, случайной преградой, никем! Плевала я на инстинкты, своей судьбой я управляю сама!

Верно, а еще походу вертишь и судьбами окружающих по своему усмотрению.

– Опять лукавство. Будь это так, София Уварова, какой я ее знаю, никогда не имела бы второго сына, уж не от так называемого досадного недоразумения. И да, для справки, мой опыт подсказывает, что в идеальных парах таких случайностей в принципе не происходит. Ты не избавилась от Родьки, и это твой самый правильный поступок в жизни, наверное. А еще он четкий показатель того, что Милютин не никто для тебя.

– Боже, Захар, ты взрослый искушенный мужчина, а болтаешь такую наивную ересь! Хочешь всей правды? С Милютиным я пересеклась мимоходом, а все потому, что твой отец уже тогда вознамерился уйти. Мне нужен был второй ребенок, чтобы связать его снова. У мужчин-метаморфов, знаешь ли, неимоверно силен отцовский инстинкт, особенно в первые годы жизни их потомства. Но вот беда, не выходило у нас ничего. Он тогда не прикасался ко мне, как бы я ни ухищрялась. Его чертовы звери больше не поддавались. Благо, уже тогда пил он достаточно, чтобы иногда не помнить утром, что было с вечера. Так что Родион родился отнюдь не как дань памяти о несостоявшейся любви, не романтизируй. Я сохраняла то, что единожды создала.

– А для чего? К чему это привело в итоге? Твоей идеальной семьи больше нет, возможность счастья ты отвергла и отказала в этом своему истинному, породив врага. И этот самый враг теперь мстит тебе, отняв у меня ту, без которой я вряд ли еще долго протяну. Посмотри на меня, мама! Я не слабак, но реально подыхаю без Аяны. Мне конец без нее. Твоему лживому браку конец. Твоей репутации конец.

– Захар, сынок… – мать всхлипнула, разворачиваясь и подаваясь ко мне, но тут же замерла, оставшись на месте. – Ну почему, почему из всех женщин в мире твоей истинной должна была оказаться эта… его дочь? За что жизнь со мной так? Среди миллионов других, почему она?!

– Знаешь, я слышал про какую-то человеческую теорию, или бог знает, как это назвать, что судьба нас возвращает к нашим ошибкам, неверным поступкам, ну вроде круга, которому никак не завершиться, если не исправить их.

– Снова какая-то нелепица.

– Пусть так. Но вот он я, твой чистокровный сын, влюбленный до смерти в дочь мужчины, от которого ты когда-то отказалась, оправдывая это благом и для меня в том числе. Для семьи, для всех метаморфов. И я не откажусь от нее ни по какой причине, ни ради кого, даже если это ты. Каким бы поганым сыном меня это ни делало. И я пришел тебя честно об этом предупредить. Мы с Родионом вытащим Аяну от Милютина так или иначе, любыми средствами, даже если итогом станет война между семьями. Будь готова.

Не получив больше никакого ответа, я убрался из ее полутемной спальни и вышел на улицу, проигнорировав осуждающий взгляд Александры. Сел в машину, выехал со двора и тут же остановился у обочины. Я просто не знаю, куда мне сейчас податься. Ни о какой работе и речь не идет, не существует ничего, что я смог бы удержать в голове. Ждать вестей от Родьки, бездействуя и ожидая часа икс, не в состоянии никак его приблизить и на что-то повлиять? Вот пытка пыток. Снова и снова мне рисовались картины открытого дерзкого налета на дом Милютина. Да, это была бы эпичная резня. Кучка метаморфов в целом поселении волков.

С пронзительным визгом покрышек со двора позади вырулила канареечного цвета материнская тачка и пронеслась мимо меня, стремительно набирая скорость. Опомнившись от неожиданности, я тронулся за ней, сигналя и моргая. Какой черт ее дернул сесть за руль, я же чуял четкий запах спиртного в комнате. Но на мои попытки привлечь ее внимание не было никакой реакции. Она только прибавила скорость, откровенно опасно лавируя между еще немногочисленными в такую рань машинами, подрезая те и чуть не залетая под грузовики. И мне приходилось вытворять почти то же, стараясь не упустить ее. Минут через пятнадцать этой идиотской гонки я понял, что едет она в сторону поселения волчьей диаспоры. Что, блин, удумала?!

На последнем повороте я чуть не вмазался в бочину белому седану и замешкался, объезжая его, так что, когда оказался перед знакомыми до мельчайшего скола краски воротами Милютина, застал мать остервенело молотящей в них.

– Открывай, поганец! – кричала она, все так же одетая в дурацкий халат и домашние туфли, сотрясая кулаками металл. – Выходи, и поговорим, ублюдок! Думаешь, я отдам тебе своих детей?

Я выскочил из салона, спеша оттащить ее, но тут как раз охранник открыл калитку. С неожиданным проворством родительница ускользнула от моего захвата и одновременно отшвырнула, как щепку, громилу с дороги, ломанувшись во двор. Еще двое волков, отмерев от шока, хотели кинуться за ней, но этих уже я успокоил, оставив лежать на подъездной дорожке.

– Федор! Скотина! – орала на бегу совсем не та царственная София Уварова, которую я видел перед собой всю жизнь. – Выходи! Хочешь крови моей? Ну так будь мужиком и рискни получить ее прямо! Отвали от детей!

– Мама, осторожнее! – Я буквально не поспевал за ней, в то время как со стороны дома выскочило еще с десяток секьюрити. Слышал я байки, что самки оборотней могут быть куда как смертоносней и неистовей самцов, но чтобы видеть своими глазами в наши спокойные времена и тем более ожидать такого от матери…

– Ну что, волчатки, кто из вас первый готов рискнуть жизнью, встав на пути матери, которая пришла спасать своих детей? – резко остановившись, она подняла ладони и пошевелила растопыренными, уже частично трансформировавшимися пальцами, будто ей не терпелось вспороть когтями чью-то глотку.

Кто, блин, эта женщина? Готовый к неизбежной теперь драке, я встал позади, прикрывая ей спину и по оскалам напротив и языку тела вычисляя, кто же рискнет начать.

– Родион, сыночек, выходи, мама пришла! – закричала явно охваченная куражем и предвкушением почти незнакомка передо мной.

Сразу трое волков двинулось на нас, остальные явно начали готовиться к обороту. Ладно, похоже, кровищи и побоища не избежать.

– Мама, освободи мне больше пространства! – приказал я тихо, но кто бы меня послушал.

– Захар, не мешал бы ты мне, – огрызнулась мать. – Нужна тебе твоя девчонка, вот и ступай за ней, пока я тут со старыми долгами разберусь. Федор!

– Не сметь! – раздалось повелительное рявканье из распахнувшейся парадной двери, и Милютин быстро вышел из дома. – Вон все!

Он сбежал по ступенькам и пошел на мать без остановок, как будто намеревался снести.

Я выступил вперед, желая заслонить, но она пихнула меня в плечо с огромной силой, в прямом смысле отбрасывая прочь.

– Не лезь сейчас, Захар, – рыкнула коротко и тут же вмазала подскочившему Федору по лицу, так что его аж шатнуло в сторону.

– Тебе всегда нравилось пожестче, детка, – хрипло прокаркал он, размазав кровь на разбитой скуле, и вдруг заржал, как псих. – Надо же, каких-то пять лет всего прошло с последнего раза! Мы начинаем встречаться все чаще, дорогая?

О чем это он?

– Родион! – чуть наклонившись в сторону, позвала мать.

– Мальчик не может выйти, хищница моя, – ухмыльнулся Милютин, начав обходить ее по кругу, явно пожирая глазами и никак не реагируя на мое предупреждающее рычание. – Он на данный момент ограничен в передвижениях, знаешь ли.

– Сына мне отдай! – показала зубы ему мадам Уварова.

– Не раньше, чем второй твой сын вернет мою дочь!

Какого хрена?

– Где Аяна?

– А где Аяна, господин Уваров? – издевательски скопировал мой вопрос Милютин, при этом так и не оторвав глаз от женщины перед ним. От запаха его похоти и торжества задохнуться можно. Вот только откровенное вожделение излучал не он один.

– Она пропала? Как ты допустил такое? – Плевал этот волчара на мои сотрясания воздуха.

– Отдай моего сына и оставь детей в покое, – отчеканила мать. – Хочешь меня? Ну так таким образом тебе ничего не добиться!

– О нет, Софи, тебя хотеть я уже давно перестал. – Да кого ты пытаешься обмануть, мужик. – Теперь я хочу только твоей боли.

– Ну-ну, подойди тогда и попробуй достать меня лично, – отзеркалила ухмылку Федора мать, дернув пояс халата. – Ты всегда был слабаком, не способным подмять меня, щенок, жалко клянчил, вместо того, чтобы подмять. И сейчас терзать надумал тех, кто ни при чем, вместо того чтобы бросить вызов мне.

– Щенок вырос, драгоценная ты моя дрянь, – проскрипел ломающимся голосом альфа.

– Это еще доказать нужно. За моих детей я тебя порву.

– Один из них и мой тоже. И черта с два я тебе позволю и дальше хранить это в тайне.

– Да плевала я теперь на тайны! Они не дороже жизни близких.

– Мама! – окликнул я, но получил лишь отсылающий повелительный взмах меняющейся руки. Происходящее перешло на уровень только между нею и ее истинным – ясно как день. Но это не значит, что я не буду тем, кто не подстрахует, если подонок забудется и перейдет границы.

Не разрывая визуального противостояния, эти двое сменили ипостась. Чернющий волк Милютина был не меньше золотистой волчицы матери, что само по себе удивительно. Оскалившись, самка яростно бросилась на самца, и он позволил опрокинуть себя на спину и оставить несколько укусов, прежде чем сбросил и прижал теперь к земле ее. Они перекатывались, рыча и кусаясь, но нужно быть слепым, чтобы не увидеть – начавшийся со свирепости поединок стремительно превращался в нечто совершенно иное, не менее интенсивное, присутствовать при чем посторонним не нужно. Да и ароматы, исходившие от противников, кричали об истинном положении дел. Мгновение спустя два зверя сорвались с места, уносясь в глубь придомового парка, и вряд ли последовать за ними будет уместно.

Я остался один с десятком так же ошарашенно взирающих на меня волков, отошедших по приказу своего альфы подальше.

– Я пришел за своей истинной и братом. Не советую вам пытаться остановить меня.

Бегом я кинулся в дом, огляделся и принюхался перед лестницей в холле, стараясь уловить нужные запахи. Аяной пахло как-то очень слабо наверху, как и Родькой. Его отчетливый след тянулся из-за двери на первом этаже, которая, по идее, должна была вести в хозяйственные помещения. К тому же оттуда и доносился звук глухих ударов, как будто кто-то монотонно долбил по железу. В коридоре, в конце которого был, очевидно, вход в подвал, стук стал отчетливее, и я различил даже глухой голос брата, что требовал выпустить его.

Забив на ступеньки, я спрыгнул сразу вниз, очутившись перед добротной металлической дверью с парочкой тяжелых запоров снаружи, но, слава богу, без врезанных и запертых замков. Милютин настоящим узилищем не озаботился.

Родион вывалился на меня, едва не повалив, потому что все время действительно ломился в эту дверь и орал, судя по сипению.

– Захар? – опешил он, останавливая свой кулак, летящий мне в челюсть. – Братан! Как ты зде… А ладно, похрен! Мужик, Аяна пропала. Этот гондон Арутюнов умудрился просрать ее в городе, а Милютин решил, что это мы подстроили, и меня сюда… Он истинный матери, клянусь! Блин, но реально, как ты сюда попал? Тебя…

– Стоп! – остановил я его торопливую речь. – Аяна и правда пропала?

– Ага. Поимела этого лоха Славика и свалила, – кивнул Родька и расплылся в глупой улыбке. – Моя сестренка крута. Ее уже почти сутки ищут волки милютинские, и хрен им!

Крута, конечно, вот только где она и в безопасности ли? Аяна, адова ты моя кукла, ты на свободе сутки и не подумала связаться со мной. Глупо было бы рассчитывать на это, ну а вдруг…

– Поехали!