Во славу великого города!

Рассказывая о гиперборейском мифе, нельзя не вспомнить о его политической составляющей – он весьма активно использовался афинской знатью в рамках т. н. аллегорической пропаганды, служащей возвеличиванию Афин.

Гиперборейский миф имел и политическую составляющую – он весьма активно использовался афинской знатью в рамках аллегорической пропаганды, служащей возвеличиванию Афин.́

Некогда второразрядный аттический полис, в начале VI в. до н. э. Афины заявили о себе на мировой арене, отвоевав у Мегары остров Саламин, а несколько позднее приняв деятельное участие в Священной войне с Киррой, обиравшей паломников в Дельфы. Исторические права афинян на остров их лидеру Солону пришлось отстаивать перед мегарцами в третейском суде при посредничестве спартанцев, для чего он, говорят, вставил в гомеровский Список кораблей стих

 

Мощный Аякс Теламонид двенадцать судов саламинских

Вывел и с оными стал, где стояли афинян фаланги,

 

из которого следовало, что афинские и саламинские корабли выступали единым флотом еще в седые времена Троянской войны. Удовлетворенные спартанцы закрепили право на Саламин за Афинами.

По другой версии, эта и другие «аттические» вставки – дело рук ученой комиссии Писистрата (Strab. IX 1,10; D. L. I 57), собранной для записи гомеровских поэм и унификации их различных вариантов.

Прогрессивный афинский тиран Писистрат (ок. 602–527 до н. э.), обеспечивший расцвет экономики Афин и рост их влияния во всей Элладе (правление Писистрата называли «веком Кроноса», т. е., «золотым веком»), известен также тем, что создал специальную ученую комиссию по записи и редактированию «Илиады» и «Одиссеи». Усилиями ее участников – Ономакрита, Зопира Гераклейского и Орфея Кротонского – поэмы и приняли устойчивый облик.

Первые сведения об этой комиссии донесли до нас сравнительно поздние авторы – Цицерон («Писистрат… первый, говорят, привел дотоле разрозненные поэмы Гомера в тот порядок, в каком мы читаем их теперь»), Павсаний («Писистрат собирал поэмы Гомера, рассеянные по разным местам и сохранившиеся то там, то здесь в устном предании») и Элиан («Древние первоначально исполняли гомеровские поэмы отдельными песнями… Ликург первый привез в Элладу все песни Гомера; он вывез их из Ионии, когда был там. Потом Писистрат соединил песни между собой и создал "Илиаду" и "Одиссею"»).

Чтобы приписать Афинам более значимую роль в Троянской войне писистратовской комиссией были внесены правки в текст «Илиады», в т. ч. введены строки, восхваляющие «воев афинских отборных», славящие Афины и царя Тесея, «бессмертным подобного» и др.

В наиболее активную фазу процесс пересмотра мифологии с целью сделать более весомым образ Тесея вошел после свержения тирании Писистратидов и начала реформ Клисфена; образ легендарного афинского царя становится доминирующим мотивом для чернофигурной вазовой живописи, которая прославила Афины. Если еще в конце VI в. до н. э. 44 процента аттических ваз украшали сцены с участием «монархиста» Геракла, а «демократ» Тесей фигурировал лишь на 5 процентах ваз, то уже в начале V в. до н. э. Тесей изображался на 23 процентах керамических изделий, а Геракл – лишь на 19-ти.

Тесей и Минотавр на чернофигурной вазе VI в. до н. э.

Для доказательства «естественного права» Афин быть над прочими городами использовалась и тема даров гиперборейцев: именно Афины должны были стать в сознании греков средоточием гиперборейских жертвенных даров. Эта тенденция отражена у Павсания, сообщающего о храме Аполлона в Прасиях, куда и поступают дары гиперборейцев прежде чем афиняне отвезут их, собственно, в Делос. Здесь же, согласно Павсанию, находится и памятник легендарному афинскому царю Эрисихтону, умершему, возвращаясь после священного посольства на Делос (Pausan. I 31, 2). Кроме того, Павсаний сообщает, что именно Эрисихтон был тем афинянином, принесшим с Делоса самое древнее изображение гипербореанки Илифии (Pausan. 118, 5).

Эрисихтон фигурирует также у Плутарха, приписывавшего афинскому царю сооружение первой деревянной статуи Аполлона на Делосе (Plut. fr. 10), и у Афинея, рассказывавшем о путешествии Эрисихтона на Делос (Athen. IX 392 d). По словам Лосева, эти материалы обнаруживают «афинские претензии на Делос и гиперборейского Аполлона, погоню афинян за приоритетом в делосских делах… Здесь ясно видно отражение афинской гегемонии V в. на мифе о гиперборейцах».

Обращение к гиперборейской тематике станет одним из первых примеров постановке мифологических и литературных сюжетов на службу политической пропаганде. Со временем эта практика будет распространяться все шире, превратившись в утонченную и эффективную технологию воздействия на массовое сознание. Однако об этом речь пойдет несколько позже.

Гиперборея расколдовывается

По мере «расколдовывания» античного мира, авторы все чаще выражали сомнение в достоверности рассказов о Гиперборее. Уже Геродот, как мы помним, доказывал невозможность существования гипербореев, прибегая к доказательству «от абсурда», мол, если есть те, кто живет за Бореем, то должны быть и те, кто живет за Нотом, южным ветром, но о таковых никому не известно. Действительно, абсурд.

Красноречива и нелестная аттестация Диодором труда Гекатея о Гиперборее – «россказни» (τὰ περὶ τῶν Ὑπερβορέων μυθολογούμενα). Пересказывая Абдерита, Диодор, стало быть, не упускал из виду очевидный утопически-нравоучительный характер его произведения или, как минимум, его слабую достоверность как исторического источника.

Скепсис в отношении Гипербореи нашел отражение в самой этимологии этого термина. Согласно наиболее распространенному толкованию, Ὑπερβορεία – это «страна за (ὑπερ) Бореем», то есть, «за владениями Борея» или же, в более рационалистической трактовке, «вне пределов досягаемости северного ветра» (напр. Diod. Sic. II 47). Но уже у Геродота появляется версия о происхождении данного топонима от περφερες, «перфереев» – так именовались гиперборейские посланники, сопровождавшие дев с дарами для Артемиды (Hdt. IV 33). Звучало также и предположение о родственности имени северной страны с названием горы Бора во Фракии (напр. Tit. Liv., XLV 29, 8).

По наиболее распространенной, но далеко не единственной версии, топоним «Гиперборея» происходит от имени Борея, древнегреческого бога северного ветра

В схолиях к Олимпийским песням Пиндара название северной страны выводится из созвучного греческого эпонима: «Названы… гипербореи от некоего афинянина Гиперборея, как (говорит) Фанодем, а Филостефан утверждает, что Гиперборей – фессалиец, другие [выводят имя гипербореев] от пеласга Гиперборея – сына Форонея и Перимеды, дочери Эола». При этом схолиаст уверен, что гипербореи – это не отдельная народность, но лишь название для особой касты жрецов Аполлона, и эта идея не является маргинальной. Так, поэт Ференик утверждал, что гипербореи происходят из рода титанов (Schol. Pind. Ol. Ill 28a). А категорически не верящий в гипербореев Страбон высказывал предположение, что название это относится не к какому-то конкретному народу, но ко всем северянам вообще: «если поэты употребляют это выражение скорее в мифическом смысле, то их толкователи по крайней мере должны были бы прислушаться к голосу здравого смысла; признать, что под "гипербореями" имеются в виду только народы крайнего севера». К тому же склонялся и Птолемей (Schol. Dion. Perieg. 7).

Фактически лишившись статуса отдельного народа, гипербореи входят в поговорку, а их страна становится источником поэтических метафор.

Фактически лишившись статуса отдельного народа, гипербореи входят в поговорку, а их страна становится источником поэтических метафор. Уже Гораций (2 пол. I в. до н. э.) использует этот топоним для достижения художественного эффекта:

 

Летя быстрее сына Дедалова,

Я, певчий лебедь, узрю шумящего

Босфора брег, заливы Сирта,

Гиперборейских полей безбрежность.

 

Желая обозначить крайние пределы мира, обращается к гиперборейской метафорике и римский поэт Марк Анней Лукан (сер. I в.):

 

И под возком ледяным Медведицы гиперборейской,

И в иссушенной стране, где небо, сковано зноем,

Не позволяет ни дням, ни ночам неравным рождаться,

Власть и правленье над всем, куда бы судьба ни влекла нас,

Будут сопутствовать нам!

 

Под «Медведицей гиперборейской» Лукан понимает Малую Медведицу – созвездие, под которым лежат самые северные земли.

Как поэтическую аллегорию немыслимой дали использовали Гиперборею и авторы эпиграмм «Палатинской антологии». Так, Филипп Фессалоникский (1 пол. I в. н. э.) молит богиню Артемиду забрать болезнь у «лучшего из царей» и отправить ее «к гиперборейцам», т. е. «куда подальше».

«Ледяная гиперборейская Медведица» Лукана на карте звездного неба. Илл. из атласа Яна Гевелия «Уранография» (Гданьск, 1690)

А Антипатр Фессалоникский (1 пол. I в. н. э.) воспевает славу Ортигии, достигшую самой немыслимой дали:

 

Славен, не спорю, был также и ты. Бореадам крылатым,

Тенос, обязан ты был некогда славой своей.

Но об Ортигии слава достигла далеких пределов.

В Гиперборейских горах чтилося имя ее….

 

Автор уверен, что никакой Гипербореи больше нет, и обращается к острову Теносу:

 

Ты вот, однако, живешь, а она уж погибла. Кто мог бы

Предугадать, что она будет пустынней тебя!

 

Для нужд христианской проповеди использует легенду о Гиперборее апологет Климент Александрийский (II в.), интерпретируя ее как интуицию и «предварительное откровение», полученное язычниками относительно подлинного «Града небесного»: «Подобный небесный град описывают поэты. Полагают, что города гипербореев и аримаспов, а также Елисейские поля представляют собой образец таких мест проживания совершенных. Парадигма платоновского града также расположена на небесах».

Выступая прежде символом идеальной счастливой жизни, гипербореи уже не вызывают пиетета у греков и римлян, считающих себя достигшими вершины цивилизации. Гиперборею теперь почти принято ругать, хотя пока еще чужими устами. Элиан передает историю, якобы рассказанную историком Феопомпом о неких великанах, обитающих на таинственном континенте, находящемся за пределами обитаемого мира. Собравши миллионное войско, они будто бы переправились через океан и дошли до гиперборейских пределов, однако «не пожелали идти дальше, ибо, наслышанные о том, что тамошние жители слывут у нас самыми счастливыми, нашли их жизнь жалкой и убогой».

Климент Александрийский, использующий легенду о Гиперборее для нужд христианской проповеди. Илл. из книги Андре Теве «Истинные портреты и жизнеописания прославленных греков, латинян и язычников» (Париж, 1584)

Восхищенные рассказы древних о невероятных способностях гиперборейцев становятся объектом насмешки. Лукиан с нескрываемой иронией повествует о баснословных «чудесах» гиперборейцев: «Я считал совершенно невозможным верить им, и, однако, как только впервые увидал летающего иностранца, варвара – он называл себя гиперборейцем, – я поверил и оказался побежденным, хотя долго противодействовал. И что, в самом деле, оставалось мне делать, когда на моих глазах днем человек носился при мне по воздуху, ступал по воде и медленным шагом проходил сквозь огонь?…О мелочах, которые он показывал, говорить не стоит, – как он напускал любовные желания, призывал духов, вызывал давно похороненных покойников, делал видимой даже Гекату и низводил с неба Луну».

Интересно, что Луна, которую, получив плату в 20 мин, достал с неба гиперборейский маг, самым комичным образом явилась сначала в образе женщины, а затем предстала «красивой коровой» и тут же превратилась в щенка.