Когти и клыки

Потом говорили, что человек этот пришел с севера, со стороны Канатчиковых ворот. Подтвердил это и Пухач, который крутился в то время неподалеку от стражницкой. Я поверила ему на слово, хотя он и любил приукрашивать правду. Скорее всего, подслушал, что болтают люди в корчмах, а потом по привычке клялся собственным хвостом, что видел все лично. Впрочем, неважно, откуда пришел незнакомец. Но в Вызиму он прибыл, чтобы меня убить.

О том, что случилось в «У Лиса», я узнала от Четвертушки. Ей можно было верить, не то что Пухачу, господину канав и скользких обещаний. Всю жизнь свою она провела под полом корчмы, ей не страшны были брошенные в нее кружки и тяжелые башмаки трактирщика. Видела она не одну ссору, прижавшись к щелям между досками, слизывала с пола окрашенное красным пиво, даже притаскивала в гнездо выбитые зубы, когда страже приходилось хвататься за палицы, чтобы успокоить пьянь. Но даже закаленная в боях Четвертушка не видела ничего подобного. Когда пришла ко мне на аудиенцию, вся тряслась.

– В город прибыло чудовище! Зарезал троих, темная госпожа, зарезал, словно свиней! – склонила головку и хвостик, что в царстве грызунов соответствовало верноподданническому поклону. – Беловолосый мясник!

Я погладила ее спутанную шерсть.

Пыталась объединить наши самости, чтобы принести ей немного успокоения, но она была слишком напугана. Убегала из эфирных объятий. Формирование потока в этом случае напоминало попытку схватить угря намасленными руками.

Она нервно шевельнула носиком.

– Беловолосый мясник! – повторила, а в глазах-бусинках мелькнул страх. – Колдун! У него меч, который рубит мясо до кости, а еще он накладывает жуткие заклятия. И эти глаза, эти злые глаза! Они не знают милосердия!

Я перестала тянуть ее за язык. В этом не было никакого толку. Вместо этого я собралась с силами и вошла в нее: грубо и без предупреждения. Да, такой опыт не был самым приятным, но Четвертушка была сильной, а у меня не было времени ждать, пока она выйдет из шока.

Я редко решалась на то, чтобы просматривать сознания подданных. Чаще всего я считала такое некультурным, неприличным даже, и уж наверняка – вредным для обеих сторон. Насколько же приятней единиться мыслями, смотреть на мир сквозь общую призму, выбирать роль своего, а не чужака, который, вместо того чтобы воспользоваться гостеприимством хозяина, связывает и затыкает ему рот кляпом, чтобы спокойно ознакомиться с содержанием комода. Это было ниже моего достоинства.

Но принцессы знают, что порой нужно закусить губу и сделать то, что необходимо.

«Вхождение» звучит решительно симпатичней, нежели «вторжение», хотя это последнее лучше передает суть дела. Проникаешь в чужое сознание, парализуя его и заставляя тебе покоряться. Когда я вошла в Четвертушку, та пискнула, словно с нее сдирали шкурку. Мгновение после вхождения я еще чувствовала мощные вибрации боли, отражающиеся от стенок мышиного черепа, но с течением лет я научилась это заглушать. Мне нужно было спешить, если я не хотела обидеть служанку. Воспоминание о Шалуне и Горностайке, об их изломанных, выкрученных телах, которые я кинула на алтарь экспериментов с соединством, доныне не давали мне о себе забыть. И я быстро принялась за работу.

Память моих подданных – это не хронологически упорядоченное собрание данных. Их не станешь просматривать, как книги с гравюрами. Это, скорее, грязная лужа, где плавают стайки образов: новые то и дело лезут из ила, старые исчезают с поверхности, кипят в полубезумном танце желаний, где главные – жажда размножаться и кормиться.

Драка в трактире отпечаталась в Четвертушке сильно; сцены были яркими, хорошо прорисованными на мутном зеркале сознания. Наверняка пройдет несколько часов, а может, и целые сутки, прежде чем их поглотит мрак. Грызуны не памятливы. К твоему, Четвертушка, счастью.

Начинаем. Я наклоняюсь над зеркалом и…

Смотрю на человека в поистершемся кожаном шнурованном кубраке, попивающего из выщербленной кружки. Волосы его белы, как снег. Смотрю на меч за его спиной. Он – великан, как и любой, на кого смотришь с перспективы пола.

Я наклоняюсь над зеркалом и…

Выбитая кружка повисает в воздухе. Тот самый мужчина – и другой, с битым оспой лицом, меряются взглядами. На фоне еще двух, что стоят, скрестив руки.

Я наклоняюсь над зеркалом и…

Верзилы играют мышцами, словно коты, что готовятся к прыжку. Битый оспой держится за ремень на кожанке пришлеца. Кривит презрительно морду.

Я наклоняюсь над зеркалом и…

Следующие картинки – чистый хаос. Все залито красным. Тут разрубленное лицо, там пропитанная кровью рубаха, битая посуда. Удар меча. И еще один. Маятникообразные движения медальона. Преломившийся в поясе трактирщик. Поток блевотины.

Я наклоняюсь над зеркалом и…

Трое стражников, три вскинутых палицы, вытянутая рука беловолосого. Блеск заклепок на его кафтане.

Еще минутка. Выдержи, Четвертушка.

Я наклоняюсь над зеркалом и…

Склоненные солдаты, клиенты, прячущие лица за рукавами. Удар силы ощутим даже в воспоминаниях. Смотрю, как незнакомец откладывает оружие и выходит со стражниками; мертвецы провожают его пустыми взглядами. Он не оглядывается.

Хватит.

Я отпускаю сознание служанки. Как всегда после вхождения, меня тошнит. Я едва могу устоять на ногах, опершись о плиту саркофага. У Четвертушки идет пена из пасти. Ее жаль, но выбора у меня не было.

– Госпожа? – запищала она плаксиво, едва лишь придя в себя. – Беда нам! Беловолосый мясник уничтожит королевство!

Я вызвала в памяти образ медальона, который машинально зарегистрировало сознание мышки. В горячке боя он на миг мелькнул в разрезе кафтана: всего на пару мгновений, но и этого хватило, чтобы узнать пришлеца.

И, поколебавшись, я добавила:

Я ходила по комнате, провожаемая сотнями глаз. Подданные неспокойно переминались, но сохраняли тишину. Только изредка кто-то попискивал. Окружали саркофаг полукругом, с хвостами у самой земли. Серенькие тельца заполняли каждый дюйм поверхности.

Я крикнула бессильно и ударила в колонну. Кусок мрамора отлетел и покатился под стену. Мыши из нового помета кинулись в темноту, а потом вернулись, пристыженные, отчитываемые писками старейшин.

Вперед собрания выступил Оружейник, самый старый крысюк Вызимы, толстый и большой, словно кот. Если был неподалеку, то брал голос от имени Соединства. Полосы седины на его спине всегда напоминали мне серебристую кудель, вплетенную в грязные тряпки.

– Сильнейшая из сильных, Велерад охотится на нас с яростью, достойной лучшего применения, – Оружейник отличался красноречием, слушать его было очень приятно. – Приставил к этой работе слуг, засыпал ходы ядом, повыловил нас до единого. Последним был Медик, да упокоится он в пустоте. Можешь приказать кому-то проникнуть внутрь, но уж послушай своего покорного слугу, добрая госпожа: это истинное самоубийство.

Он был прав, однако это никак не уменьшило моей злости. О чем ведьмак беседовал с ипатом? Несомненно, о том, как убить чудовище – поскольку что бы еще его сюда привело? – но я должна была узнать подробности, чтобы приготовиться к защите королевства. Потому что на этот раз в Вызиму пришел не просто первый попавшийся наемник.

– Стражу под главными воротами держит Петелька, моя госпожа. Если ведьмак покинет город, он сразу же нам об этом сообщит. В случае, если бы его вывели боковыми дверьми, на задах, в стогу сена, прячется Осот. Где-то в окрестностях прячется и Пухач, но прости меня за слово, сильнейшая из сильных: он интриган, безумец и идиот. Сколько бы ни касалось его Соединство, от него у любого из нас остается кислый вкус на языке.

Единство во множестве. Душевная общность грызунов, невидимое царство сознаний. Соединство – это мостик, переброшенный между представителями крысиной расы в Вызиме, что создает закрытое обращение информации. Это глаза и уши подземелья, раскиданные по канавам, амбарам, закоулкам и чердакам. Там, где больше, чем десяток крыс, словно бы есть и все остальные крысы. Первое правило, какому меня научили, еще при жизни деда Оружейника.

– Госпожа, мы защитимся!

Из рядов выскочила одноглазая крысиха, Мара. Ее темный хребет носил на себе следы когтей и клыков.

– Мы загрызем ведьмака! Испугаем, как того, что был последним!

Отвага Мары уступала только ее безумию.

– Тогда получит сражение! Выпотрошу его, процарапаю путь к сердцу, а потом…

Вопли Мары прервал Оружейник, укусив ее за загривок. Сжимал челюсти так долго, пока крысиха не перестала биться. Потом только зашипела и обнажила резцы, однако сдалась, снова отступив в круг.

В этот самый момент весь клубок замер. Смолкли писки и ссоры. Я почувствовала, как пробуждается к жизни крысиное бессознательное, как ритм их сердец замедляется и выравнивается. Сплетения мысли соединили и подтолкнули их в другом направлении. Так формировалось Соединство: существование, порожденное из сотен меньших жизней.

– Я вижу его. Выходит вместе с Велерадом.

Мордочкой шевелил Оружейник, хотя голос принадлежал отсутствующей Петельке.

– В замок. К королю.

Я издала горловой хрип. Фольтест, король Темерии, любимый отец, который заключил меня в холодных стенах склепа, бросил на пожрание червям и тьме. Прикрыл резной плитой саркофага, зажег благовония и привел жрецов, чтобы те пропели траурные гимны. Убедил весь мир, что я умерла. Дочь Адды жива, дураки! Во мне течет королевская кровь! Наследие сильнее проклятия. Двор сам меня отыскал и обучил, как править в этом мрачном месте.

Я успокоила мысли. Не время жалеть.

– Да, госпожа.

Соединение личностей отличается от вхождения, как визит в ратушу – от похищения бургомистра. Ты позволяешь вести себя, смотришь на мир чужими глазами, участвуешь в происшествиях, но не вмешиваешься в происходящее.

Вот только боль – похожа.

Почти сразу, едва я вступила в вихрь Соединства, крысы повели меня через норы. Я почувствовала, как ничто раздирает меня когтями изнутри, как дергает и кусает, пытаясь прорваться сквозь барьер небытия; Соединство не позволяло мне уйти. На миг я потеряла сознание, а когда оно вернулось, я наполняла череп Петельки.

Тепло камина. Запах шерсти. Человеческий пот щекочет нюх. Я получала те же самые впечатления, что и спрятавшаяся за комодом служанка, и хотя она старалась это скрыть, я знала: она боится. Я была с ней и тоже боялась.

Выглянула из укрытия, осторожно, чтобы не проснулись гончие.

Пятеро мужчин. Бородач на сундуке – это Сегелин, второй вельможа, нахмуренный – это Острит. Осот и Щепка, шпионящие за ним, утверждают, что он никогда не улыбается. Ведьмак казался несколько уставшим. Рядом с ним сидел Велерад. Нервно хрустел пальцами. Думал, что на него никто не смотрит.

– От чего у тебя так голова поседела? От волшебства?

Ну и Фольтест, король Темерии, мастер шуток.

Я знала людей, которыми окружил себя мой отец. Знала их привычки и планы. Знала, кому они доверяют, кого презирают, когда встают ото сна и когда – ложатся спать, чего боятся, кто греет им ложе. Я познавала душу города, укрытая от глаз подданных.

Вызиму подтачивает болезнь. Может, снаружи и видны богатые одежды и позолота, но на утробе ее – следы когтей.

– Если у моей дочери хоть волос с головы упадет, ты свою на плаху положишь. Это все. Острит и вы, государь Сегелин…

Я перестала слушать. Меня били судороги. Мерзкий лицемер! Петельке к горлу подкатило нечто горькое. Прости, моя вина. Обещаю держать голову холодной.

Я проводила отца ненавидящим взглядом, представляя, как разрываю в ярости его атласные одежды.

Я давно поняла, что Фольтест желает меня расколдовать. Не была наивной: это не вопрос милосердия, это проблема угрызений совести. Мог ли кто-либо проспать хоть ночь спокойно, зная, что отдал дочь на погибель?

Почему ты никогда меня не проведывал, не пел мне колыбельных, чтобы отогнать ужасы, таящиеся во тьме? Отчего я знала только холодные объятия матери, пока ее мертвые руки не распались в прах? Ты думал, что достаточно накинуть на прошлое саван, чтобы навсегда его от себя отделить? Посмотри, отец, куда тебя это привело! Я захватила твой замок и построила свое царство.

Ты похоронил принцессу, но проснулась – королева.

С той поры, как один из Ведающих измыслил идею «ночной стражи», Фольтест уцепился за нее, словно утопающий за последнюю доску. Верил, что таким-то образом справится со своим позором. Не знаю, прав ли был чародей или наплел с три короба, соблазненный блеском монет, но я не хотела рисковать. Решила, что не отдам власти без сражения.

В Вызиму устремились авантюристы, жадные до славы и золота: странствующие рыцари, изгнанные преступники, наемники, шарлатаны. Я переламывала их, пожирала. Каждого, без исключений. Грудные клетки отворялись для меня, словно пучки роз; сок разложения орошал мои темные сады. Это был пир, истинный пир! Следы крови в главном зале походили на вино, расплескавшееся из чаш собеседников.

Наведывались ко мне и романтические дураки, верящие в силу предсказания и чистого сердца. Эти вот последние я вырывала прямо из их груди и съедала у них на глазах. Иллюзий своих они держались дольше, чем жизни. Были и воины в черненых кожаных доспехах, вооруженные мечами и утыканными гвоздями палицами, грубые и самоуверенные. Когда я заключала их в объятия, просыпался весь город. Внутренностями героев я украшала деревья и стены. Они тянулись, словно праздничные ленты, порождая восторг моих подданных.

Хотели взять меня силой или каким другим способом. И умирали. Хотели загнать в ловушку, но петли стискивались на их глотках. У них были яд, заклинания, артефакты. Мне хватало когтей и клыков.

Велерад вдруг вскочил со стула.

– Принцесса выглядит как стрыга! – крикнул.

Испуганная Петелька вжалась в стену. Потекла литания оскорблений; ипат выплевывал слова с жаром странствующего проповедника. Меня даже развеселила его любовь к метафорам.

Стрыга. Одна из языковых «отмычек», которые переводят сложные процессы и явления на язык простецов. Слова-отмычки не пытаются объяснить проблему, они просто навязывают взгляд, оценивая стороны конфликта. Этот хороший, тот плохой, это – чудовище, а там – жертва. Народ слушает и кивает, поскольку на первый взгляд это звучит складно. Я знаю множество таких определений. Война, обязанности, неурожай, случай. Слова-отмычки в девяти из десяти случаев должны размыть чью-то ответственность, отвести внимание от конкретных людей, совершивших конкретную ошибку, что в дальней перспективе должно привести к конкретным проблемам. Власть над языком – это власть над сознаниями. Меня этому научило Соединство, носитель чистой информации, устойчивый к простым манипуляциям.

И вот – у нас есть «стрыга» или «чудовище», куда реже – «принцесса» и уж никогда не «жертва». Будто оно неопределенное проклятие, а не признание чьей-то вины, а три тысячи оренов – награда, а не подкуп. Обычное существование зовется святотатством, а борьба за жизнь – кучами трупов.

Вот что говорят они: в Вызиме лютует стрыга. Сеет ужас и убивает людей.

Вот что говорю я: невинное дитя пало жертвой легкомысленности шута, который трахал собственную сестру, потому что жил с убеждением, что он может все. Кровь пятнает лишь его руки.

Конечно, я охочусь, потрошу и пожираю. Люблю запах гнилого мяса; биение человеческих сердец приводит меня в экстаз. Я не выбирала этот путь; я та, кто я есть. С тем же успехом можно злиться на волка, что тот нападает на овцу.

– …мать ее!

– Осторожней, Велерад.

Петелька выставила головку из-за ножки комода. Острит, хотя в это и непросто поверить, хмур сильнее обычного.

– О стрыге – что хочешь, но Адду не оскорбляй и при мне, потому как при короле-то и сам не отважишься.

Как мило. Обещаю, что если придется нам встать лицом к лицу, его ждет быстрая смерть.

– А выжил кто-нибудь из тех, на кого она напала?

Немногие, ведьмак. Сегелин прав. Двое стражников, в самом начале. Уцелели только потому, что я была молода и только узнавала свои возможности. И еще…

– …мельник, на которого она напала за городом. Помните?

Я помнила. Ошибка в мастерстве.

– Я хочу его увидеть. Пошлите за ним.

Велерад махнул рукой, словно отгонял навязчивую муху, и пошел в сторону двери.

– Уже поздно. Оставим это на утро, если уж ты не против. Ты ведь не пойдешь в склеп посреди ночи? Ну вот. Поработай пока над тактикой, отдохни… – он остановился на пороге, явно сбитый с толку. – Вы, ведьмаки, спите, верно?

– Спим.

– Тогда – поспи.

Вышел из комнаты. После его ухода Сегелин потянулся так, что кости хрустнули. Я представляла себе, как ломаю его хребет, увеличив этот звук стократно. Петелька, почувствовав мои намерения, непроизвольно облизнула мордочку.

– Помочь с чем-то еще?

Тон Острита подсказывал, что ему такого совершенно не хотелось бы делать.

– Последний, который прибыл передо мной… – беловолосый сделал паузу. – Что с ним случилось? Она его убила? Он сбежал? Спрашиваю из интереса.

Я чувствую страх? Ты все же боишься, ведьмак?

– Его повесили, – сказал Сегелин.

Я знаю эту глупую историю. Смотрела тогда на казнь, соединенная с Сумраком, который пролез под самый эшафот. Обвинения против чужака были столь абсурдными, что выдумать их было просто невозможно. Должны были оказаться правдой.

– Притворялся чародеем, мастером как-то там, – продолжал вельможа. – Песочные часы на черепе, серебристые гексаграммы. Такой весь из себя. К тому же рот у него не закрывался, потому легко было догадаться, что – мошенник. А этот его фургон… – он вздохнул, давая понять, что и говорить о таком не желает. – Фольтесту уже все едино, принимает всякого, кто согласится. Без обид, ведьмак. Чародей обещал сварить декокт по старой эльфской рецептуре, который должен был вернуть стрыге человеческое подобие. Выгодно, верно? Зачем целую ночь сидеть в склепе? Хватит плеснуть эликсиром. Чужак потребовал себе наперед двести оренов на алхимические снадобья и на покрытие расходов по производству микстуры, а две тысячи сторговал себе на потом, после успешного превращения.

– И Фольтест согласился?

Бородач пожал плечами.

– Нужно было услышать этого чужака. Он был убедителен.

Острит неохотно согласился.

– Потом, во время допросов, выяснилось, что стрыгу должен был изображать его слуга. Не знаю, как кто-то из них мог подумать, что такое удастся. В повозке чародея мы нашли прекрасно скроенный костюм из волчьих шкур, искусственные когти, башку вепря… Я никогда ничего подобного не видел, – он с недоверием покачал головой. – Еще прятали там рыжеволосую девицу. Притащили ее аж из Марибора.

– «Расколдованную принцессу», – хмыкнул Острит. – Это я приказал стражникам обыскать фургон. Смердело от всего того обманом за милю.

– Мошенника повесили, парень получил двадцать кнутов, девка… Не знаю, что там с ней. Порой видят ее в «Старом Наракорте». Эти были последними. Потом долго никого не было.

Они поговорили еще немного, но я не услышала ничего интересного. Когда же, наконец, они попрощались, Петелька проскользнула за Остритом в холл, а я прервала единение. Боль снова отправила меня в царство тьмы.

– Проблема! Проблема! – Оружейник шевелил носиком, не сводя с меня отсутствующий взгляд стеклянистых глаз. – Они привели мельника!

Петелька отсыпалась после вчерашней миссии. Всякий раз соединение разумов требовало длительного отдыха, чтобы организм пришел в себя и вновь укоренился в реальности. На присмотре ее заменила сестра.

Оружейник, как обычно, выполнял роль рассказчика, переводя на себя передачи Соединства.

– Ха, госпожа, только послушай! Мельник, едва увидел ведьмака, весь побледнел! Наверняка полагает, что его сейчас сожрут. Вот так дело, королева!

Возбужденный голос Проблемы эхом звенел по всему склепу. Она полностью заслужила свое имя. Каждый восход солнца был для нее событием, достойным того, чтобы поместить его в городских хрониках.

Крыс собралось поменьше, чем в последний раз – я не видела необходимости удерживать их во дворце. Пусть разнюхивают, вслушиваются в шепоты. Я должна быть готовой к схватке. Новая информация была на вес золота.

– Моя госпожа, что тут происходит! – Оружейник трясся от приступа веселья. Прыгал, словно марионетка в руках кукольника. – Мужик увидел ведьмацкий меч на стене и со страху, кажется, обоср… Проблема, проблема! – вовремя одернула себя.

Я воздела очи горе́.

– Заикается и плачет, королева. Может, он не в себе? Вот так проблема! А теперь беловолосый осматривает его шрамы. А ведьмак, моя госпожа, он еще и медик, медик?

Я не стала вступать в пустую дискуссию. Стиснула зубы на трупе и вырвала из груди мужчины солидный кусок мяса. Запасы мои потихоньку уменьшались. Но это забота на потом.

– Госпожа! Госпожа!

Я с раздражением оторвалась от еды. Долгое пребывание в компании с Проблемой – это испытание для нервов. Я уже жалела, что не послала во дворец кого-то другого.

– Госпожа, слушай, это настоящая проблема! Солдат, который привел мельника – это переодетый Фольтест.

Наконец что-то важное. Король наносит ведьмаку неофициальный визит? Интересненько. Я бы предпочла войти в служанку – уж как-то вынесла бы взрывы ее нездорового энтузиазма, – но я была ослаблена и еще не восстановилась после вчерашнего.

Долгая пауза.

– О тебе, госпожа. Хотят отобрать у тебя силу и царство, превратить в хрупкую человеческую самку. Проблема, проблема! Ведьмак выйдет отсюда после полнолуния. Говорит, что убьет тебя лишь по необходимости.

Я сжала кулак: череп покойника хрустнул, словно перезревший фрукт. Я облизала когти от серой сладковатой жижи, злая, что меня спровоцировали.

– Госпожа…

Я слышала сомнение в ее голосе.

– Ведьмак утверждает, что если дойдет до превращения, ты даже не станешь человеческой самкой – лишь беспомощным ребенком.

Ее необычный, лишенный и намека на веселость тон уколол меня изнутри, словно стальная игла.

Да, я принимала во внимание такую возможность, чернейшую из черных. Ведьмак знал – или догадывался? Неважно. Я не могу себе вообразить худшей трагедии: лишенная разума, полубезумная девица, мочащаяся в золотой постели. Принцесса! То презрение, с которым смотрели бы на меня крысы… Нет, не желаю и думать об этом.

Я не верю, что смогла бы забыть о подданных и своем царстве. Пусть бы у меня отобрали тело и тождественность, заключили внутрь совершенно другого человека, воспоминание об утраченном величии осело бы где-то в подсознании и пустило бы там корни, день за днем и год за годом, глубже и глубже, приводя к неминуемому безумию.

Слабый писк вернул меня на землю.

Я отогнала мрачное видение. Нужно прекратить переживать, а не то я проиграю еще до того, как вступлю в бой.

– Проблема, госпожа! Такого еще не было! Я узнала имя ведьмака. Его зовут Ге…

Я прервала ее на полуслове.

Оружейник покорно склонил голову. Я знала, что где-то во дворце Фольтеста Проблема застыла в такой же позе. Были они как зеркальные отражения, отброшенные на поверхность Соединства.

– Король спрашивает, как случилось, что ты стала стры… нашей госпожой.

Мелкая оговорка. Я не видела причин для злости.

– Ты не поверишь, госпожа! Проблема, какая же проблема! – Оружейник потряс мордой, что, если брать во внимание его огромную тушу, выглядело почти комично. – Ведьмак не знает. Может, из-за колдовства, а может, и нет.

– Королева…

Я почувствовала холодную хватку во внутренностях.

– Твой отец полагает, что ты страдаешь. Это правда, королева? Ты страдаешь?

Я молчала. Сжимала руки на саркофаге, пока мрамор не начал крошиться.

Самое раннее мое воспоминание? Я лежу на твердой плите, укутанная в погребальный саван. Холод проникает до мозга костей. Я плачу. Над саркофагом стоит крыса. В пасти держит труп вороны. Я протягиваю деформированную ручку, крыса наклоняется в мою сторону. Преломляем мертвую птицу.

Я люблю думать, что мы тогда заключили перемирие под хруст ломаемого позвоночника.

Меня воспитало Соединство. Крысы обогревали меня, убаюкивали, развлекали рассказами о городе. Приносили червяков и жуков, чтобы я могла наесться досыта. Я узнала их язык. Когда я выросла, они научили меня охотиться и сражаться. Я уже тогда умела сплетать собственные мысли, придавать им форму, превращать в сообщение. Крысы сделали меня своей госпожой, а я старалась соответствовать этой чести.

Я вижу в темноте. У меня сила пяти рослых мужей. Обгоняю в беге оленей и ланей. Мои когти режут не хуже мечей. Челюстями я крушу камни.

Я королева. Черное сердце качает голубую кровь.

Как это – быть стрыгой? А как это – быть кузнецом? Или лошадью? Я просто слушаюсь внутреннего голоса, действую согласно природе.

Не знаю, таковы ли другие стрыги (не выношу этого названия, кажется, я уже говорила об этом). Подозреваю, что – нет. Меня сформировало влияние Соединства. Кем бы я была, когда бы не родилась в Вызиме? Быть может, где-то в мире, в Нильфгаарде или в Редании – нетопыри, вороны или волки тоже единят мысли духовным швом. Сознавала бы я себя больше, чем сейчас, в другом месте? Была бы я разумней? Или остались бы мне только клыки и когти?

Рефлексия и анализ – пути потерянных. Оставим их философам.

Я лежала в саркофаге, вжавшись в мумифицированные останки матери. Оружейник укладывался ко сну на моей груди. Я гладила его темную шерсть. До полнолуния осталось три дня. Я должна была погрузиться в летаргию, чтобы восстать к битве, восстановив силы.

Они хотят меня расколдовать! Ха!..

Я закрыла глаза. Окружил меня кокон тьмы.

Глупый отец. Глупый ведьмак.

Я почувствовала на лице прикосновения жесткой щетины.

– Он уже во дворце, королева.

Я проснулась.

– Начинает смеркаться.

Я узнала голос Ювелира. Покинутый дворец был его домом. Он редко заходил в город и сторонился компании других крыс. Выбрал жизнь отшельника. Я уважала его выбор, а потому меня еще сильнее радовал тот факт, что этой ночью он решил помочь нам в схватке. Оружейник прижимался к моей морде, шепотом передавая слова шпиона. Передача была чистой, никаких искажений; нити Соединства связывались в толстый канат. Я представила десятки, сотни крыс, которые в этот момент окружали мой саркофаг. Поддержка подданных придавала силы.

– Взял с собой меч из чистого серебра. Тот сверкает, как лицо луны. И недавно ведьмак принял эликсиры.

Оружейник на некоторое время замолчал. У него подрагивали ноздри.

– Чемерица. Дурман. Боярышник. Молочай. Архадтордтжвина. Скра’тш. Зерна гаршенка. Голубые, не зеленые.

Некоторые из составных частей не перевести на человеческий, но это – вернейшая их передача.

Ведьмак разбирался в таких делах. Давно уже я не мерялась силой с равным. По мне прошла дрожь возбуждения.

Оружейник чутко приподнял голову.

– Снаружи что-то происходит. Он вдруг оставил все и спустился вниз.

– Я знаю, что делать, – прошипел он.

В последний момент я удержалась, чтобы не ударить Оружейника. Он был лишь передатчиком. Но запомнила, чтобы после вызвать Ювелира и устроить ему головомойку.

– Пришел какой-то дворянин. Не знаю, как ведьмак это сделал, но, кажется, услышал его сверху.

– Нет, бородатый. Принес деньги и приказал ведьмаку убираться. Утверждает, что не желает твоей смерти.

Герой или циничный политик? Только у глупца могли бы возникнуть сомнения. Ведь пес, готовый загрызть хозяина, веря, что новый владелец станет кормить его деликатесами, – глупое животное. Бешеных собак убивают, и если у Визимира, например, есть кое-что в голове, то он расплатится с предателем в соответствующей валюте.

– Ведьмак не отступит. Они ссорятся. Бородатый вытянул меч! Говорит, что не боится, потому что у него черепаший камень… Потерял сознание. Ведьмак удивительно быстр, королева!

Я ошибалась насчет него. Это не наемный убийца. Если бы дело было в деньгах, он бы послушался Острита и сбежал бы из города. Похоже, мы тут имеем дело с кем-то куда более опасным. С человеком чести.

– Оставил его и снова идет ко дворцу. Подождать?

– Возвращается. Принес веревку. Вяжет дворянчика, как свинью на рожон, – Ювелир замолчал, ожидая, как пойдут дела дальше. – Берет его под мышки, тянет. Идут в вашу сторону. Ко дворцу.

Подсознательно почувствовала, как расслабляются во мне сплетения крысиных мыслей; Оружейник накренил головку набок, словно вытряхивая из ушей песчинки эфира.

– Мы с тобой, сильнейшая из сильных. Вместе защитим царство.

Я ласково почесала его за ушком.

– Как прикажете, королева. Мы переждем во тьме.

Ведьмак думает, что «спасет» принцессу, что совершит добрый поступок, окажет миру услугу. У него сердце рыцаря. Хочу увидеть его собственными глазами, наколотым на мой коготь. Гнев, который он пробудил, сокрушит его волю и сломает кости. Честь?! Из какой же сказки ты к нам прибыл, несчастный?

Нападу в полночь. Именно на это он и надеется, если верит людской молве. Осталось еще немного времени. Я планировала подслушать, о чем он станет говорить с Остритом, когда вельможа очнется. А о том, что разговаривать они будут – я не сомневалась. Он отправит Острита на заклание, а ничто так не развязывает язык, как перспектива скорой смерти.

– Сильнейшая из сильных, безопасно ли это? – обеспокоился Оружейник. – Ты в любой момент можешь начать бой. Не ослабит ли это тебя?

Я пришпилила его взглядом к полу.

И чуть ласковей добавила:

– Нет закона большего, чем твое слово, – он застыл неподвижно, ментально единясь с собратьями. – Мара предлагает тебе услуги, но она слишком рвется в бой. Это рискованно, моя госпожа. Я бы советовал выбрать кого-то более… уравновешенного.

Оружейник кивнул.

Я успокоила дыхание и утихомирила хаос мыслей. Подавила жажду, отделяясь от нее стеной железной воли. Скоро почувствовала, как выхожу из тела и всплываю над саркофагом.

Соединство явилось мне в образе сотен соединенных нитей, создающих сложную мозаику синевы. Голубоватые потоки, тонкие, словно конский волос, расходились во всех направлениях, проникая сквозь пол и стены. Сплетались над склепом и оттуда падали вниз уже толстым канатом, проникая в каменную плиту, под которой пребывало мое тело.

Я позволила, чтобы сознание мое присоединилось к узлу крысиных мыслей. Соединство показало канал Семерки – одна из нитей засветилась интенсивней прочих. Я подплыла ближе, прикоснулась…

Резкий рывок. Нырок.

Семерка была ординарнейшей мышью, маленькой и неприметной. Двигалась она бесшумно, словно тень. Когда хотела, могла спрятаться и в миске с фруктами, окруженной собеседниками – и оставаться незамеченной до конца пира. Мои подданные шутили, что как-то ее не заметило само Соединство.

Она вышла из стаи и покинула склеп. Умело искала дорогу в лабиринте спутанных туннелей. Я двигалась сквозь тьму, уцепившись за ее суть. Когда Семерка добралась до главного зала, после короткой разведки выбрала своим укрытием останки одного из незадачливых защитников Вызимы. Втиснулась под смятый богатый доспех и разместилась под сломанными ребрами.

Мы ждали чужака.

Дубовые ворота давным-давно были разбиты; одна створка каким-то чудом все еще держалась на ржавых завесах и театрально скрипнула, когда ведьмак вошел внутрь.

Обвел взглядом опустошенный зал. Выглядел он словно живой труп. Бледный, как любой из тех, кто рисковал встать со мной лицом к лицу. Он подошел под балюстраду, таща за собой связанного Острита. Прислонил вельможу к стене и отряхнул руки. Проверил, как выходит меч. Стальной клинок описал в воздухе медленный круг.

Я не могла дождаться момента, когда его бесстрастное лицо искривит гримаса боли и страха.

По дворцу пронесся протяжный стон. Острит, похоже, пришел в сознание.

– Молчи. Накличешь ее прежде времени.

Я буду изображать удивление, обещаю.

– Проклятый убийца! Где ты? Развяжи меня немедленно, сукин ты сын! Вздерну поганца!

Злость. Первая фаза соединения со смертью. Скоро придет и время исповеди.

Я была права. Едва отзвучали мерзкие проклятия, Острит успокоился и перестал кричать. Объяснял свою ненависть к королю.

Когда бы я могла – рассмеялась бы во всю глотку.

Насколько же они жалостливо мелки! Вот она, встреча чести с любовью. Сотня таких ведьмаков со справедливым сердцем да сотня влюбленных Остритов – и мир сгорит в пепел.

– Я знаю, что ты думаешь. Но этого не было. Поверь, я не произносил никаких заклятий. Я не знаток по части чар. Только однажды, по злобе, сказал… Только один раз. Ведьмак? Ты слышишь?

– Слышу.

И я – тоже. Это не твоя вина, дурак, и не вина моей бабки, и не вина никого другого. Когда бы Фольтест спаривался с собакой, неужто все бы раздумывали, отчего плод их любви лает?

– Ведьмак? Полночь близко?

– Близко.

– Выпусти меня раньше. Дай мне больше времени.

– Нет.

Сделаем по-твоему, рыцарёк. И хотелось бы верить, что в схватке-то ты окажешься более активен, чем в переговорах с вельможей.

Больше они не говорили, Острит бесшумно шевелил губами, повторяя смолоду выученную молитву. Похоже, он смирился со смертью. Ведьмак стоял и прислушивался.

Я оборвала соединение, оставляя Семерку внутри скелета. Сплетение жадно высасывало меня, ведя голубоватую нить в средоточие Соединства, откуда я нашла дорогу назад в свое тело. Была настолько возбуждена, что совершенно не почувствовала боли, связанной с переходом.

Я мечтала только о том, чтобы пролить кровь негодяя.

Оружейник впился в меня своими черными глазенками. В них отражалась вся сила подземного королевства.

– Порви его в клочья, сильнейшая из сильных.

Я отодвинула плиту саркофага.

Шаги убегающего Острита гремели, словно военные барабаны. Мой тонкий слух ловил даже ускоренный стук сердца, легкое эхо несущейся по венам крови. Ведьмак оставил его как приманку. И что с того? Я ведь и так обещала Остриту быструю смерть.

Я метнулась по лестнице и отбросила плиту, что блокировала вход. Ведьмак скрывался за балюстрадой. Сыграю по его сценарию. Поражение болит тем сильнее, чем дольше ты верил в победу.

Острит спотыкался, словно старец. Ускорился, когда в темноте высмотрел абрис ворот. Может, поверил, что сумеет перехитрить смерть. Я догнала его уже подле выломанной створки. Прыгнула ему на спину, пришпилила к земле. Он крикнул – больше от неожиданности, чем от боли. Я крутила им, словно тряпичной куклой, но он дергался, метался, только бы не взглянуть мне в глаза. Наконец мне удалось его заставить: я взглянула в лицо человека, который любил мою мать.

Воткнула ему в горло коготь и рванула.

Дикий вопль переходил во все более тихий хрип. Я склонилась, словно для поцелуя, а потом погрузила зубы в рану, чувствуя окрашенную красным щетину.

Ты мог бы им быть, господин Острит. Мог бы быть моим отцом.

Он давно уже испустил последний вздох, но я все еще раздирала и грызла, словно хотела вытащить наружу его душу. Жадно вкидывала в пасть оторванные куски кожи, проглотила сердце, наслаждалась горьковатой печенью. Сливалась воедино с человеком, который мог бы остановить это безумие в зародыше, но которому не хватило для подобного смелости.

Ты вовсе ее не любил, господин Острит!

Я оставила труп и неспешно двинулась через главный зал. Прикидывала, что остается часа три до рассвета. Более чем достаточно. Я была сыта и дала выход злости. Это просто перекус перед тем, что я готовила для ведьмака.

Он ждал в центре комнаты, около входа в склеп. Смотрел равнодушно, словно мой вид не производил на него никакого впечатления. На мертвенно-бледном лице не дрогнула и мышца. Чудовище, не знающее сомнений. Привел сюда Острита, обрек на смерть, а теперь разыгрывает несгибаемого героя! У тебя на руках его кровь! Я щелкнула зубами, давая выход раздражению. И сразу понеслась на него.

Он сделал какой-то сложный пируэт, отпрыгнув в последний момент. Я с полуоборота сделала еще одну атаку. Махнула когтями, целясь ему в грудь. Те прорезали воздух. Он стоял рядом. Я вывернула шею и сомкнула челюсти, желая вцепиться в кафтан. Он вывернулся снова, словно профессиональный акробат, прыгая с плиты на плиту. Вот ведь негодяй. Сражайся как мужчина, ведьмак! Ты что, на балу?!

Я почувствовала жжение на затылке. Он ударил меня! Я упала на четвереньки, вопя во все горло. У мерзавца были перчатки, усиленные серебром. Жгучая боль растекалась по загривку. Но не это было хуже всего.

На бледном лице появилась улыбочка.

А этого я тебе не прощу, мерзавец.

Я вскочила с пола и впилась в него взглядом: словно усилием воли могла ободрать с него кожу. Не спешила с очередной атакой. Он тоже. Мы кружили один вокруг другого, ожидая первого удара. Что он выдумал? Планирует тянуть бой, пока не начнется рассвет? Удачи ему. Я отдохнула, спала три дня. Его микстуры скоро перестанут действовать. Интересно, как он затанцует без их помощи.

Блеснуло. Он держал что-то в руках. Серебряную цепь. Я испугалась. Значит, вот как он желает это решить. Связать, обездвижить и подождать до утра. Нужно было догадаться по тому, что он сделал с Остритом. Я опережу твой замысел, мясник. Закончу это здесь и сейчас.

Я прыгнула, вкладывая в это все силы. Раскинула руки, широко, чтобы раздавить его в объятиях.

Упала, как подстреленная на лету птица. Он был быстрее. Успел. Как он это сделал?!

Я металась по полу, билась в конвульсиях. Сорвала в крике горло. Звенья цепи с силой врезались мне в кожу, оставляя жгучие следы. Однако это не была настолько уж острая боль, как в тот момент, когда я переносилась сознанием меж телами подданных – но та длилась лишь мгновение, долю мига, а этот водопад агонии каскадом проливался на меня со всех сторон, бесконечно омывал меня багровой волной.

Если он снова улыбается… Хорошо, что я его не вижу.

Я могла бы призвать на помощь крыс, но не хотела. Они бы увидели меня, спутанную цепью, обезумевшую от страдания, бессильную. Кем бы тогда я оказалась в их глазах? Авторитет – это все. Подданные должны сохранять лояльность к владыке, а он должен обеспечивать их безопасность. Если я не в силах позаботиться о королевстве, то Соединство с тем же успехом может короновать и Пухача.

Я напрягла мышцы и зарычала. Не было уже королевы, не было стрыги – только закованный в цепи чистый, первобытный гнев. Звенья сломались, ударили в камень. Я освободилась, злая и решительная, как никогда.

Ведьмак стоял неподалеку, все еще невооруженный. Смотрел на меня с вниманием академического исследователя. Жажда затмила мой разум. Я бросилась вперед, воя, как одержимая.

Движение ладони. Блеск заклепок.

Удар силы отбросил меня, но я устояла на ногах. Перла вперед, шаг за шагом, продираясь сквозь невидимый барьер. Магические фокусы ничего тебе не дадут, ведьмак. Ты не переломишь мою ярость. Ближе, ближе, еще пару ша…

Я полетела вперед, поскользнулась и упала в черную дыру склепа. Ступени ударили меня в череп и по бедру.

Хватит! Хватит! Я громко рычала – так протяжно, что в городе наверняка затворяли ставни. Я выскочила из склепа, держа наготове когти.

Он входил наверх, на второй этаж. Я бросилась в погоню. Была быстрее. Замахнулась, в воображении уже видя, как рвется укрепленная кожа кафтана, а бледное тело выпускает поток крови, однако ведьмак в тот самый момент перепрыгнул через балюстраду. Я прыгнула следом.

Приземлилась сразу за его спиной. Раскинула когти, атаковала. Он отскочил. Взмах второй руки достиг цели. Когти прошлись по кафтану, оставляя на нем глубокие борозды. Я оттолкнулась двумя ногами и раскрыла челюсти. Ведьмака спас пируэт. Я зашипела, когда он снова приложил меня рукавицей. Отгрызу ему руку, клянусь! Вырву ее из сустава! Он все еще вел свой лебединый танец, но я видела, что устает он все сильнее. Я же еще даже не задыхалась.

Вдруг что-то изменилось, что-то в его стойке и глазах. Лицо ведьмака искривилось в гримасе ярости. Наконец-то он утратил спокойствие? Прекрасно! Я не пропущу этого шанса. Прыгнула ему в глотку.

Он отклонился и встретил меня мощным пинком.

Я вытаращилась от удивления, чувствуя, как переламывается моя воля.

Я покатилась по холодному полу. Дрожала. Это не была физическая боль. Не знаю, что сделал этот колдун, но почувствовала себя так, словно мне внутрь воткнули раскаленную кочергу, копаясь в пепле души.

Я вскочила с земли, трясясь от неудержимой злости. Как он смел?! По какому праву решил заглянуть в мое сознание? Я чувствовала себя изнасилованной и грязной.

Я убью тебя не сразу, тварь. Ты стократно заплатишь за унижение. Прикую тебя к стене и стану мучить неделями, отрывать куски твоей плоти, фрагмент за фрагментом, а подданным разрешу пировать в твоих ранах, пока не проникнет в них заражение. И только тогда ты подохнешь.

Ведьмак размахивал мечом над головой, переступал с ноги на ногу, пытался меня спровоцировать. Я же ослепла от жажды убийства – но не хотела дать себя обдурить второй раз. Устремила взгляд на клинок, внимательно следя за движениями острия. Ты первый, негодяй. Твой ход.

Он прыгнул вперед со вскинутым вверх мечом. Я уклонилась от удара, отскакивая зигзагом. Он ткнул над рукой. Я окрутилась на месте; сталь разминулась со мной на пару дюймов. Мы затанцевали снова.

Ведьмак прищурился. Глаза его зловеще засветились. Неожиданно издал оглушительный рык. Нет, нет! Снова это чувство. Прочь из моей головы! Я отступила, пряча лицо за ладонью, но перед волной энергии такие заслоны недейственны. Мое сознание уменьшалось, череп, казалось, распухал под напором ужасных видений.

Хватит! Хватит! Милосердия! Я больше этого не вынесу!

Я расплакалась и бросилась наутек.

Я билась головой в стену, раз за разом, сильнее и сильнее. Сжимала до крови кулаки. Увеличила число трещин на стене.

Наконец безумие отступило, ушла магия образов и фальшивых эмоций. Внутри остался только иррациональный страх.

И гнев. И жажда. И ярость.

Уже ничего не имело значения. Я перестала думать о своем царстве, о моем наследии. В расчет шел только ведьмак. Безжалостный колдун, отравляющий разум. Я затолкнула сознание в самый дальний уголок души. Я не заслужила его. Ведьмак отобрал у меня гордость, отобрал достоинство. Оставил только когти и клыки.

Я та, кто я есть. Я – стрыга.

Я почувствовала на себе чужой взгляд. Обернулась резко, словно бы меня поймали на чем-то неуместном.

Из-под гнутых доспехов выглядывала Семерка. Немо смотрела на меня. Мне не было нужды проникать в ее сознание, чтобы понять, о чем она думает.

Я яростно зарычала. Неважно. Ничего неважно.

Я бегом бросилась в склеп, идя по следу ведьмака. Сразу заметила сдвинутую плиту саркофага.

Подскочила к нему, дернула за крышку. Та даже не дрогнула. Я уперлась двумя руками, потянув на себя. Словно влитая. Проклятый обманщик, проклятая магия! Я издала дьявольский крик, бывший громче всех, прозвучавших ранее. Ударила кулаками по плите, ломая о камень когти, пытаясь вымолить у ведьмака, чтобы тот вышел и встал против меня на бой. Сражайся, мерзавец, сражайся!

Бах! Бах! Бах! Бах!

Я теряла силы, упала на четвереньки.

Это конец. Я проиграла.

Час проходил, а я безразлично глядела в бездну. Мрак густел. Обретал формы. Становился осязаем.

Их были сотни, тысячи. Храбрая Четвертушка. Семерка. Петелька. Щепка. Осот. Мудрый Оружейник. Проблема. Даже Ювелир покинул свое место пребывания. Тысячи крыс. Тысячи разочарованных подданных.

Окружили меня полукругом. Синеватое сплетение Соединства сформировало вверху подобие купола.

Потом внутрь круга выступил один из них.

– Я буду говорить: тот, кто победил стрыгу, пришел с севера, от Канатчиковых ворот. Я тогда играл у кордегардии, видел, как он проводит коня на постоялый двор, а на спине несет меч предназначения. Я знал, что он уничтожит тебя, что столкнет в бездну, откуда ты и выползла. Ты никогда не была одной из нас.

Пухач. Они прислали ко мне Пухача. Что за унижение.

– Память о тебе, стрыга, не продержится и три поколения. Легенда о твоем победителе станет существовать вечно. Ты была ничем, ничем и остаешься, и мрак поглотит тебя.

Я корчусь. Магия медленно ломает мне кости. Я свернулась на полу, подтягивая ноги. Когти мои отпали, пальцы вывернулись под невероятными углами. Я умираю. Нет. Это было куда хуже смерти.

Остатками сил я отослала сообщение:

Соединство совещалось, я чувствовала разряды эфирных вспышек. Украдкой я взглянула на Пухача. Что-то липкое стекало у меня по лбу.

Он покачал головой.

– Страдай. Смотри, что ты утратила.

Я закрыла глаза, лишь когда моя шкура заскворчала.