6. Мирные жители
ИЗ ЛИЧНОГО ДНЕВНИКА МЕЙСА ВИНДУ
В бункере я впервые после допроса в Министерстве юстиции, могу заявить, что меня окружает более или менее прохладный воздух. Кто-то соорудил это убежище внутри вулканического камня прямо на холме: фактически просто поставил дюрастальную дверь перед входом в пузырь, оставшийся в граните то ли после газа, то ли после менее прочного камня. Отсюда, конечно, неплохо просматриваются остатки поселения внизу, но бункер явно никогда не претендовал на звание военного объекта: ни одной бойницы. Исходя из того, как он был построен — проще говоря, вырыт, — я могу предположить, что он служил скорее убежищем: безопасным местом, в котором можно укрыться в случае нападения. Безопасным местом, в котором можно дождаться ополчения.
Если и так, то задумка не удалась.
Ночной ветерок медленно обдувает искореженные обломки того, что когда-то было дверью, а его шорох в дверном проеме служит эхом той жестокости, что по-прежнему звучит в Силе вокруг меня.
Я не рискую медитировать. Тьма здесь слишком глубока. Она притягивает: словно я оказался слишком близко возле черной дыры, которая разрывает меня пополам. Гравитация тянет одну половину меня к горизонту событий, за который я боюсь даже просто заглянуть.
Позади меня, потонув в ночных тенях, неподвижно лежат Беш и Мел. Из-за танатизинового анабиоза температура их тел немногим выше, чем у окружающих камней. Лишь сквозь Силу можно понять, что они все еще живы: их сердца бьются со скоростью меньше одного удара в минуту, а на один час приходится десять-двенадцать неглубоких вдохов. Личинки лихорадных ос в их телах так же замирают. В подобном состоянии Беш и Мел могут прожить еще неделю, а то и больше.
Если, конечно, за это время они не станут чьим-нибудь обедом.
Следить за их безопасностью — моя обязанность. На данный момент это моя единственная обязанность. Так что я сижу посреди обломков двери и всматриваюсь в бесконечную ночь.
«Молния» покоится на двуноге в дверном проеме, ее дуло смотрит в небо. Мел хорошо заботится о своем оружии: она настояла на очередной его чистке перед тем, как разрешила сделать себе укол. Теперь я периодически делаю проверочные выстрелы, и пока что пушка работает нормально. Я пытаюсь чувствовать в Силе деятельность поедающего металл грибка, как это умеют делать коруннаи, но пока все же больше полагаюсь на физическую проверку.
Других дел у меня все равно нет. Я провожу время, делая подобные записи и раздумывая над спором с Ником.
Там на дороге Ник сказал, что мирные жители в этих местах — миф. Как я выяснил, он имел в виду, что мирных жителей здесь просто нет, что находиться в джунглях — значит уже принимать участие в войне. Балавайское правительство распространяет слухи о невинных исследователях джунглей, которых режут жестокие коруннайские партизаны. Это, по словам молодого коруна, лишь пропаганда.
Сейчас же, в руинах балавайского лагеря, эта мысль кажется мне на удивление правильной, хотя ранее я инстинктивно отбросил ее. Она показалась мне банальным оправданием. Извинением. Успокоением для совести, растревоженной различными зверствами. В то время, когда мы шли по дороге, проложенной паровым вездеходом, мы с Ником успели немало поговорить об этом.
Парень утверждал, что все по-настоящему мирные жители остаются в городах: официанты и дворники, владельцы магазинов и водители такси. Он сказал, что исследователи джунглей ходят с таким мощным оружием не просто так и что причиной тому скорее акк-псы, чем лозовые кошки. Балаваи идут в джунгли, лишь когда готовы, хотят и могут убивать коруннаев. Ни та ни другая сторона не сидит и не ждет нападения противника. Если в джунглях ты не наносишь удар первым, то становишься жертвой.
Тогда я задал вопрос о мертвых детях.
Это был единственный раз, когда Ник разозлился. Он развернулся ко мне так, словно собирался ударить. «Каких детях? — спросил он. — В каком возрасте ребенок уже может спустить курок? Из детей получаются отличные солдаты. Им практически неведом страх».
Неправильно воевать с помощью детей… или против них… Так я ему и сказал. Несмотря ни на что. Они недостаточно взрослые, чтобы понимать последствия своих поступков. Ник в крайне грубых выражениях объяснял, что мне следует сказать все это балаваям.
— А как же наши дети? — Росту с едва сдерживаемой яростью тряхнул головой. — Иджи могут оставить своих детей дома, в городе. А где нам оставить наших? Ты видел Пилек-Боу. Ты знаешь, что случается с коруннайскими детьми на этих улицах… Я знаю! Я был одним из них. Лучше пусть разорвут на куски здесь, чем выживать там, как пришлось мне. Кстати, как ты собираешься объяснить этим стрелкам со штурмовых кораблей, что коруннаи, которым они радостно отстреливают руки и ноги, всего лишь дети?
— По-твоему, это оправдывает то, что происходит с детьми балаваев? Теми, что не остаются в городах? — уточнил я. — Коруннаи ведь не стреляют с кораблей куда ни попадя. Какие у вас оправдания?
— Они нам не нужны, — огрызнулся он. — Мы не убиваем детей. Мы хорошие парни.
— Хорошие парни, — повторил я его слова. Я не смог скрыть горечь в своем голосе: голографические изображения, которые мы с Йодой увидели в кабинете Палпатина, все время всплывают в моей памяти. — Я видел, что остается после того, как вы, хорошие парни, захватываете селение исследователей джунглей, — сказал я ему. — Именно поэтому я здесь.
— Ну конечно. Ха. Давай я тебе кое-что поведаю, а? — Переменчивость настроения Ника, подобная летней грозе, унесла ярость в мгновение ока. Он посмотрел на меня с ироничной жалостью. — Я все ждал, когда же ты наконец заговоришь об этом.
— О чем?
— О ваших джедаях, ваших тайнах и прочем клыкачовом дерьме. Думаете, только вы умеете держать карты закрытыми? — Он закатил глаза и помахал пальцами перед своим лицом. — О-о-о, смотрите, я джедай! Я знаю вещи «слишком опасные» для «простых смертных»! Осторожно! Если ты не отступишь, я скажу тебе то, что «живым существам знать не дано»!
На мгновение мне показалось, что Ника Росту можно воспринимать как настоящее испытание для моих моральных принципов. Джедай может пасть во тьму, начав с реализации простого желания выбить из подобного персонажа всю скопившуюся в нем мерзость.
Я взял себя в руки и даже смог поддерживать цивилизованный тон речи, когда Ник рассказывал все, что знал о той кровавой резне в джунглях и об информационной пластине.
Это было тяжело.
Он признался, что не просто был в том месте, что мы с Йодой рассматривали в кабинете Палпатина, но был в компании Депы и Кара Вэстора, когда они продумывали план. Он помогал им в работе над «декорациями», а потом именно Ник передал наводку Разведуправлению Республики.
Даже сейчас, несколько часов спустя, мне трудно описать словами, как я себя тогда почувствовал. Сбитым с толку, несомненно: почти оглушенным. Не способным поверить.
Преданным.
Я нес в себе те картины, словно рану. Они терзали мой разум так обжигающе болезненно, что мне приходилось отгораживаться от них покровом неверия. Из-за подобной боли приходится особенно тщательно следить за раной — когда любое прикосновение к ней ведет к агонии, приходится укрывать ее, изолировать, словно объект поклонения. Словно святыню.
Но Ник выставил все так, будто это была просто шутка.
Хм. Я наконец нашел слово, которое описывает то, что я тогда испытал. То, что я испытываю сейчас.
Гнев.
В том числе и поэтому мне сейчас сложно медитировать. Сложно и опасно.
Хорошо, что Ник и Гэлфра ушли несколько часов назад. Возможно, к тому времени, как он вернется — если вернется, — я найду для сказанных им вещей место в своем разуме, дабы они более не ожесточали мое сердце.
Вся бойня была постановкой.
Не подделкой. Тела были настоящими. Смерти были реальными. Но она была постановкой. Это действительно была лишь шутка. Надо мной.
Депа хотела, чтобы я приехал сюда.
Вот для чего все это было сделано. С самого начала.
Та инфопластина не была уликой и не была признанием. Она была приманкой. Депа хотела выманить меня с Корусанта, привести на Харуун-Кэл и бросить в эти кошмарные джунгли.
Многие из убитых действительно были исследователями джунглей, сказал мне Ник. Когда иджи не разрабатывают джунгли, они служат нерегулярными частями балавайского ополчения. Они значительно опаснее штурмовых кораблей, спутников обнаружения, всех ТОКО, дроидов-истребителей и армий сепаратистов, вместе взятых. Они знают джунгли. Они живут в них. Они используют их.
Они беспощаднее, чем ОФВ.
Остальные убитые в этой маленькой постановке были пленниками-коруннаями, которых схватили иджи. Схватили, пытали и унижали так, что я не смогу это описать. Когда ОФВ напал, первое, что сделали балаваи, — убили всех пленных, что еще были живы. Ник сказал, что оттуда не ушел никто. Ни один из пленных. И ни один из иджей.
Дети…
Дети были коруннаями.
Кто же такой этот Кар Вэстор? Ник сказал, что именно он засунул пластину в рот мертвой женщины и зафиксировал его шипами медной лозы. Парень добавил, что именно Вэстор убедил ОФВ оставить тела в джунглях. Сцена должна была показаться чрезвычайно жестокой, чтобы я лично занялся расследованием. Вэстор убедил оставить мертвых детей, их собственных детей, якунам, личинкам-буравчикам и черным вонючим мухам-падальщикам, которые напивались кровью настолько, что не могли взлететь с гниющей плоти…
Хватит. Я должен остановиться. Перестать говорить об этом. Перестать думать об этом.
Я не могу… это не…
На этой планете ничему нельзя доверять. То, что ты видишь, не имеет никакого отношения к тому, что получаешь. Мне кажется, я никогда не смогу понять это.
Но я все же учусь. И благодаря этому изменяюсь. Чем больше я меняюсь, тем больше я понимаю. И это пугает меня. Я не хочу представлять себе, что произойдет, когда я действительно научусь понимать это место.
Кем я стану, когда это случится?
Боюсь, что тот, кем я был, презирал бы того, кем я становлюсь. У меня есть жуткое предчувствие, что именно это изменение и планировала Депа, когда затаскивала меня сюда. Она сказала, что нет ничего опаснее джедая в здравом уме.
Думаю, она опасна.
И боюсь, она хочет, чтобы я тоже стал опасным.
Мне следует… я должен поменять… подумать о чем-то еще… Потому что я спросил Ника о ней.
Я не смог удержаться. Надежда росла вместе с гневом: если голограмма была постановкой, то, может быть, ее слова были просто… нагнетанием обстановки. Местный колорит. Что-то подобное.
Вопреки моему твердому намерению оставаться беспристрастным до тех пор, пока не увижу ее, не поговорю с ней, не почувствую ее в Силе, наперекор моему желанию ничего не спрашивать и никого не слушать, несмотря на все годы самодисциплины и самоконтроля…
У сердца есть мощь, которой не может противостоять никакая тренировка.
Так что я спросил его. Я рассказал ему о словах Депы на записи: как она назвала себя «тьмой джунглей» и как она сказала, что теперь она в здравом уме.
Рассказал о своих опасениях, что она пала во тьму и безвозвратно обезумела.
А Ник…
А Ник…
— Обезумела? — смеясь, ответил он. — Это ты слетел с катушек. Будь она сумасшедшей, разве кто-нибудь последовал бы за ней?
Но когда я уточнил, хочет ли он сказать, что с ней все в порядке, Росту ответил:
— Зависит от того, что ты подразумеваешь под «порядком».
— Я должен знать, видел ли кто-то, что она поддается гневу или страху. Я должен знать, использовала ли она Силу для собственных нужд: в корыстных целях или из мести. Я должен знать, крепко ли ее держат объятия темной стороны.
— Об этом можешь не волноваться, — заверил меня Ник. — Я никогда не встречал никого добрее или заботливее мастера Биллабы. Она не зло. И не думаю, что могла бы им стать.
— Речь не о добре и зле, — сказал я. — Речь о самой природе Силы. Джедаи не моралисты. Это распространенное заблуждение. Мы невероятно прагматичны. Джедаи альтруистичны скорее не потому, что это хорошо, а потому, что это безопасно: использовать Силу в своих личных целях чревато последствиями. В эту ловушку могут попасть даже самые хорошие, добрые и заботливые джедаи, она ведет к тому, что мы называем темной стороной. Мощь, творящая добро, в один прекрасный момент превращается просто в мощь. Неприкрытую силу. Замкнутую на себе. Это форма сумасшествия, к которой джедаи особенно восприимчивы.
Ник лишь пожал плечами:
— Разве кто-то знает истинные причины чьих-либо действий?
Это был не слишком обнадеживающий ответ, но то, что молодой корун сказал следом, сделало его лишь хуже.
Он сказал, что теперь Депа всегда разговаривает именно так, как на записи. Сказал, что ее мучают кошмары, что крики из ее палатки слышны на весь лагерь. Сказал, что никто не видел, чтобы она ела, что она чахнет, словно что-то гложет ее изнутри… Сказал, что она страдает от головных болей, с которыми не может справиться ни одно лекарство, и что иногда она не может выйти из своей палатки по нескольку дней. Что, когда выходит днем наружу, она завязывает себе глаза, потому что не может вынести свет солнца…
Я жалею о том, что спросил. Я жалею о том, что Ник мне рассказал. Я жалею о том, что он не соврал.
Это очень не по-джедайски — бояться правды.
Я продолжу рассказ. Облекая пережитое в слова, я лучше вижу перспективу. Которая мне необходима. И еще это способ пережить ночь, что мне тоже необходимо. Даже обученный мастер-джедай, привыкший к медитации и размышлениям, может проводить излишне много времени наедине со своими мыслями.
Особенно здесь.
Поселение было построено на выступе на склоне горного хребта. В этих местах гряда не такая рубленая, она, скорее, представляет собой волнообразную стену вулканических холмов. Жилища стоят на небольшом зеленом участке, окруженном выжженной лавой землей. Лава стекает из крупного жерла метрах в шестистах выше того места, где я сейчас сижу. Если вы прислушаетесь, то, наверное, услышите рокот. Хотя этот микрофон может быть недостаточно чувствительный. Вот, слышите? Вулкан копит силы для нового извержения.
Извержения здесь — достаточно частые события, поэтому джунгли не успевают восстановить свои права там, где стекает лава. Обугленные деревья, со сгоревшей с одной стороны листвой, стоят на границе бывших потоков. Видимо, в этих краях извержения достаточно слабые. Иначе зачем строить здесь лагерь?
Ну…
Может быть, из-за открывающегося вида, конечно…
Сам бункер немного возвышается над поселением. Отсюда, от остатков входа, я вижу хаос упавших и разрушенных сборных хижин и разломанную стену ограждения. Бледное сияние светящихся лоз озаряет серую дорогу паровых вездеходов, бегущую по склону горы. И уходящую в джунгли…
Я вижу отсюда на километры: островки джунглей, серебряные, черные, переплетенные светящимися лозами, — они наполнены мерцающими алыми, малиновыми, а иногда и просто красными точками: жерлами действующих вулканов, бурлящих на этой переменчивой территории. От этого вида захватывает дух.
А может быть, это из-за запаха.
Еще одна из иронических усмешек, что наполнили в последнее время мою жизнь: все мое беспокойство о мирных жителях, сражениях, бойнях, необходимости драться, возможных убийствах мужчин и женщин, которые в действительности окажутся лишь случайными жертвами войны, весь мой спор с Ником и все, что он мне сказал…
Все было напрасно. Волноваться было незачем. Когда мы наконец пришли сюда, здесь не осталось никого, с кем надо было бы сражаться.
Здесь уже побывал ОФВ.
Выживших не осталось.
Я не буду описывать состояние трупов. Просто увидеть то, что с ними случилось, уже достаточно: я не испытываю ни малейшей потребности делиться этим даже с архивами джедаев.
Я готов согласиться с Ником в следующем: балаваи в этом поселении точно не были невинными мирными жителями. Коруннаи оставили на телах то, что иджи, похоже, считали самым ценным украшением: ожерелья из человеческих ушей.
Ушей коруннаев.
Из того, что хищники и разложение почти не повредили трупы, Ник сделал вывод, что группа ОФВ, которая устроила все это, прошла здесь не более двух или трех дней назад. А некоторые, э, знаки, то, что было сделано с телами, и отзвуки в Силе, что никак не исчезают, как мощная стоячая волна, заставляют предполагать, что все это дело рук Кара Вэстора.
Партизаны ОФВ тщательно все здесь обыскали: не осталось ни единого кусочка еды и ничего из оборудования, за исключением абсолютно бесполезных вещей. Ниже по склону валяются обломки двух паровых вездеходов. Естественно, коммуникационное оборудование тоже исчезло, поэтому я и сижу здесь в одиночестве, наблюдая за Бешем и Мел.
Когда мы обнаружили, что коммуникационное оборудование пропало, Ник совсем пал духом. Похоже, он нередко переключается с полного отчаяния к этой его маниакальной жизнерадостности, и не так-то просто угадать, что в очередной раз изменит его настроение. Он опустился на окровавленную землю и оставил нас ради мертвых. Он снова принялся повторять свое заклинание. «Не повезло, — бормотал он, тихо выдыхая слова. — Просто не повезло».
Отчаяние — предвестник темной стороны. Я коснулся его плеча:
— Везения не существует. Везение — слово, которое мы используем, чтобы описать нашу слепоту по отношению к тончайшим потокам Силы.
Его ответ был полон горечи:
— Да? И какой же тончайший поток убил Леша? Неужели твоя Сила уготовила то же самое и для тебя? А для Беша и Мел?
— Джедаи говорят, — ответил я, — что есть вопросы, на которые мы никогда не сможем получить ответы, мы сможем лишь быть ответами.
Парень агрессивно поинтересовался, что же это должно означать. Я сказал ему:
— Я не ученый и не философ. Я джедай. Я не должен объяснять реальность. Я лишь должен взаимодействовать с ней.
— Этим я и занимаюсь.
— Этого ты избегаешь.
— У тебя что, есть джедайский прием, с помощью которого ты доставишь нас к Депе и Кару за день? Или за три? Они уходят от нас. Мы не сможем их догнать. Вот это реальность. Единственная.
— Неужели? — Я задумчиво посмотрел на широкую спину Гэлфры. — Она неплохо передвигается по джунглям. Я знаю, что акки не ездовые животные, но одного наездника она, вероятно, сможет донести с приличной скоростью.
— Да, конечно. Если бы только мне не надо было думать о вас всех. — Росту внезапно замолчал. Его глаза сузились. — Нет. Ни за что, Винду! Забудь!
— Я присмотрю за ними, пока ты не вернешься.
— Я сказал: забудь! Я не оставлю вас здесь.
— Это не тебе решать. — Я подошел к нему вплотную. Парню пришлось выгнуть шею для того, чтобы по-прежнему смотреть мне в глаза. — Я не спорю с тобой, Ник. И не спрашиваю тебя. Это не дискуссия. Это инструктаж.
Ник — упрямый парень, но он не глуп, поэтому достаточно быстро сообразил: до встречи со мной он и понятия не имел, что такое настоящее упрямство.
Мы умудрились соорудить некое подобие седла для Гэлфры, а затем Ник, Мел и я сквозь Силу убедили акк-пса принять Ника к себе на спину так же, как недавно меня, и аккуратно пронести его сквозь джунгли по следам ушедших коруннаев. Мы втроем смотрели на то, как пара растворилась в кишащей жизнью ночи, затем Беш и Мел устроились максимально удобно на полу бункера, и я впрыснул им танатизин.
Мы все ждали и надеялись, что Ник прорвется сквозь джунгли, найдет и приведет назад этого Кара Вэстора, этого опасного лор-пилека, и что этот кошмар живущих и расчленитель мертвых, создание без совести и человеческих чувств использует свою мощь для того, чтобы спасти две жизни.
Интересно, что Кар Вэстор подумает, когда прибудет и обнаружит, что я сделал со сценой его победы.
После отъезда Росту я потратил несколько часов, устраивая мертвым достойные похороны, прежде чем начать эту запись. Ник бы, несомненно, засмеялся и отпустил какое-нибудь колкое замечание о том, что я слишком наивен и совершенно не готов к этой грани войны. Возможно, он спросил бы меня: «Неужели захоронение этих трупов делает их хоть сколько-нибудь менее мертвыми?» На все эти, по счастью, лишь воображаемые подколки я бы лишь пожал плечами.
Я сделал это не для них. Я сделал это для себя. Я сделал это потому, что это был мой единственный способ выразить свое почтение к отнятым жизням. Не важно, враги они или нет.
Я сделал это потому, что не хотел и не хочу быть тем, кто способен оставить кого-то в таком виде…
Кого бы то ни было.
Сейчас я сижу здесь и осознаю, что Депа всего лишь в нескольких километрах отсюда, что она, возможно, стояла на этом самом месте. Не больше сорока восьми часов тому назад. Но как бы сильно я ни погружался в Силу, как бы ни тянулся к камням подо мной и к джунглям вокруг, я не чувствую ее присутствия. Я не чувствую ее присутствия на всей этой планете.
Я чувствую лишь джунгли и тьму.
Я много думаю о Леше. Перед глазами все время стоит картина, как он бьется на земле, скребет землю в конвульсиях, скрипит зубами, закатывает глаза… Все его тело скручивает безудержная жизнь, но жизнь не его собственная, чужая: нечто, поедающее его изнутри. Когда я пытался дотянуться до него сквозь Силу, я чувствовал лишь джунгли. И тьму.
И вновь я думаю о Депе.
Возможно, мне стоит больше слушать и меньше думать.
Кажется, извержение уже не за горами. Рокот сейчас по силе напоминает шум оживленной улицы Пилек-Боу, а каменный пол уже сотрясают легкие толчки. М-м-м. И дождь пошел, как и должно: его вызывают частицы, вырывающиеся вместе с дымом.
Кстати, о дыме…
ОФВ, судя по всему, прихватил и дыхательные маски. Вот они, пожалуй, сейчас бы были кстати. Я должен защитить легкие. На этом выступе лава меня не достанет, но газы, что будут стекать по склону во время извержения, могут оказаться не только удушающими, но и едкими. Беш и Мел в большей безопасности, чем я. Возможно, мне следует рискнуть впасть в транс. Все равно во время извержения хищникам до нас не добраться. Им тоже нужно дышать.
И они…
Это…
Погодите, это было похоже на…
Ложная тревога. Некоторые хищники из джунглей Харуун-Кэла имитируют брачный зов или крики отчаяния тех, на кого охотятся, чтобы заманить жертв в ловушку. Интересно, что это был за хищник. Видимо, кто-то, охотящийся на людей. Этот крик почти зацепил меня. Звучало очень похоже на детский вопль ужаса.
Я имею в виду, в точности как вопль ужаса.
Вот опять…
О.
О нет.
Это общегалактический. Это действительно крики.
Где-то там дети.
Ориентируясь на звук, Мейс почти вслепую несся в сторону криков вниз по склону сквозь дождь, дым и пар.
Дым из жерла наверху уже окутал светящиеся лозы, и единственным светом было зловещее алое сияние, пробивающееся сквозь разломы в черной корке на поверхности лавовых потоков. Дождь становился паром, даже не долетая до них. Клубящееся, освещенное красным облако превращало ночь в кровь.
Мейс окунулся в Силу, позволяя ей вести себя от камня к ветви, к следующему камню, высоко подкидывать над провалами в земле и проносить в считаных миллиметрах мимо невидимых в темноте стволов деревьев и низких веток. Голоса периодически исчезали. Во время этих пауз, сквозь дождь, рев извержения и глухие удары собственного сердца, Мейс улавливал скрежет стали по камню и механический грохот мотора, работающего на пределе своих возможностей.
Паровой вездеход.
Замер, свесившись над обрывом под опасным углом, и лишь небольшой каменистый участок удерживал его от падения в бездонную тьму. Одна гусеница прокручивалась в воздухе, другая была погребена под застывающей лавой. Лава ведет себя не как жидкость, а скорее как мягкий пластик. Скатываясь по склону, она остывает, и ее частичное превращение в камень создает непредсказуемые изменения в общем движении: возникают плотины, стены и каналы, которые могут сдвинуть поток на километры в любую сторону, а то и вовсе заставить его «отступить» и повернуть на некоторое время вспять. Похоже, огромная машина взбиралась по колее к лагерю, когда один из застывающих лавовых потоков изменил направление, перегородив сам себя, и смыл паровой вездеход с дороги в сторону обрыва. Но, по счастью, машина зацепилась одним шасси за камень. Бурлящая лава пробивалась сквозь внешнюю черную корку, и шасси машины постепенно становились алыми.
Паровые вездеходы были низкотехнологичными, чтобы уменьшить восприимчивость к пожирающему металл грибку, но это вовсе не значило, что они были примитивными. В километре от жерла лаве уже не хватало температуры, чтобы нанести вред прочным сплавам, из которых были сделаны обшивка и каркас вездехода. Но она постепенно заполняла пространство под днищем, так что оставался лишь один вопрос: сбросит ли поток машину с обрыва до того, как броня раскалится настолько, чтобы поджарить находящихся внутри.
Впрочем, внутри сидели уже не все.
Джедай остановился всего в метре от того места, где лава пересекла колею. Она успела добраться сквозь землю до твердой породы, так что край, на котором стоял Мейс, превратился в неустойчивый утес в восьми метрах над вязкой рекой расплавленного камня. Паровой вездеход находился буквально в десятке метров правее. Его огромные передние фонари пробивали пелену пара и дождя ярким светом. Винду с трудом различил двух маленьких существ, прижимающихся друг к другу в самой высокой точке, на задней части сильно скошенной крыши кабины. Еще одна фигурка вылезла из желтого прямоугольника открытого люка и присоединилась к ним.
Три испуганных ребенка жались друг к другу на крыше кабины. Сквозь Силу Мейс почувствовал еще двоих внутри вездехода: один получил травму и испытывал боль, которая постепенно переходила в шок, другой — без сознания. Винду ощутил отчаянную упертость раненого, его желание вытащить товарища наружу до того, как машина опрокинется. Раненый не знал, что это им не поможет. У них все равно оставался простой, но жестокий выбор: с обрыва или в лаву.
Смерть, так или иначе.
Если, как считают некоторые философы, предназначение джедаев было более глубоким, чем простая социальная задача сохранения мира в Республике… Если действительно имелась некая космическая причина существования рыцарей, причина, по которой они владели силами, недоступными другим смертным… она должна была заключаться в возможности что-то сделать в подобных ситуациях.
Мейс открылся Силе. Он будто услышал слова Йоды: «Значения размеры не имеют», которые, как он всегда втайне считал, больше относились к самому Йоде, чем к кому-либо из его учеников. Старый мастер, скорее всего, просто потянулся бы, поднял паровой вездеход над обрывом и аккуратно донес его до поселения, бормоча какое-нибудь туманное изречение, типа: «Даже вулкан не сравнится с Силы мощью…» Мейс был далеко не так уверен в собственном могуществе.
Но у него были другие таланты.
По земле снова пробежала дрожь от очередного извержения, и грязный утес под ногами пришел в движение. Мейс почувствовал, как скала проседает: подрезанная рекой лавы и сотрясаемая ее волнами, она пошла трещинами. В любой момент глыба могла осесть и увлечь за собой Мейса, если он не сделает хоть что-нибудь.
И он сделал: начал погружаться в Силу, пока не почувствовал структуру ломающегося камня на десять метров в глубину и на пять метров вперед. Джедай подумал: «Зачем ждать?» — и нанес удар.
Утес дрогнул, пошатнулся и обвалился.
С грохотом, заглушившим рев извержения и рычание надрывающегося двигателя, сотни тонн грязи и камня обрушились в пылающую реку. Органика моментально сгорала в пламени, которое тут же погребала под собой движущаяся волна земли, постепенно сформировавшая огромный клинообразный выступ. Выше по течению лава пузырилась и пыталась взобраться по краю клина, а ниже часть утеса продолжала засыпать более холодную лаву, которая застывала от контакта с землей и направляла горячий, все еще жидкий поток вокруг парового вездехода прямо к краю обрыва, где он огненным дождем обрушивался на черные джунгли внизу.
Оползень и сам превратился в своеобразный поток, заполняющий реку по мере того, как он приближался к вездеходу и кричащим, прильнувшим друг к другу детям. И на самом гребне этой волны из грязи и камня, яростно перебирая ногами, чтобы не угодить под несущиеся валуны, возвышался Мейс Винду.
Джедай оставался там до тех пор, пока волна не замедлилась, не выровнялась и не остановилась, образовав мост между безопасной землей и краем кабины парового вездехода. Спускаясь на крышу машины, Винду практически полностью сконцентрировался на Силе, мысленно охватывая весь оползень и стараясь стабилизировать его.
На вездеходе сидели два маленьких мальчика, лет по шесть, и девочка — вероятно, около восьми. Всхлипывая, они жались друг к другу, а их наполненные слезами глаза переполнял ужас.
Мейс присел перед ними на корточки и дотронулся до руки девочки:
— Меня зовут Мейс Винду. Мне нужна твоя помощь.
Девочка удивленно всхлипнула:
— Вам… Вам? Моя помощь?
Джедай с серьезным видом кивнул:
— Мне нужно, чтобы ты помогла увести этих мальчиков в безопасное место. Сможешь это сделать? Сможешь провести их тем путем, которым пришел я? Забирайся наверх. Здесь невысоко.
— Я… я… я не… я боюсь.
Винду наклонился к ней и прошептал на ухо лишь чуть громче шелеста дождя:
— Я тоже. Но тебе следует действовать смело. Притворись. Чтобы не напугать малышей. Хорошо?
Смаргивая слезы, девочка вытерла нос тыльной стороной ладони.
— Я… я… Вы тоже напуганы?
— Тсс. Это секрет. Только между нами. Ну, давай, поднимайся.
— Хорошо… — все еще сомневаясь, ответила она, но вытерла слезы и сделала глубокий вдох. Когда она обернулась к двум детям, в ее голосе уже звучали те командные нотки, что, похоже, свойственны исключительно восьмилетним девочкам. — Урно, Никл, пошевеливайтесь! Хватит плакать, малышня! Я спасу нас.
Пока девочка подгоняла мальчишек к оползню, Мейс добрался до люка. Он был боковым, но из-за угла, под которым лежал вездеход, сейчас смотрел прямо в небо. Пол вездехода сильно накренился, а дождь, льющийся сквозь люк, делал его таким скользким, что карабкаться по нему было совершенно невозможно.
Внизу, в самом дальнем конце прямоугольной кабины, совсем юный подросток пытался одной рукой сдвинуть девочку примерно того же возраста. Вокруг другой его руки была наложена уже пропитавшаяся кровью спрей-повязка, и он пытался толкать потерявшую сознание девочку перед собой, используя крепкие дюрастальные ножки сидений в качестве лестницы. Но его поврежденная рука не могла принять на себя такой вес. Слезы текли по его лицу, и он умолял свою подругу очнуться, хоть немного помочь ему, чтобы он мог вытащить ее отсюда. Он говорил, что не оставит ее, но она должна очнуться…
Ее голова безвольно моталась из стороны в сторону. Мейс понял, что она еще не скоро очнется: чуть ниже челки джедай заметил рваную рану, а красивые золотистые волосы были черными и слипшимися от крови.
Мейс перегнулся через край люка и протянул руку:
— Хорошо, парень. Просто схватись за мою руку. Как только мы вытащим тебя отсюда, я смогу…
Когда мальчишка посмотрел наверх, страдальческое выражение его лица сменилось диким гневом, а мольба — яростным визгом. Мейс не заметил укороченной бластерной винтовки, висящей на здоровой руке парня. Первым намеком на ее существование стала серия лучей раскаленной плазмы, промелькнувшая рядом с лицом джедая. Винду вынырнул из люка и растянулся на крыше, а из отверстия полился нескончаемый поток бластерного огня.
Машина пошатнулась, люк оказался еще выше: резкого движения джедая хватило для того, чтобы нарушить хрупкое равновесие, и вездеход начал наклоняться дальше за край обрыва.
Мейс стиснул зубы. С помощью Силы он остановил вездеход и вернул его в прежнее положение, но тут внимание привлекли звуки со стороны. Ловя машину, он потерял контроль над оползнем, и нестабильная груда грязи и камней начала осыпаться под ногами двух маленьких мальчиков и девочки: они заскользили вниз, в сторону лавы.
Мейс успокоил колотящееся сердце и вытянул руку: ему пришлось на секунду закрыть глаза, чтобы восстановить контроль над насыпью и стабилизировать ее, но она все равно стала значительно менее надежной. Он мог удержать ее еще минуту, может, две, чтобы девочка и мальчики добрались до относительной безопасности камней наверху, но не более. И он почувствовал, как вездеход под ним вновь начинает раскачиваться, все больше наклоняясь к точке, за которой уже не будет возврата.
Из кабины доносились проклятия парня и крики на тему «всех вас, проклятых корно, перебью». Винду закрыл глаза.
Эта отвратительная война…
Мальчик и девочка в кабине собирались стать жертвами Летней войны… потому что мальчик, посмотрев наверх, увидел не мастера-джедая, пришедшего на помощь.
Он увидел лишь коруна.
Попытка разоружить мальчика или убедить его Силой сломила бы концентрацию Мейса, направленную на оползень, что стоило бы жизни трем детям, карабкающимся наверх. Урезонить парня, казалось, невозможно: он наверняка был наслышан, что ждет его в руках коруннаев. В любом случае это отняло бы слишком много времени, которого не было. Вариант бросить парочку даже не рассматривался.
Как только ему удастся отправить подростка по оползню следом за остальными, он сможет достать его подругу. Но как выманить мальчишку?
Винду обдумал ситуацию: он представил ее себе боем за жизнь этих пятерых детей. Всех. Основной принцип боя звучит так: «Используй то, что есть». То, как ты сражаешься, зависит от того, с кем ты сражаешься. Его первым противником был вулкан. Он использовал силу оружия вулкана, лавы, чтобы сдержать его же собственную мощь.
Нынешним противником был скорее не сам мальчик, а его опыт, связанный с Летней войной.
«Используй то, что есть».
— Парень? — грубоватым голосом позвал Мейс. Он говорил с акцентом, которого мальчик ждал от коруна, мощным акцентом горцев, как у Мел. — Мальчик. Пять секунд, чтобы выкинул бластер через люк ты и вышел следом сам.
— Ни за что! — крикнули изнутри. — Ни за что!
— Не выйдешь ты, увидишь… последнее, что увидишь… будет граната. Слышишь меня ты?
— Валяй! Я знаю, что будет, если вы возьмете нас живьем!
— Мальчик, уже взял остальных я, да? Девочку. Урно и Никла. Всех их оставишь одних ты? Со мной?
Повисла тишина. И джедай добавил:
— Конечно, валяй, умри. Любой трус так может. Кишка тонка пожить еще у тебя?
Он был вполне уверен, что у тринадцатилетнего юнца, который взял еще четырех детей и ночью поехал по Коруннайскому высокогорью, у мальчика, который предпочел бы умереть, но не оставить потерявшую сознание девочку, кишка была совсем не тонка.
Секундой позже он в этом убедился.
ИЗ ЛИЧНОГО ДНЕВНИКА МЕЙСА ВИНДУ
Сквозь дверной проем я вижу россыпь ярко-белых фонарей, фары трех, нет, погодите, четырех паровых вездеходов, карабкающихся по холму в сторону разбитой дороги.
Направляющихся к нам.
Через час наступит рассвет. Надеюсь, мы все доживем до него.
Извержение закончилось, а дождь уже не льет как из ведра. Мы устроили в бункере легкую перестановку. Трое детей помладше, свернувшись на обнаруженных шерстяных одеялах в глубине убежища, спят. Беш и Мел теперь лежат возле «Молнии», там, где я способен присматривать за ними: не могу гарантировать, что кто-нибудь из этих детей не попытается причинить им вред. Террел, тринадцатилетний мальчик, их лидер, судя по всему, по-прежнему агрессивен: он до сих пор до конца не верит, что я не собираюсь запытать их всех до смерти. Но даже на Харуун-Кэле мальчишки есть мальчишки: каждый раз, когда он перестает беспокоиться о смерти от пыток, он начинает упрашивать меня дать ему пострелять из «Молнии».
Интересно, что бы Ник сказал об этих мирных жителях. Они тоже миф? Теперь моя уборка поселения уже не кажется бессмысленной: дети и так многое сегодня пережили, чтобы еще и лицезреть то, что произошло с местными жителями. Лицезреть то, что сделали с теми, кого они, может быть, знали.
Возможно, даже с их родителями.
Сейчас не время задаваться подобными вопросами. Сейчас я могу лишь смотреть сквозь рваные обломки дюрастали, что раньше были дверью бункера, в сторону движущихся сюда машин.
У меня и без подсказок Силы очень плохое предчувствие.
В дежарике существует классический маневр, называемый «вилкой», при котором игрок ставит голографического монстра так, что он атакует сразу две фигуры оппонента или даже больше. Так что, какого бы монстра соперник ни убрал, другой обязательно будет съеден. Когда ты попадаешь в «вилку», тебе остается лишь выбирать, кого именно потерять. Теперь этим словом стали описывать ситуации, в которых выбор в любом случае ведет в катастрофе.
У нас сейчас настоящая «вилка».
Я знаю, кто едет в этих паровых вездеходах: исследователи джунглей из того же лагеря, из которого дети сбежали от партизан ОФВ. Возможно, от тех же партизан, что разрушили это селение. Террел рассказал мне все, пока я разбирался с его сломанной рукой и раной девочки.
Их аванпост был следующим на этой дороге, всего в каких-то семидесяти километрах к северо-востоку отсюда. Они подверглись нападению ОФВ на закате. Отец Террела дал ему задание собрать остальных детей и отвезти их в безопасное место.
Им неоткуда было знать, что здесь тоже уже побывал ОФВ.
Руку Террелу сломала то ли пуля, то ли осколок гранаты, — он и сам точно не знал. Парень гордо рассказал мне, как он справлялся с двурычаговым управлением вездехода одной рукой, и как врезался в траводавов, пробиваясь сквозь коруннайскую линию заграждения, и как он, почти наверняка, задавил «минимум пять-шесть уродских корно».
Он говорил эти вещи так дерзко, словно пытаясь спровоцировать меня ударить его.
Будто бы я мог такое сделать.
У старшей девочки, Килы, самое тяжелое ранение. Когда машина катилась к обрыву, ее выкинуло из сиденья. У нее поврежден череп и серьезное сотрясение. Прежде чем вездеход упал с обрыва, я успел прихватить из него несколько медпакетов. Сейчас опасность для Килы почти миновала, если она не будет двигаться и отдохнет несколько дней. В медпакете был стабилизатор костей, так что рука Террела, скорее всего, прекрасно заживет. Дети помладше — Урно, Никл и храбрая малышка Пелл — отделались лишь синяками да ссадинами на руках и коленях от карабканья по оползню.
Пока.
Я даже не пытался объяснять, что не имею отношения к партизанам, и предпочел умолчать о том, кто я на самом деле. Дети, похоже, решили, что я охотник за головами, так как я действовал «не как корно», то есть не пытал и не убивал их. Они ждали этого из-за баек, что рассказывали им родители. И по-прежнему ждут этого, несмотря на то что они до сих пор живы лишь благодаря мне. Основываясь на своих глубочайших знаниях об охотниках за головами, почерпнутых в несметном количестве дешевых голодрам, они решили, что Беш и Мел — мои пленники и что я доставлю их в Пилек-Боу за большую награду.
Я не стал развеивать их заблуждение. В это легче поверить, чем в правду.
Но безобидные детские выдумки внезапно стали сложными и болезненными. Даже самая небольшая иллюзия может резать сильнее правды. Один из мальчиков помладше на пустом месте решил, что я, видимо, «величайший охотник за головами». Думаю, сработала инстинктивная реакция шестилетнего существа. Через пару минут он уже горячо спорил с братом, который настаивал, что «все знают», что сейчас самый крутой охотник за головами — Дженго Фетт. После чего первый ребенок спросил меня, не являюсь ли я Дженго Феттом.
Вот интересно: скажи я им, что я джедай, кем бы тогда счел меня мальчик?
От ответа меня спасло полное пренебрежения замечание Террела: «Он не Дженго Фетт, тупица. Дженго Фетт мертв. Все это знают!»
— Дженго Фетт не мертв! Не мертв! — Слезы потекли из глаз малыша, и он вновь обратился ко мне: — Ведь Дженго Фетт не мертв, правда? Скажите им. Скажите им, что он не мертв.
Я не мог придумать ничего лучше, чем ответить: «Мне жаль». И мне действительно было жаль. И сейчас жаль. Но правда есть правда.
— Мне жаль, но он умер, — признал я. — Дженго Фетт мертв.
- Видишь? — сказал Террел с ужасной высокомерностью тринадцатилетнего подростка. — Естественно, он мертв, тупица. Какой-то вонючий джедай подкрался к нему и ударил в спину лазерным мечом.
Эти слова почему-то задели меня еще сильнее.
— Это случилось иначе. Фетт… погиб в бою.
— Брехня, — изрек Террел. — Ни один вонючий джедай не способен сразить Фетта лицом к лицу! Он был лучшим!
С этим я поспорить не мог. Я мог оспорить лишь то, что Фетт был убит в спину.
— Да что ты знаешь об этом? Ты участвовал в той битве?
Я не смог и до сих пор не могу заставить себя сказать им, насколько я в ней участвовал.
И я не могу описать рану, что нанесли мне слова Террела: то, как он произнес «вонючий джедай», во всей красе продемонстрировало, во что превратила Депа имя нашего Ордена на этой планете. Не так давно ищущие приключений мальчики и девочки мечтали стать джедаями.
Теперь их герои — охотники за головами.
Вереница паровых вездеходов остановилась в полукилометре ниже по склону, там, где лавовый поток смыл дорогу. Это ненадолго их задержит: обвалившийся утес стал естественной дамбой. Думаю, спустя несколько часов после конца извержения лава, пробившая грязь и камни, затвердела и зафиксировала оползень. Из разумной предосторожности они проверяют его целостность перед тем, как попытаться преодолеть преграду.
Но я знаю, что им это удастся.
И что тогда мне делать?
Кажется, у меня не осталось выбора. Сдаваться в плен нельзя. Чтобы спасти Беша и Мел, не говоря уж о собственной жизни, придется удерживать детей в заложниках.
Как низко я пал. Я, мастер-джедай. Вот до чего меня довели несколько дней войны: угрожать жизням детей, ради которых я был готов погибнуть.
А если эти балаваи разгадают мой блеф?..
То в лучшем случае детям придется увидеть, как джедай убивает их родителей или друзей их родителей.
В лучшем случае… Эта фраза — уже сама по себе насмешка. На Харуун-Кэле, похоже, лучших случаев просто не бывает.
«Вилка».
И все же в дежарике никто не попадает в «вилку» случайно. Подобное происходит лишь в результате совершенной ошибки. Но в чем была моя ошибка?
Световые стержни внизу. Они вышли из машин и идут пешком. Никого не окликают. Попытавшись вызвать этот лагерь по коммуникатору, они не получили ответа и теперь будут приближаться максимально аккуратно. Не удивлюсь, если эти световые стержни привязаны к длинным палкам, для того чтобы выяснить, не привлекут ли они огонь снайперов.
Их много.
Теперь, отчаявшись, мне остается сделать то, что я всегда делаю, сталкиваясь с тупиковыми ситуациями: обратиться к урокам Йоды за советом и вдохновением. Я могу вызвать в своем разуме его мудрые зеленые глаза и легкий наклон его морщинистого лба. Я могу услышать его голос: «Ошибки ты не допустил если, но проигрываешь все же… по другим правилам начать играть тебе следует».
Конечно. Другие правила. Мне нужны другие правила. Новые. Новые цели. И они мне нужны через тридцать секунд.
Террел? Террел, подойди сюда. Все вы. Пелл, разбуди мальчишек. Мы будем играть.
[Едва различимый голос мальчика]: «Что за игра?»
Новая игра. Я ее только что придумал. Называется «Сегодня больше никто не умрет».
[Едва различимый голос другого мальчика]: «Я все проспал. А это будет интересная игра?»
Только если мы выиграем.
