Ключ
Теперь все чаще говорили про бриг «Артемида». Это было похоже на разговоры о недавно просмотренном хорошем фильме. Но не простом, а как бы про своих знакомых. Про друзей… Фильм вспоминался все подробнее. Там, где случались «обрывы пленки» или «потерянные кадры», каждый спешил сделать свою вставку. Лучше всего такие вставки получались у Вани, это все признавали без зависти.
— Потому что он прочитал сто книжек Жюля Верна, — объяснял Тростик.
И трудно было разобраться, что можно принять за правду, а что придумалось в пылу фантазии.
Но главное — то все равно было правдой! Гриша Булатов, Павлушка Григорьев, бриг «Артемида»! Свидетельство тому — карта Гваделупы и деревянный узор под названием «Повилика»!
…Квакер повесил свою карту у себя на сеновале, напротив верстака. Рядом пристроил на воткнутом в щель колышке Пришельца. Дух «Артемиды» жил теперь под щелястой крышей, как внутри старого корабля…
Через несколько дней после похода на кладбище все опять собрались на сеновале. Чтобы поговорить про героев Гваделупы и брига и послушать, как уютно шелестит по щелястой крыше дождик. Погода решила устроить в жаре перерыв и с утра сделалась прохладной и серенькой. Купаться не пойдешь, на бульвар к фонтанам и каруселям тоже не манит, и гонять мяч на студенческой спортплощадке — «не тот климат». А собраться в «подпалубном помещение», где пахнет сырыми досками и приключениями, — самое то…
Правда, хозяин помещения сначала был сумрачен. Он встретил гостей в старой драной тельняшке и с двумя фингалами на левой скуле. Сперва отмалчивался, а потом поведал о случившемся. Вчера вечером некий Шампунь — подручный Рубика — вместе с двумя бывшими адъютантами Квакера, Гошей и Лёнчиком («Ну, вы этих паразитов знаете»), встретили Квакера на углу Перекопской и «завели базар». Мол, почему это Квакер — такой раньше крутой и преданный своей «бригаде» — вдруг пошел на откол и связался со всякими «пионерчиками». Ну, Трубачи — эти ребята еще туда — сюда, а их дохлый дружок и сопливая чувиха Лорка, и другая чувиха — длинноногая художница со своим полудурком — оруженосцем — это же сплошное «тимуровское кино». Не говоря уже о приезжем «мамином красавчике» из Москвы!
Квакер не стал снисходить до объяснений. Лёнчик стоял ближе всех. Квакер спросил: слышал ли тот про Большой адронный коллайдер? «А?» — сказал Лёнчик и на миг потерял бдительность. И спланировал в лопухи. Двое других, однако, не растерялись. Видимо, тень всесильного Рубика витала над ними и вдохновляла на подвиги. Квакеру пришлось прижаться спиной к тополю. До сеновала, где мирно дремал Матуба, было полторы сотни шагов, и слух у собачки был что надо. Стоило только свистнуть погромче. Но Квакеру помешала гордость. Конечно, вскоре три его противника, прижимая ладони к носам и губам, пошли домой, но Квакеру все же достались две «плямбы», и его самолюбие страдало.
Трубачи, всегда склонные к мобильным действиям, предложили немедленно сыскать обидчиков. Но дождик усилился, и Квакер пробурчал:
— Да ну их на фиг. В следующий раз поймаю по одному, пятки оторву и засуну в слепую кишку…
— Игорь… — светским тоном сказала Лика.
— Ладно, не в кишку. Просто повешу на уши, — смягчился Квакер.
В этот момент появился Тимофей Бруклин. Под рваным сырым зонтом.
Как хорошо в прохладной неге,
Когда не стало вдруг жары!
Мне б позавидовал Онегин,
Коль дожил бы до сей поры…
— Рифмоплет, — с удовольствием сказала Лика. По правде говоря, ей нравилось Тимкино умение выдавать строчки «под Александра Сергеича».
Бруклин красноречиво описал, как в гостях на даче у «папы — маминых коллег» он удачно симулировал беспокойство примерного школьника. Мол, у него такой громадный список по внешкольному чтению, а он еще не открывал ни одной книги. Это, якобы, чревато большими неприятностями… И его отпустили в город.
И вот, проделав путь неблизкий,
Я снова здесь, у ваших ног…
Лика подтянула ноги в мокрых плетенках под табурет и сказала, что Пушкин корчится в могиле.
Тимофей сменил тон и спросил, нет ли чего нового про «Артемиду». Ему рассказали про Агейку. И Лика даже позволила взглянуть на портрет, который носила с собой (только без раковины тот, где раковина, был у Никеля). Тимка принял важный вид и сообщил, что все тут сидящие обречены на бессмертие.
— Потому что про нас будут говорить: «Они были знакомы с величайшей художницей двадцать первого века». Ай!.. — Он был бит папкой по голове, но не обиделся. — Ты чего, я же правду говорю. Кто — то должен первый во весь голос сказать про твой талант… Ай… А портрет в самом деле — во! — Тим неинтеллигентно, но выразительно воздвиг перед собой большой палец. — Совершенно удивительный пацан… На Тростика похож…
— И нисколечко… — сказала Лика.
— Я говорю не про внешнее, а про внутреннее свойство. Про качества души…
— Его главные качества — дурь и упрямство, — сообщила Лика. — Мать жалуется, что совсем перестал есть. Решил худеть… Конечно, это экономия в бюджете, но… посмотрите на него. Скоро сделается тощее Никеля…
Тростик и в самом деле за последние две недели вытянулся и заметно потерял округлость. Сейчас он гордо посапывал.
— У меня к Трофиму есть дело, — серьезно заговорил Тимофей. — Мой старый мобильник стал капризничать, и добрый папа отдал мне свой. Потому что купил новый, с наворотами. А я свой старый опять наладил, там все дело было не в нем, а в подзаряднике. Ну и оказался я с двумя телефонами. А у Тростика телефона нет, он один во всем сообществе без связи. Нехорошо. Недоброе это дело, когда у кого — то чего — то нет, а у другого оно есть два раза… Трофим, это тебе мой подарок…
Тим вытащил из внутреннего кармана джинсовки завернутый в полиэтилен кирпичик. Развернул…
У Тростика отъехала к подбородку пухлая нижняя губа. Он вопросительно глянул на Лику.
— Не смотри на нее, — сурово сказал Бруклин. — А ты, Анжелика, не распускай перья. Сейчас ты закричишь, будто я подмазываюсь к тебе, делая подарок твоему лучшему другу. А ты здесь ни при чем. Я дарю это Тростику, вот и все. Потому что он — личность…
Тростик все же смотрел на Лику. И она снисходительно разрешила:
— Да бери на здоровье. От подарков не отказываются… Тимофей иногда совершает разумные поступки… хотя и не часто…
Тим возвестил:
Онегин, радостные клики
Звучат души моей внутри!
Ведь похвалу от Анжелики
Я слышу раз, и два, и три…
— Всего раз, — уточнила Лика.
— «Три» — это для рифмы, — пояснил Бруклин. — На самом деле от тебя много не дождешься… Тростик, садись рядом, я покажу, где что нажимать на этой штуке…
Они вспрыгнули рядом на верстак, закачали ногами, и Тимофей начал обучение. Тростик не раз пользовался Ликиным телефоном, а Тимкин старенький аппарат был похожий. Небольшие отличия Тростик понял быстро.
— А кнопки, чтобы их не нажать случайно, блокируются вот так. Сначала большая клавиша, потом — «звездочка»… Попробуй сам…
Тростик попробовал, поморгал и сказал «ой».
— Что? — придвинулся к нему Тим.
— Смотри. Ключ… — В уголке дисплея чернел крохотный значок — ключик.
— Ну и что? Это значит, что блок включен…
— Здесь ключик и там… — Тростик подбородком показал на карту — она висела на другой стене, метрах в пяти. — Похожи…
Тимофей присмотрелся.
— Тростик, у тебя глаз. Не зря ты правая рука великой художницы… Ребята, идите сюда!..
И все столпились рядом.
— Смотрите… Тростик это разглядел. Географы привыкли повторять: Гваделупа похожа на бабочку. А она — ключ! Вот кольцо, вот стержень, вот бородка…
Остров на карте и вправду напоминал массивный ключ. Белое пятно на Бас — Тере создавало ощущение пустоты внутри кольца. Вправо отходил короткий стерженек, дальше он принимал форму конуса, от которого торчала вверх «бородка». Она похожа была на круглую голову с шеей.
— А ведь точно ключ… — сказала Лика. И все наперебой закивали: мол, и в самом деле так. Как раньше — то не разглядели?
— Это знаете что? — задумчиво проговорил Никель. — Это… наверно, ключ ко всем загадкам. Про «Артемиду»…
— У сообщества появился свой знак, — усмехнулся Квакер (у которого, как известно, был «подвешен язык»). — Клуб друзей «Артемиды», и у него символ — серебряный ключ в виде острова…
— А почему серебряный? — спросил Андрюшка.
— Не знаю. Так подумалось… Ну, пусть не серебряный. Только чтобы из чего — то такого… связанного с Гваделупой.
— Из чего? — сказал Федя. — Где такое возьмешь?..
Квакер хмыкнул, предложил то ли шутя, то ли по правде:
— Отрезать от карты угол, наклеить на картон, вырезать ключ…
— Карту жалко, — возразил Федя.
Ваня сказал:
— Копия же. Лишнюю копию сделать не трудно, я попрошу деда, если надо… Только ключ, по — моему, должен быть твердый. Из металла… Вот соберутся все, чтобы поговорить… про все про это… и кто — нибудь колупнет ключом. Будто дверцу… И тогда откроются новые загадки… Правда ведь?
— А что это за хвост торчит из ключа? — Вдруг недовольно спросил Тростик. — У меня на телефоне такого нет…
Справа, от оконечности Гранд — Тера тянулся к востоку тонкий, как жало, полуостров. Похожий на хвост морского ската.
— Это мыс Шато, — объяснил Ваня. — На нем раньше были крепость и маяк… Может быть, есть и сейчас…
— Это стальной волосок, — вдруг сказала Лорка.
Все удивленно примолкли.
— Ну, не помните разве? — звонко заговорила Лорка. — Как в песенке: «Тронет пружинку стальной волосок…» Этот волосок — на ключе. Заденет пружинку, она толкнет шестеренки, и начнется сказка…
— А где она, пружинка — то? — слегка обиженно спросил Федя. Он любил точность и реальность. — И в чем колупать ключиком?
— Хоть в чем, — сказал Ваня. — Можно в пространстве. Дед рассказывал, что вокруг полно всяких пространств. Наверно, есть и сказочные. С пружинками… Был бы ключик…
— Через неделю поеду в Каменск, — сообщил Квакер. — У меня там дядька ювелир. Сяду на него и не слезу, пока не сделает ключик с волоском… Вот знать бы только, из чего. Чтобы работал как надо…
Все опять замолчали. Символ ключа, явившийся с карты, требовал серьезности. Все было не случайно, не просто так. Гриша Булатов, Павлушка Григорьев, Агейка Полынов, доктор Повилика — они словно стояли рядом и ждали…
Тростик соскочил с верстака. Запустил руку в глубокий карман на бедре — с такое энергией, что трикотажные шортики съехали до опасной черты и он едва успел подхватить их. Подхватил и всем показал открытую ладонь: на ней отражала дождливый свет серебряная монета с кораблем, Ликин подарок.
— Вот из нее… можно?
— Да ты что… — пробормотал Квакер. — Это же…
— Это же для всех, — увесисто объяснил Тростик.
А серьезный Никель подвел итог:
— Тим точно сказал: Тростик — личность.