Снова Повилика
1
Он упал и, не вставая, обнял пса за шею.
— Матубушка, не рычи! Они все — свои!..
«Свои» падали через щель следом за Тростиком. Первой — Лорка во вздувшемся, как пестрый парашют, сарафанчике. Затем — с деловитостью бывалых десантников — Федя, Андрюшка и Никель. Потом, изящно свесив ноги в дырявых кроссовках, — Лика. И… наконец — Тимофей Бруклин в камуфляжных штанах до колен и белой рубашечке концертного фасона. Прыгая с верстака на пол, он светски подал руку Анжелике (та хлопнула его по пальцам).
Остальные тоже прыгали на пол. И вставали по сторонам от Вани. Только Тростик продолжал сидеть и обнимать Матубу. Матуба не пытался освободиться, махал хвостом. Он не удивлялся вторжению. Видимо, потому, что не удивлялся Квакер. Стоял, скрестив руки, и наблюдал за налетчиками со своей лягушачьей улыбкой. Потом сказал:
— Но комбатант…
— Чего? — удивился Федя.
— Говорит, что он — невоюющая личность, — разъяснил Тимофей Бруклин.
— Да, мы помирились, — сказал Ваня.
— Как «после пушки»? — понятливо спросил Тростик и наконец отпустил Матубу.
— Нет, насовсем, — сказал Ваня с горькой ноткой. Потому что сколько этого «насовсем» еще оставалось у него?
Лорка оказалась с ним рядом. Взяла за рукав, встала на цыпочки, щекочуще шепнула в щеку:
— Вань, ты, что ли, правда решил уехать?
«Господи, а что делать — то?»
— А что делать — то? — сказал он, кашляя, чтобы не разреветься.
Что делать — лучше всех знала Лика. Протянула Ване свой мобильник и велела вполголоса:
— Позвони Ларисе Олеговне… балда.
— Зачем?
— Еще раз балда. Если ты поругался с неродным дедом, зачем доводить до инфаркта родную бабушку? Она обзванивает всех мальчишек и девчонок: куда сбежал любимый внук? Ты знаешь, что у нее повышенное давление?
Ваня про это знал, но не помнил. Зато сразу вспомнил: у Ларисы Олеговны, конечно же, есть номера всех его знакомых ребят. И понятно, какой она подняла тарарам. И понятно, как поднялись друзья по тревоге!
— А как вы узнали, что я здесь…
— Это нетрудно, — разъяснил Никель. — Малыши на Герцена видели, куда тебя… куда ты пошел…
— Звони немедленно, — повторила Лика. — Она ждет…
Голос Ларисы Олеговны был необычайно сух. А речь — на удивление лаконична.
— Иван! Если ты решил покинуть наш дом, надо вести себя разумно. Дождаться кого — то из Москвы, никуда не убегая и не устраивая драм, как в киносериале…
— Я не устраивал… — буркнул Ваня. — Я поживу у ребят, пока не приедет мама… Не хочу я с ним…
— Дело твое… А может быть, вы все — таки попробуете объясниться?
— Как? Опять с помощью ракетки?.. Меня сроду никто пальцем не трогал! А он… размахался… из — за какой — то паршивой стекляшки…
— Не из — за какой — то… Впрочем, не в этом дело. Граф старый человек, и можно было бы пощадить его нервы…
— Вот я и решил пощадить. Не буду больше мозолить глаза…
— Ты безжалостное существо, — твердым голосом известила внука Лариса Олеговна.
— Да? А он «жалостное»?.. А руку подымать на того, кто слабее, это «жалостно»? А унижать человеческую личность?..
Ваня вдруг ощутил, что говорит не то. Вернее — не так. Без настоящей убедительности. Будто на переменке в перепалке с одноклассниками. А Лариса Олеговна сообщила:
— Вы с дедом — два сапога пара. Он куда — то ушел, а перед уходом сказал… знаешь что?
— Что? — вырвалось у Вани, хотя следовало ответить: «Мне это неинтересно».
— Он сказал, что идет на помойку, к мусорным контейнерам. Туда выбрасывают золу из каминов. А зола — это пепел. И он сказал, что будет пеплом посыпать себе голову…
— Еще и издевается!
— Ничуть не издевается. Иногда под горькой шуткой прячется печаль и виноватость… Как, например, у моего знакомого, это дядя Софьи Андреевны, у которой племянник недавно поехал в Сочи и…
— О — о–о… я приду! — сказал Ваня.
Разговор слышали все — Ликин мобильник был известен своей горластостью. Лорка все держала Ваню за рукав. И теперь улыбнулась:
— Не уедешь, да?
— Не знаю… Раз уж пепел… — И повернулся к вежливо молчащему Квакеру: — Можно, я еще к тебе приду? Надо кое — что спросить…
— Сэр, — отозвался Квакер. — Мой за́мок всегда готов принять вас… — Он обвел глазами остальных. — Как и вас, господа. Только… лучше через дверь, а не там… — Он поднял глаза к раздвинутым доскам. — Хотя, если нравится, можно и там… пока не починил крышу.
Все, кроме Квакера и Матубы, проводили Ваню к дому. Лорка так и держала его за коротенький рукав у плеча.
— Я не понял, — сказал прямолинейный Федя Трубников. — Дед тебя отлупил, что ли?
— Ну… — буркнул Ваня. — Распустил руки…
— Подумаешь, — утешил его Андрюшка. — Дело семейное. Нас бабушка то и дело мешком охаживает…
— Дрюша, это не то, — мягко возразил Никель. — Это же не обидно. Как игра…
— Когда игра, а когда как вмажет по затылку…
— Все равно… — усмехнулся Никель.
— А почему вы через крышу прорвались, а не в дверь? — спросил сразу у всех Ваня.
— Это Тростик… — объяснила Лорка. — Мы забрались, чтобы посмотреть в щель, что с тобой. На разведку. А он вдруг говорит: «Доски еле держатся». Двинул одну, вторую — и вниз. Нам куда деваться — то?..
— Герой, — сказал Тимка Бруклин.
— Вот кого надо было взгреть, — вмешалась Лика. — За лишнее геройство. Только и показывает, что ничего не боится…
— Кроме гусей, — сказал Андрюшка.
— Зато все окрестные собаки у него в друзьях, — заметил Федя. — Не только Матуба…
Остановились у шлагбаума, который загораживал въезд в «профессорский» двор. Никто не давал Ване советов. Считали, видимо, что все у него утряслось. «А на самом деле?..»
— Я тебе позвоню, — шепотом сказал он Лорке. А остальным просто помахал рукой. И пошел к подъезду. И поднялся на лифте на пятый этаж. И позвонил. Потому что свои ключи оставил в этой квартире вместе с мобильником.
Лариса Олеговна — прямая и с припухшими глазами — растворила дверь.
— Входи…
Он вошел. Встал посреди коридора.
И что теперь?
2
И правда — что теперь?
Помолчали.
— Ты нас чуть не свел с ума, — сообщила наконец Лариса Олеговна. И стало легче.
— А где… Константин Матвеевич?
— Если бы я знала, где…
«Может, правда на помойке?» — мелькнула дурацкая мысль. В это время в коридоре опять зашумел лифт: кабина уехала вниз, лязгнула там дверью и полезла обратно. Ваня быстро прошел в свою комнату, сел на кровать (купленную специально для него, широкую, в стиле «ретро»). Уперся локтями в колени. Стал смотреть перед собой.
Дед бесшумно появился на пороге. Взялся за косяки (как недавно Квакер). Ваня на него не смотрел.
— Ну?.. — сказал профессор Евграфов.
— Чего «ну»? — сказал Ваня, глядя на широченный календарь с видом города Праги.
— Значит, решил уезжать? — спросил профессор.
— А что еще делать? — спросил Ваня.
— Ну… есть другой вариант…
— Какой? — глядя на башни города Праги, сказал Ваня.
— Простой. Не уезжать…
— Ага! Чтобы ты воспитывал меня ракеткой? — Ваня наконец искоса глянул на Графа.
Профессор взял себя за плечи. Покачался.
— Однако, друг мой, ты проявляешь изрядное недомыслие. Разве это был воспитательный момент? Считай, что мы просто подрались. Ну… или почти подрались. Я сгоряча стукнул тебя тем, что попало под руку. А ты по благородству характера не стал отвечать старому больному человеку и гордо хлопнул дверью… оставив меня и родную бабушку в горестной неизвестности…
— Ага, в горестной… — Ваня глянул повнимательней, и тут его дернул за язык насмешливый бес: — А где пепел?
Граф не стал притворяться, будто не понял. Ответил сразу:
— Посыпать голову можно и на помойке. Зачем таскать мусор в дом?
Бес опять насмешливо дернулся, но Ваня успел ухватить его за хвост. Прогнал пинком. И не спросил: «А там ты ее посыпал, голову — то?» Вместо этого сказал:
— Никакой ты не старый и не больной. Вон как вздернул за шиворот!.. Думаешь, не обидно?
— А мне, думаешь, не обидно?! — взвинтился дед. Шумно, почти обрадованно. — Ты хоть понял, что ты разбил? Пойдем, пойдем!..
Ване что делать — то? Пошел за дедом в кабинет.
Осколки разбитой вещицы лежали на широком столе, рядом с монитором. Словно куски расколотого кокоса, только блестяще — синие снаружи и матово — белые внутри. А еще какая — то медная палочка с кружком на конце. Граф оглянулся на хмурого Ваню.
— Это голландский глобус восемнадцатого века… был… Да фиг с ним, что голландский и что восемнадцатый век. Но это память о Реме Шадрикове! Вчера его жена… вдова то есть… Валентина позвонила и сказала: «Приходи, хочу тебе кое — что передать, пока не померла». И отдала вот это. Говорит, что глобус Рем раздобыл где — то года три назад. Будто обещал: «Вот приедет Граф, буду хвастаться перед ним…» Мол, эта штука имеет отношение к капитану Булатову… Вот и отдала… А ты…
— А что я?! — старательно вознегодовал Ваня (Господи, хорошо — то как! Не надо уезжать!). — Что я?! Разве я нарочно?! Я его даже и не заметил! Зацепил нечаянно, когда полетел с кресла… А ты ворвался сразу…
— И не так уж сразу! — возразил Граф тем же тоном. — У тебя хватило времени поразмышлять и поразглядывать осколки. Хладнокровно и даже с некоторым цинизмом.
— С чем?! С чем я их разглядывал?..
— С цинизмом. Ибо как иначе назвать мироощущение, с которым человек берет разбитую ценную вещь и оставляет на ней свой автограф?.. Тоже мне Герострат…
— Кто?! Что оставляет?! — завопил Ваня с новой обидой.
— А это что? Не твоя роспись? — дед взял крупный осколок. На белой изнанке виднелся бледный, но различимый след грифеля:
Повилика
Ваня с полминуты смотрел на витиеватую надпись. Потом взглянул на деда. Снова на карандашный след. Снова на деда.
— Граф, — с чувством сказал Ваня. — Вот провалиться мне… в черную дыру Коллайдера. Не писал я этого. И даже не видел… И где бы я взял в ту минуту карандаш? Да и ЗАЧЕМ?
Граф узловатыми пальцами вцепился в подбородок.
— Но в таком случае… откуда?
— Ты взгляни! Это и почерк не мой! С завитушками! Сейчас так даже и не пишут!.. — И тут же вспомнилось карандашное слово «Булатовъ» на обороте карты!.. Он же совсем забыл про нее в нынешней круговерти!
— Граф! Я сейчас! Тебе… Ты завоешь от радости! — Ваня метнулся в коридор, дернул крышку чемодана, выхватил карту. Двумя скачками вернулся в кабинет. — Вот! Смотри! — И развернул перед дедом.
Тот не сразу взял карту. Сначала просто нагнулся и смотрел. И, кажется, не дышал. Потом ухватил обтрепанный край бумаги кончиками пальцев, повернул карту к свету, к окну…
— Глазам не верю… то есть верю, но… столько всего сразу. Это провидение…
— Или магнитный стержень…
— Не все ли равно… — Дед покачал карту перед собой, посмотрел на обратную сторону, опять перевернул. И спросил наконец: — Где взял — то?
И Ваня стал рассказывать.
После всех переживаний слова рвались из Вани потоком. Как из Ларисы Олеговны. Чтобы все было понятно, он рассказал и про купанье у баржи (где Никель вспоминал Гваделупу), и про звонок Германа Ильича, и про футбольный матч, и про таинственное жилище художника. И только после этого — про карту. Дед понимающе кивал, не перебивал. И лишь когда Ваня выдохся, дед спросил:
— У тебя есть номер Германа Ильича?
— Что?.. Ой, нету. У Лики есть! Сейчас спрошу. Дай твой телефон, мой не заряжен… Ага… Лика! Это я… Да все в порядке!.. Да мы и не ссорились, а просто подрались чуть — чуть… — Хихикнув, он мельком глянул на Графа. — Лика, дай номер Германа Ильича, дед хочет позвонить!.. — Ваня пощелкал пальцами, Граф подсунул ему ручку и лист из принтера. — Да пишу… Спасибо… Что? У тебя? Позови, я как раз хотел ей звонить! — Это Ваня соврал с уколом совести, потому что про Лорку в тот момент не помнил. — Лор, давай завтра утром! Да, приеду!.. Я тебе столько всего расскажу!.. Да нет, не секрет, потом расскажу всем. А тебе — первой… Да!..
Потом звонил Граф:
— Добрый день. Могу я поговорить с Германом Ильичом?.. Добрый день еще раз… хотя скорее уже вечер… Это профессор Евграфов… Герман Ильич, ну что я могу сказать? Слов нет… Это не просто «спасибо», это… всем сердцем… Вернулся в сказку детства. Я вообще — то несентиментален, однако сейчас… Хотелось бы увидеться. Можно?.. Я найду… Господи, не надо мне объяснять, кто такой художник Суконцев! Ваше полотно «Город на острове» висит в университетском холле рядом с моим кабинетом… Спасибо еще раз, до встречи…
Дед сидел у стола, подперев кулаком острый подбородок. На щеках — длинные вертикальные морщины. Он казался печальным. Снова вспомнил, наверно, разбитый глобус. Карта картой, а как взглянешь на осколки…
— Граф, — мягко сказал Ваня. — Ну, чего такого — то? Осколки никуда не девались, можно склеить. Клей «Момент» схватывает намертво и быстро… Ну, может, останутся щелочки, но чуть заметные. Все равно глобус опять будет целый… Только ты купи клей сам, а то ребятам не продают. У нас в классе есть два изобретателя, они однажды пошли за клеем, чтобы собрать корпус робота, а их в магазине продавщицы ухватили за шиворот: «Токсикоманы!.. Милиция!»
— Дитя мое, — вздохнул дед. — Ты стал разговорчив, как твоя бабушка…
— Я не всегда разговорчива, — откликнулась Лариса Олеговна. Она, оказывается, стояла в дверях. — Я бываю, когда нужно, деловита и молчалива. И докажу это, когда склею ваш глобус. У меня есть «Момент», и мне не привыкать. Я склеила как — то вазочку и две розетки от нашего сервиза, а когда у Софьи Андреевны… Тьфу! Глупый смех… Давайте ваши осколки…
3
Они провели над картой несколько часов.
— Странный остров, — говорил профессор, словно слегка обижаясь на Гваделупу. — Все задом наперед… Мы с Ремкой еще в школьные годы специально купили французский словарь (в классе — то учили английский) и кое — как разбирали надписи. Удивлялись. Правая часть острова называется Гранд — Тер, то есть «высокая земля», хотя там низины. А горная часть с вершинами и хребтами именуется Бас — Тер, то есть «Низменная земля»…
— Граф, а почему так?
— Кто их знает, островитян… Может, чтобы сбить с толку злых духов?.. Сперва — то остров назывался Карукера. То есть Остров прекрасных вод. Это его столь поэтически наименовали индейцы — караибы, когда выгнали оттуда коренных жителей, тоже индейцев, не помню как их звали… Во́ды там, говорят, и в самом деле прекрасные, только крови было гораздо больше, чем воды́. Я на работе недавно полистал Википедию…
Ване говорить о крови не хотелось. Он спросил:
— А почему — «Гваделупа»?
— Колумб открыл ее в конце пятнадцатого века. И назвал Санта — Мария Гваделупская Эстремадурская. В честь испанского монастыря. А потом название укоротили…
— Ну а что такое именно «Гваделупа»?
— Я не знаю. В романских языках весьма слаб… Постараюсь выяснить…
— А почему посреди Бас — Тера такое белое пятно? Будто лагуна… И надпись длиннющая…
— Не лагуна это, о пытливый отрок, — возвестил профессор Евграфов голосом старика Хоттабыча, — а покрытая непроходимыми лесами горная область. В ту пору совершенно неисследованная. Да и сейчас не очень… Вроде как «Затерянный мир» Конан Дойла…
— Почему Конан Дойла? Жюля Верна!
— О, дремучесть нынешнего юношества! Стыдись!.. Смешать двух таких писателей!
— Ой, да! Я перепутал… Но у Жюля Верна тоже есть про такое, похожее…
— А надпись… Мы с Ремкой пытались перевести когда — то, и получилось примерно такое: «Ядро острова, или Недоступные горы, покрытые деревом»…
— Туда уходили повстанцы, которые воевали с французами, Никель рассказывал… А почему нет форта Дельгре? И вулкана Матубы? Это ведь рядом с городом Бас — Тер!
— Ну, мало ли чего здесь нет. Это же генеральная карта, то есть общая. Она не морская, а из какого — то исторического атласа. Наверняка там были и более подробные карты, отдельных мест…
— А если не морская, как оказалась на бриге «Артемида»?
— Н — ну… а что мы знаем об этом бриге? Был ли он? И тем более — что знаем о людях и событиях? Вы с друзьями начали сочинять историю в духе Жюля Верна, только ведь фактов — то кот наплакал…
— Граф! Вы с Ремкой… с Ремом… тоже сочиняли историю!
— Ну да, я не спорю… Фантазировать не грешно. Мы уже тогда понимали — карта не морская, и решили, что она попала в плавание с каким — нибудь ученым…
— С каким? — напряженно сказал Ваня.
— Ну… ты не хуже меня знаешь из Жюля Верна, что на парусниках часто оказывались всякие ученые чудаки. Паганель, кузен Бенедикт, доктор Клоубонни… Вот Ремке и пришло в голову, что на «Артемиде» мог отправиться в экспедицию такой доктор. Может, думал побывать на Гваделупе и прихватил карту. На всякий случай…
— Доктор Повилика… — вполголоса сказал Ваня.
— Что?.. Кто?
— Доктор Повилика… Такой вот ученый… Если придумывать, то почему бы и не так? — Ваня смотрел с вызовом. Он готов был отстаивать идею, которая вырастала стройно и убедительно.
— Да, но почему Повилика?
— А кто, по — твоему, написал в глобусе эту фамилию?
— Но как? Засунул карандаш в дырку у подставки?!
— Загнал в глобус нанороботов, — улыбнулся Ваня. — Да нет же, конечно! Наверно, глобус раскрывался на две половинки, ты просто этого не разглядел. Надо спросить у Ларисы Олеговны…
— Лариса — а! — заголосил Константин Матвеевич. Но профессорский зов угас в недрах необъятной квартиры: кухня была в дальнем конце изогнутого коридора. Пришлось идти туда самим.
Лариса Олеговна колдовала над осколками, включив настольную лампу, хотя за окнами не гасло солнце. Она сказала, что да, глобус, безусловно, раскладывался на два полушария. Отвинчивалась головка на макушке, вынимался стержень с подставкой, и…
— Но похоже, что его не раскрывали очень долго. Вот, кусочек одной половинки присох к выступу другой, я еле его отсоединила… Это как фаянсовый абажур у нас в конторе, он однажды грохнулся на пол, и наш заведующий начал подбирать кусочки, а Софья Андреевна…
— Ларочка, мы тебе очень благодарны, — заспешил Граф. — Не будем мешать, у тебя еще много работы. А мы пойдем дальше копаться в карте…
И они продолжили «копанье».
Дед вытащил через «Гугл» на монитор современные карты острова, где были и форт, и Матуба, а над ними — высочайший вулкан Гваделупы — Суфриер. На снимках было видно, что он дымит и в наши дни. Стали сравнивать старину с нынешними днями… Сейчас Гваделупа представлял собой не очень знаменитый, но благоустроенный курорт — с пляжами, яхтами, прогулками к вершине вулкана и в лесные джунгли, с посещением разрушенного форта и музеев… Понятно, что нигде в музеях не найдется упоминания, как однажды смелый русский бриг прошел по проливу Ривьер — Сале перешеек между Бас — Тером и Гранд — Тером… Но Ваня твердо верил, что это было. И Граф, видимо, верил тоже.
Граф сомневался в другом:
— Но с чего ты взял, что глобус, как и карта, был на судне? У этого… твоего предка?
— Я не говорю, что он предок! Может, однофамилец! Но глобус там точно был!
— Докажи! — профессор Евграфов, кажется, впал в полемический азарт, как в споре с коллегами об искусственном интеллекте.
— А вот смотри! Был на бриге Гриша Булатов. Потом появился у него друг, с Гваделупы. Везти на паруснике двух мальчишек в какие — то дальние края капитан не решился. Одного еще туда — сюда, потому что родственник, а тут целый детский сад… Да и война не стихала. Вот капитан и решил отправить их в Россию. А в спутники дал доктора Повилику…
— Гм…
— Ну и что же, что «гм»?! А разве так не могло быть?.. И когда расставались, уже в России, Грише доктор подарил карту, а второму мальчику, который с острова, тоже надо было что — то подарить, верно ведь? Вот он и отдал глобус…
— Непонятно, однако, — сказал дед, — с чего вдруг таинственный доктор Повилика решил оставить свою подпись внутри глобуса…
— Может, на память тому мальчику. Когда вздумал сделать подарок…
— Но тогда логично было бы ожидать, что он распишется и на карте. На память Грише Булатову… А расписался на ней сам Гриша…
— Ну, Граф… — умудренно вздохнул Ваня. — Что мы можем знать, как они рассуждали тогда? Доктор и те ребята… Вдруг доктор подумал: на бумаге буквы сотрутся, а внутри шарика останутся на много лет… Может быть, он и не для того мальчика писал…
— А для кого?
— Ну, вообще. Может быть, для нас… — И прошел по Ване этакий холодок. Будто морской ветерок из девятнадцатого века…
Профессор Евграфов кивнул:
— Ну да… Чтобы мы сейчас ломали головы… Ну а что, по — твоему, дальше случилось с глобусом? Почему он сразу не оказался у Гриши? Ведь малыш — то… его очень рано не стало в живых…
— А может, «стало», — сказал Ваня.
— То есть?..
— Ремкина тетушка могла и ошибиться! С чего она взяла, что Гришин друг умер? Это же были просто слухи!
— Но, кроме слухов, у нас ничего и нет. Никаких фактов.
— А вот и есть, — с пружинистым торжеством заявил Ваня. — Слушай…
4
Он помнил о сегодняшнем главном открытии все время, но ждал самой подходящей минуты, чтобы выложить его. И эта минута пришла.
— Граф, представь себе! Вот есть туренское семейство, в котором помнят одного пра — пра — пра… какого — то пра — де́да. Странного такого. Он рассказывал внукам, будто родом не отсюда, а с дальнего острова. Привезли его совсем маленьким. И он любил ругаться непонятным словом «Матуба»… Подожди… И он был резчиком по дереву, украшал дома. Один кусок такого украшения даже сохранился, и узор на нем называется «повилика». Это был любимый узор того мастера… Граф, почему? Просто по имени цветка? Или еще в память о ком — то? Может, о докторе, с которым они дружили?.. А?..
Дед потискал подбородок и потребовал:
— Излагай подробно.
И Ваня стал излагать: как повстречался с Квакером и что увидел и узнал у него…
Дед слушал, не перебивал. Кивал только (и кивала его тень на оранжевой от закатного солнца стене). Наконец он сказал:
— Тебе могут сказать, что ты — несовременный ребенок. И вся ваша братия — такая же…
— Почему это мы несовременные?! слегка обиделся Ваня. — Мы что, информатику не изучаем? Или… — (он хихикнул), — не знаем про коллайдер?
— Нет, вы, конечно, дети нынешних дней, — усмехнулся Граф, — кто спорит… Но в то же время вы будто городищенские пацаны из середины прошлого века. Из времени, когда мы гоняли латаные мячи, махали сосновыми шпагами, запускали с крыш газетных змеев и откапывали на речных обрывах старинные монеты и наконечники стрел… Мы были счастливы, потому что все делали своими руками. И думали, что открываем белый свет… Может, это и есть связь поколений?.. Жаль, что староват, а то записался бы в вашу компанию. Но поздно уже. А Ремке — тем более…
«Граф, ты и так в нашей компании. И Ремка…» — подумал Ваня. И чуть не сказал это, но постеснялся. А когда почти решился, появилась Лариса Олеговна. Она несла на ладонях, как две маленькие чаши, склеенные половинки глобуса.
— Ура… — выдохнул Ваня. — Все готово? — И взял со стола подставку. Медный стерженек на круглом диске, украшенном по краям орнаментом из листьев.
— Подождите, еще не все, — остановила его Лариса Олеговна. — Не хватает кусочка. Надо поискать…
В самом деле, у края одной «чаши» темнела треугольная пробоина. Ваня из кресла бухнулся на паркет, деревянно стукнув коленками. По — пластунски скользнул к стеллажу, зашарил под нижней полкой. Она была низко от пола, но все же руки доставали до плинтуса. Ваня ощупал метр, второй, третий… Наконец под пальцы попал острый кусочек…
Ваня «кормой вперед» выбрался на свет.
— Вот… Кажется, этот…
— Изумительно! — восхитился дед. — Ларочка, вклей, будь умницей…
А Ваня снова плюхнулся на живот.
— Подождите, там еще что — то есть!.. Мягкое, шерстяное…
— Скорей всего, зимний носок Графа. У него привычка раскидывать рваные носки по всему дому…
— Нет… Это вот… — И Ваня вытащил сплетенную из веревочек фигурку.
Круглая головка размером с грецкий орех, глаза — бусинки, мягкое туловище размером с Ванин мизинец, крученые ручки — ножки, ступни и ладошки то ли из дерева, то ли из твердой смолы. Улыбчивый рот из красных шерстяных ниток…
— Дед, это что? — Ваня думал, что нашел один из сувениров, которых великое множество на стеллажах.
— М — м… понятия не имею…
— Да ладно тебе, — усмехнулась Лариса Олеговна. — Небось, подарок от какой — нибудь преданной студентки. Ты ее засунул в дальний угол, а потом уронил и не заметил…
— Студентку? — простодушно спросил Граф.
— Эту куклу, Константин — н Матвеевич — ч!
— Этой куклы у меня никогда не было, — размеренно сообщил профессор. — Все свои вещи на полках я знаю наперечет. Помню — какая откуда. Эта игрушка — не моя… Ваня, может быть, ты ее притащил?
— Ага! И ломаю комедию, — слегка обиделся Ваня.
— Ну, я так… теоретически… Остается предположить: мой старый носок трансформировался в это существо…
Лариса Олеговна спросила с легким стоном:
— Костя, когда ты перестанешь быть мальчишкой?
— Этот день совпадет с датой моей кончины.
— Не надо, — суеверно сказал Ваня. И, чтобы уйти от вопроса о кончине, дурашливо спросил: — А вдруг это пришелец?.. Правда! Прилетел с альфы Центавра, заблудился, спрятался и притворился игрушкой… Смотрите, какие у него глаза! Умные…
— Давайте так и окрестим его: Пришелец, — усмехнулся Граф.
— Да! Давайте! — обрадовался Ваня.
Граф пригляделся к найденышу в руках у Вани.
— А глаза… во — первых, и правда осмысленные. А во — вторых… странные бусинки. Похоже, что искусственный жемчуг ручной выделки. Не нынешняя работа. И…
— Что? — часто задышал Ваня.
— Вижу, ты уже догадался. Малыш сидел внутри глобуса. И вылетел, когда ты… когда шар нечаянно раскололся…
— Значит, он… оттуда? С «Артемиды»?
— Почему бы и нет? Я читал то ли у Конрада, то ли у Мелвилла, что матросы на парусниках плели такие сувениры из пеньковых шнурков. А здесь явная пенька… Друг мой Иван!
— Что? — вздрогнул Ваня.
— Я должен был бы подарить глобус тебе. Поскольку там автограф твоего предка… ну, ладно, пусть однофамильца. Но это выше моих сил: глобус — то от Рема… Ты получишь его потом, в наследство…
— Опять ты об этом! — вознегодовал Ваня.
— Ты получишь его в наследство… через семьдесят лет. А Пришельца забирай сразу. Это твой законный трофей…
Ваня счастливо выдохнул «спасибо» и погладил Пришельца по плетеной макушке. «И никакой ты не трофей. Живых трофеев не бывает, а ты — живой… И ты даже не мой. То есть мой только сегодня. А завтра…»
Ваня знал, кому подарит Пришельца завтра…
Лариса Олеговна ушла заделывать «пробоину», Ваня посадил Пришельца на колено и взял со стола подставку глобуса.
— Граф, а на это ты обратил внимание?
— Ну… обрывок проволочки. Наверно, раньше она вся обвивала подставку. Не сохранилась…
— А на проволочке…
— Похоже, что колючки…
— Колючая проволока на старинной вещи? Скажешь тоже! Ты приглядись…
Граф ухватил со стола очки…
— Ух ты… А я раньше и не заметил…
— Дед, это не просто цветы. Это повилика…
— Открытие за открытием… Теперь ваша братия получит пищу для новых фантазий. В то время, как нормальные дети киснут над компьютерными играми или греют животы на пляжах, вы будете сочинять истории в духе твоего любимого писателя из Нанта…
— Да! Только нам нужны копии карты! Граф, ты можешь напечатать для каждого?
— На мой сканер не влезет…
— А на работе?
— Но это только завтра.
— До завтра можно потерпеть, — великодушно согласился Ваня. — Кажется, сейчас я уже сплю… — И калачиком свернулся в обширном кресле.
Константин Матвеевич хмыкнул, ухватил Ваню на руки и коридорами понес к постели.
