94.
(Лас-Вегас, 27 ноября 1966 года)
Едет.
Сошел с поезда, уселся в автомобиль. В дурацкой шляпе.
Уэйн бродил по «Дезерт инн». Воздух искрил от слухов, точно от электрических разрядов. Кругом сновали вампиры. И роились сплетни.
Поезд запаздывает. Он вот-вот приедет. Поезд только что прибыл. У него шрамы после крушения самолета. И какая-то кожная болезнь. Из шеи торчат шурупы, как у Франкенштейна.
Вурдалаки устраивались на насестах и хищно смотрели вдаль. Вурдалаки толпились в казино, забирались на стулья; на шеях у них висели фотокамеры. А в руках были книжечки для автографов.
Вурдалаки толпились и снаружи. В толпе сквозь застекленную панель Уэйн увидел Барби. Барби заметила Уэйна и помахала. Он помахал ей в ответ.
Вурдалаки рыскали по округе. Охранники отеля не теряли бдительности. Кто-то завопил: «Лимузины!» Кто-то еще закричал: «Приехал!»
Вурдалаки восторженно завопили. Бросились на улицу. Уэйн подошел к застекленной стене и посмотрел наружу. И все увидел.
Увидел копов, лимузины и фальшивого Говарда Хьюза. Он узнал его. Этого человека он лично задерживал — в шестьдесят втором.
Тот вел детскую передачу. Вытаскивал член и приставал к малолеткам. Честер-педофил, все копы это знали.
Упыри осаждали его. Честер великодушно соглашался позировать для фотоснимков и расписываться в книжечках для автографов. Поблизости затормозил лимузин. Одно из стекол опустилось, и Уэйн мельком увидел седые волосы, пустые глаза и дурацкую шляпу.
Кто-то заорал: «Хьюз не настоящий!» Вурдалаков как ветром сдуло. Они погнались за лимузином.
Барби вошла в отель. Заметив это, Уэйн направился к ней.
— Ты сегодня вечером работаешь?
Барби рассмеялась:
— То же самое хотела спросить у тебя.
Уэйн улыбнулся:
— Я тут думаю о Пите и Уорде. И о том, как началась эта заварушка.
Барби зевнула:
— Расскажешь за кофе, ладно?
Мимо пронесся очередной упырь. Они обогнули его и отправились в бар, где устроились за столиком с видом на казино.
Подлетела официантка. Барби сделала заказ. Им тут же принесли кофе. В казино было почти безлюдно. Честер кидал кости и ждал.
Барби пила кофе маленькими глотками:
— Прошло уже много месяцев, а я все еще хочу сигарету.
— Питу сильнее хочется.
Честер бросил кости и проиграл. Приличную сумму.
Барби наблюдала за ним:
— Есть секреты, которые знают все.
— Не все.
Барби развернула салфетку и повертела в пальцах ложечку.
— Начнем с некоего города в штате Техас. А также планов мафии касательно денег мистера Хьюза.
Уэйн улыбнулся:
— Расскажи мне секрет, которого я не знаю.
— Например?
— Не притворяйся. Пит расставил жучки в половине отелей Вегаса.
Барби повертела в пальцах нож:
— Хорошо. «Ослик» Дом уже давно не покидает «Пещеры». Четыре дня подряд трахается с Сэлом Минео — оба еще не выходили из номера. Коридорные приносят им попперсы и смазку. Интересно, долго ли это продлится?
Уэйн рассмеялся и посмотрел на игравших. Честер кинул кости — на сей раз выиграл. Тоже приличную сумму.
Барби улыбнулась и встала из-за столика, направляясь в сортир. Вурдалаки осадили Честера-Хьюза. К нему точно магнитом тянуло зевак.
Честер впитывал восхищение и великодушно позировал с желающими.
Вернулась Барби. К столику она шла нетвердой походкой. Ресницы ее дрожали, глаза то и дело закатывались, как бывает, когда вмажешься.
Она улыбнулась и повертела в пальцах нож. Уэйн влепил ей пощечину. Она сжала рукоятку и сделала выпад. Слишком низко — руки Уэйна не пострадали.
Уэйн снова ударил ее. Она сделала еще выпад. Острие впилось в столешницу — издав резкий и неприятный звук, нож застрял.
Барби обхватила голову руками. Потерла глаза. Пустила слезу.
Уэйн схватил ее за руки, привлек к себе.
— Тебя затянуло. Нюхаешь порошок — и всякий раз, когда ты это делаешь, ты обманываешь Пита. Думаешь, если тебя бесит его работа и война, то тебе все можно? Ничего подобного. Ты — всего лишь барная певичка, вдобавок прогрессирующая наркоманка и, черт возьми, ограниченная…
Барби вырвала у него руки и схватила нож. Уэйн закатил ей оплеуху. Нож выпал. Она потерла щеки и вытерла слезы.
Уэйн коснулся ее волос:
— Я люблю тебя и не позволю, чтобы ты опускалась на дно за здорово живешь.
Барби поднялась из-за столика. Вытерла глаза и побрела прочь нетвердой походкой наркоманки.
Честер устроил шоу. Собрались зрители — сплошь алкоголики и неудачники. Честер навязывал себя Лас-Вегасу.
Мимо протанцевали журналисты. При виде зрелища брезгливо поморщились. Пошел ты — извращенец из детской передачи.
Уэйн наблюдал за происходящим, не спуская глаз с игроков.
Глотал бурбон и скучал. Нюхал салфетку Барби — она пахла ее кремом для рук и маслом после душа.
Честер раздавал автографы и отпускал непристойные шуточки про грудь Джейн Расселл. Похотливо пялился на маленьких детишек.
Он глотал спиртное. Мысли его лихорадочно сменяли одна другую. Мелькнула Дженис — все еще хромала и важничала; так и не закрасила седую прядку.
Она прошла в игровой зал и принялась кидать монетки в автоматы. Выиграть ей не удалось. А… удалось. Она сгребла монету и всучила ее ошивавшемуся возле автоматов бродяжке.
Тот бухнулся на колени и рассыпался в благодарностях. На нем были разные ботинки. И тут же засыпал добычу в автомат и дернул ручку. И тут же все продул.
Пожал плечами, подобрался и пошел восвояси стрелять мелочь. Пристал к Честеру. Тот послал его подальше.
Дженис, прихрамывая, прогуливалась. И вскоре Уэйн потерял ее из виду. Вероятно, она вышла через заднюю дверь, что вела на поле для гольфа.
Ясно: она направляется в номер Уорда — полночное рандеву.
Уэйн понюхал салфетку. Почувствовал запах Барби. И внезапно вспомнил про Дженис. Его мысли блуждали. Он понял, чего хочет.
Дорога подпрыгивала перед его глазами. Он выжимал почти сто шестьдесят километров в час. Приехал — и сразу вошел в дом. Достал из бара бутылку и направился к отцу.
Вот она, веранда. Там сидел Уэйн-папаша, теперь почти старик. Шестьдесят с лишним. Но совсем не изменился.
С той же ухмылкой, в том же кресле, смотрит в том же направлении, что и раньше.
— Теперь ты пьешь из горла. Всего два года прошло — а ты так изменился.
Уэйн ухватил скамеечку для ног:
— Ты так говоришь, будто это единственное, чему я научился.
— Нет, конечно. Мне докладывают, и я в курсе, что это далеко не так.
Уэйн улыбнулся:
— Значит, прощупывал почву.
— А ты меня избегал.
— Значит, время не пришло.
Уэйн-старший улыбнулся:
— Говард Хьюз и мой сын в один вечер. Бедное мое сердце.
Табуретка оказалась низенькой. Уэйну пришлось смотреть на отца снизу вверх.
— Не бери в голову.
— Бондюран ускорил приезд Хьюза. Значит, со дня на день придет Уорд и будет вымаливать у меня одолжение.
Уэйн услышал выстрелы с севера. Такие выстрелы знакомы любому вегасскому копу: проигравшийся палит по ненавистному городу — выпускает пар.
— Уорд никогда не умоляет. Ты уже должен это усвоить.
— Хочешь, чтобы я похвалил твоего адвоката?
Уэйн покачал головой:
— Всего лишь пытаюсь поддержать разговор.
Уэйн-старший ткнул носком ноги скамеечку. Задев при этом колено сына.
— Чушь. Какие посиделки отца и сына обходятся без вопросов «в лоб»?
Уэйн встал и потянулся. Пнул скамеечку ногой.
— Как твои листовки — все еще сеешь ненависть?
— Да ну тебя. Ты ненавидишь сильнее меня.
— Я задал вопрос — отвечай.
— Хорошо. Я перестал рассылать листовки — дабы приспособиться к изменившимся условиям и перейти на другой, высший уровень.
Уэйн улыбнулся:
— Вижу руку мистера Гувера.
— У тебя всегда было превосходное зрение. Рад, что оно не испортилось.
— Ну же, расскажи.
Уэйн-старший повертел тростью:
— Я работаю с твоими старыми друзьями — Бобом Релье и Дуайтом Холли. Мы тут отдали в руки правосудия несколько самых безбашенных расистов во всех южных штатах.
Уэйн прихлебывал бурбон, сплевывая осадок. Скоро он прикончил бутыль.
— Продолжай. Мне понравилась эта история.
Уэйн-старший улыбнулся:
— Еще бы. Можно ненавидеть глупо и с умом — и ты так и не усвоил разницы.
Уэйн улыбнулся:
— Может, я ждал, что ты мне это растолкуешь.
Его отец зажег сигарету с позолоченным фильтром.
— Мое твердое убеждение — цветным следует предоставить право голоса и уравнять в правах с белыми, что укрепит их коллективный разум и научит сопротивляться демагогам вроде Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди. Ваша фармацевтическая эпопея дает им успокоительное, нужное большинству из них, изолирующее от нынешних глупых лозунгов. Мои друзья из полиции говорят мне, что число преступлений, совершенных черными в белых районах Вегаса не особо возросло с начала вашей фармакопеи, так что она, как ни крути, помогла изолировать цветных в своих районах, где им, по большому счету, и место.
Уэйн потянулся. Посмотрел на север — туда, где виднелся Стрип.
Его отец принялся пускать колечки дыма.
— Задумался. Я-то уже надеялся услышать в ответ что-нибудь умное.
— Я очень устал, извини.
— Ага, значит, ты пришел в нужное время.
— В каком-то смысле так и есть.
— Расскажи про Вьетнам.
Уэйн пожал плечами:
— Скучная и бессмысленная война.
— Да, но тебе там нравится.
Уэйн схватил трость отца и принялся выделывать кунштюки. Подбрасывать и ловить. Вертеть и выписывать восьмерки.
Отец отобрал трость.
— Посмотри на меня, сынок. Смотри на меня: я скажу тебе одну вещь.
Смотри: ты похож на него. У тебя его глаза.
Уэйн-старший бросил трость на пол и сжал его ладони — очень сильно.
— Прости меня за Даллас, сынок. Это единственное, о чем я сожалею в этой жизни.
Смотри — он говорит правду — на его глазах выступили слезы.
Уэйн улыбнулся:
— Иногда мне кажется, что я там родился.
— Ты мне благодарен?
Уэйн выдернул руки. Встряхнул, чтобы разогнать кровь. Пощелкал большими пальцами.
— Не надо на меня давить. Не заставляй меня жалеть о сказанном.
Уэйн-старший затушил сигарету. Пепельница аж подпрыгнула — так тряслись его руки.
— Ты уже убил Уэнделла Дерфи?
— Я его не нашел.
— Тебе известно, где он?
— Думаю, в Эл-Эй.
— Я знаю кое-кого из тамошней полиции. Они могут устроить «сигнал всем постам».
Уэйн покачал головой:
— Он мой. Позволь мне разобраться самому.
Послышались выстрелы — десять вечера, северо-запад.
Уэйн сказал:
— А ты меня прости за Дженис.
Уэйн-старший рассмеялся. Он не просто хохотал — он выл и ревел.
— Мой сын трахает мою жену и просит прощения! Извини, что я смеюсь и говорю, что мне насрать, — но его я всегда любил больше, чем ее.
Смотри — мокрые глаза и морщинки от смеха — он говорит правду.
Уэйн-старший откашлялся:
— Выслушаешь мое предложение?
— Да.
— Дуайт Холли проворачивает какую-то шибко сложную операцию против борцов за гражданские права. Ты отлично подойдешь на роль дублера.
Уэйн улыбнулся:
— Дуайт меня терпеть не может. И ты это прекрасно знаешь.
— Дуайт умеет ненавидеть. Он знает, что и ты тоже, — как знает и то, насколько ты можешь быть полезен.
Уэйн пощелкал костяшками пальцев:
— Я ненавижу только плохих. В отличие от дебилов клановцев, которые кончают от того, что бомбят негритянские церкви.
Уэйн-старший поднялся.
— Тебе вполне по силам проводить сложные операции. Ты знаешь жизнь, понимаешь, на чем можно зацикливаться, а на чем не стоит; так что запросто можешь выкинуть из головы всякую ерунду, скооперироваться с нужными людьми и заняться очень интересными вещами.
Уэйн закрыл глаза и перед его внутренним взором предстали слова: НЕНАВИСТЬ. ЛЮБОВЬ. РАБОТА.
— Что-то ты сегодня задумчивый, сынок. Видать, унаследовал папочкин нюх на всякого рода удачные случаи.
Уэйн сказал:
— Не надо на меня давить. Иначе все испортишь.
