Валентина Бирюкова: «Говорит мне – пойдешь на хрен на втором этапе»

Из радиотрепа с Валентиной Бирюковой я здесь решил воспроизвести не только пассажи моей очаровательной собеседницы о самом Градском, но и про сакраментальный «Голос», само собой.

– Все люди, которые бывают в проекте «Мимонот», – бесспорно, талантливые. Это тот критерий, по которому я гостей и отбираю для этой программы. Но не всегда и не все красивые. Сегодня тот случай, когда гость и красивый, и талантливый: это Валентина Бирюкова. Здравствуйте, Валентина!

– Здравствуйте, Евгений Юрьевич! Признаюсь честно, мне очень приятно слышать от вас комплимент, потому что я в принципе их очень редко получаю. Вот красавицей крайне редко кто-то называет, практически никто.

– Ваш наставник, например, Александр Борисович Градский.

– Александр Борисович нас просто всех очень любит, и мы все для него умницы и красавицы.

– О, нет, поверьте, Александр Борисович отнюдь не всех любит. Он мизантроп, по мне: в принципе людей не привечает, давайте называть вещи своими именами. Градский бесспорно ценитель вокальных данных, прежде всего, талантов. И ценитель женской красоты. Хотя он отбирал вас вслепую, в «Голосе» так заведено. Расскажите, как это было, как у вас сердечко екнуло, к вам же, по-моему, все повернулись.

– Нет. Повернулись три наставника, все, кроме Пелагеи. Как ни странно, накануне по совету своего друга я представляла другую картину, он мне говорит: ты должна визуализировать свои желания и мысленно представить, что к тебе оборачивается тот, кого ты хотела бы. Представляете, Пелагею я хотела. Я сидела и ясно видела, как она поворачивается. Магия… но она-то и не повернулась. Я верующий человек, я понимаю, что это сверху кто-то сделал, не «повернул» именно Пелагею. Потому что понимал Господь Бог, что, если она повернется, я пойду к ней, а мне нужно к Александру Борисовичу Градскому. Я говорю это без иронии, я действительно так думаю. Потому что Леонид Николаевич обернулся, хотя, в принципе Агутин оборачивается на «фирмачей», а я пела русскую песню из репертуара Елены Ваенги. «Шопен» мне достался, музыкальная редакция. «Дотянись рукой… твоя, нельзя, нельзя». Лирическая песня про любовь.

– Кто выбрал эту песню для слепых прослушиваний?

– Это утверждает музыкальный редактор.

– Утверждает – да, а выбирает кто? То есть это ваш выбор был?

– Где-то около семидесяти песен предлагается участникам, из этих песен мы должны выбрать, что мы хотим. Во втором «Голосе» я не успела пойти на слепые прослушивания, меня перенесли на третий сезон. Во втором я выбрала сначала «Не отрекаются, любя». Но до меня ее взяли для «слепых» уже три-четыре участника, так много нельзя. А когда я пришла на третий сезон, я хотела петь песни из репертуара 4 Non Blondes – What’s Up? Мне сказали: «Ее никто не выбрал, и мы вам ее не дадим». И я села вот так на корточки и заплакала. Я сказала, знаете, у вас здесь все нечестно, потому что в том году вы мне не дали, и в этом году вы мне не даете то, что я хочу. Они говорят, успокойтесь, говорят: попробуйте эту песню, попробуйте эту. Прямо по списку. Я напевала одну, вторую, десятую. И когда я стала напевать «Шопена», они говорят: вот эту песню ты и споешь. Я: «Вы издеваетесь?» Они отвечают: нет, послушай умных людей. И действительно, я не думала, что песня станет моим билетом в жизнь.

– Выбор Градского из трех наставников, которые повернулись: это спонтанное было решение или происходил какой-то процесс взвешиваниязаипротив?

– Не то слово, какой процесс происходил. Это, знаете, состояние, когда за секунду миллион мыслей. Во-первых, я жутко волновалась и перебрала с успокоительными, я сняла туфли после того, как спела песню, меня все обвиняли в эпатажности, «ты хотела поярчить». Я объясняю: нет, слушайте, я реально понимала, что сейчас просто грохнусь. У меня кружилась голова. Я стояла и думала. Первым повернулся Дима Билан, он сделал это буквально на второй секунде. Потом меня упрекали в том, что я не пошла к нему, – «как ты могла, он тут же на тебя обратил внимание, а ты выбрала другого». И опять же, накануне у меня был разговор с моей сестрой. У меня две сестры. Наша средняя сестра – это мой ангел-хранитель: где она – у меня все хорошо. На конкурсах, на каких-то этапах – в прямом смысле. Как-то мы с ней сидели, она говорит: знаешь, у меня почему-то такое чувство, что ты попадешь к Александру Борисовичу. Я отвечаю: знаешь что, я хочу к Пелагее, поэтому не лезь со своими чувствами. И вот в этот момент я вспомнила ее эти слова, и у меня была мечта исполнить на всю страну «Балладу о матери». Это то, зачем я шла на «Голос». И в этот момент, конечно же, я быстро представила, кто бы мог мне дать ее. Потому что у каждого наставника свое лицо, свой репертуар. Леонид Николаевич более «фирменный»; Пелагея народные вещи какие-то предпочитает; Дима Билан – разноплановый очень. Александр Борисович выбирает более классический материал. И я подумала, что «Балладу о матери» мне может дать Градский. И все. Поэтому я пошла именно к нему. «Александр Борисович, я иду к вам». Хотя, когда я только пришла и вышла за кулисы, был перерыв. Мне навстречу надвигается фигура Александра Борисовича… я жутко разволновалась, но у меня не было уже возможности уйти, мне нужно было с ним поздороваться лично. Я подошла и сказала: Александр Борисович, спасибо, что вы обернулись. Он мне сказал: «Ну что нам спасибо, какой у тебя диапазон?» Я говорю: «У меня небольшой диапазон». А он: «Ну и пойдешь на хрен на втором этапе. Тебя сорок миллионов увидели, показалась ты неплохо, а дальше, прости, там такие акулы, у всех по три октавы, делать тебе здесь нечего. Поэтому покажешься второй раз и пойдешь». И он это сказал без иронии.

– То есть это не троллинг, это была оценка? Прогноз?

– Абсолютно. В этот момент мое доброе расположение куда-то девалось. Я, конечно же, тут же пожалела, что пошла к нему, я ему ответила: «Если для вас самое важное – это диапазон, то конечно».

Потом он задал вопрос: «Что ты поешь вообще, какой материал?» И слава богу, что я в тот момент умудрилось ему заявить, что у меня есть мечта исполнить «Балладу о матери». Он говорит: «Ну все, давай, пока». Но где-то у него в голове это отложилось. Потому что когда я прошла второй этап, это для нас было просто чудо чудесное, ибо на второй этап я шла, как последний раз…

– «Для нас» когда вы говорите, вы имеете в виду себя и свою семью?

– Для моей семьи, да. И когда Градский оставил меня, вся моя группа поддержки кричала от счастья так, что там весь павильон просто сотрясался. Потому что мы действительно шли, как в последний раз. Я надела красивое платье, сделала прическу: думаю – уходить, так красиво. Нет, он меня оставил и потом после этапа он мне позвонил и говорит: «Ну что, "Алешеньку" споешь?» Я говорю: «Конечно!» И вот тут я поняла, знаете, как говорят: бойтесь своих желаний, они имеют свойство сбываться. Все как по-писаному. Хотела «Балладу о матери» – получила.

– В полуфинале вы проиграли. Расскажите, как это было. Ваш срез ощущений. Настрой на победу был?

– Нет, меня ругает всегда сестра: почему ты всегда говоришь, что ты не хочешь победить и так далее. Она у меня такой воин.

– Которая сестра?

– Средняя, Светлана. Младшая сестра у меня хирург. Она нас лечит, а средняя нас наставляет. Я действительно шла на проект только для того, чтобы спеть «Балладу о матери» на всю страну. Это была моя мечта, которую я загадала два года назад в Новый год. И когда я дошла до этого этапа и сделала это, для меня уже все состоялось… Это произведение одно из самых любимых в моей семье. Мой папа офицер, военный человек. Я всю жизнь, все детство выступала в городском доме офицеров для военных, для своего папы, все мной гордились. И эту песню я тоже пела. И, естественно, я хотела «попасть в телевизор», как любой ребенок, который поет. И вот «в телевизоре» я себя представляла только исключительно с этой песней в образе такой Родины-матери, которая исполняет «Алексей, Алешенька, сынок». Зацикленность это или не зацикленность, но у меня была такая мечта. И вот она сбылась. В полуфинале мы соревновались с моей подругой, тоже из города Энгельса: мы жили в соседних домах. Встретились на кастинге, потом попали в команду Александра Борисовича Градского, и потом в итоге мы между собой и соревновались. Саша набрала больше баллов, пошла дальше и выиграла! Но самым главным на тот момент лично для меня было то, чтобы победила команда Александра Градского. Потому что он всегда побеждал, и тут уже все страсти накаляются, когда случается победа именно твоего наставника. Не столько победа участника, а чья команда победит, важно. И, конечно, я болела за Сашу так же, как и за себя, потому что она несла знамя Александра Градского.

– Вы смотрите этот проект после того, как Градский ушел из «Голоса»?

– Знаете, я, может быть, не так активно его смотрю, как смотрела первый и второй сезон до меня, но, конечно, за какими-то артистами особенно наблюдала. Например, Саша Панайотов: когда-то мы вместе участвовали в проекте «Народный артист», он уже был в десятке финалистов, я слетела на этапе тридцатки, но мы все тем не менее дружили, общались. И когда я увидела его в «Голосе», я была счастлива, что он опять появился, его увидит большая аудитория. Потому что он, мне кажется, классно поет.

– Панайотов?

– Да, именно то, что касается мелизмов, знаете, как Юлия Началова.

– Что такое мелизмы?

– Это вокальные приемы, когда имеется очень подвижный и гибкий голос. Это больше фирменная школа, знаете, а-ля Стиви Уандер. У нас это не очень развито, у нас более прямой вокал. У нас кантилена, русская школа несколько другая. А вот Юля Началова, царство ей небесное, она среди женщин владела этой техникой просто в совершенстве. И для меня в мужском вокале именно этот фирменный вокал – Панайотов. Сейчас этого много, и молодежь, в принципе, по-другому поет. Сейчас смотришь на детей и думаешь, господи, как они вообще владеют этой техникой, вокалом, очень круто, очень все быстро идет в этой школе, продвигается. Началова была очень профессиональным человеком, она мегакрутая певица. Другой вопрос – вопрос медийности, радийности. У Жванецкого есть фраза, мне очень нравится: «Мудрость приходит с возрастом, но иногда возраст приходит один». Так же и здесь, можно быть гениальным вокалистом, но совсем не обязательно быть медийным или радийным человеком. Но ее судьба, Юли, – достаточно сложная. Тем не менее она для всех осталась утренней звездочкой, потому что она ею была в детстве, в молодости, и такой суперзвездой и останется.

– Выбор патриотической тематики – результат какого-то мозгового штурма с вашим наставником Градским, или это имеет корни исключительно семейные?

– Это все напрямую взаимосвязано. Я не просчитывала свое амплуа на сцене, тематику. Я жила с детства в этой среде, в среде патриотизма, офицерства, любви к родине, любви к России. Наш папа всегда нас с девочками учил, что мы обязаны любить свою историю, обязаны любить свою страну, и вот так и случилось. Любой артист выбирает себе амплуа: так, буду я поп-артистом, таким эпатажным… Я же ничего не выбирала, все сложилось само собой. Каждый из артистов в театре Александра Градского «Градский Холл» обязан в год сделать один свой сольный концерт. Я пришла к Александру Борисовичу, он сказал: Валя, ты должна выдать концерт. Я отвечаю: да, он будет обязательно тематический, я хочу его делать, какие бы ни были сложности с датой, вы всегда знаете – майские праздники очень своеобразные. Несмотря на даты, я буду делать именно к Дню Победы концерт и хочу его назвать «Баллада о матери». Потому что это произведение меня как артистку породило на сцене и на экране, именно поэтому так я назвала свой сольный концерт. И это дань памяти и моей любви к творчеству Андрея Дементьева, который написал эту «Балладу о матери». И тут все взаимосвязано. Не было никаких просчетов и расчетов. Потому именно такая тематика. Я такой артист, в принципе, все мои песни об этом: о родине, о Боге, о войне. И даже авторский материал, который понемножечку скапливается у меня, он тоже именно такой направленности. И, конечно же, «Сыновья уходят в бой».

Потом произведения Александры Пахмутовой. «Поклонимся великим тем годам». Кстати, Александр Борисович меня похвалил. Он говорит: я никогда не обращал внимания на эту песню. Но после того, как мы исполнили ее с Андреем Лефлером (он тоже солист нашего театра), на второй концерт Александр Борисович вышел и пел ее вместе с нами. А у него же еще такой потрясающий тенор, а в этой песне тесситура как раз теноровая, и все звучит удивительно ярко. И вот он так иногда из-за кулис выходит на какие-то песни, а я прямо глазами взмолилась: Александр Борисович, пожалуйста! Это был экспромт на втором концерте. Потому что на первом концерте он услышал ее, ему это, видимо, понравилось (потому что он иногда скептически относится к каким-то вещам). А на втором концерте вышел и стал припев петь вместе с нами. «Всем миром, всем народом, всей землей поклонимся за тот великий бой». И там такие ноты, теноровая тесситура. И это, конечно, вышибает просто, настолько берет за душу. Я прямо ему сказала: «Александр Борисович, в этом году обязательно». Он: «Хорошо, хорошо, посмотрим, как я буду себя чувствовать». У нас не было никогда дуэтов с Александром Борисовичем. И я его умоляла, он исполнил со мной «Балладу о борьбе» Высоцкого, и я очень хотела вот этого разговора поколений. Почему я и хотела ее дуэтом исполнить. И в итоге я еще и заполучила дуэт «Поклонимся великим тем годам».

Театр наш репертуарный, соответственно, есть…

– Поясните, что такое «репертуарный театр»?

– Например, у нас есть ежегодный концерт «Кинохит», ежегодный концерт, посвященный памяти Высоцкого, ежегодный концерт Rolling Stones, сейчас вошел в репертуар концерт Вертинского. Мой концерт ко Дню Победы. То есть каждый год какую-то тематику мы обязаны представить: это, знаете, как спектакль – вот идет, например, раз в месяц в МХТ что-то….

– Вы так сказали «обязаны», как будто для вас вообще выход на сцену такой тяжелый, надо отрабатывать, «мы обязаны».

– Я имею в виду, что мы работаем, служим в театре, у нас есть и права, и обязанности. Нам, естественно, платит город и государство зарплату, и с нас спрашивают. В нашу обязанность входит норму отрабатывать. Ну, например, у нас есть десять рождественских концертов. Но такая норма – в радость! Я вообще очень счастлива, что попала к Александру Борисовичу Градскому, и мы работаем под его началом, под его крылом, в его театре. Мало кому так повезло, мы и правда счастливчики. У нас сразу появился свой творческий дом. Он нам говорит: ребята, любой кипиш, кроме голодовки. Пожалуйста, творите. Он нам не запрещает ничего, он за любые творческие начала, согласен он с ними, не согласен. Например, я главный спорщик в театре. Мы все время спорим с Александром Борисовичем на какие-то идеологические, политические темы, но при всем при этом он со мной не согласен, наверное, процентов на восемьдесят, на девяносто. Но он дает мне эту свободу – говорить то, о чем я хочу, петь то, что я хочу. Он говорит: «Пожалуйста, действуйте». И в этом плане, конечно, мы счастливые люди, мы счастливые артисты. Дай бог ему здоровья, чтобы все так же у нас сохранилось как можно дольше.

– Мат?

– Конечно! Александр Борисович на нем разговаривает.

– Да у него это песня просто! А вы, кстати, как человек таких, я понимаю, строгих нравственных понятий, используете ненормативную лексику?

– Нет, я не использую ненормативную лексику. Я действительно достаточно строгих правил, строгих нравов, и это у нас с детства.

В девять мы уже были дома, и мы всегда жили в военных городках. Вы, наверное, представляете, что это такое: в военном городке одна или две школы, где учителя – жены военных, а школьники – дети военных. То есть вы понимаете, что прогулять, опоздать или, боже сохрани, какую-нибудь плохую оценку скрыть было просто невозможно. Потому что все друг друга знали. И, конечно же, все знали, что это дочки Сергея Ивановича, к ним подходить нельзя, знакомиться с ними нельзя. Это правда. Может быть, это ужасным тогда мне казалось, но на самом деле сейчас я просто говорю: низкий поклон, пребольшое спасибо моим родителям и моему воспитанию. Потому что, знаете, как сказал кто-то из мною любимых, по-моему, Шахназаров: человек без идеи – это страшный человек и ему сложнее в жизни. Мне очень понравилась эта мысль, я на нее обратила внимание. Я действительно уверена, что, когда у тебя есть воспитание, режим, идея – это очень важно.

– Какую музыку слушали в детстве?

– Я не помню, что слушала школьницей. Например, мама сказала, что я еще даже разговаривать не умела, был мне годик или два, и первую песню, которую я напевала на своем детско-китайском языке, – это «Аист на крыше, мир на земле». Никто не понимал, я жутко злилась и что-то там изображала. Мне давали какие-то игрушки, конфеты, а я все отвергала и просила, чтобы пели со мной. А когда на экране запела София Ротару эту песню, я начала вместе с ней петь, и все поняли, вот о чем речь, оказывается. Также стал для меня большим событием, без преувеличения, приезд к нам в Саратов Иосифа Давыдовича Кобзона: что-то у меня перевернулось в душе… Я уже была студенткой, мне было лет шестнадцать. Тогда я училась в училище искусств на дирижерско-хоровом отделении. И вот нам давали какие-то контрамарки на концерты, на спектакли, в театры. Я попала на концерт Кобзона. Я не знаю, по какому поводу он приехал, это не суть. Он пел, вы знаете, два часа под рояль, без оркестра, просто он и песня. Я пошла туда, потому что нужно идти, отправили: «Иди, слушай Кобзона». Я плакала, у меня были мурашки по коже, я внимала каждому его слову, и для меня это было действительно потрясением, я никогда не думала, что буду слушать Кобзона. Потому что я все равно, как любая молодежь, тогда уже слушала какую-то попсу. Но Иосиф Давыдович произвел на меня просто неизгладимое впечатление. И вот таких моментов очень много. Также Зыкина, какие-то песни у нее я слушала, пела. А вот так в целом сказать, чтобы я была какой-то меломанкой, к своему стыду, нет. Я очень мало знаю фирменную музыку, крайне мало, таких артисток, как Лара Фабиан, Уитни Хьюстон. Конечно же, я всегда тяготела к слову.

– Это странно слышать от выпускницы «Голоса»: я думал, Градский всегда ставку делает исключительно на мастерство, на октавы. Я с ним дико спорю, потому что считаю: драйв важнее, чем вокал. Он просто вот этих вещей, мне кажется, не понимает, поэтому от вас это удивительно слышать.

– Евгений Юрьевич, очень приятно, что мне его на какой-то процентик удалось тоже переубедить. Даже на репетициях во время «Голоса» он всегда сидел и говорил: Бирюкова, нет у тебя трех октав, но как ты выворачиваешь душу наизнанку. И до сих пор он мне говорит: «Слушай, не важно, что нет большого голоса». И я каждый раз стараюсь его в этом утвердить. Потому что считаю: для русского человека в первую очередь важно слово, в первую очередь смысл… такая у нас ментальность, такая у нас генетика.