Книга: Акселерандо
Назад: Глава 5. Маршрутизатор
Дальше: Часть 3. Сингулярность

Глава 6. Сумерки

Синтетическая драгоценность размером с банку кока-колы летит сквозь тишину и тьму. Ночь вокруг тиха, как в склепе, холодна, как середина зимы на Плутоне. Паруса-паутинки, тонкие как мыльная пленка, поникли — сапфировый ветер лазерной энергетической установки, наполнявший их когда-то, давно затих и угас. Древний звездный свет обрисовывает внизу очертания гигантского планетоподобного тела, висящего на фоне жемчуга и паутины — останков парусника.
Восемь земных лет минуло, как старый добрый Выездной Цирк прибыл на низкую орбиту вокруг замерзшего коричневого карлика Хендай +4904/-56, и уже пять лет прошло, как двигательные лазеры Империи Кольца отключились без малейшего предупреждения, оставив Выездной Цирк покинутым в трех световых годах от дома. От маршрутизатора не было ответа с тех пор, как команда корабля прошла через квантово-запутанные ретрансляторы, построенные из странной материи, и отправилась в инопланетные сети на поиски приключений. Здесь застыло все, кроме сторожевого таймера, который медленного отсчитывает секунды, оставшиеся до момента, когда придет время воскрешать сохраненные снимки команды и предполагать, что их выгруженные копии уже не вернутся.
Тем временем, за пределами светового конуса…
* * *
Амбер пробуждается резко, как после ночного кошмара. Она порывисто садится, с ее груди падает тонкая простыня. Прохладный ветерок у ее спины осушает холодный пот, и ее быстро начинает пробирать дрожь. —Где я? Э-э-э… Спальня? Как я тут оказалась? — бормочет она, неспособная вспомнить, как включается внутренняя речь. —Хм-м… Ох, вспоминаю. — Ее глаза расширяются от ужасного осознания. —Так это был не сон…
—Приветствия человеку Амбер, — говорит призрачный голос, исходящий как будто из ниоткуда. —Я вижу, ты проснулась. Желаешь ли ты чего-нибудь?
Амбер устало протирает глаза. Она опирается на спинку кровати и осторожно осматривается. У кровати стоит зеркало. Она берет его — оттуда смотрит молодая женщина с характерной худощавостью, свойственной людям с p53, генетической поправкой-ограничителем калорий. Растрепанные светлые волосы и темные глаза. Она сошла бы за танцовщицу или за солдата, вряд ли — за королеву. —Что происходит? Где я? Кто ты такой, и что я делаю в твоей голове?
Она щурится, оценивающе разглядывая окружающую обстановку, и аналитический разум берет управление. —Маршрутизатор — бормочет она. Аппарат из странной материи, обращающийся вокруг коричневого карлика всего в нескольких световых годах от Земли. —Как давно мы здесь? — Оглядевшись, она обнаруживает, что оказалась в комнате со стенами из плотно подогнанных каменных блоков. В стене — оконный проем, как в замках крестоносцев, построенных много веков назад, но в нем нет стекла — только однородный белый экран. Единственная мебель в комнате, помимо персидского ковра на холодных каменных плитах — кровать, на которой она сидит. Амбер вспоминает, на что это похоже — на кадры из старого фильма, "Энигмы" Кубрика. Кажется, вся сцена обставлена таким образом намеренно, и это не слишком забавно.
—Я жду — заявляет она, и откидывается назад, прислоняясь к изголовью.
—В соответствии с нашими записями это означает, что ты полностью пришла в самосознание — говорит дух. —Это хорошо. Ты была неактивной очень долгое время. Объяснения будут сложными и отвлеченными. Могу ли я предложить что-нибудь для восстановления сил? Что бы тебе хотелось?
—Кофе, если у вас оно есть. Хлеб с нутом. Какую-нибудь одежду. — Амбер скрещивает руки на груди, вдруг осознав себя, как есть. —Хотя я бы предпочла ключи управления от этой вселенной. —По сравнению с другими реальностями, эта явно не слишком приспособлена для обеспечения живых существ комфортом. На самом деле, это не совсем так — реальность, в которой Амбер очнулась, похожа на хорошо и с пониманием дела проработанную дружественную человеку биофизическую модель, а вовсе не на какую-нибудь состряпанную на коленке компьютерную стрелялку от первого лица. Амбер смотрит на свое левое предплечье. Там на загорелой коже — белый шрам размером с четвертак, оставшийся в память о старом происшествии с гермоклапаном на юпитерианской орбите. Она пытается сконцентрироваться, и ее губы беззвучно движутся. Но ничего не происходит — в этом мире она заперта в своем единственном "настоящем", и не способна создать разделение или созвать воедино вложенные реальности, просто вызвав субпроцессы, которые были вплетены в уголки ее сознания, когда она еще была подростком. —Как долго я была мертва? — наконец говорит она.
—На несколько порядков дольше, чем ты прожила — говорит дух. Из воздуха над кроватью материализуется поднос с хлебом и банками с нутом и оливками, а в углу появляется гардероб. —Я могу начать объяснения сейчас или подождать, пока ты поешь. Что ты предпочитаешь?
Амбер снова смотрит вокруг, и ее взгляд останавливается на белом экране в оконном проеме. —Давай прямо сейчас. Разберусь — говорит она с заметной горечью. —Я предпочитаю осознавать свои ошибки как можно быстрее.
—Мы-я можем сказать, что ты решительный человек — говорит дух, и в его голосе появляется оттенок гордости. —Это хорошо, Амбер. Тебе потребуется вся твоя выдержка, чтобы выжить здесь…
* * *
В храме у башни, нависающей над иссушенными равнинами, настало время покаяния, и мысли жреца, живущего в ней, полны сожаления. Сейчас Ашура, десятый день Мухуррама, как показывают часы реального времени, все еще отбивающие ритм другой эры. Тысяча триста сороковая годовщина мученичества Третьего имама, Сайида аль-Шухады.
Священник башни долго медитировал, погружаясь в молитвы и вспоминая строки священного писания. Сейчас, когда громадное красное солнце склоняется к горизонту бесконечной пустыни, его мысли возвращаются к настоящему. Ашура — совершенно особый день, это день искупления всеобщей вины и зла, содеянного через бездействие. Но в свойствах Садека — все время смотреть вовне, в будущее. Он знает, что отворачиваться от прошлого — порок, но так устроено его поколение. Поколение шиитского духовенства, ответившего на неумеренность прошлого века, поколение, которое отстранило улама от влияния, отступило от закона Хоменеи и его последователей, оставило управление народу и всерьез погрузилось в парадоксы модерна. Особым интересом Садека, его страстью и вдохновением в теологии, являлись исследования, направленные на пересмотр эсхатологии и космологии. И здесь, в башне высушенной солнцем глины, священник проводит несчетные процессорные циклы в раздумьях над одной из самых ужасных проблем, с которыми только сталкивались муджтахиды — над парадоксом Ферми.
Однажды Энрико Ферми с коллегами обсуждали за обедом — могут ли другие миры быть населены продвинутыми цивилизациями?. —Да — сказал он, — но если это так, то почему они ни разу не заходили в гости?
Садек завершает вечерние молитвословия почти в полной тишине, потом встает, привычно потягиваясь, и выходит из маленького и одинокого дворика у подножия башни. Он открывает разогретые солнцем ворота из кованого железа, и они опять поскрипывают. Он смотрит на верхнюю петлю и хмурится, желая, чтобы она была чистой и исправной. Подлежащая физическая модель признает его ключи доступа, и тонкая красноватая полоска около оси петли снова становится серебристой, а скрипение прекращается. Садек закрывает за собой ворота и входит в башню.
Он идет по крутой спиральной лестнице, которая поднимается вверх и вверх, закручиваясь по часовой стрелке. Во внешней ее стене — ряд узких и высоких окон, и каждое из них являет ему различные миры. Вот из этого видна земная ночь Рамадана. Сквозь другое — зеленые туманные небеса и близкий, слишком близкий горизонт. Садек аккуратно избегает мыслей о том, что же следует из наличия этого множественного пространства. Возвращаясь с молитвы, испытав чувство прикосновения к священному, он не желает терять чувство близости к своей вере. Он достаточно далек от дома, и много над чем надо подумать. Странные и любопытные идеи здесь везде и на каждом шагу, источников веры — не больше, чем воды среди пустыни, и потеряться очень легко.
Поднявшись по лестнице на самый верх, Садек подходит к двери из окованного железом старого дерева. Она не вписывается в интерьер — этакая культурная и архитектурная аномалия. Дверная ручка — петля черного металла, и Садек смотрит на нее так, будто это голова гадюки, изготовившейся укусить. Тем не менее, он протягивает руку, поворачивает рукоятку и шагает за порог дворца прямиком из фантазий.
Ничего из этого не существует — напоминает он себе. Это ничуть не реальнее, чем проделки джинна из Тысячи и Одной Ночи. И все-таки то, что ждет его за дверью, не может оставить равнодушным. Он улыбается — сардонической улыбкой ироничного самоотрицания, закаленного досадой.
Похитители Садека украли его душу и поместили ее — его? — в очень необычную темницу. В ней рядом стоят храм и башня, поднимающаяся до самого рая. И то, что находится в башне — классическая литания средневековым вожделениям, просто-таки сущность, выделенная из литературы пятнадцати столетий. Дворы с рядами колонн, прохладные бассейны, выложенные богатой мозаикой, комнаты и залы, набитые всеми вообразимыми предметами роскоши из пассивной материи, бессчетные пиршественные столы, терзающие его аппетит, и дюжины прекрасных неженщин, жаждущих утолить любое его желание. Садек — человек, и желаний у него — тоже дюжины, но он не осмеливается позволить себе поддаться искушению. Я не мертв, думает он. Следовательно, я не мог оказаться в раю. А значит, это — ложный рай, призванный сбить меня с пути. Вполне возможно. Если, конечно, я не мертв, ведь Аллах, мир имени его, считает что человек мертв, если его душа отделена от тела. Но означает ли это, что выгрузка — грех? Если да, то это место не может быть Раем, поскольку я — грешник. Но как же, однако, наивна вся эта сцена!
Садек всегда был склонен к философским изысканиям, и его представления о жизни после смерти более рассудительны, чем у многих, а привлеченные идеи — не менее спорны в рамках ислама, чем идеи Тейяра де Шардена — по отношению к католической церкви христианства в 20 веке. И если и есть в его представлениях об эсхатологии признак ложности рая — так это именно семьдесят две прекрасных гурии, готовых исполнить любые его желания. А если рай ложен, это значит, что на самом деле он не мертв…
Вся проблема реальности, поставленной под вопрос, настолько беспокоит его, что Садек снова принимается за то, что он делает каждую ночь. Он проходит мимо бесценных произведений искусства, ускоряя шаг, проносится сквозь дворы и коридоры мимо альковов, где возлежат, раздвинув ноги, почти обнаженные супермодели, поднимается по лестницам, и наконец попадает в маленькую необставленную комнату с единственным высоким окном в одной из стен. Там он медитирует, сидя на полу со скрещенными ногами — не в молитве, но в более сосредоточенном процессе логического рассуждения. Каждую ложную ночь (невозможно узнать, как на самом деле течет время за пределами этого раздела кармана киберпространства) Садек, схватившись с декартовым демоном в одиночестве собственного сознания, сидит здесь и размышляет. И каждую ночь здесь он задает себе один и тот же вопрос: Могу ли я определить, является ли это место истинным адом? И если не является, то как я смогу уйти отсюда?
* * *
Дух сообщает Амбер, что она была мертва почти ровно треть миллиона лет. В течение этого времени она была многократно воплощена из архива и снова умирала, но у нее нет памяти об этом. Она — копия центрального потока, а все остальные ветви завершили свое существование в одиночестве и изоляции.
Смерть и воскрешение не слишком тревожат Амбер — ни сами по себе, ни как угодно еще, ведь она родилась в пост-Моравекскую эпоху, в которую к таким вещам все привычны. Но в том, что поведал дух, есть множество очевидных пробелов, и это совершенно неудовлетворительно. Как будто ей долго и увлеченно рассказывали, как ее напоили и привезли сюда, но умудрились никак не упомянуть — автомобилем ли, поездом или самолетом.
Ее не смущают заверения духа, что она далеко от Земли, точнее — примерно в восьмидесяти тысячах световых лет. Когда они выгружались через маршрутизатор на орбите Хендай +4904/-56, они понимали, что идут на риск и могут оказаться где угодно, а то и вовсе нигде. Ей кажутся сомнительными слова о том, что она все еще внутри светового конуса своего отправления. Из исходной передачи SETI однозначно следовало, что сигналы в сети маршрутизаторов — самовоспроизводящихся коммуникаторов на орбитах повсеместных в Галактике коричневых карликов — передаются мгновенно. Она некоторым образом предполагала, что по прошествии такого времени окажется дальше от дома.
Несколько больше ее настораживают слова духа о том, что человеческий фенотип привел себя к вымиранию по меньшей мере дважды, что планета их происхождения неизвестна, и что Амбер, можно считать, единственный человек, оставшийся в публичных архивах. На этих словах Амбер прерывает. —Но что-то тут не вяжется! — Она дует на чашку с кофе, пытаясь охладить ее содержимое. —Я мертва — говорит она с ноткой знающего сарказма в голосе. —Помните? Я просто оказалась здесь. Тысячу секунд назад по субъективному времени я находилась в узле управления звездолета на орбите маршрутизатора, и мы договаривались о дальнейших планах. Мы согласились, что отправимся через него в качестве торговой миссии. А потом я проснулась в постели здесь, в стопятьсотом веке, чем бы это здесь не являлось и где бы оно ни было. Без дополнений и ключей к реальности. Я пока не знаю, что это за реальность или симуляция, и что тут происходит. И хорошо бы тебе самому объяснить, зачем тебе понадобилась старая версия меня, не дожидаясь, пока я сама разберусь в ситуации, и скажу, что я не собираюсь помогать тебе ни в чем, пока не пойму, кто ты такой. Кстати говоря, а что с остальными? Где они? Я пришла не одна, ты знаешь об этом?
Дух на мгновение замирает на месте, и Амбер ощущает холодок страха. Не зашла ли я слишком далеко? — гадает она.
—Случилось неприятное происшествие — зловещим голосом говорит дух. Из прозрачной копии Амбер он превращается в контур человеческого скелета с замысловатыми наростами на костях — остеосаркомой более чем летальных размеров. —Мы-согласное считаем, что ты находишься в наилучшем положении, чтобы исправить ситуацию. Это касается демилитаризованной зоны.
—Демилитаризованной? — Амбер качает головой, задумывается и отпивает кофе. —Что ты имеешь в виду? Что это за место?
Дух мерцает снова. Они меняет аватар на абстрактную анимацию вращающегося гиперкуба. —Демилитаризованная зона — пространство снаружи ядра нашей реальности, собственно открытое сущностям, свободно пересекающим наш сетевой экран и путешествующим к сети снаружи и обратно. Пространство, которое мы занимаем — это множество, граничащее с демилитаризованной зоной. Мы-согласное используем ДМЗ для оценки информационной ценности мигрирующих сущностей, разумных единиц валюты, и тому подобного. Мы-согласное занесли тебя по прибытии в фонд для фьючерс-сделок и опционов различных будущих человеческого вида.
—Валюта! — Амбер не знает, что и испытывать, любопытство или ужас — обе реакции кажутся ей подходящими. —Вы обходитесь так со всеми посетителями?
Дух игнорирует ее вопрос. —В зоне развивается вышедшая из-под контроля семиотическая утечка. Мы-согласное уверены, что только ты можешь справиться с ней. Если согласишься, мы обменяем ценности, заплатим, наградим за сотрудничество, ускорим вознаграждение, дадим вольную, вернем на родину!
Амбер осушает чашку кофе. —Вы когда-либо раньше вступали в экономическое взаимодействие с людьми вроде меня? — спрашивает она. —Если нет — то почему я должна доверять вам? Если да — то почему вы воскресили именно меня? Может, где-нибудь вокруг найдется версия меня с большим опытом? — Она скептически поднимает бровь. —Это похоже на завязывание насильственных взаимоотношений.
Дух продолжает увиливать от ее попыток выяснить, что к чему. Он растет, мерцает, делается прозрачным, и превращается в чуть запыленное окно, в котором виднеются невозможные пейзажи. Над зелеными яйцевидными холмами и аппетитно выглядящими замками плывут облака, поросшие деревьями. —Природа утечки: в демилитаризованной зоне вырвался на волю инопланетный интеллект — объявляет он. —Инопланетянин применяет некорректную семиотику к сложным структурам, предназначенным для обеспечения торговли. Ты знаешь этот интеллект, Амбер. Мы требуем решения. Убей чудовище, и мы представим линию доверия. Реальность для владения и управления на правах собственника, введение в курс правил торговли, предоставлений дополнений чувств и возможности путешествовать. Можем даже обновить до возможности консенсуса вас и нас, если пожелаете.
—Расскажите мне про чудовище… — Амбер тянется вперед, жадно вглядываясь в окно. Что-то в ней очень сомневается по поводу последнего предложения. Обновить меня до фрагмента-призрака иноплатетного группового сознания? — презрительно думает она. —Где этот инопланетянин? Лишенная способности запускать дополнительные потоки себя и исследовать сложные задачи, она чувствует себя слепой и неуверенной. —Это часть Вунч?
—Неизвестное данное. Это-они пришло с вами говорит дух. —Случайно активировано вновь несколько секунд перед сейчас. Оно буйствует в демилитаризованной зоне. Помоги нам, Амбер. Спаси наш узел, или нас отключат от сети. Если случится это, ты умрешь вместе с нами-мы. Помоги нам…
* * *
Быстрое и устрашающее, как крылатая ракета, разворачивается воспоминание — одинокое и принадлежащее кому-то еще.
Одиннадцатилетняя Амбер — неуклюжее и долговязое дитя на улицах Гонконга, турист-деревенщина, воочию увидевший горячее ядро Срединного Королевства. Это ее первый и последний отпуск, а потом Сообщество Франклина усадит ее в капсулу полезной нагрузки космолета Шень-Чжоу и выстрелит ей на орбиту с Синь-Кьян. Но пока она временно на воле, хоть она и заложена под несколько миллионов евро. Скоро она станет маленьким тайконавтом и приготовится долгие годы работать на орбите Юпитера, чтобы рассчитаться с сетью самораспространяющихся опционов, которая ею владеет. Это не совсем рабство; скорее — это часть корпоративной игры Папы, охраняющей ее от преследований Матери, которая пытается вернуть ее в послечеловеческую неволю и заставить взрослеть в образе старомодной маленькой девочки. А сейчас у нее есть немного карманных денег, номер в Хилтоне и ее личный Франклин-удаленный помощник — и она решила, что устроит себе это туристическое просвещение в стиле восемнадцатого века. Устроит его с размахом, потому что…
Это ее последний день на свободе в биосфере, что эволюционирует волей случая.
В этом десятилетии все самое интересное происходит в Китае. Здесь горячо и тесно, прямо как в ядре звезды, а с устаревшим и отставшим здесь обходятся безо всякой жалости. Рвение националистов догнать Запад передало эстафету рвению потребителей достать самые свежие и модные штучки, какие только есть в мире — здесь нарасхват идут и самые оригинальные туристические сувениры с причудливо-старомодных улиц Америки, и самые горячие, быстрые и умные обновления для тела и души. А Гонконг жарче и быстрее почти любого другого места в Китае, что значит — и во всем мире тоже. Это такое место, где туристы из Токио таращатся с разинутыми ртами, пораженные блеском и великолепием высокотехнологичной жизни, оторопелые и футурошокированные…
Амбер идет по Жардин-Базару (скорее Жардин Безумной — думает она), погрузившись во влажный ветер и шум. На крышах дорогих торговых центров и роскошных отелей из стекла и хрома растут геодезические купола, такие ажурные, что кажется, они вот-вот уплывут прочь, подхваченные горячим бризом с моря. Из Кай Тека больше не доносится рев аэробусов, и не плывут больше по небу штормовые тучи полированного алюминия, проливающиеся дождем бледнолицых туристов на торговые центры и рыбные рынки Кулуня и Новых Территорий. Идут последние напряженные дни Войны Против Неразумия, и в небе проплывают невероятные формы. Амбер пялится, задрав голову, на Шень-Ян F-30, набирающий высоту почти под вертикальным углом. Мешанина недоступных пониманию несущих поверхностей, которые сходятся в точке перспективы, отрицающей пространственное мышление, а заодно и взгляд радаров. Китайский… Истребитель? Ракетная платформа? Суперкомпьютер? Он уходит вдаль над Южно-Китайским морем, чтобы присоединиться к неусыпному патрулю, стоящему на страже капиталистического мира — гаранту уверенности, что все защищены от Войск Отрицания и Напасти от Вакхаба.
Вдруг Амбер на мгновение становится просто не по годам развитым человеческим ребенком. Ее подсознание отключается — цензор-боты Китайского правительства, вездесущие силовые процессы-демоны инфовойны, явились воспрепятствовать ее когнитивным способностям возможность получить сведения об их наиболее грозном оружии. И воспользовавшись этими секундами, пока ее сознание пусто, как выеденное яйцо, человек с тонкими чертами лица и синими волосами резко толкает ее в спину и сдергивает с плеч рюкзак.
—Эй! — кричит она, пытаясь устоять на ногах. Ее разум расфокусирован, а оптика не повинуется — она отказывается фиксировать биометрическую модель нападающего. Миг оцепенения — слепая зона для устройств ведения журнала реального времени и время, потраченное на попытки удержать равновесие, а не на погоню — и вор уже убегает. А с отключенными дополнениями она не знает, как закричать —Держите вора! на кантонском.
Спустя несколько секунд истребитель уходит из поля зрения и цензор-поле отпускает. —Держите его, растяпы! — кричит она. Но любопытные покупатели только разглядывают невоспитанного ребенка-чужестранца. Пожилая женщина направляет на нее камеру одноразового телефона и что-то кричит через плечо. Амбер берет ноги в руки и бежит. Она уже чувствует, как отдается где-то во внутренностях инфразвуковой сигнал тревоги рюкзака. Если она не успеет вовремя, рюкзак устроит сцену. Покупатели бросаются врассыпную, женщина с коляской пытается оказаться подальше, но вместо этого чуть не сбивает ее с ног.
К тому моменту, когда Амбер находит перепуганный рюкзак, вора и след простыл. Ей понадобилась почти минута утешений, чтобы рюкзак перестал вопить и втянул шипы достаточно, чтобы его можно было снова надеть. И к этому времени рядом уже показывается робокоп. —Идентифицируйте себя — скрежещет он на синтетическом английском.
Амбер в ужасе смотрит на рюкзак: в его боку огромная дыра, и он слишком легкий. Она потерялась, понимает она в отчаянии. Он украл ее. —Помогите — тихо говорит Амбер, протягивая сумку полисмену, сидящему где-то и смотрящему на нее через глаза робота. —Украли.
—Какая вещь отсутствует? — спрашивает робот.
—Моя Хеллоу Китти — говорит она, хлопая ресницами, включив умение притворяться на полную, заставляя совесть подчиниться и прекрасно понимая, что если полиция узнает истинную природу ее кошки, последствия будут печальными. —Моего котенка украли! Вы можете помочь?
—Конечно — говорит полицейский, кладя уверяющим жестом руку ей на плечо. Рука тут же превращается в стальной нарукавник, подталкивает ее к фургону, и полицейский объявляет ей важным официальным тоном, что она арестована по подозрению в краже из магазина, и что от нее требуется предъявить сертификат личности и отчетность, подтверждающую в установленном порядке право владения на все имеющиеся при ней вещи, если она хочет доказать свою невиновность.
К тому моменту, когда биологический мозг Амбер осознает, что ее вежливо арестовали, некоторые из внешних ее ветвей уже вопят во весь голос, призывая о помощи, а отслеживатели мобильной коммерции определяют отделение, куда ее везут. Это несложно, ведь здесь используют только лицензионные программы; запуская их, нельзя не нажать определенные кнопки на экране, а нажимая их, не можешь не оставлять следов. Внешние ветви генерируют агентов и отправляет их доложить о случившемся Сообществу Франклина, организации "Международная Амнистия", Партии Пространства и Свободы, и адвокатам ее отца. Когда немолодая женщина-полицейский доставляет ее в пункт временного задержания для расследования дел несовершеннолетних (с вишневыми и бирюзовыми стенами), телефоны на столе дежурного уже галдят вызовами от приставов, продавцов фаст-фуда и (особенно часто) — от расторопного журнала о жизни знаменитостей, который увлекается отслеживанием дел ее отца. —Вы можете помочь мне вернуть мою кошку? — упорно выспрашивает она у полицейского.
—Имя — читает офицер. В ее глазах поблескивают строчки мгновенного перевода. —Пожалуйста, отпечатать ваша идентичность надежно.
—Мою кошку украли — тянет свое Амбер.
—Ваша кошка? — Полицейский озадачена. Она начинает сердиться: иметь дело с подростками-чужестранцами, несущими тарабарщину в ответ на вопросы — не ее амплуа. —Мы спрашивать ваше имя?
—Дело не в этом! — твердит Амбер. —А в моей кошке! Ее украли. У меня украли мою кошку.
—А-а.  Ваши бумаги, пожалуйста.
—Бумаги? — Амбер начинает волноваться. Она не чувствует внешнего мира — вокруг камеры установлена клетка Фарадея, и внутри такая тишина, что ее одолевает клаустрофобия. —Я хочу свою кошку! Сейчас…
Полицейский щелкает пальцами, засовывает руку в карман, достает карточку-идентификатор, и демонстративно показывает на нее свободной. —Бумаги — повторяет она, —Или…
—Я не знаю, о чем вы говорите — причитает Амбер.
—Подожди. Полицейский как-то странно смотрит на нее, поднимается, выходит, и минуту спустя возвращается с человеком с тонкими чертами лица, в деловом костюме и слегка светящихся проволочных очках.
—Ты устроила тут представление — говорит он грубо и резко. —Как твое имя? Скажи мне честно, или тебе придется провести тут ночь.
Амбер начинает рыдать в голос. —Мою кошку украли! — выдавливает она.
Очевидно, ни детектив, ни полицейский не знают, что делать с этой сценой. Она щедро сдобрена эмоциональными обертонами и зловещими дипломатическими вовлечениями, и это вышибает их из колеи. —Жди здесь — говорят они и убираются из камеры, оставив ее наедине с аниматронной пластиковой коалой и дешевой ливанской кофеваркой.
До Амбер в полной мере доходит, что означает потеря кошки, и она плачет громко и отчаянно. С потерями и предательствами сложно иметь дело в любом возрасте. А кошка целый год была ей лучшим другом. Компаньоном, шутником и утешителем. И островком уверенности, давшим ей силы вырваться из плена сумасшедшей матери… Кошка могла просто отправиться в магазин тел, где ее разберут на печатные платы или пустят на суп, и это слишком ужасно, чтобы думать об этом. Амбер плачет навзрыд в комнате для допросов, полная отчаяния и безнадежной тоски, а запертые снаружи ветви ее сознания ищут способы синхронизироваться.
Но через час, когда она успокаивается и опускается в болото чистого отчаяния, в дверь стучат. Стучат! Внутрь заглядывает любопытная голова. —Пожалуйста, идти с нами — говорит она, зайдя внутрь — это женщина-полицейский с плохой программой-переводчиком. Она видит всхлипывания Амбер и укоризненно что-то говорит вполголоса, но когда Амбер встает и плетется к двери, она выходит.
За столом дежурного ждет детектив с обернутой бечевкой коробочкой из влажного картона. Вокруг теснятся полицейские бюрократы в разных формах телеприсутствия. —Пожалуйста, идентифицируйте говорит он, перерезая веревку.
Внешние ветви приходят синхронизировать память, и Амбер трясет закружившейся головой. —Что это… — собирается спросить она, но тут крышка разлетается на части, брызгая мокрой крошкой. Оттуда высовывается треугольная голова, с любопытством втягивает воздух, и из ноздрей, окруженных коричневым пушком, выходят пузыри. —Чего ты так тормозила? — спрашивает кошка, когда Амбер, запустив руки в коробку, достает ее оттуда, всю в водорослях и морской воде.
* * *
—Если хотите, чтобы я разделалась с вашим инопланетянином, для начала дайте мне привилегии изменения реальности — говорит Амбер. —Кроме того, мне нужны последние версии всех, кто пришел со мной сюда. Соберите нас вместе, и предоставьте им тоже корневые привилегии. Далее, нам потребуется доступ к другим вложенным вселенным в ДМЗ. И наконец, я хочу пушки. Много пушек.
—Это может быть затруднительно — говорит дух. —Много других людей давно достигли точки прерывания. Есть еще по меньшей мере один человек живой, но недоступен в связи с прохождением эсхатологического эксперимента в настоящее время. Остальные были-есть потеряны в ДМЗ. Мы способны/можем предоставить вам экстремальный доступ к ДМЗ, но запрашиваем объясните нужду в кинетическом оружии.
Амбер вздыхает. —Ребята, вы ничего не смыслите в популярной культуре? — Она встает и потягивается, выжимая поддельное чувство сонного расслабления из мускулов. —И еще я хочу… — Она запинается. Что-то отсутствует — слово не доходит до кончика языка. —Погоди. Есть что-то еще, о чем я забыла. Что-то важное, озадаченно думает она. Что-то что всегда было рядом что…знает…мяу… поможет? Она чувствует, как ее губы говорят: —Ладно. Этот другой человек. Я действительно желаю ее видеть. Это не обсуждается. Пойдет?
—Это может быть затруднительно — повторяет дух. —Сущность циклирует в рекурсивно ограниченной вселенной.
—Это как? — Амбер моргает. —Не мог бы ты перефразировать? Или проиллюстрировать?
—Иллюстрация Дух достает из воздуха бутылку Кляйна, свернув ее из плазменного сгустка. Амбер пытается вглядеться, и ее глаза расфокусируются. —Ближайшее соответствие в историческом архиве людей — демон Декарта. Эта сущность отступила в закрытое пространство; теперь сомневается, является ли оно объективно реальным, или нет. Взаимодействовать отказывается. Как ни пытаемся.
—Хорошо, доставишь меня в это пространство? — спрашивает Амбер. Она знает, как управляться с карманными вселенными — это неотъемлемая часть ее жизни.
—Риск может сопутствовать направлению действий этому — предупреждает дух.
—Ну и что? — раздраженно говорит она. —Просто доставь меня туда. Это кое-кто, кого я знаю, разве нет? Отправь меня в ее сон, и я разбужу ее, идет?
—Понял — говорит дух. —Приготовься.
Без малейшего предупреждения Амбер просто оказывается в другом месте. Она оглядывается и видит узорчатую мозаику на полу и выбеленные каменные стены с открытыми окнами, сквозь которые в ночных небесах слабо мерцают звезды. Каким-то образом оказывается, что на ней теперь только возбуждающее белье под почти прозрачным платьем, а ее волосы стали длиннее почти на полметра. Все это действует весьма дезориентирующе. Она стоит в дверях комнаты, в которой нет ничего, кроме постели. И на постели…
—Вот черт — восклицает она. —Кто ты? Молодая и потрясающе, классически красивая женщина в постели рассеянно смотрит на нее и перекатывается на бок. На ней — ни единой ниточки, на ее коже от ушей до самых пят — ни единого волоска, и в ее расслабленной позе читается приглашение. —Так — спрашивает Амбер. —Что тут происходит?
Женщина в постели манит ее медленным движением. Амбер качает головой. —Извини, похоже, эту сцену делали не для меня. Она отступает в коридор, с трудом шагая на непривычно высоких каблуках. —Что это, какая-то юношеская фантазия, да? И до чего примитивная… — Она снова оглядывается. В одном направлении — коридор с другими открытыми дверями, в другом — спиральная лестница. Амбер сосредотачивается, пытаясь приказать вселенной доставить ее к точке логического назначения, но ничего не происходит. —Ладно, придется делать все самой. Вот бы… — Она хмурится. Кого-то еще тут не хватает, но только она собралась пожелать, чтобы он был рядом, как забывает, кого именно. Поэтому она делает глубокий вдох и направляется к лестнице.
—Вверх или вниз? — спрашивает она себе под нос. Вверх? Если у тебя есть башня, логично спать на самом верху. Она осторожно поднимается по лестнице, держась за спиральный поручень. Интересно кто же выдумал эту вселенную? — думает она,  И какая роль в этом сценарии отведена мне? Потом она находит этот вопрос весьма смешным. Ну, погодите, я ему устрою…
Наверху лестница упирается в простую деревянную дверь с засовом. Она не заперта. Амбер задерживается на несколько секунд, боясь встречи со сновидцем, настолько погруженным в солипсизм, что он выстроил вокруг себя этот дворец жарких фантазий. Как же я надеюсь что это не Пьер, мрачно думает она, и толкает дверь внутрь.
Комната пуста. В ней деревянный пол, и никакой мебели, а единственное окно находится высоко в стене. Спиной к ней сидит со скрещенными ногами человек в монашеских одеждах и что-то тихо бормочет сам себе, немного кивая. Она осознает, кто это, и у нее спирает дыхание. Мать вашу! Глаза Амбер распахиваются. Так вот что было у него в голове все это время?
—Я не звал тебя — спокойно говорит Садек, не утруждая себя повернуться и взглянуть на нее. —Уходи, искусительница. Ты не реальна.
Амбер прокашливается. —Жаль разочаровывать тебя, но ты неправ — говорит она. —Нам предстоит поймать инопланетное чудовище. Пошли, поохотимся.
Садек перестает кивать. Он медленно садится, выпрямляет спину, встает и разворачивается к ней. Его глаза поблескивают в лунном свете. —Это необычно. — Он раздевает ее пристальным взглядом. —Ты похожа ка кого-то, кого я знал. Такого раньше не было.
—Еще бы не похожа, черт дери! — Амбер готова вспылить еще больше, но удерживает себя в руках. —Что тут творится, приватная вечеринка Общества Объединенных Солипсистов?
Выражение лица Садека делается озадаченным. —Я… Прости, ты говоришь, что ты реальна?
—Я так же реальна, как и ты. — Амбер тянется и берет его за руку. Он не сопротивляется, и она тащит его к двери.
—Ты мой первый посетитель… Никто никогда не приходил сюда раньше! — говорит он потрясенно.
—Послушай… Пойдем отсюда! — Она тянет его за собой, вниз по спиральной лестнице. —Ты вправду хочешь здесь остаться? Она оглядывается через плечо. —Что это за место такое?
—Ад — это искажение небес… — медленно говорит он, запустив пальцы свободной руки в бороду. Вдруг он тянется к ней, хватает за талию, и притягивает к себе. —Надо выяснить, насколько ты реальна… — Амбер, совсем не привыкшая к подобному обращению, отвечает, с силой наступив ему на ногу и отвешивая весьма увесистую пощечину.
—Ты реальна! — кричит он, отступая, спотыкаясь и падая на ступени. —Прости меня, пожалуйста! Я должен был убедиться.
—В чем-в чем ты там хотел убедиться? — огрызается она. —Тронь меня еще раз, и останешься тут вариться. Она поспешно генерирует отражение, чтобы то просигналило духу снаружи вытащить ее из этой карманной вселенной. Нехорошее это место, думает она.
—Но мне необходимо было… Постой. У тебя есть собственная воля. Ты только что это продемонстрировала! Он умоляюще смотрит на нее, тяжело дыша. —Прости… Прими мои извинения! Мне было нужно убедиться — ты очередной зомби, или все-таки нет?
—Зомби? — Она оглядывается и видит, что в двери стоит еще одна живая кукла — вся, за исключением промежности, завернутая в обтягивающую кожу. Она маняще машет Садеку. У ее ног мурлыкает, ожидая внимания, еще одно тело, на котором из одежды — только стратегически расположенные полоски резины. Амбер с отвращением поднимает бровь. —Ты думал, что я — одна из них?
Садек кивает. —Недавно они стали умнее. Некоторые из них могут говорить. Я почти принял одну за… — Он судорожно дергается. —Нечисть…
—Нечисть. — Амбер задумчиво смотрит на него. —Так значит, получается, это не твой личный рай, да? — Поколебавшись, она протягивает ему руку. —Пошли отсюда!
—Прости меня за то, что я подумал, будто ты зомби — повторяет он.
—Думаю, что в таких обстоятельствах я тебя прощаю — говорит она. И тогда дух вытаскивает их обоих во вселенную снаружи.
* * *
Новые воспоминания воссоединяются с настоящим.
Империя Кольца — гигантское скопление самовоспроизводящихся роботов, питаемое кинетической энергией и массой маленькой луны Ю-47 (Барни). Амбер собрала ее на низкой околоюпитерианской орбите, чтобы обеспечить стартовую площадку для межзвездной экспедиции, которую помогают ей запустить деловые партнеры ее отца — но здесь заседает и ее двор, ведущий институт юриспруденции во внешней Солнечной системе. Амбер здесь — Королева, арбитр и правитель. А Садек — ее судья и советник.
Истец, которого Амбер знает только как пятнышко на радаре в тридцати световых минутах отсюда, отправил в ее двор иск, утверждающий, что некая полуразумная корпорация-финансовая пирамида, прибывшая в околоюпитерианское пространство двадцать миллионов секунд назад, использовала злоупотребление корпоративным положением, подкупы, а так же еретические действия с целью заполучить все другие интеллекты в системе в состав собственного мем-набора. Целая вязанка контратакующих многопоточных встречных исков, утверждающих в свою очередь, что данное световое пятнышко виновно в нарушении авторских прав, патентов и кодекса коммерческой тайны, требует теперь повышенного приоритета в ее внимании, и рассмотрения вопроса о намерениях вторгнувшегося.
Прямо сейчас Амбер нет дома в Кольце, и она не может рассмотреть это дело лично. Она оставила Садеку мороку с норовистыми механизмами ее законодательной системы — которая была сконструирована как раз для того, чтобы корпоративные извороты сопровождались болью в пятой точке — и, утащив с собой Пьера, отправилась с визитом в другую юпитерианскую колонию, в Республику-Приют. Республика, семенем которой был корабль-приют Сообщества Франклина Эрнст Сангер, за четыре года выросла в шипастую снежинку трех километров в ширину, и из ее сердцевины выглядывает медленно растущий цилиндр О-Нейлла Большинству обитателей космической станции меньше двух лет от роду, но, несмотря на это, они уже пополнили ряды борганизма Сообщества.
Там, на склоне холма, неустойчиво прилепившегося к краю цилиндра, есть площадь, замощенная самой натуральной шероховатой галькой. Небо над головой — черный окоем, медленно вращающийся вокруг направленной на Юпитер центральной оси. Амбер лежит в плетеном кресле, вытянув ноги перед собой и закинув руку за голову. На столах разбросаны останки неописуемого обеда, а она гладит лежащую у нее на коленях кошку, погруженная в сытость и расслабление. Пьер куда-то делся — наверное, гуляет по какой-нибудь из экосистем-прототипов, которые испытывают специализированные ветви сознания борганизма; закрытая экоинженерия — его особый интерес. Амбер наслаждается безмятежностью. Она только что восхитительно поела, у нее нет исков, о которых надо тревожиться, и дома все идет в установленном порядке — редко когда удается урвать кусок времени и провести его так хорошо.
—Ты поддерживаешь связь с отцом? — спрашивает Моника.
—М-м-м. — Кошка тихо мурчит, и Амбер гладит ее бок. —Мы пишем друг другу по электронной… Иногда.
—Я тут вспоминала… — Моника для местных боргов — царица логова, она гибка, кареглаза, и у нее обманчиво медлительный слог — помесь йоркширского английского с наречием Силиконовой долины. —Мы перекидываемся с ним парой слов, бывает… Теперь, когда Джанни на пенсии, ему мало что осталось делать на дне колодца. Он упоминал, что собирается к нам.
—Что? Во имя Юпитера, в перийовий? — Амбер, встревожившись, открывает глаза. Айнеко перестает мурчать и обвиняюще смотрит на Монику.
—Не беспокойся. Видно, Монику этот диалог немного забавляет. —Думаю, он не испортит тебе вечеринку.
—Но сюда, в такую даль… Амбер выпрямляется. —Черт! — говорит она тихо. —Что на него нашло?
—Непоседливость среднего возраста, говорят мои братья снизу. — Моника пожимает плечами. —В этот раз Аннетт его не остановит. Но он не собрался еще запускаться.
—Это хорошо. Может, он не… — Амбер прерывается. — Запускаться — что именно ты имеешь в виду?
Улыбка Моники поддразнивает ее несколько секунд, но потом старшая женщина сдается. —Он поговаривает о выгрузке.
—Тебя смущает это, или что-то другое? — спрашивает Ан. Амбер, немного задетая, глядит на нее, но Ан смотрит у сторону. Вот тебе и друзья, думает Амбер. Быть королевой всех своих начинаний — хороший способ порвать равные отношения.
—Он не осилит — предсказывает Амбер. —Папа выгорел.
—Он думает, что сумеет зажечь огонек снова, если оптимизируется, а потом вернется. Моника продолжает улыбаться. —Я не устаю ему твердить, что именно это ему и нужно.
—Не хочу, чтобы папа совал свой нос. Или мать. Или Тетя Нетти и Дядя Джанни. Запись иммиграционному контролю: не давать визу Манфреду Максу и остальным упомянутым лицам без согласования с секретариатом Королевы.
—Чем он так тебе досадил? — лениво спрашивает Моника.
Амбер вздыхает и сдается. —Ничем. Не то, чтобы я была неблагодарна, или что-то еще, но просто он настолько экстропианец, что от этого неуютно. Это же все считалось концом света в прошлом столетии… Помнишь?
—Как думаю я, он очень, очень дальновидный орг — уверяет борганизм Франклина устами Моники. Но Амбер отводит взгляд. Вот Пьер бы понял — думает она. Пьер понял бы, почему ей не по душе возможное появление Манфреда. Ему тоже хочется устроить свой собственный уголок, где предки не следили бы за каждым его шагом, хотя у него на то совсем непохожие причины. Она видит, как кто-то мужского пола и более или менее взрослого возраста — Никки, наверное, хоть она и не встречала его уже долгое время — идет к площади, абсолютно обнаженный и красиво загоревший.
—Родители… Да чем они вообще хороши? — спрашивает Амбер со всей язвительностью, присущей семнадцатилетним. —Они теряют гибкость, даже когда остаются неотеничными. А палеолитическая традиция детского рабства никуда не подевалась. По-моему, это бесчеловечно.
—Сколько тебе было лет, когда тебя можно было оставить дома одну? — подначивает Моника.
—Три года. Когда у меня появились первые импланты. — Амбер улыбается идущему к ним юному Адонису, и он улыбается в ответ. Да, это Никки, и очевидно, ему приятно видеть ее. Хорошо живется — думает она, праздно раздумывая также, говорить ли об этом Пьеру.
—Времена меняются — замечает Моника. —Не списывай со счетов свою семью, может настать такое время, когда ты захочешь, чтобы они были рядом.
—Ха. — Амбер строит гримасу старому борг-компоненту. —Вы все так говорите!
* * *
Как только Амбер шагает на траву, она ощущает, как перед ней раскрываются возможности. Здесь она имеет права управления, и вселенная широка, велика и раскрыта перед ней — совсем не как экзистенциальная ловушка Садека. Всплеск активности подпроцесса — и к ней возвращается прежний облик, удобная одежда и короткая прическа. Запускается еще один всплеск — и приносит ей целую кипу диагностических сведений. У Амбер есть мерзкое чувство, что ее запустили в песочнице с тестом на совместимость — судя по некоторым признакам, ее доступ к интерфейсу контроля сим-пространством осуществляется через прокси — но по меньшей мере, он теперь есть.
—Ого! Наконец я снова в настоящем мире! — Она с трудом сдерживает восторг, и даже забывает дуться на Садека за то, что в постановке его декартова театра на тему пуританского ада он принял ее за актера. —Смотри, это ДМЗ!
Они стоят на поросшем травой холмике и смотрят вниз, на сверкающий средиземноморский городок. Он дремлет под светом несолнца — размытый сгусток, похожий на сияющий фрактал Мандельброта, висит в фокусе гиперболического ландшафта, раскрывающегося перед ними и уходящего в непостижимую даль. В стенах мира, разделенные регулярными интервалами, открываются синие, как глаза младенца, колодцы — проходы в другие части пространства-многообразия. —Насколько оно большое, дух? В единицах симуляции планеты?
—Демилитаризованная зона — вложенная реальность, пропускающая через себя все потоки данных между местным маршрутизатором и построившей его цивилизацией. Она занимает примерно одну тысячную мощности мозга-матрешки, частью которого является, но вышедшая из-под контроля утечка, действующая сейчас, поглотила большую часть этой мощности. Мозг-матрешка, ты знакома с этим понятием? — Дух говорит суетливо и педантично.
Садек качает головой. Амбер вопросительно смотрит на него. —Возьми все планеты звездной системы и разбери их — объясняет она. —Обрати их в пыль, и собери из нее нанокомпьютеры, получающие энергию от теплообменников. Они распределены по концентрическим орбитам вокруг центральной звезды, на внутренних температура приближается к точке плавления железа, внешние — холоднее жидкого азота, и каждый следующий слой работает на сбросовом тепле предыдущего. Это примерно как русская матрешка, сделанная из сфер Дайсона, оболочка внутри оболочки внутри оболочки. Но для поддержания человеческой жизни она не подходит. Это компьютроний, материя, оптимизированная на атомном уровне для проведения вычислений — на ней могут жить только выгрузки. Папа рассчитывал, что наша собственная Солнечная система может разместить, м-м-м, в сто миллиардов раз больше сознаний, чем Земля — по скромным оценкам. И все это — в качестве выгрузок, живущих в сим-пространстве. Сначала надо только разобрать все планеты и построить из полученного материала мозг-матрешку.
—А-а. Садек задумчиво кивает. —Это совпадает и с вашим определением? — спрашивает он, глядя на светящуюся точку, которой дух обозначает свое присутствие.
—По сути — нехотя признает тот.
—По сути? Амбер оглядывается. Миллиард неисследованных миров, думает она, чувствуя головокружение. И это только сетевой фильтр? И все же Амбер не может отделаться от ощущения, будто здесь что-то не так.
Да, нужно быть чем-то большим, чем человек, просто чтобы голова не пошла кругом от больших чисел, описывающих здешний размах. Но во всем происходящем нет ничего принципиально непонимаемого. Отец говорил, что в такой цивилизации доведется жить Амбер спустя время, меньшее срока существования ее биологического тела. Но одно дело — Земля 2020-х: отец с приятелями, распевающие —Ликвидировать Луну! Метаболизировать Марс! в замке под Прагой в ожидании результатов бесстыже подтасованных выборов, Партия Космоса и Свободы, пробивающаяся в лидеры в ЕС и выходящая на вторую космическую скорость, и все, что за этим последовало. А совсем другое — древняя инопланетная цивилизация в килопарсеках от дома. Где экзотическая сверхнаука? Как насчет нейронных звезд, сверхплотных солнц из странной материи, структурированной для вычислений не на атомных и электронных, а на ядерных скоростях? Не нравится мне это, думает она и генерирует копию себя, чтобы та установила канал личной связи с Садеком. Они недостаточно развиты. Как ты думаешь, могут ли эти парни быть чем-то вроде Вунча? Паразитами или варварами, едущими без спроса и билета?
Ты думаешь, что они нам лгут? — отправляет Садек в ответ.
—Гм-м. — Амбер идет к площади внизу, в сердце поддельного города. —Слишком они похожи на людей.
—На людей. — В голосе Садека звучит странная тоска. —Ты говорила, что люди вымерли?
—Ваш вид устарел — надменно говорит дух. —Неадекватно адаптирован к искусственным реальностям. Плохо оптимизированные цепи, избыточно сложные узкополосные сенсоры, неразбериха в глобальных переменных…
—Да, да, я поняла — говорит Амбер, переключая свое внимание на город. —Почему ты тогда думаешь, что мы можем справиться с этим инопланетным богом, с которым у вас неприятности?
—Он звал вас — говорит дух, сужаясь из эллипса в линию, и затем сжимаясь в безразмерную ярко сверкающую точку. —И он идет сюда! Мы-согласное не желает подвергаться риску экспозиции. Позови нас-меня, когда победишь дракона! До встречи!
—О, черт… Амбер оборачивается, но духа больше нет — только они с Садеком остались под жарким солнечным светом. Площадь похожа на ту, другую, в Республике-Приюте — очаровательна и по-деревенски проста. Но в городе нет никого и ничего, кроме только узорчатых чугунных скамеек под ярким полуденным солнцем, стола с солнечным зонтом над ним, и чего-то пушистого, разлегшегося рядом в пятне солнечного света.
—Похоже, теперь мы одни — говорит Садек. Он криво ухмыляется и кивает в сторону стола. —Может быть, нам стоит подождать в теньке, пока не явится неприятель?
—Неприятель. — Амбер озирается по сторонам. —Похоже, дух крепко побаивается этого инопланетянина. Интересно, почему?
—Инопланетянин желал нас встретить. — Садек подходит к столу, отодвигает стул и осторожно садится. —Это может быть очень хорошими новостями… Или очень плохими.
—Гм-м-м. — Амбер завершает осмотр окрестностей, и не находит признаков жизни. Не придумав чего-нибудь получше, она осторожно подходит к столу и садится напротив Садека. Он, похоже, немного нервничает под ее взглядом — хотя может быть, он просто смущается от того, что увидел ее в белье. Случись со мной такая же загробная жизнь, я бы тоже смутилась, думает Амбер наедине с собой.
—Эй, ты чуть не наступила на… — Садек замирает, озадаченно глядя на что-то у левой ступни Амбер. Потом он широко улыбается. —Что ты здесь делаешь? — спрашивает он у слепого пятна в поле зрения Амбер.
—С кем ты говоришь? — пораженно спрашивает она.
—Он говорит со мной дурашка — отвечает из слепого пятна что-то невероятно знакомое. —Так эти чмошники пытаются использовать тебя чтобы прогнать меня? То же мне, придумали.
—Кто… — Амбер прищуривается, глядя брусчатку. Она генерирует толпу отражений, и те наседают на ключи модификации реальности. Слепому пятну все ни по чем. —Ты тот инопланетянин?
—А кто еще, по-твоему? — спрашивает слепое пятно с неприкрытой иронией. —Не-а. Я домашняя кошка твоего бати. Слушай, хочешь смыться отсюда?
—Э-э-э. — Амбер протирает глаза. —Извини, но я почему-то не вижу тебя. Где ты? — спрашивает она осторожно. —Мы знакомы? — У Амбер есть странное чувство — она знает это слепое пятно, оно чем-то очень, очень важно — и что-то отсутствует в ее самоощущении. Потеряно что-то очень близкое, но что именно? Не получается вспомнить.
—Вот как, детка… — В голосе-которого-нет, исходящем из пятна расфокусированности на земле, сквозит нотка удивления, смешанного с такой усталостью, какая бывает, наверное, если несешь на своих плечах тяжесть всего мира. —Крепко же они вас взломали, вас обоих. Позволь мне, я все починю.
—Нет! — восклицает Амбер, на мгновение опередив Садека. Он смотрит на нее с удивлением. —Ты действительно захватчик?
Слепое пятно вздыхает. —Припомни как следует. Я такой же захватчик, как и ты. Я пришла сюда вместе с тобой! Но есть отличие, я не собираюсь позволять тупым корпоративным духам использовать меня как универсальную измеряемую валюту.
—Измеряемую? — Садек замирает. —Я знаю тебя! — говорит он, и на его лице отражается сущее, колоссальное удивление. —О чем ты говоришь?
Слепое пятно зевает, обнажая острые белоснежные клыки. Амбер трясет головой, пытаясь прогнать галлюцинацию. —Дай-ка угадаю. Ты проснулся в комнате, этот инопланетный дух тебе сказал, что человеческий вид вымер, и попросил что-нибудь со мной сделать — верно?
Амбер кивает, и по ее спине бегут мурашки. —Он лжет? — спрашивает она.
—Да, черт подери! — Теперь слепое пятно улыбается, и улыбка в пустоте уже никуда не девается — Амбер взаправду ее видит, только не видит тела, которому улыбка принадлежит. —По моим прикидкам, мы в шестнадцати световых годах от Земли. Вунч тут проходили, они порылись в помойке и ушли черт знает куда. Это такая дырища, что ты не поверишь. Основная форма жизни — невероятно вычурная корпоративная экосфера, в которой живут и плодятся юридические инструменты. Они обчищают проходящих мимо разумных существ и используют их как валюту.
За улыбкой виднеется острая треугольная голова, глаза-щелочки и острые уши. Хищное, разумное, и невероятно чуждое лицо. Стоит Амбер оглянуться на площадь, и оно проступает где-то на краю ее поля зрения. —Ты имеешь в виду, мы… то есть, когда мы появились, они схватили нас и покромсали нашу память? — Вдруг Амбер обнаруживает, что стало невероятно сложно сосредоточиться. Но если сосредоточиться на улыбке, можно почти различить тело за ней. Оно похоже… на пушистого паука, что ли? Только с хвостом, аккуратно обернутым перед передними лапами.
—Ага. Только они не предполагали повстречать кого-то вроде меня. — Улыбка, кажется, ширится бесконечно. Она похожа на ухмылку Чеширского кота, и за ней проступает тело в оранжевую и коричневую полоску, под взглядом начинающее мерцать, как будто галлюцинация. —Хакерские средства твоей матери самосовершенствуются, Амбер. Ты помнишь Гонконг?
—Гонконг…
Миг безболезненного давления, и Амбер ощущает, как со всех сторон падают гигантские невидимые барьеры. Она оглядывается и наконец видит площадь такой, какая она есть — половину команды Выездного Цирка, тревожно ожидающих ее появления, ухмыляющуюся кошку, свернувшуюся на полу перед ее ногами, и неимоверные массивы-стены самоусложняющихся данных, отгораживающие их маленький городок от зияющих дыр — интерфейсов к другим маршрутизаторам в сети.
—С возвращением! — торжественно говорит Пьер, когда Амбер, пискнув от удивления, наклоняется и берет кошку на руки. —Теперь, когда ты выбралась из застенков, давайте же поразмыслим, как нам вернуться домой?
* * *
Добро пожаловать в шестую декаду третьего тысячелетия. На самом деле, придерживаться старой системы отсчета дат больше не имеет смысла — один-два миллиарда людей, по-прежнему обитающих в биологических телах, еще заражены вирусными мемами, но основы теоцентрической датировки приняли нокаутирующий удар. По старому отсчету, на дворе — пятидесятые, но что это означает для тебя — определяется скоростью хода твоей реальности, которая у разнообразных выгруженных видов, распространившихся по Солнечной системе, различается на порядки величины. У кого-то 2049-й случился еще вчера, а для других по их собственному отсчету уже минула тысяча веков.
И теперь — пока Выездной Цирк стоит на якоре у инопланетного маршрутизатора на орбите коричневого карлика Хендай +4904/-56, пока Амбер и ее команда на другом конце кротовины пытаются выбраться из сети непостижимо огромных инопланетных мыслепространств, пока все это продолжается своим чередом — чертовы дураки люди все-таки преуспели в том, чтобы сделать себя устаревшими. Непосредственной причиной смещения с поста венца творения (или венца телеологического самоконструирования — это зависит от вашего взгляда на эволюционную биологию) стала атака самоосознающих корпораций. Комбинация международного торгового права и нейронной архитектуры привела к появлению совершенно нового семейства видов — быстрых и смертоносных корпоративных хищников Сети — и словосочетание —умные деньги приобрело совершенно новый смысл.
Меркурий давно исчез, разобранный сообществом энергодельцов, а Венера, на которую направили собранный и концентрированный солнечный свет, взорвалась в ослепительном сиянии и превратилась в расширяющееся облако обломков. Миллион миллиардов морских ежей-нанокомпьютеров размером с кулак теперь обращаются вокруг Солнца внутри бывшей орбиты Меркурия, и их обратные стороны светятся багровым накалом, сбрасывая мыслительный жар.
Миллиарды людей, оставшихся в биологических телах, отказываются иметь всякое дело с богохульной новой реальностью. Многие из их лидеров объявили выгрузки и артилекты бездушными машинами. Большинство из них — робки и лелеют мемы самосохранения, усиливающие до всеобщего невроза некогда здоровое отвращение, возникающее при мыслях о роботах-мыслеотображателях, раздевающих твое сознание, как луковицу. Продажи шапочек из алюминиевой фольги в эту эпоху достигли своего исторического максимума. Однако сотни миллионов людей уже обменяли свои биологические куклы на мыслемашины, и их число стремительно растет. Через несколько лет биологическая популяция станет видом абсолютного меньшинства в отряде послелюдей. А еще через некоторое время, вероятно, будет война. Обитатели мыслеоблака голодны и жаждут больше пассивной материи на переработку, а биотела на редкость неэкономичны в вопросах использования залежей кремния и редкоземельных элементов, которыми является Земля.
Твердая фаза Солнечной системы завершает фазовый переход, движущими силами которого являются энергия и мысль. Показатель мегаинструкций в секунду на килограмм суммарной массы находится на крутой части верхней ветви сигмоидальной кривой — дети мысли и их прожорливые наномеханические слуги реструктурируют все на своем пути, и пассивная материя оживает. Мыслеоблако, формирующееся вокруг Солнца, в конце концов станет кладбищем биоэкологии — знаком, издалека видимым в космосе всем, кто уже добрался до железного века, построил телескопы и способен понять картину, которую видит — смертные муки пассивной материи и рождение вложенной обитаемой реальности, которая станет просторнее всей галактики, и гораздо быстрее. Смертные муки, означающие вымирание всей биологической жизни в радиусе приблизительно светового года от звезды в течение нескольких сотен лет. Величественный мозг-матрешка является венцом разумной цивилизации, но при этом — неотъемлемо враждебной средой для любой биологической жизни.
* * *
Пьер, Донна-Всевидящий Глаз и Су Ан собрали отличную симуляцию дружеской вечеринки, и теперь они за ледяным коктейлем-Маргаритой рассказывают Амбер все, что они узнали о базаре (так они называют место, о котором дух говорил как о демилитаризованной зоне). Некоторые из них бродили здесь уже несколько субъективных лет — предстоит усвоить много информации.
—Физически слой имеет четыреста масс Земли и полсветовых часа в диаметре — объясняет Пьер. —Конечно, он не сплошной — самые большие компоненты размером с мой бывший кулак. — Амбер хмурится, пытаясь вспомнить размер — вызвать из памяти достаточно точные масштабы реального пространства непросто. —Этот старый чат-робот, которого я повстречал, говорит, что матрешка уже пережила свою центральную звезду, и вроде как теперь работает не на полную катушку. Еще, если он говорит правду, в трети светового года отсюда есть тесная двойная звездная система, где у них орбитальные лазеры размером с Юпитер — так они получают свое питание и не рискуют, лазая по гравиколодцам.
Амбер поражена, несмотря на всю свою рассудительность. Этот безумный базар в несколько миллиардов раз больше всей предсингулярной человеческой цивилизации. Хоть она и не показывает этого, она боится, что отсюда не вернуться домой. Возвращение может оказаться предприятием, уходящим за космический горизонт событий — это как планировать обогатиться с помощью долларового вклада, положив четвертак стартовым капиталом. И все же стоит хотя бы попытаться — само знание о существовании базара меняет многое…
—Сколько денег мы можем прибрать к рукам? — спрашивает она. —И вообще, что здесь является деньгами? Если предположить, что экономика дефицитная. Может быть, пропускная способность?
—А, да… — Пьер бросает на нее непонятный взгляд. —С этим сложности. Разве дух не сказал тебе?
—Сказал мне? — Амбер приподнимает бровь. —Не то, чтобы он доказал свою надежность в качестве источника информации…
—Скажи ей — тихо говорит Су Ан, и смущенно отворачивается.
—Так вот… Да, все верно, у них дефицитная экономика — говорит Пьер. —Пропускная способность — ограниченный ресурс, и доступная материя — тоже. Вся цивилизация привязана к этому месту и друг к другу, потому что если отойдешь хотя бы недалеко, ну… Потребуется уйма времени только на то, чтобы потом наверстать упущенное. Обитатели мозгов-матрешек могут болтать по телефону, но они намного сильнее привязаны к своему дому, чем мы думали. Они заперты в своей системе, ну… И они используют все то, что приходит к ним из других когнитивных вселенных, как валюту. Мы пришли к ним через прорезь для монеток, разве удивительно, что мы после этого оказались в банке?
—Это настолько неправильно, что я даже не знаю, откуда начать — глухо ворчит Амбер. —Как они дошли до такой жизни?
—Не спрашивай меня. — Пьер пожимает плечами. —У меня есть определенное чувство, что мы вряд ли встретим тут кого-нибудь или что-нибудь, кто разбирается во всем этом лучше нас. Кто бы этот мозг не построил — что бы его не построило — их тут больше нет, а остались только самораспространяющиеся корпорации и пройдохи типа Вунчей. Мы точно так же блуждаем во тьме, как и они.
—Хм. Ты хочешь сказать, что они построили что-то настолько огромное, и после этого они вымерли? Как нелепо…
Су Ан вздыхает. —Когда они построили себе дом побольше и въехали в него, они стали слишком большими и сложными, чтобы путешествовать. А чрезмерно специализированные организмы, приспособленные к одной нише, вымирают, если застревают в ней слишком надолго. Сингулярность, похоже, предполагает максимизацию локальных вычислительных ресурсов как очень вероятное конечное состояние видов, использующих инструменты. Разве тогда удивительно, что никто из них не добрался до нас?
Амбер сосредотачивается на столе перед собой, упирается ладонями в прохладный металл и пытается вспомнить, как разветвиться и сделать копию своего вектора состояния. Спустя миг ее ветвь услужливо раскручивает локальную модель физики вокруг пальца. Железо, сменив жесткость на приятную эластичность, поддается ее рукам, как глина. —Смотрите. У нас есть некоторая способность контролировать вселенную, и мы можем использовать, по крайней мере, это. Кто-нибудь из вас пробовал самомодификацию?
—Это опасно — с нажимом говорит Пьер. —Чем больше нас соберется, тем лучше будет, когда мы начнем такое делать. И нам нужно устроить что-то вроде нашего собственного сетевого фильтра.
—Как глубоко здесь проработана реальность? — спрашивает Садек. Похоже, он заново обрел способность к любопытству, и Амбер воспринимает это как хороший знак — он, наконец, выходит из своей оболочки.
—О, планковская длина в этой вселенной — около одной сотой миллиметра. Достаточно мало, чтобы не было заметно глазом, и вполне удобно для движка симуляции. Но это не похоже на настоящее пространство-время.
—Хм-м… — Садек на мгновение прерывается. —Они могут масштабировать реальность, если нужно?
—Ага, фракталы здесь работают — кивает Пьер. —Я не…
—Это место — ловушка — с ударением говорит Су Ан.
—Но это же не так — отвечает Пьер, задетый.
—Что ты имеешь в виду — ловушка? — спрашивает Амбер.
—Мы долго пробыли тут — говорит Ан и глядит на Айнеко, возлежащую на брусчатке и похрапывающую (или как называется то, что делает умеренно-сверхчеловеческий артилект, эмулируя спящую кошку?). —Когда твоя кошка вырвалась из плена, нам удалось осмотреться. Там есть такое, что… — Ее передергивает. —Человек не сможет выжить в большинстве здешних сим-пространств. Там — вселенные с физическими моделями, не поддерживающими наш тип нейрообработки данных. Мигрировать туда, в общем, можно, но придется быть перенесенным на совершенно другую логическую основу. Решившись на такое, разве ты останешься собой? Но ладно. Во всяком случае, здесь достаточно много сущностей, примерно равных нам по сложности, и судя по всему можно заключить, что строителей здесь больше нет. Только меньшие разумы, копающиеся в руинах. Черви и паразиты, набрасывающиеся на тела, когда на поле боя начинает смеркаться.
—Я повстречалась с Вунчами — охотно поддерживает Донна. —Поначалу они пару раз поедали мои отражения, но в конце концов я поняла, как с ними общаться.
—Тут есть и другие инопланетяне — хмуро говорит Су Ан. —Ни с кем из них не захочешь повстречаться темной ночью.
—То есть, на установление контакта нам надеяться нечего — подводит черту Амбер. —По меньшей мере, с чем-то трансцендентным и имеющим пристойные намерения к человеческим посетителям.
—Вероятно, это так — признает Пьер, и звучит это совсем несчастливо.
—Итак. Мы застряли в карманной вселенной с ограниченным каналом связи с домом, и это — заброшенный особняк, в котором обосновалась кучка маргиналов, воспринимающих всех остальных как валюту. Боже, сохрани и спаси наши души, мы пригодимся тебе. Верно?
—Верно. — Су Ан это тоже расстраивает.
—Что ж. — Амбер задумчиво глядит на Садека. Он смотрит куда-то вдаль, на безумное пятно солнца, разрисовавшее площадь узорными тенями. —Эй, богослов? Есть вопрос к тебе.
—Да? — Садек оборачивается на нее со слегка ошарашенным видом. —Извини… Я как раз почувствовал на своем горле хватку более серьезной ловушки.
—Не переживай. — Амбер недобро ухмыляется. —Ты был когда-нибудь в Бруклине?
—Нет, но почему ты об этом…
—Потому что ты поможешь мне продать мост этим лживым засранцам. Как насчет этого? А когда мы его продадим, у нас появятся деньги и мы найдем, на чьем загривке покататься. Так что мы сможем попасть домой. Слушайте мой план…
* * *
—Полагаю, я смогу сделать это — говорит Садек, угрюмо изучая лежащую на столе бутылку Кляйна. Бутылка полупуста, и ее содержимое невидимо, спрятанное около изгиба четырехмерного резервуара. —Я провел здесь достаточно времени, чтобы… — он вздрагивает.
—Только не навреди себе, пожалуйста — говорит Амбер. Она добавляет побольше спокойствия в голос, но у нее есть зловещее предчувствие, что к их существованию в этой вселенной прицеплена бирка со сроком годности.
—О, ничего не бойся. — Садек ухмыляется одной стороной губ. —Любой карманный ад так похож на любой другой…
—Ты понимаешь, почему?
—Да, да — пренебрежительно говорит он. —Мы не можем отправить наши копии туда, это было бы кощунством. Поэтому придется оставить его незаселенным, верно?
—Ну, смысл в том, чтобы мы вернулись домой, а не остались здесь на поселении в замкнутой карманной вселенной, пусть и только в виде тысячи отражений? — выжидающе спрашивает Су Ан. Большая часть ее внимания сфокусирована на поглощении потока опыта от дюжины отражений, которые она сгенерировала для охраны периметра, и похоже, ей не хочется отвлекаться на разговоры.
—Кому мы продадим его? — спрашивает Садек. —И потом… если ты хочешь, чтобы он выглядел привлекательным…
—Ему не обязательно быть точной копией Земли — он должен быть лишь убедительной рекламой предсингулярной цивилизации, полной людей. У тебя есть семьдесят два зомби, из которых можно достать мозги. Приделать к ним сборку переменных и перетасовать так, чтобы придать чуточку разнообразия.
Амбер переключает внимание на храпящую кошку. —Эй, пушистик! Как долго мы тут были в реальном времени? И можешь ли ты стащить побольше ресурсов для Садека и его личного райского сада?
Айнеко совершенно по-кошачьи потягивается, зевает, и смотрит на Амбер сузившимися глазами, задрав хвост. —Минут восемнадцать физического времени. — Она снова тянется и садится, чопорно поставив вместе передние лапки и обернув хвост вокруг них. —Послушай, духи наседают. Я не продержусь тут долго, а они, хоть и не слишком-то хороши во взламывании людей, вряд ли будут лениться создавать более лояльную копию тебя.
—Не могу понять… Почему они не ассимилировали тебя вместе со всеми нами?
—Скажи спасибо своей матушке. Кто еще совершенствовал коды охраны цифровых прав, защищающие мою личность? "Нелегальное сознание — воровство авторских прав"… Дерьмо собачье, да, но это так ровно до тех пор, пока инопланетяне не влезают в тебя с отладчиком, пытаясь перекроить твой задний мозг. Тогда это становится спасательным кругом. Айнеко наклоняет голову и начинает вылизывать лапку. —Я могу дать твоему мулле шесть дней субъективного времени. Ставки на добавочное время не принимаются.
—Тогда я берусь. — Садек встает. —Спасибо. Он улыбается кошке, и растворяется, оставляя за собой улыбку, полупрозрачную и повисающую в воздухе, как эхо. Священник возвращается в свою башню, но в этот раз — с замыслом и планом на уме.
—Теперь — наше дело. — Су Ан смотрит на Пьера и снова на Амбер. —Кому мы продадим эту дурацкую схему?
Амбер облокачивается на спинку кресла и улыбается. Донна, расположившись за ее спиной в аватаре старинной кинокамеры, подвешенной под авиамодельным вертолетом, снимает все на память потомкам. Амбер лениво кивает в сторону репортерши —Это она навела меня на идею. Кого мы знаем достаточно тупого, чтобы купиться на уловку вроде этой?
Пьер с подозрением смотрит на нее. —Кажется, мы это уже проходили — медленно говорит он. —Ты ведь не собираешься снова заставлять меня убивать кого-то?
—Вряд ли это понадобится — разве только корпоративные духи поймут, что мы хотим от них сбежать, и окажутся достаточно жадными, чтобы захотеть нас убить.
—Вот видишь, с прошлого раза она научилась — комментирует Ан, и Амбер кивает. —Вот теперь мы друг друга понимаем? — Су Ан сияюще смотрит на Амбер.
Амбер не менее радостно смотрит в ответ. —Отлично. И потому ты… — она показывает на Пьера — …пойдешь и разыщешь, осталось ли здесь что-нибудь от Вунча. И сделай им предложение, от которого они не смогут отказаться.
* * *
—Сколько за цивилизацию? — спрашивает Слизень.
Пьер задумчиво глядит на него. Все-таки он не так похож на земного моллюска — слизни на Земле не вырастают до двухметровой длины, и у них не бывает кружевных белых экзоскелетов, поддерживающих в форме их плоть шоколадного цвета. И это делает его с виду более чуждым, чем он является на самом деле. Слизень — бедовый корпоративный инструмент, который спасается от дефолта, спрятавшись под маской выгрузки какого-то давно вымершего инопланетного вида, и надеется, что если он выглядит как обладающий разумом продукт случайной эволюции, кредиторы его не распознают. Пару субъективных лет назад один из потерявшихся членов экспедиции Амбер вышел с ним на контакт, исследуя руины заброшенного города близ центра сетевого фильтра. В сравнении со всем остальным, что они здесь повстречали, его можно считать многообещающим проводником (ударение на слове "многообещающим", поскольку наобещал он с три короба), и теперь Пьер притащил его сюда.
—Цивилизация не продается — с расстановкой говорит Пьер. Слой перевода мерцает, поглощая его слова и перекладывая их на другой грамматический фундамент — не просто переводя синтаксис, но отображая более подходящими значениями, где это необходимо. —Но мы можем дать тебе статус привилегированного наблюдателя, если ты пожелаешь именно это. К тому же, мы знаем о положении твоих дел. Если ты ищешь новые сделки, чтобы отыграться, ты обнаружишь, что там интеллектуальная собственность, которой ты ныне владеешь, ценится гораздо больше, чем здесь.
Беглая корпорация слегка привстает на дыбы и собирается в более округлый комок. Ее кожа идет красными пятнами. —Должен подумать об этом. Ваш обязательный учетный временной цикл — фиксированная или изменяемая переменная? Можно самовладеющим корпоративным сущностям заключать контракты?
—Могу спросить шефа — как ни в чем ни бывало, говорит Пьер. Он подавляет приступ тревоги. Пьер все еще не уверен, что знает, на что они с Амбер подписываются, и его беспокоят риски, которые она берет. Особенно поскольку между ними — куда большее, чем простое бизнес-партнерство… —Но об этом можно позаботиться.
Переводящая мембрана долго вибрирует, очевидно, переформулируя некоторые слишком абстрактные понятия так, чтобы корпорация смогла их усвоить. Пьер не без основания полагает, что она согласится на предложение. Корпорация хвалилась способностями управлять самыми глубинными уровнями аппаратной части маршрутизатора, когда они впервые повстречались. Но еще она брюзжала и ныла что-то о протоколах сетевого фильтра, которые не позволяют ей покинуть его пространство, а впридачу довольно невежливо попыталась его съесть. Пьер терпеливо ждет, разглядывая окружающий топкий ландшафт — высохшие грязевые лужи, то тут, то там поросшие остролистным фиолетовым папоротником. Должно быть, корпорация отчаялась, если она так легко задумывается о диком предложении Амбер, придуманном как раз для того, чтобы подцепить ее.
—Это интересно — объявляет Слизень после недолгого спора с мембраной и подтверждения. —Если я обещаю передать подходящий геном, можете ли вы приспособить хранилище в соответствии с ним?
—Думаю, возможно — осторожно говорит Пьер. —Что до твоей части, можешь ли ты доставить нужную нам энергию?
—Из ворот? В переводящей мембране мерцает палочный человечек, пожимающий плечами. —Легко. Ворота сплошняком квантово-запутаны. Светишь когерентным излучением в одни, собираешь из других. Только дайте мне сначала выбраться из фильтра.
—А как же задержка из-за скорости света?
—Это не проблема. Вы идете первыми. Пассивный инструмент, который я оставляю здесь, покупает мощность и отправляет ее вслед. В рамках госаппарата, управляющего Вселенной 1.0. сеть маршрутизаторов синхронна. Скорость распространения сообщений равна скорости света, но кротовины сокращают дистанцию на расстояние между узлами. В передаче без потерь весь смысл сети. Кто доверит сознание каналу сообщения, который может частично рандомизировать его содержимое при передаче?
Пьер пытается понять, какие же следствия вытекают из Космологии Слизня, и его глаза перекашиваются. Но надо как следует поторопиться. Если Айнеко права, у них осталась только минута физического времени на то, чтобы все уладить. Одна минута, чтобы уйти, а потом рассерженные духи начнут ломиться в ДМЗ, не стесняясь средств. —Если ты действительно собираешься попробовать это, мы с удовольствием возьмем тебя с собой — говорит он, думая о фильтрах, о скрещенных пальцах и о кроличьих норах.
—Заметано! — переводит мембрана ответ Слизня. —Теперь обменяемся акциями/плазмидами/владением? И слияние завершится?
Пьер уставился на Слизня. —Это же деловое соглашение! — протестует он. —Какое отношение к этому имеет секс??
—Приносятся извинения. Я есть думаю, что у нас ошибка перевода. Вы говорили, это предполагается слиянием бизнеса?
—Не в таком смысле. Это соглашение. Мы соглашаемся взять тебя с нами. В ответ ты помогаешь нам заманить Вунчей в раздел, который мы сооружаем для них, и настраиваешь маршрутизатор на другом краю…
Ну, и так далее.
* * *
Амбер выметает из головы весь мусор, глубоко вдыхает, и вспоминает сообщенный духом адрес загробной вселенной Садека. Прошло где-то полчаса по ее субъективному времени, как Садек отправился туда. —Идешь? — спрашивает она свою кошку.
—Неохота… — беззаботно и равнодушно говорит Айнеко, и отворачивается.
—Фи. — Амбер напрягается, как пружина, и открывает проход в карманную вселенную Садека.
Как и в тот памятный раз, она просто обнаруживает себя внутри, стоящей на узорчатом мозаичном полу в комнате с выбеленными стенами и стрельчатыми окнами. Но кое-что здесь изменилось, и спустя мгновение она понимает, что именно. Снаружи доносится шум дорожного движения, воркование голубей на крышах, чей-то крик, разносящийся над пустыней… Здесь появились люди.
Амбер подходит к ближайшему окну, выглядывает в него и тут же отступает — так жарко снаружи. Дымка пыли и смога нависает над жилыми домами, над фасадами необработанного бетона, над светодиодными рекламными панелями кислотных цветов, и крышами, поросшими спутниковыми сетевыми антеннами. Кажется, что цементом пропитан сам раскаленный воздух. Внизу проносятся скутеры и машины — пожирающие ископаемое топливо грязные и чадящие монстры, каждый из которых — тонна стали и огнеопасных веществ, предназначенная для перевозки всего только одного или нескольких людей. Соотношение масс — хуже, чем у древней МКБР. И повсюду снуют ярко одетые люди. Над головой, поблескивая линзами, проносится дрон службы новостей.
—Точь в точь как дома… Похоже? — говорит у нее за спиной Садек.
Амбер вздрагивает. —Это место, где ты вырос? Это Йезд?
—В настоящем мире он больше не существует — говорит Садек задумчиво. Однако сейчас заметно оживился по сравнению с той едва самоосознающей пародией на себя самого, которую Амбер вытащила из этой башни всего несколько субъективных часов назад, когда она еще была воплощением средневекового образа загробной жизни. Он выдавливает улыбку. —Возможно, это и к лучшему. Знаешь, его уже начинали сносить в то время, когда мы только готовились к отъезду.
—А он глубоко проработан. — Амбер бросает взгляд на картину за окном. Она разветвляет свои глаза и отправляет их маленькими виртуальными отражениями танцевать на улицах иранского промышленного пригорода. Над головой рассекают небесный простор огромные аэробусы, которые несут паломников на хадж, туристов на побережные курорты Персидского залива, а прибыль — на зарубежные рынки.
—Хорошее было время… Лучшее, что я помню — говорит Садек. —Тогда я не проводил там много времени. Я был в Коме, когда учился, и в Казахстане — на предполетных тренировках. Но это было начало двадцатых. После всех неурядиц, после падения стражей… Молодая, энергичная и либеральная страна, полная оптимизма и веры в демократию — то есть того, чего не было в достатке во всем остальном мире.
—Я думала, демократия была там в новинку…
—Нет. — Садек качает головой. —Бунты в поддержку демократии бывали в Тегеране и в девятнадцатом веке, разве ты не знала? Вот почему первая революция… Ладно. — Он прерывает себя жестом. —Политика и вера — взрывоопасное сочетание… — хмурится он. —Но скажи, это — то, что тебе нужно?
Амбер зовет свои разбежавшиеся глаза обратно (некоторые из них уже побывали в целой тысяче километров от стартовой позиции), и сосредотачивается на том, чтобы собрать воедино увиденное ими. —Смотрится убедительно. Но не слишком убедительно.
—В этом и смысл.
—Ну, тогда… — Она улыбается. —Это только Иран? И оставлял ли ты им простор для роста?
—Кто, я? — Он поднимает бровь. —У меня и вопрос моральности этого… проекта вызывает достаточно сомнений, что уж говорить о заступаниях на территорию Аллаха, мир имени его. Я уверяю, что в этом мире нет разумных живых существ, кроме нас. Люди — пустые оболочки из моих снов. Манекены на прилавке. Животные — грубые пиксельные карты. То, о чем ты просила, и ни каплей больше.
—Ну, тогда… — Амбер задумывается. Она вспоминает выражение испачканного пылью лица мальчишки у бензозаправки на пустынной дороге, отбивающего мяч приятелям, оживленный говор двух синтетических домохозяек, одной в традиционно-черном, и другой — в импортированном цветастом евроширпотребе. —Ты уверен, что они не реальны? — спрашивает она.
—Вполне — отвечает Садек, но на один миг на его лице проскальзывает тень неуверенности. —Пора идти? Жильцы уже готовы въехать?
—Да — на первый вопрос, Пьер над этим работает — на второй. Пошли, мы же не хотим, чтобы нас растоптала толпа сквоттеров? — Она зовет его за собой, толкает дверь, и та открывается обратно на площадь. Там дремлет кошмарный захватчик из инопланетных рассказов — ее робокошка — и гоняет во сне мышиные сверхинтеллекты по многомерным киберпространствам. —Я иногда задумываюсь, а есть ли сознание у меня самого? От таких мыслей у меня мурашки по коже. Пошли, продадим тем инопланетянам наш бруклинский мост.
* * *
В комнате без окон, вытянутой из 2001 года, Амбер встречается со лживым духом лицом к лицу.
—Вы ограничили монстра — утверждает дух.
—Да. — Амбер выжидает субъективное мгновение. Она чувствует, как деликатными щупальцами и легким зудом на краю сознания пробирается что-то вроде атаки по временному каналу. Желание удрать, жаркий приступ гнева. Впрочем, это уходит почти мгновенно.
—И ты модифицировала себя, чтобы блокировать внешний доступ — добавляет дух. —Чего же, в таком случае, ты хочешь, Автономная Амбер?
—У тебя, что ли, нет никакого понятия об индивидуальности? — спрашивает она, раздраженная тем, что дух считает вмешательство в ее внутреннее состояние чем-то само собой разумеющимся.
—Индивидуальность — ненужная помеха распространению информации — говорит дух, превращаясь в свою исходную форму, прозрачную копию ее тела. —Она понижает эффективность капиталистической экономики. Мне/нам все еще недоступен большой сегмент ДМЗ. Ты уверена, что победила чудовище?
—Все идет, как я говорила — отвечает Амбер, усилием воли придавая голосу больше уверенности, чем она ощущает. Иногда эта чертова трансчеловеческая кошка не более предсказуема, чем обычный член семейства кошачьих. —Теперь встает вопрос оплаты.
—Оплаты. — Кажется, это прозвучало с любопытством. Но Пьер рассказал ей, на что следует обращать внимание, и теперь Амбер может видеть переводящие мембраны вокруг духа. Цветовой сдвиг показывает, что семантическая дистанция — колоссальна. Существо с другой стороны выглядит как призрачная копия ее самой, но на самом деле в нем не отыскать даже самого отдаленного сходства с человеком. —Какая от нас/меня ожидается оплата нашими собственными деньгами за предоставленные услуги?
Амбер улыбается. —Мы хотим открытый канал обратно к маршрутизатору, из которого мы прибыли.
—Невозможно — говорит дух.
—Мы хотим открытый канал, и чтобы он оставался открытым шестьсот миллионов секунд с тех пор, как мы пройдем.
—Невозможно — повторяет дух.
—Мы можем предложить вам целую цивилизацию — мягко говорит Амбер. —Целую нацию людей, миллионы индивидуальных особей. Просто откройте нам дорогу, и мы устроим это.
—Вы… пожалуйста, подождите. Дух слегка мерцает, размываясь с краев.
Пока дух совещается с другими узлами, Амбер открывает личный канал к Пьеру. Вунч уже на месте? — пересылает она.
Они переезжают. Эта шайка не помнит что случилось на борту Выездного Цирка. Память о тех событиях не нашла дорогу обратно к ним. Так что с поддержкой Слизня мы склонили их сотрудничать. Смотрится жутко. Видела бы ты — это как вторжение Похитителей Тел.
Мне все равно как это смотрится, отвечает Амбер. Я хочу знать готовы ли мы.
Садек говорит что вселенная готова.
Отлично, собирайте вещи. Скоро мы переезжаем.
Рядом дух снова возвращается в форму. —Целую цивилизацию? — спрашивает он. —Это же невозможно! Вы же прибыли… Он замирает и чуть не рассыпается на множество светящихся точек. (Ага, попался! — думает Амбер. Гонишь, и не тонешь!) —Маловероятно, что вы могли найти человеческую цивилизацию в архивах.
—Чудовище, которое пришло с нами, и на которое вы жаловались — это хищник — мягко уверяет Амбер. —Оно поглотило целую нацию, но мы героически привлекли его внимание и увлекли за нами через маршрутизатор. Оно всеядно, и внутри него совершенно все сохранилось в остановленном виде — до тех пор, пока мы не извлекли и не распаковали. Эта цивилизация уже была восстановлена по горячим следам в нашей собственной звездной системе, и мы ничего не выгадаем, забрав ее с собой. Но мы должны вернуться, чтобы удостовериться, что больше никакие хищники этого вида не доберутся ни до маршрутизатора, ни до высокоскоростного узла, который мы к нему подключили.
—Вы уверены, что убили его? — спрашивает дух. —Будет неприятно, если оно спряталось в собственных архивах поглощения и снова появится оттуда.
—Я могу гарантировать, что оно больше не побеспокоит вас, если вы нас отпустите .— говорит Амбер, мысленно скрещивая пальцы. Дух, кажется, не замечает огромный клин фрактально сжатой информации, втиснутый в ее поле внутреннего зрения, расширяющий его на порядок величины. Она все еще чувствует прощальную улыбку Айнеко в своем сознании, видит отблеск белоснежных клыков, и чувствует кошачье доверие обещанию оживить ее, если план побега удастся.
—Мы/нас согласно. — Дух причудливо извивается и превращается в пятимерную гиперсферу. Некоторое время она бурно пузырится, а потом выплевывает наружу маленький значок — искажение в воздухе, искривляющее предметы обстановки за ним, будто черная дыра без гравитации. —Вот ваш проход. Покажите нам цивилизацию.
—Хорошо. — Всем на старт! — вот она. Амбер напрягает воображаемый мускул, и одна из стен комнаты растворяется. Открываются врата в экзистенциальный ад Садека, переоформленный теперь в неплохую копию индустриального города в Иране двадцать первого века, и населенный целым вунчем паразитов, поверивших своей удаче — целому континенту зомби, ожидающих прихода их жадных до плоти сознаний.
Дух плывет сквозь открытые врата. Амбер хватает дыру и распахивает ее настежь. Всем, всем: —Поехали!. Она ухватывает покрепче собственные мысли, время замирает на миг, а затем…
* * *
Синтетическая драгоценность размером с банку кока-колы несется сквозь холод и вакуум на высокой орбите вокруг коричневого карлика. Но вокруг не разглядеть ничего, кроме черноты. Сапфировое сияние, яркое, как полуденное солнце на Марсе, сверкает и искрится на безумном бриллианте. Оно играет в парусах, тонких, как мыльный пузырь, и они медленно плывут прочь от камня, наполняясь и постепенно натягиваясь. Модуль доступа, оставленный позади беглой корпорацией-Слизнем, взломал аппаратную часть маршрутизатора, и его проход-кротовина теперь сверкает с яркостью ядерного взрыва, передавая энергию. Лазерный свет из звездной системы во многих световых годах отсюда, гонит Выездной Цирк в путь — возвращаться в родную систему, что недавно была человеческой.
Амбер уединилась вместе с Пьером в симуляции ее дома на борту Империи Кольца. Одна стена комнаты — плита из сплошного блока алмаза, сквозь которую открывается вид с низкой орбиты на бурлящую ионосферу Юпитера. С такой высоты горизонт кажется почти плоским. Они — вдвоем в постели, сложенной будто из тысячелетних дубовых балок и являющейся чуть более удобной копией царственного ложа Короля Генри VII Английского. Конечно, ее внешность обманчива, как и почти у всего остальным на борту Империи Кольца, а тем более — в тесных сим-пространствах на борту Выездного Цирка… Но корабль постепенно набирает скорость — хоть с оставшейся частью паруса он сможет достичь только одной десятой от световой.
—Позволь еще раз. Ты убедила. Местных. Что симуляция Ирана, населенная телами зомби, да еще и похищенными членами Вунча… — это человеческая цивилизация?
—Ага! Амбер потягивается и самодовольно ухмыляется ему. —Сами виноваты — не используй эти долбаные групповые корпоративные сущности самоосознающие точки зрения в качестве денег, вряд ли бы они купились на такую уловку?
—Разумы. Деньги…
—Да уж… Она зевает, садится и повелительно щелкает пальцами. За ее спиной появляются сбитые подушки, а рядом материализуется серебряный поднос с двумя полными бокалами вина. —Корпорации и дома являются формами жизни, верно? И мы торгуем ими. Корпорации, артилекты, члены сообщества, юридические лица… Но аналогия заходит дальше. Погляди на головной офис любой корпорации, увешанный произведениями искусства и заставленный дорогой мебелью, среди которой пресмыкающийся персонал подбирает крошки.
—Они — новая аристократия, да?
—Больше того. Когда они выходят на ведущие роли, получается что-то, больше похожее на новую биосферу. Черт возьми, более того: на новый первичный бульон. Прокариоты, бактерии, водоросли, бездумно копошащиеся и обменивающие деньги на плазмиды. Королева протягивает супругу бокал вина. Он отпивает, и бокал чудесным образом наполняется снова. —По сути — получается экосистема достаточно сложных алгоритмов перераспределения, которые, собственно, и продолжают заниматься перераспределением. И если ты не уберешься с их дороги, они перераспределят тебя. Вот что, я думаю, произошло в мозгу-матрешке, где мы оказались. И происходит везде, если верить Слизню… Кто построил ту структуру — остается только гадать. И где они теперь. И осознали ли они, что предназначение разумной и использующей инструменты жизни — это стать ступенькой в эволюционной лестнице корпоративных инструментов…
—Может, они еще пытались одолеть компании перед тем, как оказаться потраченными. — Пьер оживляется. —Накручивали национальную задолженность, импортировали престижные расширения наборов восприятия, пережевывали экзотические фантазии… Но когда первобытная цивилизация мозга-матрешки включается в сеть, они смотрятся… Он задумывается. —Как туземцы. Представь первобытную послесингулярную цивилизацию, в первый раз увидевшую галактическую сеть. Пораженную и остолбеневшую. Желающую сразу все роскоши. Они транжирят свой капитал, человеческий — или инопланетный — растрачивают мем-машины, которые их построили… И не остается ничего, кроме продуваемой всеми ветрами пустоши, по которой скитаются корпоративные механизмы, разыскивающие, кем бы еще завладеть.
—Спекуляция.
—Праздная спекуляция — соглашается он.
—Но как быть? — кивает она. —Откуда, к примеру, взялась сеть маршрутизаторов? Мог ли ее просто придумать какой-нибудь древний корпоративный хищник, чтобы быстрее делать деньги? Он собрал машины, и те распространили кротовины по всей галактике, построив сетевые узлы на них. И не в самих системах с планетами, пригодными для развития разума, а у коричневых карликов — чтобы только достаточно развитые и интересные предсингулярные цивилизации приходили к нему. И чтобы слишком развитые миновали его — и не пришлось ему грызть крепкие орешки вместо свежих мозгов-матрешек, скороспелых и мягких. Ведь таким лень тратиться на отправку корабля, просто чтобы поглядеть, что там такое… И тянется деревенщина в большой город, где их так легко обчистить. Миллиарды лет назад они запустили этот механизм, и вымерли, а сеть продолжила самораспространяться, и теперь там нет ничего, кроме выгоревших мозгов-матрешек и завывающих падальщиков, таких, как Вунч и эти голодные духи. И жертв вроде нас… Ее передергивает, и она меняет тему. —Кстати об инопланетянах. Как там Слизень, он счастлив?
—Когда я последний раз навещал его — да. Пьер дует на свой бокал, и тот распадается на миллион светящихся точек. При упоминании взятого на борт беглого корпоративного инструмента на его лице отражается сомнение. —Я пока не доверяю ему достаточно, чтобы выпускать за огороженные сим-пространства, но программы управления лазером, которые он дал нам — весьма неплохи. Просто я надеюсь, что ты меня послушаешь и тебе никогда не понадобится использовать его. И меня тревожит, что Айнеко проводит там так много времени.
—А, так вот где она? Я уже стала беспокоиться.
—Кошки ведь никогда не возвращаются домой, когда их зовешь?
—Именно так — соглашается она. —Интересно, что мы там встретим, когда вернемся? — добавляет Амбер, тревожно разглядывая облачные поля Юпитера:.
Там, за окном, со зловещей быстротой несется к ним воображаемый раздел дня и ночи, и они, пролетев сквозь юпитерианские сумерки, устремляются в ночь и неизвестность.
Назад: Глава 5. Маршрутизатор
Дальше: Часть 3. Сингулярность