4. И спанское царство вестготов

Готфы пали не бесславно: Храбро билися они, Долго мавры сомневались, Одолеет кто кого.

(А.С. Пушкин)

От толосы до толета

К тому моменту, когда наемники (Второго) Рима добивали последних защитников италийского царства остготов в тени Везувия, уже давно существовало другое готское царство, основанное вестготами. К тому моменту, когда после гибели Тейи франки, не пожелавшие ему помочь, прошли огнем и мечом с севера на юг всю теперь беззащитную Италию, когда их союзники и данники – язычники-аллеманы – предали огню постройки, пощаженные Теодорихом и Тотилой, готские цари уже давно правили из Толосы (нынешней Тулузы) царством, созданным ими по образцу царства, созданного в Италии гунноскиром Одоакром.

Мы оставили вестготский народ в момент смерти его великого царя Алариха. Оставили народ «древлян», не пожелавший покориться гуннам, скрестивший оружие с римлянами и завоевавший, наконец, Рим на Тибре. После погребения Алариха в русле реки Бусента под Консенцией вождем вестготов стал двоюродный брат и шурин покойного героя – Атаульф. Он унаследовал ценнейшее из сокровищ своего тестя – девятнадцатилетнюю красавицу императорских кровей, заложницу Галлу Плацидию. Единственную дочь от второго брака императора-«германофила» Феодосия, прозванного Великим. При захвате Первого Рима Аларихом она, почти еще ребенок, была уже растлена своим беспутным братом Гонорием. Невзирая на юный возраст Галлы, предусмотрительный сенат Ветхого Рима счел необходимым заручиться ее согласием на убийство вдовы Стилихона – Серены. Таким образом римские «патрес конскрипти» – «отцы, занесенные в списки» – решили создать себе алиби. «Как бы чего (потом) не вышло». Вдруг кто-то решит призвать их к ответу? Поскольку все дальнейшее поведение Галлы Плацидии свидетельствует о ее незаурядном уме, можно предполагать, что дочь самодержца «ромеев» вполне отдавала себе отчет в том, какую тяжкую вину на нее возложили. Но, прежде чем она пришла в себя после этого события, преодолев последствия первого принятого ею решения о жизни и смерти другого человека (да еще своей близкой родственницы – Серена была, как мы помним, падчерицей августа Феодосия I, удочеренной им, т.е. фактически сестрой Плацидии!), Алариха уже впустили в «Вечный Город». И дочери римского императора пришлось на протяжении шести лет следовать за армией вестготов по Италии.

То, что ценность заложников заключается в их неприкосновенности, было, надо думать, понятно Алариху не хуже, чем тем международным и «народным» террористам, что берут заложников сегодня.

Тем не менее, мнения историков о судьбе дочери Феодосия Великого в вестготском стане впоследствии разделились. Одни историки (почему-то преимущественно французские и итальянские) считают, что Плацидию насиловали на каждой лагерной стоянке чуть ли не все, кому не лень (начиная с самого Алариха – даром что римского военного магистра и патриция!) и держали, как последнюю рабыню, полуголой. Другие (почему-то преимущественно немецкие и австрийские) – что, в отличие от пленниц более низкого звания, дочь императора насилию не подвергалась. Что готы держали Галлу в холе и почете, обучили ее своему языку, и что на Плацидию, именно в силу ее неприкосновенности, не мог наглядеться Аларих, чуть ли не сдувавший с нее каждую пылинку. Впрочем, нельзя исключить и возможность возникновения у юной заложницы т.н. «стокгольмского синдрома» …

После смерти Алариха (возможно, при участии Галлы) его сменил, в роли воздыхателя и обожателя, новый царь вестготов Атаульф – умный, храбрый красавец-мужчина в полном расцвете сил из рода Балтов (в которого юная римлянка вполне могла действительно влюбиться).

Вероятно, под влиянием Галлы Плацидии (и, несомненно, чтобы сделать ей приятное), Атаульф принял историческое решение в пользу перехода от военной конфронтации к мирному сотрудничеству с Римской империей, смысл которого до нас донес упоминавшийся выше хронист и историк Церкви Павел Орозий: «Он (Атаульф – В.А.) пламенно желал, чтобы, когда будет истреблено само имя римское, вся римская земля стала бы готской империей и по факту, и по имени, и чтобы, если говорить попросту, то, что было Романией, стало бы Готией, а Атаульф стал бы тем, кем некогда был Цезарь Август. Однако когда на большом опыте он убедился, что ни готы не могут повиноваться законам из-за своей неукротимой дикости, ни государство не может быть лишено законов, ибо без них государство – не государство, он решил наконец обрести себе славу человека, восстановившего в цветущем состоянии и укрепившего силами готов римское имя, и стать для потомков инициатором восстановления Римского государства, после того как не смог сделаться его преобразователем. Поэтому он старался удерживаться от войны, поэтому он жаждал мира, к свершению добрых дел побуждаемый главным образом уговорами и советами своей жены, Плацидии, женщины воистину острого ума и весьма религиозной. Когда же он начал со всем усердием добиваться того самого мира, сам же его предлагая, он был убит в результате заговора готов в Баркилоне (современной Барселоне – В.А.), городе в Испании» («История против язычников»).

Если Атаульф действительно высказал подобное намерение, то сделал это, вероятнее всего, в 413 г. Т.е. примерно через шестьдесят лет до рождения остгота Теодориха Великого. Которому было суждено осуществить то, что Атаульф считал невозможным. Или то, к чему шурин Алариха не считал нужным стремиться. Шесть лет, проведенных в обществе Галлы Плацидии – женщины, великой как в добрых, так и (возможно – памятуя, например, о странной смерти Алариха) злых делах того кровавого столетия – произвели в нем заметную перемену. Атаульф счел недопустимым обменять этот дорогой живой залог на корабли с зерном, столь необходимым его вечно голодным вестготам. Готам пришлось поголодать еще, Галла Плацидия осталась в руках Атаульфа, а император, бывший даже при желании не в состоянии силой отнять у него роковую красавицу (а такого желания у него не было), удовольствовался тем, что Атаульф с соблюдением всех правил и приличий попросил у него руки дочери Феодосия Великого, преподнеся в дар тысячу готских мечей.

Так в начале V в. был восстановлен мир между вестготами и Римом. Вестготы получили разрешение поселиться на имперских землях между рекой Гарумной (нынешней Гаронной – В.А.) и Пиренейскими горами. Основав там первое из «варварских» царств на территории Римской «мировой» державы – совершенно обособленных регионов, связанных с остальной империей не общими государственными институтами и общим законом, а финансовыми вливаниями и личной верностью глав этих регионов – «варварских» царей, осыпанных высокими римскими чинами и титулами – тому или иному императору. А царь вестготов Атаульф заполучил в супруги императорскую дочь Галлу Плацидию.

Свадьбу, положившую начало не только законному брачному, но и успешному военно-политическому союзу, пышно отпраздновали в городе Нарбоне (нынешней Нарбонне – В.А.). Настолько знаменитом уже в 414 г., что по нему была названа целая провинция – Нарбонская Галлия, богатейшее из римских колониальных владений. Там, между Пиренеями и Средиземным морем, издавна процветала весьма своеобразная племенная культура тектосагов. Хотя побережье было романизировано, в глубине страны, между Толосой (нынешней Тулузой – В.А.) и Бискайей, тектосаги почти не изменились с доримских времен. У римлян не было необходимости заниматься ими вплотную, ибо страна была богата, а долина Родана (современной Роны – В.А.) – область процветающей торговли – столь привлекательна, что «сыны Ромула» оставили дождливые отроги Пиренеев с обитавшим там мелким галльским народцем в покое. Чтобы, так сказать, «не заморачиваться» …

Когда же появились вестготские мигранты, пожелавшие, по брачному договору, прибрать к рукам эту землицу, скоро выяснилось, что она приносит несравненно меньший урожай и доход, чем, например, италийские земли. В Италии остготам хватало трети земель, чтобы прокормиться. В Нарбонской Галлии же вестготы не прокормились бы одной третью. И потому тектосагам пришлось уступить готским «вооруженным переселенцам» не одну, а целых две трети. Это привело к тому, что тектосаги были вынуждены переселиться – от греха подальше – выше в горы, перегнав свои стада на высокогорные пастбища, оставив равнину в руках пришельцев. Но без особых проявлений недовольства и без достойного упоминания кровопролития.

А вот между самими вестготами начались кровавые «разборки». Атаульф, осматривавший своих любимых скакунов в конюшне, был заколот ударом в спину собственным конюхом, обиженным на своего царя и работодателя, мстя за какую-то мелкую (с царской точки зрения, естественно) личную обиду. Возможно, впрочем, его использовала «втемную» некая таившаяся в тени престола группа заговорщиков из среды антиримской либо антибалтской оппозиции. Ибо после гибели Атаульфа царский престол занял не ближайший родственник убитого из рода Балтов, а некий выскочка-бахвал по имени Зингирих (Зингерих, Зигерих, Сингирих). Причем, не дожидаясь решения тинга – собрания «народа-войска» (соответствовавшего у готов, как и у всех древних германцев, агоре греков гомеровской эпохи или славянскому вечу). Балт Атаульф был заколот в готской царской конюшне города Баркилоны. Ибо к тому времени вестготы, убедившись в неспособности прокормиться на отведенных им владыкой западной части Римской империи скудных землях тектосагов, протянули свои щупальца через Пиренеи в «римскую» Испанию – страну своей будущей трудной судьбы. Следует заметить, что эта новая родина вестготов была к тому времени «римской» лишь по названию. Еще в 409 г. в Испанию вторглись вандалы, аланы и свевы. Поэтому римляне, осознав, что эту территорию им собственными силами уже не удержать, скрепя сердце, передали ее вестготам. Которые, в качестве «федератов» империи, обещали Риму защищать переданные им земли от других «варварских» народов. А также от местных крестьян-повстанцев – багаудов. И от союзников багаудов – древнего иберийского племени васконов (предков современных басков и гасконцев). Издавна отличавшихся крайней драчливостью (вспомним гасконца д'Артаньяна!) и не замедливших вступить в конфронтацию с вестготами.

По мнению некоторых историков – например, Германа Шрайбера – Сингирих (то ли вестгот, то ли остгот, как и его брат Сар – неоднократно упоминавшийся выше враг Алариха) был, так сказать, «готским националистом». Человеком, имевшим немало сторонников среди готской «непримиримой оппозиции». Ярким представителем «староготской партии», отвергавшим любые связи с Римом и тосковавшим по временам прежней готской вольности времен грабительских набегов в стиле позднейших казаков, походов готских «вечных странников» за «зипунами». Зигирих прекрасно понимал, чего хотели Атаульф и его «ромейская» красавица-жена – сделать вестготов оседлым народом, заставить их пахать, сеять, жать, молотить и вообще трудиться в поте лица своего – дабы обеспечивать Галле Плацидии и ее окружению комфорт, роскошный образ жизни, привычный ей со старо- и новоримских времен. Пришедший к власти Зингирих не скрывал своего твердого намерения положить этим «римским безобразиям» конец, раз и навсегда.

Первым делом он без долгих разговоров превратил Галлу Плацидию, вдову своего предшественника на вестготском царском престоле и законную вестготскую царицу, снова в бесправную полонянку (каковой она была, по мнению некоторых авторов, до брака с Атаульфом). Если верить современникам, дочери императора римлян, родившей царю Атаульфу в законном браке сына, пришлось босой, подоткнув подол, двенадцать миль идти пешком перед свирепым узурпатором, гордо восседавшем на коне (наверно – белом или вороном) и любовавшимся безмерным позором знатнейшей римлянки и всего римского, в ее лице. Однако публичное унижение семени Феодосия Великого на пыльной испанской (впрочем, ее уже можно было назвать каталанской, ибо нынешняя Каталония-Каталания получила свое название от Готалании-Готоалании – земли, захваченной готами и аланами) дороге было еще не худшим из злодеяний, совершенных Зингерихом. Он повелел убить детей Атаульфа от первого брака (не имевших ничего общего с Римом и римлянами), как ни старался мужественный священник отговорить тирана от «иродова злодейства». Он убил бы и сына своего предшественника от Галлы Плацидии, но младенец успел умереть собственной смертью через месяц после рождения. Как бы то ни было, живых наследников у Балта Атаульфа не осталось.

Зингерих правил вестготами всего неделю. Успев пролить в Баркиноне-Баркилоне потоки крови. Нам сегодня трудно объяснить такую кровожадность, не уступающую кровожадности франкских царей из рода Меровингов (даже с учетом того обстоятельства, что в свое время брат Зигериха – Сар – ненавистник Алариха – пал в битве с Атаульфом). Она как бы предвосхитила зверские нравы надвигавшегося на античный мир жестокого, бесчеловечного Средневековья. И в то же время ознаменовала собой его неумолимое приближение – нет, даже его наступление, приход. С тех пор в Испании и Галлии (получившей имя Франкии-Франции от покоривших ее к тому времени франков) всякий раз, когда разгоралась борьба за престол, совершались убийства перед вратами храмов, да и в самих храмах. А проблемы, остававшиеся нерешенными с помощью меча, как правило, решались с помощью кинжала или яда.

В самый разгар вызванной зверствами Сигериха смуты внезапно появился человек, вроде бы, не известный никому. Впрочем, в «варварской» среде случаи захвата высшей власти совершенно «темными» личностями были нередки. Это был безродный, но лихой рубака по имени Валла (Валья, Валия), устранивший Зигириха (что оказалось относительно нетрудно) и сумевший отстранить от престолонаследия родного брата Атаульфа (что было значительно труднее). В лице Валии над вестготами вновь воцарился типичный «царь-дикарь». Он проложил себе мечом путь через всю Испанию (населенную, вследствие своей обширности, все еще достаточно редко и неравномерно), стремясь переправиться оттуда в Африку. И, разобравшись по-мужски с засевшими там вандалами и аланами, обеспечить вестготам привольную, сытую жизнь за счет этой житницы римского Средиземноморья. Но год уже близился к концу. Осенние бури разметали захваченные у римлян корабли готского транспортного флота. И столь близкая Африка так и осталась недосягаемой. Неужели же все усилия были потрачены зря? Но нет, Валия не был намерен сдаваться. Испания была велика, а его народ – смел и силен. Он сражался с таким упорством и с такой энергией, что у римского августа в далеком городе Медиолане наверняка прибавилось морщин (а может, даже появились ранние сединки в волосах, хотя навряд ли). Конечно же, взаимоистребление «варваров» в «римской» Испании радовало всякое «истинно-римское» сердце. Однако, Валья явно слишком далеко шагал. Пора было его унять, иначе он всего лишь через пару месяцев грозил завоевать всю «римскую» Испанию, откуда бы его уже никто потом не выгнал – ни крестом, ни ладаном (не говоря уж о мече). И потому благочестивый август повелел своим вестготским «союзникам» – что написано (в союзном договоре) пером, то не вырубишь топором (даже готским) ! – прекратить испанскую авантюру, вернуться за Пиренеи, на север, в Нарбонскую Галлию, и мирно жить да поживать там, в отведенных им для поселения, по безмерной милости божественного (хоть и христианского) императора, землях между Пиренейскими горами и рекой Лигером (сегодняшней Луарой – В.А.), т.е. в Аквитании. Терпеливо дожидаясь там очередного императорского приказа выступить в поход «к вящей славе великого, вечного Рима». Туда, куда Его Императорское Величество всемилостивейше повелеть соизволит…

Решение выполнить такой приказ (фактически лишавший его всех плодов уже близкой победы) далось бы нелегко любому готскому царю, будь он хоть сто раз «другом и союзником римского народа», «социем», «федератом» и т.д. Особенно такому, как Валия, появившемуся как бы из ниоткуда, не имеющему предков царственного или даже княжеского рода. И, вероятнее всего, рассчитывающему на поддержку готов лишь до первого поражения или до первого случая серьезного отпора со стороны внешнего врага. А его вестготским подданным, так лихо дравшимся с оспаривавшими у них Испанию аланами, вандалами и свевами, готовыми вытеснить из испанской Галиции асдингов (которых одни историки относят к вандалам, другие же – нет), явно понравились плодородные земли Вандалиции и область Нового Карфагена (современной Картахены). Там, правда, было непривычно и, пожалуй, слишком жарко, но в остальном… им там жилось бы лучше, вольготней и сытней, чем где бы то ни было и когда бы то ни было ранее…

И все же вестготы последовали за своим царем Валией в Аквитанию, где их дожидались присланные императором корабли с зерновым хлебом. Ибо за время продолжительных и жестоких боевых действий в Испании готы привыкли наполнять свои ручные мельницы зерном, пожалованным римским императором. Щедрым Великим Отцом из Медиолана (выражаясь языком североамериканских индейцев, именовавших президента США «Великим Белым Отцом из Вашингтона»). Этот способ снискать себе пропитание был более быстрым и, самое главное, куда менее трудоемким, чем пахота, сев, сбор урожая (которого можно было и не дождаться)…

И опять – как в случае гуннского нашествия из глубины степей, или вторжения готов в Римскую империю – решающими факторами были голод и еда (или, точнее – ее хронический недостаток). Главным «выгодоприобретателем» (или, выражаясь языком римских юристов – «бенефициаром») этих «хлебных спекуляций» стал уродливый и далеко уже не молодой римский военачальник Констанций. Ухитрившийся, однако, добиться столь внушительных успехов в борьбе с узурпаторами, что императору Гонорию пришлось пообещать ему в жены многострадальную Галлу Плацидию. И потому достигшую уже двадцатипятилетнего возраста (а между тем известно, что южанки увядают быстро) императорскую дочь и вдовствующую вестготскую царицу все-таки обменяли на зерно (эта судьба грозила ей уже давно, со времен Атаульфа). Бесстрастные, бездушные скопцы из окружения Гонория возвели Галлу на ложе старого уродливого римлянина – после нескольких лет, проведенных ею в счастливом браке с молодым и полным сил вестготом Атаульфом (об отношениях Галлы с Гонорием и с Аларихом не будем даже вспоминать). Известна даже цена, за которую вестготы продали римлянам красавицу, свою недавнюю царицу – пятьдесят две тысячи четыреста гектолитров зернового хлеба.

(Восточно)римский «державник» Иордан описывает всю эту историю в куда более возвышенных и благовидных выражениях: «Против него (Валии – В.А.) император Гонорий направил с войском Констанция, мужа сильного в военном искусстве и прославленного во многих битвах; император опасался, как бы Валия не нарушил союза, некогда заключенного с Атаульфом, и не затеял снова каких-либо козней против империи, изгнав соседние с нею племена; наряду с этим он хотел освободить сестру свою Плацидию от позора подчинения [варварам], условившись с Констанцием, что если тот войной ли, миром ли или любым способом, как только сможет, вернет ее в его государство, то он отдаст ее ему в замужество. Констанций, торжествуя, отправляется в Испании со множеством воинов и почти с царской пышностью. С неменьшим войском спешит ему навстречу, к теснинам Пиринея (Пиренейских гор – В.А.), и царь готов Валия. Там от обеих сторон были снаряжены посольства, которые сошлись на таком договоре: Валия вернет Плацидию, сестру императора, и не будет отказывать римской империи в помощи, если в ней случится нужда» («Гетика»).

Следует признать – август Гонорий (видно, совесть ненадолго пробудилась даже в нем!) делал все, что мог, чтобы уломать растленную им в юности сестру, противившуюся неравному во всех отношениях браку (хотя ей было не впервой). В день торжественной (очередной) «сдачи Галлы Плацидии в эксплуатацию» (просим прощения у уважаемых читателей за некоторый цинизм, но это было действительно форменное безобразие!), 1 января 417 г., август римского Запада пожаловал Констанцию звание консула (достоинство патриция тот уже получил за прежние заслуги – в частности, разгром двух очередных узурпаторов). Смирившись с неизбежным, Галла Плацидия – в ней неожиданно пробудилось честолюбие, как во многих женах, не способных полюбить своих мужей – всемерно способствовала дальнейшему возвышению супруга, пока не сделала его – под именем Констанция III – августом и соправителем своего царственного брата. Это была настоящая гонка за эрзац-удовлетворением, жертвой которой счастливый супруг, впрочем, пал всего через семь месяцев после достижения верховной власти над западной частью «мировой» империи, трещавшей по всем швам. И в день смерти Констанция III – главного инициатора перехода римской Галлии на местное самоуправление (418 г.) и поселения вестготов в Аквитании (419 г.), последовавшей в сентябре 421 г., безутешная вдова – ей бы жить да радоваться столь счастливому избавлению от постылого мужа! – узнала крайне неприятную для нее новость. Покойный супруг «блаженной» (если верить А.А. Блоку) Галлы, воспитанный в духе «староримских добродетелей», принципиально не брал взяток (которые ему наверняка предлагали, и не раз – просто в силу занимаемого им высокого положения). Не использовал свое служебное положение в целях личного обогащения. Не стремился увеличить свое небольшое (по меркам поздней империи, превратившейся, по меткому замечанию Моммзена, вследствие поистине чудовищного социального расслоения, в «общество, состоящее из миллионеров и нищих») личное состояние, унаследованное от предков. И «не крал то, что должен был стеречь». Совсем как Флавий Велизарий! Но в отличие от Велизария, скромного и неприхотливого в быту, Констанций III стремился, ради удовлетворения собственного тщеславия, помноженного на тщеславие августейшей супруги (льстивые «ромеи» впоследствии назвали бы ее порфирородной или багрянородной), жить на широкую ногу, «по-царски» во всех отношениях (как говорят в Одессе: «Лопни, но держи фасон!»). И умудрился не просто наделать долгов. Но и задолжать буквально всем, кому только можно. «На брюхе – (пурпурный императорский) шелк, а в брюхе – щёлк!» Вот и осталась августа Плацидия после смерти своего добродетельного августа не просто у разбитого корыта, а прямо-таки по уши в долгах. И с двумя малыми детьми на руках. Правда, дети давали ей кое-какие шансы выбраться из долговой пропасти (как известно, самой глубокой – в нее можно падать всю жизнь). Дочь – Юсту Грацию Гонорию – Галла Плацидия родила еще в 417 г. Констанций, слишком долго дожидавшийся ценной добычи, сразу же поторопился сделать ей ребенка. 3 июля 419 г. на свет, при официальном ликовании всех верноподданных Римской империи «от Равенны до самых до окраин, с южных гор до северных морей», появился наследник – сын Галлы и Констанция по имени Флавий Плацид (Плакид) Валентиниан, будущий император Запада. Август Гонорий поторопился объявить новорожденного племянника цезарем, включив его тем самым в круг кандидатов на престол.

Впрочем, большого счастья и большой радости Галле Плацидии не принесли и ее дети от Констанция III. Дочь покойного августа и его вдовой августы – красавица Юста Грация Гонория – была с излишней поспешностью обещана придворными равеннскими скопцами- мудрецами в жены гуннскому «царю-батюшке» Аттиле. Ее нежелание отказаться от брака с этим повелителем «кентавров» (и одновременно – римским военным магистром) и переданная Аттиле придворным евнухом Гиацинтом, вместе с обручальным кольцом, просьба самому явиться за своей нареченной, послужили формальным поводом к очередной кровопролитной гунно-римской сваре. Приведя, в частности, к «битве народов» на Лигере и Матроне (современной Марне – В.А.) в 451 г. Сын же покойного августа и его вдовой августы, был в шестилетнем возрасте возведен на престол западной части Римской империи под именем Валентиниана III. Его правление (хотя за Валентиниана фактически правила мать, августейшая Галла Плацидия) было ознаменовано, кроме трусости и жестокости венценосного недоросля, лишь утратой им большей части имперских территорий. В 454 г. подозрительный и постоянно опасавшийся за свою жизнь придурок Валентиниан, подло убив «последнего римлянина» Флавия Аэция (с помощью евнуха по имени то ли Плацид, то ли Ираклий), собственной рукой лишил свою власть последней опоры. Чтобы очень скоро, в 455 г., самому пасть жертвой убийцы, мстившего за Аэция.

В своем панегирике императору Авиту Сидоний Аполлинарий, стремясь отвести вину в убийстве Аэция от августа Валентиниана, полностью возложил ее на помогавшего (якобы) венценосцу евнуха-убийцу: «Плацид свершил, полумуж, Аэция гибель, безумный». Но истинный виновник происшедшего был всем слишком хорошо известен. Тем более, что, как мы помним, полное имя вероломного августа Запада было Флавий ПЛАЦИД (выделено нами – В.А.) Валентиниан, так что в панегирике Сидония мог содержаться почти непрекрытый намек на прямое соучастие августа в кровавом преступлении. И потому упоминавшийся выше Марцеллин Комит, историк времен Юстиниана I, напрямую связывает в своей «Хронике» под 454 г. гибель Западной Римской империи с убийством Аэция именно Валентинианом: «Аэций патриций, великое спасение Западного (Римского – В.А.) государства и устрашение царя Аттилы, Валентинианом императором умерщвлен во дворце вместе с другом [его] Боэцием; и с ним пало Гесперийское (Западное, по расположенному на крайнем Западе обитаемого мира мифическому саду Гесперид – В.А.) царство (римлян – В.А.), и доселе не смогло подняться».

Впрочем, согласно другим источникам, не все было так просто: за Валентинианом III стоял давний ненавистник храброго Аэция, знатный римлянин из сенаторского рода Анициев, успевший побывать претором, трибуном и консулом (в один – 433 – г. с августом Востока Феодосием II «Каллиграфом») Флавий Петроний Максим – будущий западноримский император-узурпатор, правивший, впрочем, недолго – с 17 марта по 31 мая 455 г. Этот заклятый враг Аэция таил злобу и на августа Запада Валентиниана, изнасиловавшего жену Петрония в своем дворце на Палатине.

По утверждению восточно-римского историка Иоанна Антиохийского, Петроний Максим понимал, что не сможет отомстить августу Валентиниану, пока Аэций жив. Поэтому коварный кознодей тайно сговорился с евнухом Валентиниана, примицерием (примикирием, т.е. главным смотрителем) священной опочивальни Ираклием, который долго боролся с «последним римлянином» за контроль над слабым императором. Вдвоем Максим и Ираклий убедили легковерного Валентиниана III, что Аэций намерен убить его и захватить престол Западной империи. В действительности же Аэций собирался женить своего сына Гауденция на дочери императора Евдокии. Между Аэцием и августом Валентинианом уже было заключено соглашение на этот счет. Валентиниан, усмотрев в матримониальных планах Аэция повод для подозрений, поверил Максиму и Ираклию и согласился убить своего лучшего полководца, опору империи Запада. Во время встречи с Аэцием 21 сентября 454 г. император вонзил своему спасителю в грудь меч (или кинжал), после чего слуги во главе с Ираклием добили тяжело раненого «последнего римлянина».

Одновременно с Аэцием был убит его сторонник, префект претория Боэций. Но мало того! Прежде чем по Риму пополз слух об убийстве Аэция, император-убийца пригласил каждого из влиятельных друзей Аэция в свой дворец, где всех их умертвили поодиночке. Это кровавое событие потрясло и ужаснуло не только римлян, но и служилых варваров, с полным на то основанием уважавших Аэция больше всех других римских военачальников. Когда август Валентиниан спросил одного из знатных римлян, хорошо ли или дурно он поступил, убив Аэция, тот ответил, что не может знать, дурно ли это, или нет, зато отлично знает, что император левой рукой отрубил себе правую.

После гибели Аэция, тайный вдохновитель его убийства Максим попросил Валентиниана назначить его на должность военного магистра вместо убитого, но император отказался. Ибо осмотрительный Ираклий посоветовал ему не давать никому такой же власти, как Аэцию. Если верить Иоанну Антиохийскому, Максим был настолько раздражен отказом Валентиниана назначить его военным магистром, что задумал убить императора. Он выбрал в качестве сообщников Оптилу и Траустилу, двух служилых «скифов» (готов или гуннов – В.А.), воевавших под знаменами Аэция и ставших затем телохранителями императора.

Максим легко убедил готов (или гуннов) в том, что Валентиниан был единственным виновником гибели Аэция, и предложил им отомстить за своего предводителя, пообещав награду за измену императору-убийце. 16 марта 455 г. Валентиниан III отправился верхом на Марсово поле (место военных упражнений) в сопровождении телохранителей, среди которых были Оптила, Траустила и их сообщники. Лишь только август Запада спешился, чтоб пострелять из лука по мишеням, как Оптила поразил его в висок. Раненый август обернулся, чтобы увидеть нападавшего в лицо, и был сражен Оптилой насмерть. В то же мгновение Траустила заколол злокозненного евнуха Ираклия. Снятые с убитого Валентиниана императорский венец и пурпур «скифы» доставили Максиму, обрадованному удачным завершением затеянной им интриги.

Убийство Валентиниана III оставило Западную часть Римской «мировой» державы без главы и без законного наследника престола. На императорский венец «Гесперии» рассчитывали сразу три претендента, поддержанные разными группами имперской чиновной бюрократии и военных кругов. Западноримское войско раскололось на три части, следовавшие за этими тремя кандидатами:

1) Максимианом (бывшим телохранителем-доместиком Аэция, сыном разбогатевшего в Италии египетского купца Домнина);

2) Майорианом, сменившим убитого Аэция в должности главнокомандующего и пользовавшимся поддержкой императрицы Лицинии Евдоксии; впоследствии Майориан, с помощью патриция Рицимера (отпрыска свевского царского рода по отцу, внука вестготского царя Валии – по матери, ученика Аэция), сверг императора Марка Мецилия Флавия Эпархия Авита и стал-таки августом римского Запада под именем Флавия Юлия Валерия Майориана;

3) Петронием Максимом, за которого выступал сенат Ветхого Рима.

В конце концов, Максим, умело распределяя деньги между чиновниками императорского дворца, обошел своих конкурентов и 17 марта получил вожделенные диадему и пурпур.

Придя к власти в Ветхом Риме, Максим решил сразу же породниться с династией Феодосия, чтобы придать своей узурпации вид законности, и женился на Лицинии Евдоксии, вдове Валентиниана III. Лициния вышла за него замуж неохотно, поскольку догадывалась, что именно Петроний стоял за убийством ее венценосного супруга. Если верить Просперу Аквитанскому, узурпатор Максим запретил Лицинии оплакивать Валентиниана. Скороспелый император Запада сам способствовал усилению подозрений вдовы Валентиниана, ибо не только не казнил убийц последнего, но и возвысил их. Царьградский император Маркиан и не подумал признавать Максима августом западной части Римской «мировой» державы. Пытаясь укрепиться на престоле Запада в условиях отсутствия поддержки и признания со стороны Константинополя, Петроний дал своему приближенному Эпархию Авиту (которому предстояло стать вскоре «августом на час», чтобы быть свергнутым Майорианом) звание военного магистра Галлий и отправил его в галльскую Толосу, чтобы заручиться военнополитической поддержкой парвившего там, с формального согласия западноримского двора, царя вестготов Теодориха II.

Западный император расторг помолвку Евдокии, дочери Лицинии Евдоксии, с Гунерихом, сыном царя вандалов Гейзериха, бывшую, предположительно, одним из условий мирного договора Валентиниана III с вандалами. Расторжение помолвки узурпатором вызвало ярость Гейзериха, искавшего предлог к тому, чтобы откликнуться на просьбу призывавшей его в Италию Лицинии о помощи. Вандалы начали готовиться к вторжению в Италию. Лицинию Евдоксию в определенной мере извиняет то, что вдова Валентиниана не могла надеяться на сколь-нибудь существенную помощь от Восточной Римской империи. Ведь ее отец Феодосий II «Каллиграф» и тетка Пульхерия к тому времени почили в Бозе, а правивший Новым Римом на Босфоре Маркиан был человеком, совершенно не знакомым и не симпатизировавшим Лицинии. По легенде, именно поэтому Лициния навела вандалов на Италию, обратившись за помощью к Гейзериху из желания отомстить узурпатору Петронию Максиму за своего супруга Валентиниана III. Согласно Прокопию Кесарийскому, Петроний Максим даже имел неосторожность признаться Лицинии, что убил императора Валентиниана из-за любви к ней. Хотя эту версию трудно увязать с другой, придающей первостепенное значение желанию Петрония отомстить за свою жену, изнасилованную августом Валентинианом. Ну что тут скажешь, кроме как «темна вода во облацех…»

В мае 455 года, после двух с лишним месяцев правления Максима, до Ветхого Рима докатилась весть о выступлении Гейзериха в поход на Италию. Как только эта весть распространилось по «Вечному Городу», его граждан охватила паника. Многие стали покидать свои дома, чтобы бежать, куда глаза глядят. Эпархий Авит к тому времени еще не вернулся с ожидаемым Петронием вестготским подкреплением. Отказавшись от планов отразить нашествие вандалов, как бесперспективных, Максим предпочел искать спасенья в бегстве, призвав «отцов-сенаторов» покинуть Рим на Тибре вместе с ним.

По мнению Эдварда Гиббона, Петроний Максим был заблаговременно уведомлен о подготовке Гейзериха к походу на Италию, но не проявил необходимых в таких случаях решительности, расторопности, смекалки, ожидая грозного врага с полнейшим безразличием. Похоже, долгие десятилетия «негативной селекции» привели к сильнейшей деградации западноримской правящей элиты, сделав ее хронически не способной к принятию мало-мальски разумных и верных решений…

Трусливый Максим выехал из Рима 31 мая 455 г., но был схвачен толпой разъяренных граждан «Вечного Города» и тотчас же побит камнями, как преступник. По утверждению же Иордана, Максим был убит «неким римским солдатом по имени Урс» (известно, что впоследствии два воина западноримской армии, римлянин и бургунд, спорили между собой, кто из них нанес императору смертельный удар). Тело развенчанного узурпатора было растерзано «вольнолюбимыми квиритами» в клочки и брошено с проклятиями в Тибр. По версии же Проспера Аквитанского, Максим был убит своими слугами. Правление Петрония Максима продлилось всего семьдесят восемь дней. Его сын от первого брака, Палладий, недолго носивший титул цезаря и женившийся на своей сводной сестре, по-видимому, также был убит разгневанными горожанами или распоясавшейся наемной солдатней.

2 июня 455 года, через три дня после убийства Максима, «колченогий евразиец» Гейзерих выступил из Остии на беззащитный Рим, взятый им без малейших усилий. Не оказавшие вандалам ни малейшего сопротивления, римляне выслали навстречу Гейзериху мирную процессию, которую возглавлял папа римский Лев (первым из всех христианских епископов «Вечного Града» на Тибре принявший в 440 г. древний, чисто языческий, первосвященнический титул великого понтифика, носимый римскими папами по сей день) с представителями православного духовенства. Милостиво преклонив свой слух к увещеваниям Льва (опытного дипломата, сумевшего тремя годами ранее уговорить царя гуннов Аттилу удалиться из Италии), Гейзерих отказался от кровавой расправы над римлянами и обязался защищать здания «столицы мира» от поджогов, приказав также своим вандалам и аланам (а возможно – и примкнувшим к нему маврам и берберам, если верить картине К.П. Брюллова «Нашествие Гензериха на Рим») воздержаться от резни в стенах «Вечного Города». Разграбление Рима на Тибре вандалами «со товарищи» длилось четырнадцать дней и ночей; последние остатки государственной казны и богатств частных лиц были доставлены в Остию, погружены на вандальские корабли и отправлены в Африку. Гейзерих выгреб дочиста все римские дворцы, забрал трофеи императора Тита, взятые тем при разграблении Иерусалима в 70 г. п. Р.Х., бесчисленное множество иных сокровищ. Обобрав до нитки (или ободрав, как липку) всех надменных римских богачей. Но удержавшись, все-таки, по просьбе папы Льва, от грабежа серебряной церковной утвари (папа на радостях повелел расплавить украшавшую Форум статую верховного бога римских язычников Юпитера Капитолийского и переплавить ее в статую первого римского епископа – святого апостола Петра). Вместе с немереной добычею в вандальскую столицу Карфаген была отправлена, в сопровождении своих порфирородных дочерей Плацидии и Евдокии, императрица Запада Лициния Евдоксия, наведшая, мстя за сугубо личные обиды, на свой родной город Рим вандальскую грозу…

Вот какие нравы процветали при дворе благочестивых римских императоров, да и среди неутомимо восхвалявших их счастливых, всем всегда довольных верноподданных, презрительно именовавших «(полу)диких» готов «варварами»…

Но вестгот Валия счастливо избежал участи Аэция и прочих слишком успешных полководцев на римской службе которые могли: 1) сами стать императорами; 2) пасть от мечей и кинжалов ревнивых к их ратной славе императоров; 3) пасть от мечей и кинжалов наемных убийц, подосланных к ним этими императорами. Что было наглядно доказано печальными судьбами Стилихона и Аэция. Поэтому Валия, довольный тем, что имел – зерновым хлебом и землей – решил держаться от благочестивых августов подальше, ограничившись укреплением своей власти над Толосским царством вестготов.

Именно с этого момента, как ни странно, началась (пусть с некоторой задержкой) романизация кельтов-тектосагов и их столицы. Не «готизация», а именно романизация. Осуществляемая не самими римлянами (у которых на это уже не было ни сил, ни времени, ни желания), занятыми исключительно «спасением животишек» (по выражению Федора Михайловича Достоевского), а – парадоксальным образом! – вестготами.

Прожившими и провоевавшими, как-никак, на протяжении целого поколения, бок-о-бок с римлянами и полными решимости создать на римской территории центр собственной власти.

Как писал французский историк-тулузовед и архивист Пьер Салье, вестготы, ничего не разрушившие ни в Немаузе (современном Ниме), ни в Нарбоне, принялись превращать Толосу в великолепный город с роскошными дворцами, достойными столицы, из которой вскоре стали повелевать обширным царством – царством, северная граница которого пролегала по Лигеру, заканчиваясь в южной Испании, простиравшимся на западе до вод Атлантики, а на востоке – до Родана. Правда, у вестготов, судя по всему, и не было другого выбора, чем фактически выстроить себе новую столицу на месте города, основанного тектосагами и расширенного римлянами. Раскопки свидетельствуют о катастрофическом разливе Гарумны в 412 г.– крупнейшем в истории этой реки и ее эстуария. Наводнение достигло масштабов, вызывающих ассоциации с ветхозаветным Всемирным потопом. Бесследно поглотив древний город тектосагов со сравнительно немногочисленными памятниками римской архитектуры. До нас дошли свидетельства блаженного Иеронима Стридонского, оплакивающего голод и упадок нравов, вызванные этим стихийным бедствием. Совершенно ясно, что толосцы не имели ни сил, ни возможностей сами возродить свой город и его округу. Прежде всего, потому, что снова получили доступ к средиземноморской торговле лишь благодаря вестготам.

Необходимой для восстановления Толосы с прилегающей округой даровой (или почти даровой) рабочей силы было хоть отбавляй. Несказанно бедствовавшие после наводнения представители галльского племени тектосагов были рады любому заработку или приработку. К тому же к услугам вестготов было великое множество военнопленных, захваченных во время похода в Испанию. Строительство велось по римской технологии, без всяких элементов раннехристианского или «ромейского» архитектурного стиля. Вестготам было не до градостроительных экспериментов, они нуждались в жилищах и крепостных сооружениях без «архитектурных излишеств», возведенных, так сказать, в конструктивистском стиле. Огромная, мощная крепостная стена вокруг Толосы была возведена не римлянами в I в. п. Р.Х. (как долгое время полагали историки). В самый разгар не омрачаемого ничем серьезным «пакс романа» римлянам было совершенно ни к чему расходовать финансовые и трудовые ресурсы на возведение столь мощных и дорогостоящих фортификационных сооружений (в центре Нарбоннской Галлии при Октавиане Августе и его ближайших преемниках из династии Юлиев-Клавдиев было просто не от кого защищаться). Строительство городских стен столицы Нарбоннской Галлии, организация подвоза и погрузки материалов на речные суда и плоты, их доставка по Гарумне, производство кирпича в Толосе – все это было делом рук вестготов (естественно, с привлечением римских специалистов). Когда в 493 г. римский полководец Литорий, правая рука «последнего римлянина» Флавия Аэция, при поддержке гуннских «федератов», осадил столицу вестготов Толосу, построенные двадцатью годами ранее городские стены оказались для него непреодолимыми.

Других памятников светской архитектуры в современной Тулузе не сохранилось. Вообще, в Тулузе, чье население резко возросло за последние десятилетия, довольно трудно отыскать следы прошлого. Жизнь в бывшей метрополии вестготов бурлит, как в Париже. Гуляя вечером по тулузскому Бульвар де Страсбур, трудно отделаться от впечатления, что находишься в парижском Сен-Жермен де Пре. Единственным напоминанием о полуварварских, давно прошедших временах служит, пожалуй, ресторан, где подают отменные бифштексы, брызжущие кровушкой не хуже флорентийских…

Церковная архитектура оказалась более стойкой, сохранившись под напором модернизма, в куда большей степени, чем светская. На площади, где до катастрофического наводнения 412 г. стоял языческий храм, в готскую эпоху была возведена церковь Ля Дорад (Позолоченная), получившая свое название от золотого фона мозаики, украшающей ее с V в. Площадь, на которой возвышалась эта готская церковь, нетрудно найти. Ибо свято место пусто не бывает. И потому на месте смытого наводнением храма богини мудрости Минервы (римского аналога Афины Паллады) и Позолоченной (Дорад) церкви (вероятно, арианской), сегодня высится, отделенная от Гаронны набережной, римско-католическая базилика XVIII в.

Кафолическое христианство, утвердившееся в Толосе за двести лет до вестготов, чтило память своих святых мучеников и страстотерпцев ежегодными праздниками. Как и сменившее его со временем римско-католическое. Сент-Сернен (кафедральный собор нынешней Тулузы), был назван в честь святого Сатурнина – первого епископа римской Толосы, прибывшего в город в 245 г. Его житие, в общем и целом, носит вполне исторический характер. Судя по тому, что опускает историю юности святого, излагая лишь факты его мученичества как такового. Согласно житию святого Сатурнина (по-французски – Сернена), он жил недалеко от толосского Капитолия, мимо которого ему постоянно приходилось проходить. На Капитолии Толосы (как и на Капитолии Ветхого Рима, с которого он был скопирован) были сосредоточены главные святилища языческих богов. Данное обстоятельство было использовано против христианского епископа языческими жрецами, прекратившими в 250 г. жертвоприношения идолам. Под тем предлогом, что их боги отказываются принимать жертвы, пока те оскверняются постоянным присутствием главного врага «праотеческой веры». По другой версии, идолослужители, стремясь запятнать репутацию епископа, потребовали от Сатурнина принести белого быка в жертву гению римского императора Деция. Того самого гонителя христиан, которому предстояло очень скоро, в 251 г., потерпеть поражение от готов в битве при Абритте, быть сбитым с коня и утонуть в болоте, став первым римским императором, погибшим на войне с внешним врагом. Сатурнин, будучи стойким христианином, отказался. И претерпел мученичество, подобно своему собрату – святому Папулу, первому христианскому священнику в Толосе.

Епископа Толосы Сатурнина привязали веревкой к хвосту быка, предназначенного в жертву императору, и погнали того вниз по ступеням Капитолия. Еще до того, как бык добежал до самого низа, череп епископа был разбит о каменные ступени лестницы. Но язычники гнали быка все дальше по ведущей с севера на юг улице кардо (существовавшей в каждом римском городе), пока он не выбежал через ворота на равнину за городом, где веревка разорвалась. Лишь там две христианки («святые девы» – память им 17 октября) осмелились предать земле бренные останки святого страдальца.

Вероятно, именно по этой причине Памплона (древняя Пампелуна) – «город быков» в Северной Испании – избрала священномученика Сатурнина своим небесным заступником. Что лишний раз доказывает ее тесную связь с Толосой – несмотря на разделяющие оба города Пиренеи. Ведь царство вестготов просуществовало одинаковый по времени срок по обе стороны Пиренеев. Арабы-мусульмане, уничтожившие в начале VIII в. царство вестготов в Септимании (области, отданной в свое время под поселение ветеранам римского Седьмого, по-латыни – септем, легиона), разрушили и базилику, посвященную святому Сатурнину. Однако уже при царе франков и обновителе (Западной) Римской империи Карле Великом в честь великомученика был воздвигнут новый храм. Ставший хранилищем его святых мощей (или, как говорят римо-католики – святой реликвии) и важнейшим местом паломничества на пути пилигримов к главнейшей христианской святыне Западной Европы – Сантьяго де Компостела в североиспанской области Галисии (при вестготах – Галиции), хранящей живую память о небесном заступнике Испании – святом апостоле Иакове Зеведееве, или Иакове Старшем – ученике самого Господа Иисуса Христа. Дорожные указатели на ультрасовременных автострадах Испании по сей день напоминают о ней иностранным туристам, не знающим, возможно, о значении словосочетания Камин де Сантьяго.

Сегодня тулузская базилика Сен-Сернен, увенчанная высокой остроконечной восьмигранной башней колокольни (возведенной не при готах, а позднее, в XII в.) – самая красивый, большой и роскошный романский собор не только во Франции, но и во всей Европе. Построенный в 1080–1350 гг. (тогда строили долго, но основательно, не торопясь скорей «освоить» выделенные средства), он (или, во всяком случае, его старейшая часть – хоры с апсидными часовнями) дает нам уникальную (для современной Тулузы) возможность ощутить хотя бы дух Средневековья. Храм расположен в самом сердце Тулузы и соединен прямой улицей под названием «Тор» («Бык» – в память об идоложертвенном быке, влачившем святого по городу) с площадью Капитоль (в память о Капитолии, где когда-то началось мученичество епископа Сатурнина). Базилика стоит в окружении узеньких улочек, неожиданно выводящих нас к ней. Она, как каменный цветок, высится над тесно стоящими рыжими зданиями. Храм выстроен из кирпича, как и вся старая Тулуза (прозванная за это «Розовым городом»). Добраться до базилики проще всего двумя способами:

1) доехать на метро по ветке «А» до станции «Капитоль», выйти на площадь Капитоль и пройти по улице Тор прямо к базилике, ориентируясь на ее колокольню;

2) доехать на метро по ветке «Б» до станции «Жанна д' Арк», пройти несколько метров до Бульвар де Страсбур, потом повернуть налево – и выйти прямо к фасаду базилики. Стоимость билета равна 1, 60 евро (как на метро, так и на автобусе).

Интерьеры церкви поражают своим величием: сводчатые потолки украшены лепниной и витражами, а сама базилика по форме напоминает огромный крест. Она внесена в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Но хватит об этом…

Многие ученые до сих пор утверждают, что вестготы уничтожили (или, в лучшем случае – «варваризовали», т.е. примитивизировали и привели в упадок) процветающую античную культуру тектосагов. Другие (со сравнительно недавних пор) – что вестготы придали новый импульс деградирующей, загнивающей колониальной цивилизации, сделав ее самостоятельной и независимой от окончательно впавшей в ничтожество римской метрополии. Споры не утихают. В качестве аргумента используется каждый новый найденный кирпич. Ибо лишь на основании тщательного изучения кирпичей можно судить о времени возведения той или иной постройки, того или иного сооружения. Когда в XII в. сносили древнюю Позолоченную церковь, выяснилось, что она была построена вестготами из кирпичей еще более древнего римского амфитеатра. Итак, храм состоял из римского стройматериала, но был построен в послеримский, вестготский период – вот вам, уважаемые читатели, пример многочисленных проблем, которые приходится решать местным археологам и краеведам при классификации архитектурного наследия.

Французы вообще трепетно, если не сказать – любовно относятся ко всему, связанному с археологией. В специализированных журналах перед наступлением очередного летнего сезона регулярно анонсируются предстоящие раскопки, с указанием условий участия в них, количества необходимых участников, возможностей проживания и т.д. Все больший интерес к вестготскому прошлому, естественно, идет на пользу части Франции, расположенной между Луарой и Пиренеями. Энтузиасты раскопали древние акведуки (один из них, длиной семь километров, был построен для снабжения водой Толосы при вестготах). Было найдено множество отдельных погребений с фибулами, пряжками и прочими артефактами в том же роде. Но надежды французских кладоискателей откопать сокровища вестготов (и, возможно, даже легендарный «клад Алариха») пока что оправдались не в большей степени, чем надежды их итальянских коллег – откопать их в русле Бусенто… А впрочем, сказано: Ищите – и обрящете…

Несмотря ни на что, период Толосского царства (418–507), конец существованию которого был положен франками православного царя Хлодвига I из дома Меровингов, разбившего вестготов-ариан в 507 г. в кровопролитной битве при Пиктавии (современном Пуатье), вошел в историю как период вестготского величия (если не сказать – великодержавия). Преемником Вальи стал (вероятно, связанный с ним родственными узами, а по некоторым сведениям – внебрачный сын Алариха) Теодорих I (годы правления: 419–451). Теодорих значительно расширил пределы Толосского царства. Он дважды (в 422 и 427 гг.) пытался захватить Арелат (нынешний Арль), но оба раза получал отпор от «последнего римлянина» Флавия Аэция. Однако вскоре угроза очередного нападения гуннов под предводительством «Бича Божия» Аттилы заставила вестготов и римлян временно объединиться, позабыв на время свои распри. Уже глубоким стариком, но не утратив боевого духа, Теодорих, во главе вестготского контингента «воинов-интернационалистов» в составе сводной армии патриция Аэция, 20 июня 451 г. сразился на полях Каталауна со столь же многонациональным воинством Аттилы. Согласно Иордану, «правое крыло держал Теодерид с везеготами, левое – Аэций с римлянами; в середине поставили Сангибана, < … > который предводительствовал аланами». Примечательно, что Иордан приводит в своей «Гетике» целых две, причем взаимоисключающие, версии гибели на поле брани Теодориха-Теодерида:

1) «Там король (царь – В.А.) Теодорид (Теодорих – В.А.), объезжая войска для их ободрения, был сшиблен с коня и растоптан ногами своих же; он завершил свою жизнь, находясь в возрасте зрелой старости» :

2) «Некоторые говорят, что он был убит копьем (буквально – «снарядом», т.е. дротиком, а может быть, стрелой – В.А.) Андагиса (из царского рода Амалов – В.А.), со стороны остроготов, которые тогда подчинялись правлению Аттилы».

Какой же из двух версий верить? Вновь «темна вода во облацех» …

Воистину, велеречивый Иордан воздвиг царю вестготов памятник нерукотворный: «… везеготы стали искать короля (царя – В.А.), сыновья – отца, дивясь его отсутствию, как раз когда наступил успех. Весьма долго длились поиски; нашли его в самом густом завале трупов, как и подобает мужам отважным, и вынесли оттуда, почтенного с песнопениями на глазах у врагов. Виднелись толпы готов, которые воздавали почести мертвецу неблагозвучными, нестройными голосами тут же в шуме битвы. Проливались слезы, но такие, которые приличествуют сильным мужам, потому что, хотя это и была смерть, но смерть – сам гунн тому свидетель – славная. Даже вражеское высокомерие, казалось, склонится, когда проносили тело великого короля (царя – В.А.) со всеми знаками величия. Отдав должное Теодориду, готы, гремя оружием (видимо, ударяя копьями в щиты, как полагалось при избрании царя народом-войском у германцев – В.А.), передают наследнику королевскую (царскую – В.А.) власть, и храбрейший Торисмуд (Торисмунд, который, по Исидору Севильскому, став царем вестготов «правил < … > очень недостойно и много плохого сделал» – В.А.), как подобало сыну, провожает в похоронном шествии славные останки дорогого отца» («О происхождении и деяниях гетов»).

В «битве народов» под Каталауном вестготы так отчаянно, самоотверженно и яростно дрались с остготами, что чуть не загубили на корню будущее всей Европы. Впрочем, прошло всего пятьдесят лет – и перед лицом общей опасности ост- и вестготы стали союзниками. Вестготы помогли Теодориху Остготскому разбить бургундов и, главное – гунноскира Одоакра. Остготы же, хотя и подоспели к полю битвы при Пиктавии уже после разгрома вестготов франками, все же помогли позднее своим вестготским братьям по крови и по арианской вере отстоять от православных франков Септиманию. Последние вестготы, долго хранившие верность арианству, сохранились там чуть ли не до смены Средневековья Новым Временем под именем «каготов» – своего рода «париев» или «неприкасаемых», подозреваемых римско-католическим большинством местного населения в приверженности к ереси и связях с нечистой силой.

Благодаря остготской поддержке, вестготы, оттесненные франками в Испанию (где их новой столицей стал Толет), смогли удержать за собой часть утраченного ими Толосского царства между Восточными Пиренеями и Средиземным морем. Особенно ценную для вестготов благодаря расположенным там древним и богатым галлоримским по происхождению торговым городам. Известным ныне всем и каждому (хотя не всем и каждому известно ныне, что до 721 г. эти города были вестготскими) – Каркассону и Нарбонне, Магелону и Эльну, расположенному у самого впадения Эро в Лионский залив Агду (прославленному ныне разве что своими нудистскими пляжами), Ниму, древней герцогской столице Юзесу. Гуляя в наши дни по этим древним городам – античному Ниму, тесным по-средневековому Юзесу и Каркассону, понимаешь, почему немало высокоученых мужей до сих пор скрещивают и ломают словесные копья в спорах о том, представляло ли собой Толосское царство вестготов последний островок безвозвратно уходящей в прошлое античной культуры на землях современной Франции, или же плацдарм надвигающегося на нее – от Эльбы до Гаронны – германского Средневековья. Как бы то ни было, в проигранной вестготами в 507 г. кровопролитной битве при Пиктавии-Пуатье (городом, под которым не раз в истории человеческого рода сходились в судьбоносных схватках разные народы, исповедовавшие разные веры) в лице франков-кафоликов Хлодвига I одержало победу Средневековье. Тучи над готами все больше сгущались.