Глава 6

Завоеватели

Родовая знать

Латинские поселения на Востоке были первой попыткой европейцев основать колониальное королевство и управлять им. Завоевания привели к созданию нескольких средневековых сообществ, основывавшихся на принципе разделения на победителей и побежденных, которому вряд ли удавалось следовать в полной мере на протяжении двух сотен лет. Крестоносцы не стремились ни изгнать местное население, ни обратить его в свою веру. Их устраивало такое положение, потому что исконное население было главным источником их существования. Та же причина служила политике христианизации и последующего освобождения новообращенных.

Франкское общество правило покоренным чужеземным большинством. В XII в. оно поддерживало свое собственное существование и образ жизни за счет нескончаемого притока паломников и поселенцев и создания надежных барьеров между собой и местным населением, которые оставались всегда неизменными. Завоеванная Палестина, которая стала родным домом для завоевателей и их потомства, должна была, согласно их планам, и впредь быть колониальным христианским королевством на границах с исламом.

В то время как война и завоевания были явлениями не новыми, администрация колониального поселения не имела прецедента в средневековой европейской истории. Становление франкского общества и его социальное расслоение, связи с родной страной и отношения с местными жителями – все это было явлением новым. Некоторые шаги франки на Востоке предпринимали сознательно, хотя в большинстве случаев они были вынуждены действовать под давлением обстоятельств. Некоторые из их наработок были использованы позднее, когда франки оказывались в подобной ситуации в Средиземноморье. Впоследствии ряд известных ученых утверждал, что их опыт был использован европейцами на Канарских островах и в Северной Америке.

В середине XII в. в представлении европейцев знать Латинского королевства была воплощением высоких рыцарских идеалов. Потомков первых крестоносцев идеализировали за их неоспоримую отвагу, связь со Святой землей и защиту ими Гроба Господня и христианства. Их облик нашел отражение в самом почитаемом святом рыцаре – святом Георгии. Его изображение – в кольчуге, восседающего на боевом коне и поражающего ужасного дракона – известно по множественным фрескам, витражам и скульптурам, декорирующим тимпаны и порталы в сотнях церквей.

Этот идеализированный образ не всегда был далек от действительности. Крестоносцы по праву прославились своей храбростью, стойкостью и военной доблестью. Но даже сражающееся общество существует не только благодаря мечу. Войны имеют обыкновение заканчиваться, и эти могучие воители, перед которыми трепетали мусульмане, могли насладиться длительными периодами мира и жить обычной жизнью колониального правящего класса в заботах о своих семьях и попечении о своей собственности. Здесь в основном идет речь о франкском обществе как таковом, его формировании, структуре и эволюции на протяжении двухсот лет его существования.

Армии крестоносцев 1-го Крестового похода стали тем фундаментом, на котором сформировались все социальные классы в королевстве. Рыцари, которых вела преимущественно французская знать, а также небольшие отряды рыцарей из Германии и Северной Италии, сформировали ядро будущего общества. В некотором смысле сам крестовый поход стал фактором в их эволюции. Десятки и даже сотни тысяч участников крестового похода на Восток остаются неизвестными. Ни один из средневековых летописцев не обеспокоился указать их происхождение и социальное положение. Мы знаем только главных вождей похода. Имеются только отдельные упоминания об известных рыцарях, составлявших их свиту, чьи военные подвиги достойны упоминания, но все это только обрывочные сведения. Имена множества людей, конных воинов и сопровождавших их крестьян со своими семьями, отправившиеся в поход на Восток, затерялись во мгле веков.

В самых первых документах упоминаются владельцы первых пожалованных фьефов в королевстве, которые вряд ли имели какую-то связь с европейскими знатными семействами. Даже с самыми неродовитыми, не говоря уже о аристократических. Это позволяет сделать вывод, что, за исключением некоторых княжеских домов (Готфрида Бульонского, Боэмунда Тарентского (Отрантского), его племянника Танкреда и Раймунда Сент-Жиля), ни один аристократический род не участвовал в становлении знати королевства на его начальной стадии. Держатели фьефов в Латинском королевстве в первой четверти XII в. все homines novi, новые люди, которые благодаря своим личным усилиям добились успеха и положения в Святой земле. На родине они были простыми рыцарями в свите местной знати. Другие рыцари владели небогатыми поместьями и вели жизнь мало в чем отличавшуюся от жизни подвластных им зажиточных крестьян. У них не было ни достойного социального статуса, ни состояния. Для многих из них было естественным шагом поступить на службу к богатому сеньору, что многие и делали. Другие выступали в поход самостоятельно. Но во время долгого похода на Восток их скудные средства быстро таяли, и они, в свою очередь, становились вассалами, принося присягу в верности какому-либо вождю крестоносного войска. Последний должен был обеспечивать существование рыцарей, а они – добывать ему славу в боях и приносить доход.

Армии крестоносцев формировались по территориальному признаку на основе родного языка и национальной принадлежности. Соратники графа Роберта Фландрского говорили в основном на фламандском языке, хотя их вожди определенно знали французский. К норманнам под командованием герцога Роберта Нормандского присоединились некоторые рыцари из норманнской Англии. Герцог Годфрид Лотарингский имел под своим началом армию, говорившую на немецком и французском языках (обе эти нации заявляют свои права на него, но только бельгийцы считают его своим героем). В армию Лангедока входили дворяне Прованса и, вероятно, говорившие на каталанском языке рыцари Раймунда де Сент-Жиля; а франко-норманнских завоевателей Южной Италии и Сицилии вели Боэмунд и Танкред.

Такое квазинациональное разделение армии имело решающее влияние на будущие судьбы завоеванных земель на Востоке. Вожди крестоносцев, ставшие правителями вновь завоеванных княжеств, обустраивали их, передавая право сбора налогов своим сторонникам, а впоследствии и раздавая феоды. В результате княжество Антиохия под управлением Боэмунда стало норманнским по своему характеру и обычаям, графство Триполи, основанное Раймундом Сен-Жильским, – прованским, в то время как Иерусалимское королевство во всем напоминало Северную Францию. Графство Эдесса с самого своего основания имело свои особенности: местное в основном армянское население (но также яковитское) не ушло с приходом завоевателей. В княжестве действительно было совсем немного франкских поселений. Хотя им правили представители дома Бульонов, а потом и Куртене, сохранилась значительная прослойка исконной армянской и местной знати.

Все княжества крестоносцев, будь то норманнское, прованское или французское, создавали свою знать буквально из ничего. Становление новых семейств было процессом длительным в стране, терзаемой войнами, где жителей косили чума и тяжелый климат. Знатью становились люди предприимчивые и целеустремленные.

Как сообщают летописи, многие бедствующие рыцари становились богачами, забирая в свое владение собственность в захваченных городах. Это была первая приобретенная в Святой земле «легальная» собственность, согласно любопытному Закону о завоеваниях, действовавшему во время крестовых походов. Рыцарь и простолюдин встраивались в экономику своей новой страны.

Тот же самый закон действовал, видимо, и по отношению к земельной собственности. В письменных источниках упоминаются многие деревни в окрестностях Иерусалима, которые носят названия не исторические – еврейские, греческие или арабские, – а называются по имени их владельца франкского воина. Права на владения деревнями на начальном этапе существования королевства рыцари могли потребовать на основании уже упомянутого закона.

В некоторых случаях этот захват земель имел политические последствия. Когда Танкред захватил Наблус, Бейсан, Тиверию и гору Фавор, это было не просто приобретение собственности. За этим стояло намерение создать независимое княжество. Только обращение антиохийцев, которые призвали Танкреда к управлению своим городом в отсутствие Боэмунда, предотвратило создание еще одного латинского государства на Востоке. Но это был исключительный случай, объяснявшийся высоким рангом норманна. Мелкие рыцари похода не рассуждали в таких категориях. Они стремились приобрести земельные поместья или городскую недвижимость, чтобы упрочить свое положение. Можно только представить себе картину, когда они, решившись на рискованное предприятие, отправлялись в сельскую местность, где мародерствовали турки и бедуины, а разгневанные крестьяне устраивали засады на ненавистных франков. Деревни не имели оборонительных сооружений, и их жители не осмеливались открыто нападать на франков, опасаясь мести с их стороны. Отдельные рыцари, возможно объединившись в отряды, просто захватывали деревню и объявляли ее своей собственностью. Требовалось некоторое время, прежде чем удавалось хоть в какой-то степени наладить работу королевской администрации на покоренной территории. Захваченные деревни впоследствии официально закреплялись за их «завоевателями» в виде феода или иного рода земельных владений. При этом они приносили двойную присягу: на верность и оммаж королю.

Но самым главным завоевателем был сам король. Он организовывал каждый военный поход и подписывал договоры с итальянским флотом при осаде приморских городов. Захваченные города ни Готфрид Бульонский, ни Балдуин I не жаловали сразу. Проводя взвешенную и мудрую политику, они намеревались вначале создать обширный королевский домен, прежде чем раздавать лены своим подчиненным. В завоеванном городе размещали гарнизон и во главе его ставили королевского губернатора. Часть городских доходов в виде налогов и таможенных пошлин он брал себе на содержание. Как правило, в конце первого десятилетия существования феода его жаловал рыцарю сам король. Земли захваченных деревень, реквизированная городская собственность и полученные с нее муниципальные доходы служили начальным экономическим базисом класса рыцарства. Однако было много таких рыцарей, которым непосредственно платил король. В действительности сложился класс оплачиваемых воинов, хотя и сохранялась торжественная церемония оммажа.

К концу первых 20 лет завоеваний уже сложилась в основных чертах административная система, что по времени практически совпало с окончательным покорением страны (около 1120 г.). Хотя королевский домен был все еще большим, значительная часть земель страны была уже поделена на сеньории и фьефы. При наделении сеньорией вполне вероятно, что новый ее владелец жаловал часть земельных наделов своим вассалам при условии несения ими военной службы. Но новые владельцы обширных фьефов, пожалованных короной, следовали, как правило, королевской политике в земельном вопросе и не стремились раздавать в виде фьефов только что полученные земли. Для феодальной системы королевства было характерно, что пожалованные фьефы давали возможность для содержания только одного рыцаря. Во франкских документах их называли fief de son corps. Такие «фьефы на одного рыцаря» существовали и в Европе. Только в исключительных случаях даровались большие по площади фьефы, которые давали возможность их владельцу, в свою очередь, жаловать землей подвластных ему рыцарей. Другой характерной чертой в системе земельных отношений была замена городской ренты на «денежный фьеф». Этот, как его называли, fief de besant был известен и в Европе, но встречался очень редко, поскольку это было необычным способом вознаграждения вассала за его службу. На латинском Востоке такие фьефы получили большое распространение, и получали их не только простые рыцари, но и люди с положением. Это объяснялось двумя основными причинами. С одной стороны, владения франков были относительно малы, и их владелец не получал никакой выгоды от раздела своей земли на несколько феодов. Он предпочитал жаловать ее целиком простым рыцарям с обязательством несения военной службы у своего господина без вмешательства всяких посредников. С другой стороны, существовали местные обстоятельства. Крестоносцы создали исключительно феодальное общество в рамках денежной экономики. Палестина и Сирия, как и сопредельные страны мусульманского Востока, никогда не проходили через этап исключительно натурального хозяйства при очень ограниченном денежном обороте. Золотые арабские динары, византийский иперпер и серебряные драхмы, чеканившиеся почти из чистого золота с небольшой добавкой серебра, были обычными инструментами торговли. Крестоносцы восприняли эту экономику, основанную на денежном обращении, поскольку в условиях Востока у них не было иного выбора.

Крестоносцы начали активно использовать деньги в рамках своей феодальной экономики. Рыночные и таможенные пошлины, городские налоги на недвижимость и торговлю платили наличными деньгами. Для франкского феодала было естественным, что часть полученных таким образом доходов он перечислял вассалам деньгами. В условиях превалирования денежной экономики простой рыцарь считал более удобным для себя получать свой феодальный доход звонкой монетой, чем в форме земельных пожалований. Денежная рента, таким образом, стала преобладать в Латинском королевстве.

Развитие этой феодальной практики имело далекоидущие последствия для структуры франкского общества. В сравнении с Европой того времени вассальные связи были более простыми на франкском Востоке, но в то же время усилилось расслоение в среде дворянства. В результате знать раскололась на небольшую группу землевладельцев-феодалов и зависимую массу простых рыцарей. Последние представляли собой наследственных вассалов, имевших денежное содержание. Не было ничего похожего на многочисленный класс европейских мелких землевладельцев. Во владении находились лишь отдельные деревни, но они не имели связей с окружающей территорией и походили на существовавшие издавна гарнизоны.

Эту уникальную черту франкской знати подчеркивал тот факт, едва ли встречаемый где-либо еще в западном христианстве, что почти все франкское население сосредоточивалось в городах. Святая земля была преимущественно землей городов. Мусульманские правители унаследовали эллинскую, древнеримскую и византийскую традицию размещения в городах основных органов управления и, поселившись сами в городах, не нашли нужным что-либо менять. Крестоносцы, приспособившись к обстоятельствам, подогнали свою административную систему под уже имевшуюся. К тому же правители городов были также правителями в беззащитной сельской местности. Построение оборонительных сооружений в деревнях было новым словом крестоносцев в области фортификации. Но вновь построенные замки, даже небольшие, почти сразу же опоясали псевдогородские агломерации или укрепленные пригороды, ставшие цитаделями нового города.

Модель поселения, не встречавшаяся нигде в Европе в ту эпоху, подчеркивала скорее прозаический характер франкского рыцаря. Он был вассалом, приносил присягу на верность, выполнял обязанности «советника и помощника» своего сеньора, но казначей его господина выплачивал ему жалованье. Платили деньгами, но иногда частично и натурой: пшеницей, ячменем, растительным маслом, вином и фуражом. Последняя выплата была следствием целесообразности, но подобная практика бытовала и в некоторых мусульманских армиях. Например, нам известно, что подобная система оплаты воинов была принята у мамлюков (мамелюков) в Египте в XIII в. Весьма вероятно, что на франков в этом вопросе повлияли соседи-мусульмане.

Мы уже говорили о том, что первоначальными владельцами земельных поместий становились неродовитые дворяне. Более того, на протяжении одного поколения они часто сменяли друг друга. Король Иерусалима раздавал рыцарям за фьефом фьеф, а спустя несколько лет выморочное имущество вновь отходило короне, чтобы быть переданным другому арендатору. Это не означает, что право наследования когда-либо оспаривалось. Насколько нам известно, принцип наследования существовал изначально. Подобная традиция утвердилась в Европе в XI в. Частые случаи с выморочным имуществом были обусловлены в основном первоначально сложившейся структурой общества крестоносцев. Многие представители знати, присоединившиеся к войску крестоносцев, были женаты, но оставили свои семьи в Европе. Однако большинство рыцарей были молодого возраста и не имели семьи, а в войске крестоносцев было совсем немного женщин. Об этом свидетельствуют частые браки рыцарей с представительницами прекрасного пола местного населения. Согласно народной этимологии прозвище «пуллани» или «пулэн» (pullani, poulains), которое давалось рожденным в Сирии франкам, происходило от названия местности Апулия в Южной Италии.

Отсутствие семейных связей и вытекавших отсюда, соответственно, брачных обязательств было основной причиной нестабильного положения в среде знати. Смерть знатного крестоносца приводила к тому, что его поместье превращалось в ничейную собственность. Редко случалось, чтобы находился сын или родственник, который мог бы заявить на него свои права. Выморочное имущество отходило короне, и оно снова могло быть даровано кому-либо в качестве феода. Это мог быть родственник королевского дома или имевший заслуги рыцарь. Но довольно часто феод получал совсем недавно прибывший крестоносец, пожелавший поселиться на Востоке.

Прошло время, равное продолжительности жизни одного поколения, после основания королевства, и прояснилась генеалогия владельцев феодов. Мы уже можем различить обычную передачу земельных владений и наследственную. В это время знатные фамилии давали начало династиям; представители знаменитых familles d’Outremer (династии заморских территорий) впоследствии были воспеты в легендах и литературе как образец рыцарской доблести.

Тем не менее положение франкского общества было еще довольно нестабильным, и формирование его не завершилось. Основной проблемой был хронический недостаток людских ресурсов, в которых была острая нужда для защиты и расширения границ королевства. Все законы, принятые в этот начальный период, свидетельствуют об осознанных усилиях по привлечению на Восток рыцарей из Европы. В то время как первые феоды жаловались знатному воину с передачей его прямым наследникам, впоследствии новый феод могли получить по наследству и все его родственники. Это укрепило династический принцип и одновременно сделало более привлекательной перспективу поселения на новом месте. Дочерям также было даровано право наследования феода, и это в то время, когда в Европе это еще не стало всеобщей практикой. Но королевское законодательство наложило жесткую узду на представителей знати. Первоначально закон препятствовал, например, концентрации феодов в руках одного владельца. Человек, который уже владел феодом, терял право наследования другого феода в пользу более далекого, но безземельного родственника. Такое законодательство имело целью использовать землю и денежные ресурсы королевства наиболее экономным образом. Оно поощряло иммиграцию и рост поселений, гарантируя обеспечение права феодальной собственности для возможных иммигрантов.

Этот эгалитарный тренд первоначального законодательства резко изменился во второй четверти XII в. Господствующие династии стали строже подходить к вопросу наследования своих сеньорий, и они стали еще богаче в результате стабилизации политической обстановки в стране. Повышение доходов от сельского хозяйства и торговли, особенно в приморских городах, появление новых рынков сбыта во вновь образованных городских центрах усилило позиции династий, и в отношениях между аристократией и короной появился совсем иной тон.

Вполне оправдано описывать вторую четверть XII в. как период формирования высшей родовой знати. Прежние эгалитарные законы, направленные против концентрации земельной собственности в руках одного человека, были отменены. Отныне закон о наследовании и передаче феодов по наследству и в качестве приданого открыл иные перспективы перед аристократией и изменил образ ее поведения. Она все больше превращалась в замкнутую касту. Франкская знать обеспечивала экономическое и социальное положение своих дочерей, выдавая их замуж за людей состоятельных. Это создавало замкнутый круг одних и тех же земельных магнатов, связанных узами брака и имевших общих предков. В результате внутрисемейных браков их число сокращалось, в то время как росли их состояния.

В завершающий период существования Первого королевства не более чем шесть или десять семейств принадлежали к высшим кругам аристократии. Их амбиции и претензии достигли апогея. Они осмеливались противоречить королю и выступали против его вмешательства в вопросы заключения брачных контрактов, настаивая на принятии своих собственных условий при совершении наследственных браков, чтобы избежать возможного мезальянса с фаворитами короля. В это время они породнились с королевским домом Иерусалима и царским домом Армении и даже заключали браки с представителями императорского дома Константинополя. Многие аристократы в Латинском королевстве могли с гордостью смотреть на достигнутое благосостояние, поднявшись из захудалых и бедных дворян-иммигрантов на Востоке. Прошло всего два поколения, а они уже могли считать свои фамилии самыми известными в христианском мире. В ту эпоху не было принято, чтобы человек, обязанный всем самому себе, занимался самовосхвалением, и потому некоторые из них сделали все возможное, чтобы стереть малейшую память о своем низком происхождении. Не каждый мог претендовать на происхождение от лебедя, как это делал Готфрид Бульонский, хотя он мог избрать в свои предки и менее благородную птицу, ведь он был из рода Карла Великого с обеих сторон. Некоторые участники 1-го Крестового похода пытались доказать, что они имеют родственные связи с европейской знатью.

Наиболее замечательный пример возвышения древнего феодального рода – история известного рода Ибелинов. Хотя более поздняя традиция связывает его начало с виконтом Шартрским, с большой долей вероятности можно предположить, что первые представители рода вышли из пизанского купеческого семейства. Правда, в последнее время начали утверждать, что его родоначальником стал небольшой рыцарский клан из норманнской Сицилии. В конце эпохи Первого королевства и во времена Второго королевства почти все аристократические семейства, включая династии Антиохии и Триполи, королевские дома Иерусалима и Лузиньянов, правителей Кипра, были связаны брачными узами с Ибелинами.

Закрытый характер замкнутого на себя рода часто приводил к конфликтам с королевской властью, при этом также страдали общественные интересы. Вероятно, вследствие первой причины и отчасти второй франкская родовая знать приветствовала всех новоприбывших из Европы. Но к середине столетия в ее отношении к власти наступила резкая перемена. Теперь франкская знать смотрела на пришельцев как на захватчиков и соперников. Тьерри Фландрский, совершивший четыре паломничества в Святую землю, вызывал к себе такое неприятие, что местная знать предпочла вести переговоры с осажденными в Шайзаре мусульманами и снять осаду (1 157), чем передать город во власть новоприбывшего европейца.

Несмотря на подобные обостренные отношения с чужаками, отдельные богатые наследницы испытывали к ним страстные чувства. Так было в случае с бедным рыцарем по имени Рено де Шатильон (из-под Парижа), который прибыл в Святую землю в свите французского короля Людовика VII. Он решил остаться после поспешного отъезда своего господина, когда тот прекратил неудачную осаду Дамаска из-за необоснованного подозрения в измене местных франков и явно обоснованного подозрения в неверности своей жены, известной Алиеноры Аквитанской.

Красивый и галантный рыцарь остался и пополнил ряды соискателей руки овдовевшей принцессы Антиохии. Его личное обаяние помогло победить всех соперников и снискать расположение принцессы. Но для заключения брака требовалось согласие короля. Рено оставил осаду благородной дамы ради осады Аскалона (1153), чтобы встретиться с королем Иерусалимским. До короля дошли компрометирующие слухи о флирте кокетливой принцессы, и потому он с радостью согласился отдать ее в надежные руки Рено. Выбор был замечателен. Рено успешно защищал свое княжество, и его страшились мусульманские соседи. К несчастью, он попал в засаду и провел 14 лет пленником в Алеппо, где он не сидел сложа руки и выучил арабский и турецкий языки. К тому времени, когда его выкупили из плена, он уже был вдовцом, а княжеством правил его сын от первой жены. Но появились новые возможности занять пустовавший трон некоторых владений. Правитель Трансиордании умер, оставив наследницей Эшив де Мейи. Рено добился ее руки и приданого. Несколько лет спустя Рено предпринял попытку захватить Мекку и Медину с помощью бедуинов. Он построил корабли в замке Монреаль в Трансиордании, затем перевез их, разобранные на части, в Акабу и спустил на воду в Красном море. Это посеяло панику на землях от Каира до Джидды. Рено намеревался доплыть до Баб-эль-Мандебского пролива в поисках торгового пути в Индию. В итоге он принял почетную смерть от руки самого Салах ад-Дина.

Рыцарские романы, рассказывавшие о героических подвигах, подобных деяниям Рено, читали во всех замках Европы. Они будили воображение и заставляли молодых мелких феодалов мечтать о Земле обетованной. В реальности, к сожалению, все было по-иному. Число незамужних наследниц было ограничено, и на обладание ими уже претендовали местные аристократы. Эта знать пожелала, чтобы наследница королевства Сибилла (после смерти ее героического и бездетного брата Балдуина IV) заключила брак с одним из ее представителей – Балдуином из Рамлы. Сибилла предложила свою руку и королевство Уильяму Лонгсворду, приехавшему из Европы, а после его кончины храброму красавцу Ги де Лузиньяну (к сожалению, не обладавшему интуицией ни в политике, ни в военном деле). Главный приз был тем самым выхвачен из рук местной знати, и возмущение, охватившее одного из них, могущественного Раймунда III из Триполи (правителя Галилеи), было отчасти одной из причин отсутствия единства в королевстве накануне битвы при Хаттине.

Этот круг магнатов (grands lignages) сосредоточил в своих руках управление сеньориями и все должности королевства, став его истинным правителем, тем самым ослабив власть короля, которая стала тенью себя прежней. Согласно средневековым взглядам на общество, не только магнаты, но и каждый рыцарь принадлежали к благородному знатному сословию. Многие рыцари были гораздо беднее, чем рядовой купец в приморских городах, но четкие классовые различия продолжали сохраняться, и границы между ними были непреодолимы. Даже самых бедных и незнатных рыцарей связывали с аристократией общие воспитание и идеи. Обычное право и королевское законодательство всегда относились к классу знати как единому целому. И хотя было ясно, что этот класс или, вернее, сословие не является однородным, что оно делится на вельмож (riches homes), крупных феодалов и мелких рыцарей (chevaliers), все они были равны перед законом.

Несмотря на скудость письменных источников, мы можем нарисовать достаточно достоверную картину злобного сословия. В Латинском королевстве при проведении мобилизации (без учета духовно-рыцарских орденов и наемников) набиралась армия из 600 рыцарей. В стычках и небольших сражениях, которые часто описываются в летописях, редко принимало участие большое количество рыцарей. Даже в таком значительном предприятии, как экспедиция Амори I в Египет, было всего лишь около 300 рыцарей (согласно достоверным современным сведениям).

Простые рыцари обычно жили в городах и несли службу либо в гарнизоне, либо при дворе правителя. Личный состав рыцарей гарнизона периодически менялся в главной цитадели и в небольших крепостях, которых было много на основных дорогах страны. Гарнизоны больших пограничных замков, подобных замкам Трансиордании, были, вероятно, постоянными.

Как и во всех феодальных системах, рыцарь зависел от своего непосредственного сеньора. Но в Латинском королевстве по уже известным причинам это обычно был сам правитель города, столицы сеньории. Это способствовало более тесной связи между господином и его вассалом, но и вело к большей зависимости рыцаря, попадавшего под прямой надзор своего сеньора. Более того, существуя благодаря денежной ренте и не имея собственного домена, он резко отличался в этом от европейского дворянина, которого крупный историк Марк Блок называл индивидом, обладающим «правом распоряжаться». Некоторые из простых рыцарей достойны упоминания. Известный Филипп Новарский (живший в середине XIII в.), придворный при дворе Ибелинов, стал влиятельным человеком в королевстве. Разносторонние способности этого рожденного в Италии рыцаря, его дар писателя, поэта, юриста сделали его фаворитом при королевском дворе.

Но очень немногим рыцарям удалось достичь такого положения. Большинство из них были просто воинами, которым платили за их ратный труд. Типичный феод обеспечивал рыцарю ежегодный доход в 450–500 золотых безантов. Это считалось достаточной суммой, столько можно было получить с одной деревни. Мы должны помнить о том, что в середине XIII в. ежедневные расходы рыцаря составляли один безант в день. Это позволяло поддерживать достаточно высокий уровень жизни, даже если у него была семья, что было обычным делом. Относительно небольшой доход франкского рыцаря ставил его в зависимое положение от сеньора. Подобная черта феодальных отношений сильно влияла на политическую систему страны. Появление сеньориальных династий и преобладание родовитых дворян в политической жизни страны следует рассматривать в рамках общего положения дворянства в королевстве. Гегемония сеньориальных династий мешала прямым контактам между короной и вассалами крупных сеньоров.

Тем не менее социальному положению рыцаря можно было позавидовать. Каков бы ни был его материальный достаток, рыцарь стоял выше всего остального франкского населения, не говоря уже о местных жителях. Земельная собственность, будь то в городах, будь то в сельской местности, называвшаяся «феодом», по закону могла принадлежать только рыцарям. Граждане коммун были лишены возможности иметь подобную собственность, которая обеспечивала ее владельцу особый общественный статус. Наказание за оскорбление, нанесение ран и убийство представителя знати (в этом случае не было никакой разницы между вельможей и простым рыцарем) было несравнимо с наказанием за преступление в отношении простолюдина. Свидетельства знатного человека в суде было достаточно для осуждения обвиняемого. Ни один простой человек не мог решить свою судьбу в поединке. Никакой рыцарь не мог быть посажен в тюрьму за долги, хотя его фьеф могли продать в уплату за них. Классовый подход нашел отражение в своеобразном законодательстве, таком как «Ассиза Бильбейса» 1168 г. Соответственно ее положениям, рыцарь не был обязан спешиваться, даже участвуя в приступе осажденного города. Конь, символ статуса рыцаря, значил больше, чем военная целесообразность.

Несмотря на подобные социальные барьеры, браки с представителями низших классов не были редкостью. Рыцари имели собственность в городах, но она не только была частью их фьефов. Собственность имела специфическое городское происхождение, рыцарь владел городской землей на правах аренды. Такой недвижимостью мог владеть простой горожанин, и можно предположить, что она перешла во владение рыцаря в качестве приданого невесты, хотя ее он мог получить и в качестве дара от правителя города. Но на основании этого нельзя делать вывод, что для королевства была характерна повышенная социальная мобильность. Начиная с середины XII в. нам не известен ни один рыцарь, который сумел войти в круг высшей знати. В XIII в. добиться этого стало еще сложнее даже через заключение выгодного брака, поскольку права родственниц магнатов и размер приданого оговаривались особыми условиями брачного контракта. По крайней мере, известен один случай, когда горожанин Триполи стал феодалом Бутроном, взяв в жены его наследницу и заплатив ее опекуну графу Триполи золотом, вес которого равнялся весу женщины. Чаще рыцари роднились с семействами зажиточных горожан, чему способствовало их совместное проживание в городах.

Экзогамные браки, с другой стороны, были обычны среди знати в XII в., когда родственные браки вследствие ограниченного числа аристократических фамилий были канонически запрещены. Большое количество поданных требований о разводе объяснялось тем, что внезапно «обнаруживались» родственные связи между состоявшими в браке супругами. Как уже говорилось ранее, аристократы часто женились на представительницах знатных фамилий Армении и Византии и европейской знати, осевшей в Леванте, на Кипре и в Греции, хотя также присутствовали матримониальные связи с дворянством Франции и других стран.

В XIII в., особенно после отъезда Фридриха II (1229), аристократия начала править королевством де-факто и де-юре. Отсутствующего короля заменила олигархия. Именно в этом контексте сформировалась одна из типичнейших особенностей аристократии: страстный и отчасти фанатический интерес к закону и законности. Ни одна христианская аристократия той эпохи не культивировала и не пестовала с такой настойчивостью знание обычного права и не уделяла столь пристального внимания рассмотрению запутанных вопросов конституционного права, как это имело место в Латинском королевстве. Эта аристократия не произвела на свет ни одного ученого, богослова и писателя, за исключением Гийома (Вильгельма) Тирского. Вся интеллектуальная энергия королевства уходила, казалось, на изучение законов. Этим занимались не только потомки рыцарей-миноритов, среди которых были Гланвиль, Бомануар и Пьер де Фонтен, как это происходило в Европе, но и выходцы из знати, такие как Жан Ибелин. Их любимым времяпрепровождением было вести казуистические споры, касавшиеся вопросов юриспруденции. Если бы склонность к подобным занятиям, довольно странная для представителя знати, была направлена на укрепление законности, то в таком случае были бы воплощены в жизнь высокие идеалы средневекового правосудия. Увы, эти интеллектуальные усилия были направлены в основном на укрепление социального положения тех самых представителей знати, кто вел такие споры. Ученые законники старались сохранить феодальные порядки неизменными. Подобная политика оказалась катастрофичной для будущего страны, но оставила после себя замечательные собрания юридических договоров феодальной эпохи, которые считались классическими вплоть до конца старого порядка в Европе.