Армии крестоносцев

На протяжении всей истории войны были функцией общества; на них отражалась его демография, социальный состав и отношение к военному делу. Средневековые европейские и мусульманские армии не были исключением. В них отразились их политические, общественные и национальные традиции. На протяжении двухсот лет почти постоянной конфронтации они сохранили верность своим концепциям ведения боевых действий. Это было следствием не только технического застоя, но и того факта, что вплоть до конца XII в. лишь незначительное число армий были постоянными и профессиональными. Вся система образования формировала образ поведения, категорически не воспринимавшего любые новации. Конечно, изменения происходили, но они были редки, и восприятие их было замедленным. Обычно это было ответом на внешние вызовы, когда появлялся новый тип оружия и доспехов или новая тактика ведения боя.

Военная традиция Латинского королевства была европейской по своему характеру и оставалась такой на всем протяжении его существования, несмотря на то что местные обстоятельства повлияли на некоторые аспекты ведения боевых действий.

Неизменность систем оружия европейского типа была не только следствием глубоко укорененного традиционализма, но и результатом привходящих факторов: адекватной и умелой адаптации европейского оружия к местным условиям и постоянной связи с европейской воинской знатью, представители которой участвовали в крестовых походах.

Общество крестоносцев и образ их правления в геополитических условиях Ближнего Востока были определяющими факторами в складывании структуры крестоносных армий. Общественное устройство обусловило появление класса профессиональных воинов – рыцарей. На них была возложена двойная задача: наступательная и оборонительная. Ее должны были выполнять крепости и мобильная армия. Различные национальные особенности ведения войны бросали крестоносцам вызов в области стратегии и тактики, на который они должны были найти адекватный ответ.

Костяк армии крестоносцев составляло феодальное войско, в которое входили рыцари, обязанные нести военную службу в обмен на предоставленные им короной земельные пожалования. Сохранились письменные свидетельства, на основании которых Жан д’Ибелин, граф Яффы, описывает сложившееся к 1170 г. положение армии. Согласно списку состоявших на службе рыцарей, их насчитывалось от 647 до 675 человек; все они составляли основу военной силы королевства. По современным стандартам, их число слишком мало. Тем не менее в известных битвах, имевших место в Европе в это время, принимало еще меньшее число участников. В некоторых больших походах крестоносцев, например во вторжении в Египет, число рыцарей вряд ли было большим.

Расхождение между средневековым и современным подходом к численности армий – результат не только революционного роста населения; он базируется на разном определении роли бойца. Мы настолько свыклись с понятием о военных частях и об армии, действующей как единое целое, что нам трудно представить ситуацию, в которой воин был сам по себе военным подразделением. Тяжеловооруженный средневековый рыцарь сражался в составе отряда только на начальной стадии битвы; после первой стычки он продолжал сражаться в одиночестве, и поле боя становилось местом дуэли отдельных рыцарей. Для лучшего понимания средневековой реальности можно сравнить рыцаря с ведущим бой современным танком.

В действительности численность войска была, по-видимому, большей, чем в вышеприведенной описи. Ситуация была аналогичной европейской, где в королевском реестре перечислялись только те, кто состоял на королевской службе. Каждый из крупных феодалов имел в своем подчинении рыцарей, сквайров (оруженосцев) и вооруженных слуг. Как правило, эти рыцари служили не короне, а своему барону, и, когда в том появлялась необходимость, они вместе со своим сеньором отправлялись в поход.

Надо сказать, что характерной чертой армий крестоносцев было присутствие в их рядах наемных солдат. Это выражение предпочтительней, чем определение «наемники», так как нет доказательств существования профессиональной организации бойцов, которые не имели бы работы в мирных условиях. Большая часть наемных воинов происходила из рядов пилигримов, которые после завершения своего паломничества могли остаться в стране. В XIII в., когда в терявшем свои земли королевстве стало резко не хватать средств к существованию, такие большие прибрежные города, как Акра и Тир, взяли на себя обеспечение людей, готовых поступить на военную службу. Увеличение армии за счет наемных воинов зависело от финансовых ресурсов короны и феодалов. Их всегда не хватало, и обычно средства на это поступали в качестве дара, отправляемого монархами и папами на Восток. Известный пример – английский король Генрих II, французские короли Филипп II Август и Людовик IX Святой. На Втором лионском соборе (1274) было принято решение, что каждый европейский монарх должен оплачивать содержание определенного количества рыцарей в Святой земле. Конечно, подобное решение, ставившее набор в армию в зависимость от случайных дарений, было явно неудовлетворительным. Но поскольку часть денег выделяли папы, которым постоянно поступали налоги со всей христианской Европы, правители-крестоносцы могли рассчитывать на более или менее постоянный источник доходов из-за рубежа.

Феодальное войско состояло в основном из конных воинов, многие из которых были наемниками. Королевство также располагало значительными отрядами пехоты и кавалерии не из дворян. Наличие пехоты было особенно важно в армиях крестоносцев. Воинов легкой кавалерии и пехоты в источниках крестоносцев обычно называли сержантами (serviens).

Сержанты, пешие или конные, проходили мобилизацию на феодальной основе, хотя нам неизвестно, как она проходила. Жан д’Ибелин называет число сержантов в 5025 человек, состоявших на службе короны и которых поставили церковные учреждения и города королевства. Достаточно странно, но в документах крестоносцев не упоминается об этой обязанности, и потому можно сделать вывод, что это было обычной практикой, что зависела только от наличия финансовых ресурсов. Против нее не возражали церковные институты, патриарх, епископы и аббаты. Их собственность заключалась «в подаяниях». Что касается правителей городов, то в этом вопросе мы не находим удовлетворительного объяснения.

Наконец, королевство располагало еще одним источником пополнения военной силы – arriere-ban, то есть призыв вассалов к оружию в минуту прямой опасности. В таком случае все вассалы, даже те, кто не служили непосредственно королю, как главные владельцы лена, должны были явиться на военную службу. Этот же призыв касался каждого годного к службе франка в королевстве. Естественно, боеспособность этого контингента не была на высоте. Но во время непосредственной опасности он мог сыграть важную роль, даже в качестве городской милиции, когда гарнизон отправлялся на смотр, а затем на поле брани.

Рассматривая вопрос в данном контексте, мы должны вернуться к духовно-рыцарским орденам, потому что с 30-х годов XII в. тамплиеры и госпитальеры играли все более важную военную роль в королевстве. Важным фактором в его защите стали духовно-рыцарские ордена, которые, будучи правителями замков, имели в своем распоряжении их ресурсы и гарнизоны. Вскоре их способность поставлять за короткое время необходимое число войск и восполнять их потери, привлекая финансовые и человеческие ресурсы в Европе, сделала их незаменимыми.

Нелегко оценить военную мощь орденов. В особо важных случаях, например похода короля Амори в Египет, госпитальеры смогли выставить 500 рыцарей и 500 туркополов. Примерно столько же воинов могло бы мобилизовать королевство при условии привлечения всех своих ресурсов. Это был исключительный случай, обычно орден располагал 300 рыцарей. Вероятно, мы не ошибемся, если скажем, что объединенные военные силы двух орденов были равны по численности войску королевства.

Воины орденов не были в прямом смысле воинами королевства; политику орденов определяли их великие магистры и капитул. Но мы не пойдем на крайности и не будем утверждать, что ордена отказывали короне в подчинении. Скорее, их сила иногда позволяла им диктовать свою политику короне и заставить ее принять их совет, подобно тому как слово опытного ветерана имеет большой вес на военном совете.

Вооруженные силы королевства, составлявшие около 1200 рыцарей и более чем 10 тысяч сержантов, вполне могли наступать и защищаться. Не военная слабость, а демографические причины остановили наступательные действия и вынудили перейти к обороне. Перспективы завоевания новых земель, что доказывалось не раз, не только в близлежащей Трансиордании и Дамаске, но даже в Египте, на обширном Синайском полуострове были вполне реальны. Но эти завоевания были эфемерны, поскольку не было достаточно войск, чтобы поддерживать длительное время свое военное господство, не говоря уже о попытках колонизации завоеванной страны.

Проблема выглядела по-иному с точки зрения вопросов обороны. Слово «оборона» в его общем понимании не способно в полной мере отразить сложившуюся ситуацию. Под «обороной» понималась не только защита границы, что уже само по себе было непростой задачей на открытой территории Трансиордании, но также и управление внутренними областями страны.

Войска крестоносцев должны были препятствовать мусульманским вторжениям. Даже если дело не доходило до крупных сражений, военные действия сопровождались уничтожением урожая и потерей собственности, что подрывало материальную базу существования крестоносцев. Любое вторжение могло привести к большой битве.

В обоих случаях замки и укрепленные города имели для крестоносцев большое значение в их стратегии. Удачное мусульманское вторжение, даже если оно приводило к опустошению больших областей, не угрожало господству крестоносцев. Если мусульмане не могли захватить замки и города для установления контроля над страной, то в таком случае рано или поздно, но им приходилось отступить. Несмотря на то что страна была в такой ситуации разорена, а финансовые потери оказывались болезненными, правление крестоносцев продолжалось, так как основные центры управления не были затронуты военными действиями.

Эти факторы сформировали военную доктрину крестоносцев. Для противостояния вторгнувшемуся в страну врагу франкам приходилась призывать в войско каждого годного к военной службе жителя города и обитателя замка. Это касалось и чисто номинальных гарнизонов. В случае поражения не оставалось, в полном смысле слова, ни одного человека для защиты крепостей. Классический пример – битва при Хаттине. После сокрушительного поражения крестоносцев, когда замки и города оказались уже не способны сами защитить себя, они открыли ворота перед победителем Салах ад-Дином.

Поэтому перед лицом возможного нападения врага крестоносцы часто колебались в выборе: решиться на авантюрную кампанию или не предпринимать никаких действий и переждать. Это не свидетельствовало о непоследовательной политике, шатаниях и отсутствии планов. Наоборот, происходила оценка имевшихся рисков и своих возможностей. Принимались во внимание и местные факторы – тип мусульманских армий и присущая им тактика.

Несмотря на численное превосходство мусульман, крестоносцы имели ряд больших преимуществ. Начиная с того, что армия крестоносцев была сплоченной силой и набиралась из местных жителей, в то время как мусульманские армии были разнородными по своему составу и воины набирались либо в Египте, либо в Дамаске. В последнем случае в их составе были уроженцы Северной Сирии (Алеппо, Хомс) и даже Месопотамии. Их сплоченность всегда была слабой (так продолжалось вплоть до середины XIII в., до правления мамлюкского султана Бейбарса), и только в исключительных случаях они находились на войне больше нескольких месяцев. Обыкновенно поход длился с самого начала лета до его последних дней, то есть захватывал период от сева до уборки урожая. Большей частью мусульманская кампания редко продолжалась больше нескольких недель, до тех пор, пока она проходила удачно и ожидались большие трофеи. Свои приемы ведения войны крестоносцы приспособили к этой мусульманской тактике. Когда численное превосходство противника было очевидным, крестоносцы избегали сражения и ждали, пока мусульманская армия не распадется. Классический пример – кампания, которая последовала за поражением крестоносцев в битве при Синн-аль-Набра (Аль-Саннабра) в июне 1113 г. Армия крестоносцев еще не успела укрыться в горах в окрестностях Тиверии, как была окружена многочисленной мусульманской армией, состоявшей из выходцев из Дамаска, Мосула и Мардина. Все это походило на окончательный разгром, тем более что в то же самое время в сельской местности Палестины вспыхнуло восстание против франков. Двадцать шесть дней крестоносцы выжидали, находясь в опаснейшем положении. Мусульмане не решились на прямую атаку, но начали опустошать сельскую местность и рассеялись спустя три недели. Подобная тактика могла бы иметь успех под Хаттином. На ней, собственно, и настаивал накануне битвы Раймунд III, граф Триполи, которого поддержал Ги де Лузиньян, но было принято иное решение под давлением их противников.

Минуло четыре поколения вооруженного противостояния, пока мусульмане поняли, что только разрушение крепостей и укрепленных городов положит конец господству крестоносцев. По-видимому, Салах ад-Дин был первым, кто разработал новую военную доктрину, а один из его наследников, правитель Дамаска аль-Малик аль-Муаззам начал систематически проводить в жизнь эту стратегию. Еще во время предварительного этапа мирных переговоров с Ричардом Львиное Сердце в Рамле (1 192) Салах ад-Дин предусматривал разрушение твердынь крестоносцев, которые представляли угрозу в будущем. Эта политика, которой методично продолжали следовать в дальнейшем, поставила крестоносцев на колени. Победные кампании и битвы крестоносцев были неэффективны, поскольку не хватало денег и рабочей силы для восстановления, повторного заселения и создания новых гарнизонов разрушенных замков. Крестоносцы имели достаточно сил только для обороны прибрежных городов. Людовик IX Святой потратил состояние на создание в них фортификационных сооружений (1250–1254), но мамлюк Бейбарс проводил систематическую политику изоляции прибрежных городов и захватывал их один за другим. Бейбарс запустил механизм разрушения, снося укрепления городов, несмотря на явные материальные потери, которые он нес, опустошая прибрежную равнину. Нет никакого сомнения в том, что его главной целью было предотвратить возможное возвращение крестоносцев, которые смогли бы использовать приморские города в качестве плацдарма для нового завоевания.

Этот резкий поворот в мусульманской стратегии привел к полной смене политики крестоносцев в XIII в. Изменение направления крестовых походов, переориентация их со Святой земли на Египет, не было вызвано ростом «джингоизма» или империалистическими устремлениями, но представляло насущную необходимость; это было последней попыткой спасти свое дело с помощью новой военной доктрины. Цель была поставить Египет на колени и вернуть Святую землю на полях сражений за Дамиетту и Каир. Победа над Египтом означала конец господства мусульман в Святой земле. Добиваясь контроля над Египтом, крестоносцы хотели выиграть время, чтобы вновь утвердиться в Святой земле и гарантировать свою безопасность. Бездарное командование и еще более провальная дипломатия лишили крестоносцев плодов замечательных побед в двух больших египетских кампаниях, так называемом 5-м Крестовом походе (1217–1221) и походе Людовика IX Святого (1248–1250).

После провала последнего похода Латинское королевство никогда больше так и не вернуло себе военную и дипломатическую инициативу. Самое лучшее, что ему оставалось сделать, это защищать себя. Жалкие остатки королевства на узкой полоске побережья продолжали обороняться: жители углубляли рвы и укрепляли стены. Находясь в обороне, перед лицом мобильного противника крестоносцы ждали генерального наступления мусульман в своих изолированных городах. Мусульманам был не нужен новый Хаттин, они могли справиться с каждым городом по отдельности. И города сдавались один за другим после короткой осады. Только осада Акры (1291) занимает достойное место в славном прошлом королевства.